Миф #12: Высокофункционирующим аутистом быть проще и лучше, чем низкофункционирующим

Когда я была маленькой, то у меня не было ни понимания, ни потребности в общении, а потому я не испытывала никакой фрустрации, когда не могла этого сделать. На самом деле, иногда я говорю, что мое наибольшее сожаление в жизни – это то, что я научилась говорить. Это забрало у меня магию и мистику невербального мира. Это то, о чем я очень тоскую, но никогда не смогу вернуть. Мои знакомые родители, чьи дети принадлежат к разным областям спектра, всегда говорят, что низкофункционирующие дети счастливее.

Для меня трудной была не полная неспособность говорить, а мое желание выразить себя, которое превосходило мои возможности это сделать. То же самое относится к другим областям. Сами по себе мои сложности не вызывают у меня проблем, это происходит из-за разницы между моими желаниями и возможностями. Для меня гораздо проще было быть «низкофунционирующей», чем находиться в моем нынешнем «высокофункционирующем» состоянии, когда я осознаю, что я не могу делать.

«Эпидемия аутизма» - миф?

Эпидемия – это очень сильное слово. Оно обеспечивает крупные заголовки, слушания в Конгрессе, доллары на исследования и отчаянные поиски виноватых. Это слово, которым последнее время все чаще описывают аутизм. Как еще передать тот факт, что до 1990 года это расстройство диагностировалось только у 4,7 из 10 000 американских детей, а теперь этот уровень достиг 60 на 10 000, то есть 1 из 166 детей?

Но что если никакой эпидемии нет? Что если кажущийся всплеск числа диагнозов – это просто непредвиденный результат изменений в диагностических критериях, практиках и рост информированности среди родителей, учителей и врачей? Именно на этом настаивает антрополог Рой Ричард Гринкер из Университета Джорджа Вашингтона в своей новой книге, вызвавшей бурные дебаты. В монографии «Не странный разум: новый взгляд на мир аутизма», Гринкер использует призму антропологии, чтобы показать, что изменения культурных условий меняют работу и отношение к психическому здоровью среди медицинских специалистов.

Помимо роста осведомленности об аутизме, Гринкер называет следующие факторы:

Более широкие определения. Каждое новое издание Диагностического и статистического руководства – библии психического здоровья – выходит с новыми критериями аутизма, которые включают все больше людей. Два новых более «мягких» расстройства аутистического спектра – синдром Аспергера и громоздкое расстройство психологического развития неутонченное были добавлены в 1994 и 1987 году соответственно. Гринкер и другие ученые говорят, что от 50% до 75% новых диагнозов приходятся именно на счет этих, более мягких форм аутизма.

Школьная политика. В США школы должны сообщать о количестве детей, которые получают услуги по специальному обучению, но аутизм был добавлен в эту категорию только в 1991-92 школьном году. Гринкер указывает, что «травматическое повреждение головного мозга» также стало одной из 13 таких категорий в 1992 году, что привело к такому же росту диагнозов.

Больше помощи, меньше предрассудков. По мере того как появлялись новые службы для детей с аутизмом, все больше родителей обращались за диагностикой, чего они бы не сделали 30 лет назад, когда психиатры еще считали аутизм виной холодной и отстраненной «матери-холодильника». Врачи все чаще хотят поставить диагноз, чтобы помочь пациенту. «Да я ребенка зеброй назову, если в результате он получит образовательные услуги, которые ему необходимы», - сказала Гринкеру психиатр Джудит Рапопорт из Национального института психического здоровья США.

Финансовые льготы. В некоторых американских штатах родители детей с аутизмом могут подавать заявку в программу бесплатного медицинского обеспечения, даже если они не достигли черты бедности. Диагноз умственная отсталость не предлагает такого преимущества.

Повторная диагностика. По перечисленным выше причинам, сейчас аутичными считают многих детей, которым ранее были поставлены другие диагнозы. Исследователь из Университета Висконсин, Пол Шаттук, обнаружил, что число детей, получающих услуги специального образования в связи с умственной отсталостью и нарушениями обучения снизилось в 47 штатах с 1994 по 2003 год, в то время как число детей, получающих помощь в связи с аутизмом, увеличилось. В 44 штатах такое снижение было больше, чем рост случаев аутизма.

Каким бы убедительным ни был анализ Гринкера, аргументы в пользу явной эпидемии, вероятно, продолжатся. Точно воссоздать количество случаев данного расстройства в принципе невозможно, поскольку определения изменились очень радикально. Люди, которые верят в реальный рост случаев, часто говорят о мистическом отсутствии взрослых с аутизмом. Однако взрослых людей, которые характерным образом трясут руками, почти или совсем не говорят, «всегда можно узнать в интернатах», - говорит доктор Роберт Хендрен, исполнительный директор Института M.I.N.D. при Калифорнийском университете Дэвиса.

Гринкер считает, что аутичных взрослых много, они просто носят другие ярлыки. «Где все взрослые с синдромом алкоголизации плода?» - спрашивает он. Нет никого старше 40 лет с этим диагнозом, который сейчас ставится 1 из 500 детей, поскольку его признали только в середине 1970-х. «Однако никто не говорит, что алкоголизм среди беременных женщин начался совсем недавно», - говорит Гринкер.

Гринкер, который сам является отцом 15-летней аутичной дочери, считает, что сама идея эпидемии многих успокаивает: «Думать о любом заболевании как об эпидемии гораздо проще, чем думать о нем в терминах множества причин, изменчивых определений и научной реальности, которую мы только начинаем понимать». Кроме того, если заболевание неожиданно появилось, то можно воображать, что его так же просто можно искоренить – нужно лишь найти загадочную причину в окружающей среде. Однако в случае с аутизмом этот обнадеживающий сценарий кажется слишком простым».

При аутизме эмпатии может быть слишком много

Новое исследование предполагает, что вопреки существующим представлениям, у людей с расстройствами аутичного спектра, такими как синдромом Аспергера, нет проблем с эмпатией. Скорее их проблема в том, что они слишком сильно переживают чужие эмоции и не могут с этим справиться.

Людей с синдромом Аспергера, формой аутизма, часто представляют равнодушными одиночками или робоподобными занудами. Но что если то, что весь остальной мир воспринимает как холодность, является защитной реакцией на эмоции – на избыток эмпатии, а не на ее недостаток?

Эта идея привлекает многих людей с расстройствами аутичного спектра и членов их семей. Она также соответствует новому представлению о природе аутизма, которое называется теорией «интенсивного мира». Как утверждают Генри и Камила Маркрам из Швейцарского федерального института технологий в Лозанне, фундаментальная проблема при расстройствах аутичного спектра не в социальном дефиците, а скорее в гиперчувствительности, которая включает реакцию всеохватывающего страха.

«Некоторые говорят, что аутичные люди недостаточно чувствуют, - говорит Камила Маркрам. – Мы утверждаем прямо противоположное: они чувствуют слишком сильно». Почти все люди с расстройствами аутичного спектра сообщают о том или ином виде гиперчувствительности и интенсивном страхе. Маркрамы считают, что социальные проблемы людей с такими расстройствами связаны с тем, что они не могут справиться с миром, где кто-то включил регулятор громкости для всех ощущений и чувств на максимальную мощность. Если голоса ваших родителей, сидящих рядом с вашей кроваткой, будут звучать как концерт тяжелых металлистов, то вы, возможно, тоже предпочтете забиться в самый дальний угол и раскачиваться из стороны в сторону.

Конечно, такое избегание и самоуспокаивающее поведение – повторяющиеся движения, бессмысленное повторение чужих слов или действий, неспособность поддерживать контакт глаз – препятствуют нормальному социальному развитию. Без того опыта, который другие дети приобретают во время обычного социального взаимодействия, аутичные дети так и не учатся воспринимать неявные социальные сигналы.

У Фила Шварца, программиста из Массачусетса, и вице-президента Ассоциации Аспергера в Новой Англии, есть ребенок с таким расстройством. «Я думаю, что это стереотип или заблуждение, что ребятам с аутичного спектра не хватает эмпатии», - говорит он. Шварц отмечает, что аутизм – это не однотипное состояние, «если вы знаете одного аспика, то вы знаете только одного аспика». Однако он добавляет: «Я думаю, что большинство людей с расстройствами аутичного спектра чувствуют эмоциональную эмпатию и очень сильно заботятся о благополучии окружающих».

Тогда почему же многие люди считают отсутствие эмпатии определяющей характеристикой аутизма? Проблема начинается с того, что сама эмпатия является комплексным явлением, которое состоит из двух основных частей, первая из которых – простая способность посмотреть на мир с перспективы другого человека. Вторая более эмоциональна – способность представить, что чувствует другой человек, и в результате, беспокоиться о том, страдает ли он.

Тот факт, что у аутичных детей обычно позднее развивается первая составляющая эмпатии – «теория разума», был доказан в классическом эксперименте. Детей просили наблюдать за двумя куклами – Салли и Энн. Салли берет стеклянный шарик и кладет его в корзину, затем уходит со сцены. Когда ее нет, Энн берет шарик и кладет его в коробку. После этого детей спрашивают: «Когда Салли вернется, где она будет искать шарик в первую очередь?»

В норме в четыре года дети знают, что Салли не видела, как Энн переложила шарик, поэтому дают правильный ответ. Дети с умственной отсталостью, чей вербальный IQ соответствует трем годам, в возрасте 10-11 лет тоже дают правильный ответ. Однако 80% аутичных детей в возрасте 10-11 лет считают, что Салли будет искать в коробке, потому что они знают, что шарик находится именно там, и не понимают, что у других людей нет аналогичного знания.

Аутичные дети гораздо позже осознают, что опыт и перспектива других людей могут отличаться от их собственного – и момент такого осознания может быть самым разным. Конечно, если вы не понимаете, что другие люди видят или чувствуют по-другому, то может показаться, что вас не заботят окружающие.

Однако это не значит, что когда люди с аутизмом осознают опыт других людей, то они не заботятся о нем или не сопереживают ему. Шварц говорит, что все аутичные взрослые старше 18 лет, которых он знает, понимают чувства других гораздо лучше, чем можно предположить по тесту Салли/Энн.

Шварц отмечает, что не аутичные люди, тоже, «довольно плохо понимают разум тех, кто отличается от них – однако не аутичному большинству это спускают с рук, потому что предполагается, что разум всех людей работает так же, как и их собственный, и поэтому они, скорее всего, правы». Например, когда ребенок с синдромом Аспергера бесконечно говорит о своих специальных интересах, он не пытается намеренно доминировать в разговоре, а просто не понимает, что другие люди не разделяют его интересы.

Что касается заботливого аспекта эмпатии, то его иллюстрирует оживленная дискуссия, поддерживающая теорию Маркрама, которая появилась на веб-сайте людей с аутизмом - WrongPlanet.net. Мать написала, может ли у ее дочери быть Аспергер, если она очень эмпатична, но социально незрела.

«Если у меня и есть с этим проблема, так это потому, что у меня слишком много эмпатии», - написал один из ответивших.

«Если кто-то расстраивается, то и я расстраиваюсь. В школе бывало, что кто-то плохо себя вел, и если учитель его ругал, то я чувствовал, как будто это меня ругают», - сказал другой. - Я ничего не понимаю, когда речь идет о скрытых намеках, но я «очень» эмпатичный. Иногда я вхожу в комнату и чувствую то, что чувствует каждый человек в ней, и мне кажется, что это обычное дело при синдроме Аспергера/аутизме. Проблема в том, что все происходит быстрее, чем я могу воспринять».

Исследования показывают, что когда люди переживают чрезмерные эмпатичные чувства, они стараются отстраниться. Когда чужая боль слишком сильно воздействует на вас, то может быть сложно не отпрянуть. Для людей с расстройствами аутичного спектра такие эмпатичные чувства могут быть слишком интенсивными, и в результате они отстраняются настолько, что кажутся холодными и безразличными.

«Эти дети на самом деле не являются бесчувственными, они хотят общаться, просто для них это сложно, - говорит Маркрам. – И это очень грустно, потому что они на это способны, но мир для них слишком интенсивен, поэтому они отстраняются».

Джим Синклер «Некоторые мысли об эмпатии»

[Это было письмо к редактору издания «The Maap», написанное в 1988 году, и оно было опубликовано (вместе с «Я построил мост») в весеннем номере 1989 года. В то время я еще не установил коммуникацию или отношения с другими аутичными людьми, так что здесь все замечания по поводу коммуникации относятся только к общению с не-аутичными людьми. В частности, утверждение «Я никогда не общался с кем-нибудь, кто относится к подобным вещам с таким же вниманием, как и я» больше не является правдой. Я до сих пор могу сказать, что я ни разу не общался с человеком без инвалидности, который относится к подобным вещам с таким же вниманием, как и мои друзья-аутисты или имеющие иные коммуникационные отличия.]

Я постоянно читаю о том, что аутичным людям не хватает эмпатии, и что они неспособны посмотреть на ситуацию глазами другого человека. Думаю, что будет более справедливо сказать, что аутичным людям не хватает определенных коммуникационных навыков самовыражения и восприятия. Это может включать некоторые базовые инстинкты, благодаря которым общение является естественным процессом для большинства людей, и это, в сочетании с любыми особенностями познания или восприятия, означает, что аутичные люди не разделяют восприятие других людей. «Эмпатия» - это неопределенный термин, который часто означает проекцию своих собственных чувств на другого человека. Именно поэтому гораздо проще «посочувствовать» (т.е., понять чувства) человеку, чей жизненный опыт совпадает с нашим, чем понять того, чье восприятие отличается от нашего. Однако если эмпатия означает способность понять точку зрения отличную от нашей собственной, то в таком случае невозможно определить, каков уровень эмпатии между двумя людьми, если мы не знаем точку зрения каждого из них и то, как эти точки зрения отличаются друг от друга. (А это потребует, чтобы эмпатия наблюдателя была выше, чем у обоих участников!)

Когда я общаюсь с кем-то, то точка зрения этого человека так же чужда для меня, как и моя точка зрения для другого. Однако хотя я осознаю эти различия и могу прикладывать усилия, чтобы понять, как другой человек воспринимает ситуацию, как правило, другие люди не замечают этой разницы в точках зрения и просто предполагают, что они понимают мой опыт. Когда люди делают предположения о моей точке зрения, не утруждая себя тем, чтобы узнать, как я получаю и обрабатываю информацию, каковы мои мотивы и приоритеты, то их предположения практически всегда оказываются неверны.

Поскольку люди обычно не выражают свои предположения открыто, чтобы я понял, о чем они думают, и поскольку мой словарь слов, обозначающих чувства, очень ограничен, то мне очень трудно обнаружить, каковы их предположения обо мне, и сообщить о несоответствиях между их предположениями и моим реальным опытом. В то время как люди разнятся в том, в какой степени они анализируют собственные предположения о моем опыте и заботятся о том, чтобы донести до меня собственную точку зрения в понятных для меня терминах, я еще ни разу не общался с кем-нибудь, кто относится к подобным вещам с таким же вниманием, как и я. Эффективность коммуникации в ходе моего общения, похоже, целиком и полностью зависит от того, насколько эффективно мне удастся выявить разногласия в понимании и «перевести» мои собственные и чужие термины, убедившись, что мы говорим об одном и том же.

Я совсем не против того, чтобы выполнять подобную работу. Я наслаждаюсь решением интеллектуальных задач, и я заинтересован в том, чтобы понять, как работает разум других людей. И когда мне удается достигнуть взаимопонимания, то это придает мне чувство достижения и бодрит. Мне кажется, что если бы общение было для меня чем-то естественным, то оно не было бы таким интересным и увлекательным. Но я против того, когда, несмотря на все свои усилия, я все равно пропускаю какие-то знаки, а другой человек, у которого от рождения гораздо лучше развиты способности к коммуникации, даже не пытается узнать мою точку зрения и заметить несоответствия, а заявляет, что я не понимаю, потому что у меня не хватает «эмпатии». Если я знаю, что я не понимаю других людей, и трачу много энергии и усилий на то, чтобы это изменить, то у меня больше или меньше эмпатии, чем у людей, которые не только не понимают меня, но даже не замечают того, что они меня не понимают?

Я могу написать много страниц о том, как лучше общаться с аутичным человеком, но самое главное правило: НЕ ПРИНИМАЙТЕ НИЧЕГО КАК ДОЛЖНОЕ. Не предполагайте, что вы можете интерпретировать поведение другого человека, сравнивая его со своим собственным поведением или поведением других людей. Не предполагайте, что человек может интерпретировать ваше поведение. (Не надо даже предполагать, что он сможет узнать вас, пока вы не представились; только в 18 лет я начал учиться узнавать людей, когда я встречал их вне привычного контекста). Не делайте предположений об интересах, желаниях и приоритетах другого человека, и не ожидайте, что человек сам догадается о ваших. Если вы хотите узнать, что человек чувствует, хочет, или что значит его поведение, то спросите. Если вы хотите, чтобы человек понял ваши чувства, желания или поведение, то объясните. Люди, которые привлекают меня как друзья, обычно одновременно эмоционально экспрессивны и вербально точны. Они интенсивно чувствуют, они выражают свои чувства, и они говорят о том, что они выражают и почему. Это не только помогает мне лучше понять, что они переживают в определенной ситуации, это также позволяет мне учиться распознавать и называть чувства.

Также важно говорить конкретно. Такие размытые вопросы как «Что ты чувствуешь?» могут быть бессмысленны для человека, которому сложно присоединять слова к чувствам, и который не имеет вариантов ответа для такого вопроса. На вопрос «Ты чувствуешь ________ в отношении ситуации с _______?» может быть проще ответить. Будьте готовы дать определения терминам, если человек не понял изначальный вопрос. Если человек отвечает на ваш вопрос другим вопросом, учтите, что вопрос может нуждаться в пояснении. Я часто так делаю, если я не уверен в контексте или в скрытых предположениях вопроса, который мне задали. Иногда я повторяю только что заданный вопрос, чтобы определить, какая разновидность ответа нужна, и сформулировать аналогичную структуру ответа.

Будьте конкретны, когда выражаете свои собственные желания или задаете вопросы аутичному человеку. Когда кто-либо говорит нечто неясное, например «Ты игнорируешь мои чувства», то я чувствую себя неадекватным и испытываю раздражение, потому что я не представляю, о чем идет речь. (Если, как это часто бывает, я стараюсь понять чувства другого человека, но не знаю, как интерпретировать то, что я вижу, и как на это реагировать, то мне также кажется, что ко мне несправедливо придираются). Если вместо этого человек скажет: «Я использую определенные сигналы для выражения моих чувств, и они значат то-то и то-то, и мне бы хотелось, чтобы ты реагировал таким-то образом, когда ты их замечаешь», то это предоставляет мне информацию, которую я могу использовать, чтобы улучшить мое понимание и реакции.

Установление коммуникации и взаимопонимания между любыми людьми с разным опытом и точками зрения требует, чтобы они нашли общий язык. Опыт и словарь аутичного человека (как вербального, так и невербального) может быть настолько уникальным, что поиск общего языка потребует огромных усилий. Вместо того чтобы приписывать все проблемы в коммуникации тому, что аутичный человек неспособен говорить на вашем языке, почему бы не решиться на приключение и не работать вместе с аутичным человеком, чтобы научиться понимать язык друг друга? Люди, которые решались на подобное предприятие со мной, не только помогли мне усвоить новые социальные навыки, они также узнали много нового о самих себе!

Уильям Стиллмэн «У каждого есть аутизм»

Вы когда-нибудь просыпались посреди ночи и понимали, что «заспали» руку, и она больше ничего не чувствует? Обычная ситуация – практически каждый человек с ней сталкивался. Как бы ни хотел ваш мозг восстановить контроль над рукой, она не воспринимает сигналы вашего мозга. Вам когда-нибудь приходилось совершать физические движения, чтобы восстановить циркуляцию крови в затекшей руке и восстановить контроль над ней? А теперь представьте, что такой же ночной паралич поразил более одной конечности или ваш речевой аппарат – в этом случае вы начнете вести себя как типичный аутист, или как человек с «родственным» расстройством – синдромом Аспергера, дислексией, синдромом Туретта, болезнью Паркинсона, болезнью Альцгеймера, церебральным параличом, СДВ, СДВГ, ОКР, расстройством сенсорной интеграции или любым другим опытом неврологического континуума.

Я часто слышал, как люди называли аутичных детей «мутантами» или говорили, что они функционируют на одном уровне с собакой. Трудно понять такую точку зрения, когда на самом деле у нас больше общего, чем различий, и все люди друг другу братья. Этот страх навязала нам многомиллиардная индустрия аутизма, которая кормится именно за его счет – быстрее, интенсивнее, нужно срочно уничтожить любые признаки аутизма во имя нормальности.

В моей работе в качестве консультанта по аутизму 90% моего труда вообще никак не связаны с аутичным человеком. Они уходят на то, чтобы кардинально изменить тех людей, которые окружают этого человека!

Примечательная характеристика тех людей, которые уверены, что их восприятие нормы – это единственная возможная точка зрения, в том, что они не видят правды: при нынешнем уровне распространения аутизма (один из 150 детей и это еще не все), это они скоро станут меньшинством, если, конечно, инвалидность не появится у них еще раньше вследствии генетики, ухудшения здоровья, вредных привычек и процесса старения. Наверняка они сами не хотели бы, чтобы окружающие люди начали отказывать в интеллекте им самим, даже если их физические тела переживут значительные изменения (что может привести к чертам, напоминающим аутизм).

Любопытнее всего тот факт, что каждый из них имел аутизм в тот или иной момент своей жизни! Мы все испытываем неврологические сбои в результате потери контроля над моторикой, коротких замыканий или нарушений связей в мозге. Вы испытали «аутизм», если:

- Вели машину из пункта А в пункт В, но когда приехали в пункт В, то оказалось, что вы понятия не имеете, как ехать обратно.

- Вы начали вести машину из пункта А в пункт В, но сегодня вам нужно было остановиться, чтобы подобрать кого-то или что-то, а вы вместо этого поехали по привычному маршруту, совершенно забыв, что вам нужно было сделать круг.

- Когда вы вели в машину, вы услышали по радио песню, которую вы давно уже хотели послушать, но вскоре вы поняли, что отвлеклись на что-то другое и так и не услышали ни слова песни.

- Когда вы вели машину, вы услышали песню, которая вам нравилась еще в старших классах школы, и эта песня немедленно всколыхнула острые воспоминания о событиях вашей юности. Мы создаем такие же сильные ассоциации с определенными запахами и ароматами, которые мы связываем с людьми и местами (запах еды, одеколона, духов или табака), а также с критическими моментами жизни, такими как рождение, смерть или любая катастрофа (наверняка вы сможете вспомнить подробности того, что вы делали и где находились 11 сентября 2001 года).

- В магазине вы наткнулись на кого-то знакомого, но увидя этого человека вне привычного контекста, вы не смогли вспомнить его имя сразу или через минуту (хотя возможно нужное имя всплыло у вас в памяти через какое-то время).

- Вам пришлось возвращаться туда, где вы были только что, чтобы что-то вспомнить, или же вы искали какую-то вещь, и вдруг поняли, что держали ее в руках в течение всех поисков (например, это могли быть ножницы или очки).

- Вы потеряли счет времени и перестали осознавать собственные потребности (забыли, что надо поесть или сходить в туалет), потому что слишком увлеклись занятием, с которым вас связывает сильная страсть (рисование, физические упражнения, танцы, садоводчество и т. п.)

- Вас охватил такой сильный приступ смеха, что вы не могли прийти в себя и остановиться, пока не отсмеялись.

- Вы так сильно разозлились или перепугались, что на мгновение полностью потеряли дар речи.

- Вам просто необходимо было почесаться, и вы ни на чем не могли сосредоточиться, пока, наконец, не сделали этого.

- Пытаясь успокоиться в состоянии сильной тревоги, вы грызли свои ногти, постукивали ручкой по столу, покачивали ногой, раскачивались сами, накручивали волосы на палец или теребили свое украшение, говорили сами с собой или мычали под нос.

- Вас пробил такой сильный озноб, что вы непроизвольно стучали зубами.

- Вам было трудно понять, какое значение имеет то или иное слово в данном контексте.

- Вы раскладываете предметы на своей кухне, в ванной, на рабочем месте или в платяном шкафу по алфавиту (а консервные банки непременно должны стоять ярлыком наружу), по цвету или в другом «правильном» порядке.

- Когда вы пришли с мороза, и ваши руки онемели от холода, то вы какое-то время не могли пользоваться столовыми приборами, писать от руки или расстегнуть свое пальто.

- У вас в голове застрял мотив песни, который совершенно не желал уходить! Может быть, это была песня из рекламного ролика или какой-то слащавый мотив. Может быть, вы проснулись посреди ночи, услышав эту песнию, и с тех пор не могли от нее избавиться. А теперь представьте, что эта «застрявшая» в голове песня (которая вмешивается в ваши мыслительные процессы) переносится на все ваше тело, застревает у вас в горле и мешает вашей речи.

Этот обычный опыт (когда «мозг сбился» или когда ваше тело накладывает вето на сигналы мозга) встречается у каждого человека, его можно назвать опытом всего человечества. Однако если этот опыт происходит у вас в определенной степени и регулярно, то вы соответствуете критериям аутизма! Так что в следующий раз, когда кто-то предположит, что размахивание руками или игра пальцами у аутичного человека – это показатель дезадаптации, вежливо напомните этому человеку, что и он делает то же самое, вы только посмотрите, как он покачивает ногой, когда сидит!

Чем больше мы узнаем об аутизме (включая некоторых «экспертов» в медицинском сообществе), тем больше мы узнаем о разнообразии нашего коллективного человеческого опыта. Это ставит вопрос: существует ли в реальности такое явление как «норма»? Может быть, аутизм не так уж аутичен, как может показаться.