Упрощайте

Когда вы в следующий раз сядете за компьютер, скачайте из Интернета две программы. Первая из них называется Freedom – она блокирует доступ к Сети на протяжении от одного до восьми часов. Вторая – Dark Room (или WriteRoom для пользователей Macintosh) – полноэкранный текстовый редактор, помогающий сосредоточиться. (Если вы пользуетесь операционной системой Linux, то наверняка обладаете навыками заправского хакера и сами отыщете подходящую для вашей системы версию программы.) Неделя использования этих программ увеличит вашу способность к концентрации. А еще они помогут вам узнать о себе что‑то новое. «Созерцательный компьютинг» не существует без экспериментов и самопознания: важно приобретать новый опыт, следя за тем, как он влияет на ваше «расширенное сознание», а использование новых технологий поможет вам развить ум и поддержит ваши творческие способности и целеустремленность.

Программа Freedom очень проста: при запуске на экране появляется диалоговое окно. «Сколько минут свободы вы желаете?» – спрашивает программа. Вы выбираете цифру, нажимаете клавишу «ввод» – и все, вы офлайн. Вернуться в Сеть вы сможете только по истечении срока блокировки. Для проверки почты или записей друзей в Twitter придется перезагружать компьютер, однако прежде задайте себе вопрос: «А зачем?» Это на удивление эффективное сдерживающее средство.

Когда программа впервые поинтересовалась: «Сколько минут свободы вы желаете?», я запаниковал. «Без Интернета? Что я делаю? Я что, с ума сошел?». Жизнь онлайн породила рефлекторную привычку постоянно быть на связи, хотя иногда у нас возникает подозрение, что разъединиться будет не лишним. Именно твердая уверенность в насущной необходимости быть в Сети становится первым шагом по скользкой дорожке к видео про кошек и ежеминутной проверке почты. Конечно, если вдруг срочно понадобится выйти в Интернет, под рукой всегда есть и айпод, и айпад, я же не в отшельники подаюсь.

Итак, я быстро проверяю почту, копирую файлы с книгой на сервер и только потом даю себе свободу от Интернета на два часа. Нажимаю на последнюю кнопку, и Freedom оповещает: «Вы вышли из Сети. Freedom не будет отвечать, пока не закончится период офлайн». Я печатаю одну‑две минуты, затем вывожу на экран развернутое окно Freedom. Программа никак не реагирует: нет ни меню, ни сообщения «Продолжайте работу», вообще ничего. Я вспоминаю сцену из «Молодого Франкенштейна»: Джин Уайлдер в роли доктора Франкенштейна («Интересно, есть этот клип на YouTube? Ох, я же отключен от Сети!») велит Терри Гарр и Марти Фельдману («А, они с Уайльдером вместе снимались в фильме про Шерлока Холмса… Эх, к Netflix нет доступа!») ни в коем случае не заходить в комнату с чудовищем, даже если оттуда будут доноситься душераздирающие крики («Кстати, я… нет, не выйдет!»).

Удивительно, как простая, банальная мысль порождает размышления о чем‑то другом, ум цепляется то за одну, то за другую идею, ищет ответы на праздные вопросы – любопытство так легко удовлетворить с помощью Интернета. Отвлекающий фактор Всемирной сети в том, что я могу разыскать нужный клип или посмотреть фильм на Netflix, а интернет‑база данных кинофильмов подскажет мне, в скольких фильмах снялся Марти Фельдман, и на ознакомление с печально короткой карьерой актера уйдет драгоценное время. Мы не в силах отказаться от Интернета, потому что он всегда готов помочь. А если точнее, мы не в силах сосредоточиться, потому что знаем: один щелчок мыши – и в нашем распоряжении окажется виртуальный парк развлечений.

Я не перезагружаю компьютер, выбор у меня только один – я продолжаю работать над книгой. Время от времени в голову приходит мысль: «Интересно, пришло ли письмо?» или: «А что сказал Феликс Сэлмон по поводу последнего кризиса валютной системы?» Но мысль остается мыслью. Я ничего не предпринимаю. Не могу. Я отключил Интернет. И я возвращаюсь к работе.

Через некоторое время раздраженная мысль «Черт, я не могу проверить почту!» сменяется восторженным: «Здорово, я не могу проверить почту!» Я чувствую себя свободным.

Freedom показывает, что для сосредоточения «меньше» значит «больше». WriteRoom делает то же самое. При запуске программы возникает окно на весь экран. Все, что видно, – мигающий зеленый курсор на черном фоне. Нет ни меню, ни шрифтов, которые можно настроить, ни выглядывающих по краям окошек мессенджеров, ни автоматических оповещений об обновлении статуса, ни почтовых уведомлений. Компьютер теперь все равно что выключен, но курсор дает ощущение спокойной готовности и побуждает к действию.

Для пользователей, привыкших к постоянному гулу бесконечных выпадающих меню, кнопок «нравится», рейтингов, уведомлений и рекомендаций в режиме реального времени, такой резкий переход создаст ощущение непривычной пустоты, словно мы попадаем в тюремную камеру или в разграбленный дом.

Подобный визуальный минимализм воскрешает в моей памяти то время, когда компьютер таил в себе множество чудес. Пусть даже возможностей у тех компьютеров было не так много, от пользователя требовался ручной ввод данных в BASIC, а я знал, что Apple II, Commodore 64 и TRS‑80 – первые проблески вселенной, уже созданной писателями‑фантастами, ждущие, чтобы их собрали в единое целое.

Я не единственный пользователь, который так реагирует на WriteRoom. Тех, кто были подростками, когда в 1970‑х и в 1980‑х годах появились первые компьютеры, захлестывают воспоминания – своеобразная ностальгия по восторженному ожиданию будущего. Журналист Вирджиния Хефферман описала WriteRoom в выражениях, достойных пера Вирджинии Вульф, или представителя киберпанка: «Вы улетаете в неизвестность, в глубоком уединении, и каждое ваше слово становится похожим на огромную надпись на звездном небе, как в титрах “Звездных войн”, – пишет она. – У тех, кто учил Basic на Zenith Z19 и набирал тексты на Kaypro (есть еще такие?), от ретросочетания черного и зеленого дух захватывает».

По словам Хефферман, в то время «загадка человеческого разума и таинства вычислений, казалось, озаряли и углубляли друг друга». Компьютеры воплощали собой новые миры, которые нетерпелось поскорее освоить. Сидение перед монитором не считалось пассивным занятием. Так начинались приключения, дерзновенные искания, которые сулили изменить нас, сделать нас умнее, пропустить в новый мир, если мы приложим все усилия для разгадки его секретов. В первые годы существования персональных компьютеров, когда пользователю приходилось составлять (или, по крайней мере, впечатывать) собственные программы, прогресс был налицо – мы с компьютером совершенствовали друг друга.

Сегодня мы воспринимаем компьютеры как нечто невообразимо быстрое и сложное, а программное обеспечение, предназначенное для повседневного использования, не всегда просто в обращении. В моей версии Microsoft Word, например, есть меню с одиннадцатью выпадающими вкладками. Под первым десятком скрываются вкладки со сто сорока командами и функциями, начиная с «Открыть» и «Сохранить» до «Автоподбор» и «Упорядочивание». Еще одна вкладка предоставляет доступ к более чем двум сотням шрифтов, не считая полужирного и курсивного начертания каждого из них. На случай, если в выпадающих меню пользователь ориентируется плохо, некоторые функции можно найти с помощью ленты, расположенной в верхней части документа. Боковая панель инструментов расширяет возможности редактирования. Наконец, есть шесть различных режимов просмотра документа: обычный, веб‑документ, разметка страницы, структура, черновик и полноэкранный режим.

Программы наподобие Word не дают пользователям возможности ознакомиться с тем, что Хефферман называет «лучезарными таинствами» простых, примитивных операционных систем. Даже устройства, предназначенные повысить нашу работоспособность, «оберегать нас от темных сторон технологии», по выражению Хефферман, таят в себе опасность притупить интуицию или понизить уровень умений и навыков – и не только при работе с клавиатурой. Последствия могут быть трагическими. В 2011 году Международная ассоциация воздушного транспорта представила отчет о крушении рейса Air France у берегов Бразилии в 2009 году. В отчете говорится, что приборы и техника в самолетах стали такими сложными, что у пилотов нет возможности развивать и поддерживать летные умения и навыки. В полете рекомендуется переводить авиалайнер на автопилот, к ручному управлению прибегают нечасто. В чрезвычайных ситуациях, особенно вызванных неполадками автопилота или другого оборудования, пилоты не всегда справляются с задачей.

Пожалуй, стоит определиться, в каких случаях более сложное программное обеспечение облегчает нам жизнь. Легко предположить, что быстрые и мощные компьютеры сделают нас продуктивнее. Однако долгосрочные исследования причин отказов сложных систем показывают, что высокоавтоматизированные системы не в силах объять невероятную сложность мироздания, подчинить себе несговорчивые законы физики и непредсказуемые погодные условия. Именно они виной тому, что пилоты (операторы атомных электростанций, инвестиционно‑финансовые работники и так далее) лишаются непосредственного опыта поведения в стрессовых ситуациях, когда жизненно необходимо оценить обстановку и действовать обдуманно и спокойно.

Ученые или финансовые аналитики, работающие с массивами данных, генерированием изображений или имитационными моделями, потратили бы не один день на выполнение задач, с которыми легко справляется современный компьютер. В этих областях программное обеспечение стало таким же необходимым, как электричество или двигатели: с его помощью работа идет быстрее. Но когда дело касается мышления и творческой работы, скорость – это далеко не все. Возьмем для примера писательское ремесло. За двадцать лет, с тех пор, как я начал пользоваться Microsoft Word, мы пережили десять оборотов закона Мура. Закон Мура гласит, что примерно каждые два года мощность компьютеров удваивается. То есть компьютер, за которым я сейчас сижу, в тысячу раз мощнее, чем тот, на котором я когда‑то запускал Word 5.1. Разве я стал писать в тысячу раз быстрее? Есть ли среди нас такие умельцы? Способны ли мы прочитать в тысячу раз больше электронных писем, чем в 1990 году? Или «улучшение» нам только чудится?

Громоздкие программы со множеством функций отличаются сложностью, как и творческая деятельность. Однако сложности программного обеспечения отличаются от сложностей творчества. Радикально простые программы избавляют нас от отвлекающих факторов, загораживают внешний мир и предоставляют нам возможность свободно размышлять и выполнять несколько заданий одновременно.

Многозадачность в последнее время непопулярна, но на протяжении всей истории существования человечества люди совмещали выполнение нескольких заданий одновременно. Археологи утверждают, что эволюция Homo sapiens обусловлена именно способностью наших далеких предков работать в многозадачном режиме. Один из самых интересных примеров многозадачности выявлен исследованиями по изучению способов изготовления первобытных каменных орудий. Лин Уодли и ее коллеги из Витватерсрандского университета в Южной Африке обнаружили, что охотники каменного века делали топоры и другие виды оружия из кремневых рубил, прикрепленных к деревянной рукояти. Для насадки и прочного закрепления рубил на топорище требовалась клейкая масса, получаемая из природных ингредиентов, которые необходимо было отыскать, собрать, смешать и уварить. Все эти действия подразумевают наличие большого опыта и мастерства. Уодли и ее коллеги утверждают, что подобные процедуры невозможно осуществить без способности работать в многозадачном режиме.

Чтобы понять суть этих утверждений, вспомните школьные уроки химии. Во время типичного опыта химические вещества смешивают в четкой пропорции и правильной последовательности, нагревая их столько‑то минут при такой‑то температуре. Затем проверяют рН, в критический момент перемешивают или добавляют еще один ингредиент, но только когда цвет смеси достигнет необходимого оттенка. Даже в лабораторных условиях проделать это непросто. Теперь представьте себе, что все вышеуказанные процедуры следует повторить у костра в поле. Очищенных ингредиентов нет, все необходимое приходится собирать в лесу, откапывать из земли или убивать на охоте. Точные измерения неведомы, потому что не существует ни понятия стандартизированных мер и весов, ни даже понятия чисел и счета. Тем не менее придется выполнить все вышеперечисленные действия, поддерживать огонь, а также следить за тем, чтобы не перегреть и не переварить смесь. И какую оценку вы получите?

В таких условиях работали охотники каменного века, для них существовали только две оценки: «жизнь» и «смерть». Древние народы издавна пользовались натуральными клейкими веществами – каменноугольными и древесными смолами – для скрепления орудий труда, однако с оружием возникали проблемы. Около 70 тысяч лет назад обитатели Южной Африки обнаружили, что если смешать камедь (растительную смолу) и красную охру (богатую железом глину), то получившийся клей намертво закрепит лезвие топора, насаженное на рукоять. Но срабатывает это только для смесей с правильным сочетанием конкретных растительных ингредиентов и при определенном нагреве. Уодли и ее коллеги выяснили, что добавление к смеси воска и песка придаст клею нужную консистенцию, однако даже в лабораторных условиях отмерить нужное количество добавок непросто.

Первобытные клеевары научились определять, до какого состояния лучше подогревать тот или иной компонент, когда снимать смесь с огня, сколько и чего добавлять. Другими словами, им нужно было предугадать поведение различных ингредиентов, неустанно присматривать за варевом и – во избежание неудачи – вносить в рецепт необходимые изменения. Все эти наблюдения, прогнозирования и импровизации, заключает Уодли, «невозможны без многозадачности и абстрактного мышления».

На другом конце земного шара Моника Смит, профессор Калифорнийского университета в Лос‑Анджелесе, также обнаружила свидетельства способности древних к многозадачности. Смит утверждает, что наша способность к многозадачности является важным фактором эволюции сложных обществ. Homo sapiens боролись за существование, отвоевывая пищу и жизненное пространство у более сильных, быстрых и агрессивных видов (впоследствии мы одомашнили отдельные разновидности, например свиней и крупный рогатый скот). Способность работать в многозадачном режиме компенсировала наши недостатки как на индивидуальном, так и на групповом уровне. «Многозадачный» индивид в состоянии планировать и выполнять более сложные задачи, чем животное, а также расширить ассортимент полезных товаров – путем термической обработки, вяления или иных методов. На уровне группы способность работать в многозадачном режиме позволила перейти от сбора орехов, фруктов и клубней к охоте и выращиванию продуктов (что требует предварительной подготовки, четкого плана действий, а также немедленных трудозатрат для получения отсроченной выгоды). Многозадачность позволила создать сложные социальные ритуалы, технологии и в конечном итоге привела к оседлому образу жизни и индустриальному обществу. Иными словами, совмещение нескольких задач помогло человеку добиться превосходства над другими видами, изготовить инструменты и в конечном счете создать цивилизацию.

Если наши далекие предки еще тысячи лет назад совершали несколько дел одновременно, что плохого в том, что я, ведя машину по шоссе, пишу эсэмэски детям и попиваю тройной мокко‑латте со льдом и без кофеина? Все так делают. Раз уж многозадачность сыграла такую огромную роль в социальной эволюции человека, зачем ее останавливать?

Ответ прост: мы применяем термин «многозадачность» к двум абсолютно разным видам деятельности. Один из них – продуктивный, интеллектуальный и приносящий нам пользу. Другой мешает выполнять работу, отвлекает и утомляет нас. Очень важно видеть эти различия, поскольку мы зачастую употребляем слово «многозадачность» ошибочно – там, где за ним стоит что‑то другое.

Полезная многозадачность – это многозадачность каменного века, подразумевающая полную вовлеченность в действие.

Для Лин Уодли многозадачность прежде всего означает способность «держать в голове множество вариантов действия», то есть способность к абстрактному мышлению и способность переключать внимание между различными объектами или частями процесса. Моника Смит определяет многозадачность как «способность заниматься несколькими видами деятельности одновременно, а также способность изменять время проведения и порядок действий в соответствии с меняющимися внешними условиями». Оба определения подразумевают, что многосоставные последовательности действий приводят к конечному результату: изготовлению клея для скрепления деталей, обработке сырья для еды, подготовке пашни для посева.

Именно многозадачность такого рода необходима для исполнения сложных проектов, где последовательность действий нужно выстроить так, чтобы все произошло в нужном месте, в нужном порядке и в нужное время. Нам это дается без особых усилий: если Уодли и Смит правы, это результат многовековой эволюции.

Эффективное использование когнитивных потоков возможно в самых разных обстоятельствах. Хороший преподаватель напишет несколько слов на доске или покажет изображение на экране, чтобы студенты лучше запомнили ключевые моменты лекции. Графические регистраторы, составляющие сложные диаграммы и «карты» бесед и разговоров, считают, что изучение таких изображений способствует получению новых знаний. В этих случаях различные когнитивные потоки не соперничают друг с другом, а дополняют друг друга, по‑разному донося подобные сообщения до цели. Поход в оперу тоже требует многозадачности: мозгу приходится обработать музыку, либретто, постановку и исполнение, а затем все это совместить.

Кулинария – отличный пример многозадачности со времен появления в меню мамонта. Представьте, что вы пригласили друзей на ужин. Нужно подумать о том, чем их кормить, составить список ингредиентов и сходить за покупками. Тут важно не забыть, что мука и фасоль хранятся дольше, чем рыба и свежий базилик. Каждое блюдо должно быть готово к подаче в определенное время, приготовление одного не должно мешать другому. Пока готовится ужин, следует накрыть и украсить стол. Если гости застрянут в пробке, то придется подстроиться: жаркому ничего не будет, но пирог лучше поставить в духовку попозже и добавить на стол холодных закусок, а с приготовлением взбитых сливок дети помогут потом. Сложно ли успеть вовремя? Конечно. Но если все идет гладко, то все счастливы.

Способность по‑разному сплетать когнитивные потоки применяется и в чисто интеллектуальной деятельности. Возможность удерживать несколько мыслей в кратковременной памяти позволяет сравнивать их, выявлять связи между ними или создавать новые. Множество творческих работ и нововведений возникают в результате искусного комбинирования и сопоставления идей в ранее неизведанном порядке. Такого рода творчество невозможно без способности к многозадачности.

Мы также используем термин «многозадачность» для обозначения двух видов деятельности, которыми можно заниматься одновременно, потому что за них отвечают разные отделы головного мозга. Многие читают или пишут, слушая музыку (кстати, некоторые исследования показывают, что выбор инструментального или вокального сопровождения напрямую зависит от психологического профиля), или уходят в глубокие размышления во время прогулки с собакой, или разговаривают по телефону, присматривая за ребенком. К примеру, под музыку я складываю вещи после стирки – меня не заставишь заниматься домашним хозяйством без музыкального сопровождения. Подобную деятельность вряд ли можно назвать многозадачностью, хотя некоторые считают иначе: однажды какой‑то старик похвалил мою способность совмещать два дела одновременно – я читал, нежась в джакузи.

Одно дело – читать за столом, который завален книгами, и совсем другое – читать, сидя в пенной ванне. Полностью сосредоточиться, может быть, не удастся, но мы вполне способны приготовить три разных блюда – на плите и в духовом шкафу – и заставить детей накрыть на стол. Эти примеры иллюстрируют еще один элемент эффективной многозадачности.

А вот многозадачность, требующая распределения внимания между несколькими устройствами или средствами массовой информации, означает совершенно другое. Одно дело – под музыку делать записи в дневнике и совсем другое – просматривать веб‑страницы в браузере, одновременно общаясь со школьным другом на Facebook и слушая подкасты на айфоне. Эти отдельные занятия не складываются в единую интеллектуальную задачу, в одно и то же время я пытаюсь совершить различные действия.

По утверждению ученых, этот вид многозадачности собственно многозадачностью не является, несмотря на название. Это «переключение заданий»: мозг переключается между различными видами деятельности, постоянно перенаправляя внимание, срываясь с одной задачи на другую.

Почему переключение заданий не приносит пользы? Оно мешает творить и продуктивно работать, делает нас более восприимчивыми к самообману, вдобавок мозгу гораздо труднее контролировать подобный процесс. Чтобы прояснить некоторые подробности, я встретился с Меган Джонс, психологом Калифорнийского университета в Беркли, специализирующейся на изучении запоминания и многозадачности.

В кафе рядом с университетом мы взяли по латте и нашли свободный столик. (Временами заниматься наукой на западном побережье легко и приятно.) Меган вытащила из сумочки айфон и включила на нем секундомер.

– Так, сейчас мы с вами проделаем простой трехступенчатый эксперимент, – сказала она. – Во‑первых, быстро посчитайте от 1 до 10.

Смущенно оглядев посетителей кафе, увлеченных чтением толстых томов и увесистых учебников, я выполнил ее просьбу, стараясь не потревожить женщину за соседним столиком, поглощенную романом Джордж Эллиот «Миддлмарч».

– Вы уложились в полторы секунды, – объявила Меган. – Хорошо, следующая ступень – рассказать алфавит от А до Z.

– Запросто!

И вновь таймер показал секунду с половиной. Женщина, читающая «Миддлмарч», старательно игнорируя болвана за соседним столиком, перевернула страницу.

– А теперь, – продолжила Меган, – попытайтесь совместить оба задания: 1 A, 2 B и так далее, до 10 J.

«На каждую предыдущую стадию у меня ушло по полторы секунды, – решил я, – так что третья должна занять три секунды».

Я начал:

– 1 А…

Первые буквы дались легко, числа вспомнились сразу, но как только я дошел до 5 E, стало ясно, что числа и буквы больше не приходят мне на ум с той же скоростью, что вначале. Я начал задумываться о том, что делаю. Пришлось говорить громче, чтобы не сбиться.

– М‑м‑м, 6… F 7 («После E идет F, G… Какой сейчас был номер? Ах, да…»).

Дама с «Миддлмарчем» подняла голову и совершенно сбила меня с толку.

– 8 («Проклятье!»).

Спотыкаясь на каждой букве, я договорил до конца. J и 10 я соотнес быстро, но только потому, что заранее знал окончание цепочки.

– Девять с половиной секунд, – подытожила Меган.

Я попробовал еще несколько раз, но даже подкрепленный кофеином мозг особо не улучшил результаты. Я умолк, и «Миддлмарч» вернулась к прерванному чтению.

Этот классический эксперимент на переключение заданий можно проделывать в кафе, а не в лаборатории. Алфавит все знают наизусть, а считать умеют даже во сне. Над первыми двумя частями эксперимента задумываться не приходится.

Однако стоит совместить их – и затруднение тут как тут! Необходимость думать сразу и о цифрах, и о буквах заметно притормаживает нас, простейшая умственная операция превращается в сложную. У меня ушло в три раза больше времени на чередование букв и цифр, другими словами, на переключение заданий.

А теперь представьте, что вы слушаете разговор на одну тему, а пишете электронное письмо на другую или участвуете во встрече и в то же самое время просматриваете новостную ленту. Или не представляйте – просто вспомните, когда в последний раз этим занимались.

Переключение внимания между двумя незамысловатыми заданиями – простое с виду действие, но эксперимент в кафе наглядно демонстрирует, что на переключение заданий уходит слишком много усилий. Всякий раз, когда мы переходим от одной вкладки браузера к другой или, отвечая на имейл, поднимаем трубку телефона, разум работает в усиленном режиме. По некоторым подсчетам, еженедельно на такие действия уходит несколько рабочих часов – самое время для продуктивности.

Исследования показали, что переключение заданий представляет опасность. Если мы отвечаем на звонок за рулем, то отвлекаемся от наблюдения за окружающей обстановкой и, случись машине сменить место, не посигналив, или ребенку выскочить на дорогу, не сможем быстро среагировать. Даже при нажатии на «отбой» переключение внимания с телефона на вождение занимает несколько секунд.

Творческие способности тоже идут на спад. Многозадачность позволяет увидеть неожиданные связи между идеями, но только в тех случаях, когда множественные когнитивные потоки направлены к единой цели. Переключение между заданиями определенно не добавляет креативности – мозг тратит столько энергии на управление элементарными процессами, что улавливание невидимых связей и выстраивание неожиданных ассоциаций становится невозможным.

Ирония в том, что переключение заданий – своего рода защитная реакция. Стэнфордский профессор Клиффорд Нэсс обнаружил, что самые заядлые «многозадачники» (точнее, «переключатели задач») на самом деле «плохо проявляют себя в каждом аспекте многозадачности. Они всегда обращают внимание на малозначимую информацию вместо того, чтобы ее игнорировать; с трудом запоминают увиденное, и в голове у них нет порядка; при переключении с одной деятельности на другую они с трудом ориентируются в смене условий». Тем не менее «переключатели задач» считают, что им удается достичь определенных результатов. Переключение задач подталкивает нас к завышенной оценке своих способностей и недооценке затраченных усилий.

К сожалению, устройства вроде сотового телефона как будто созданы для переключения задач. Они притягивают внимание, отвлекая его от чего‑то другого. Цифровое переключение задач сужает поле внимания, сталкивает задания между собой, замыкая способность сосредоточиться на одном из них. Участие в совещании и одновременная переписка с другом активируют одну и ту же область мозга, между заданиями ведется борьба за одну и ту же долю. Исследования показывают, что заядлые цифровые «переключатели задач» с трудом сосредоточивают внимание на чем‑то одном. Мозг, приспособившийся к отвлекающим факторам, плохо реагирует на единственное сложное задание.

Когнитивные ресурсы, требуемые для переключения задач, сильно отличаются от тех, которыми мы оперируем, когда одновременно просматриваем несколько книг перед публичным выступлением или готовим сразу три блюда. На личностном уровне это воспринимается по‑разному. Мы смешиваем охру и камедь, наблюдаем за тем, как греется клей на огне, входим во вкус процесса и начинаем понимать, что делать дальше. Это чувство похоже на «поток». Мы не мечемся в трех разных направлениях. Как говорит Нэсс, среда обитания наших предков ставила перед ними множество преград и испытаний, но первобытный человек, скорее всего, не воспринимал их взаимосвязи. «Охотясь на зверя, мы бы много чего заметили, но все эти вещи были бы связаны с охотой», – объясняет он.

Когда я пишу эту главу, на столе передо мной лежат три книги и блокнот, а на айпаде открыты пара сайтов и PDF‑файл с отсканированными страницами научного журнала. Я смотрю то туда, то сюда, проверяю правильность цитат и ссылок и стараюсь разобраться в том, что читаю. Я совмещаю сразу несколько дел, но у всех у них одна цель – понять историю многозадачности. В кабинете звучит альбом Music from Big Pink группы The Band. Музыка помогает мне сосредоточиться и придает сил. Я сознательно не вслушиваюсь в слова, потому что речь мешает мне сочинять, поэтому ни рэп, ни подкасты в качестве фона не подходят. Когда я печатаю, я почти не понимаю, как именно выходят из‑под моих пальцев слова. Я могу спокойно думать о том, что хочу донести до читателя.

Письмо включает в себя различные виды когнитивной деятельности и демонстрирует, как в погоне за творческим замыслом мы оказываемся сопряженными с устройствами. Сложность процесса является одной из причин того, почему письмо требует интенсивного внимания: именно поэтому писатели ищут уединения. Отсутствие отвлекающих факторов помогает творить. Как известно, многие писатели и мыслители создавали свои лучшие работы в заключении: Марко Поло, маркиз де Сад, Оскар Уайльд, Никколо Макиавелли, Сервантес, Эзра Паунд, Александр Солженицын, Махатма Ганди, Антонио Грамши и Мартин Лютер Кинг. Если учитывать еще и военнопленных, то список дополнят французский историк Фернан Бродель и австрийский философ Людвиг Витгенштейн. Именно поэтому наиболее выдающимся образчиком «дзен‑софта» являются текстовые редакторы.

«Дзен‑софт» (термин придуман журналистом Джеффри Макинтайром в 2008 году) исходит из предпосылки, что в режиме многозадачности простые инструменты приобретают бульшую ценность, чем сложные. Простота нужна для того, чтобы не усложнять и без того трудное задание. «Дзен‑софт» не пытается «решить» проблему сложности сочинительства путем автоматизации задач или максимизации производительности. Если проводить аналогию с самолетами, Microsoft Word – это турбореактивный аэробус А‑380, а «дзен‑софт» – «Дуглас ДС‑3» с поршневым двигателем. Продукты «дзен‑софт» почти не вмешиваются в рабочий процесс пользователя и сводят к минимуму когнитивную нагрузку программного обеспечения: для того, чтобы разобраться в нем, нужно усвоить всего несколько новых команд и понятий. Эти особенности исключают отвлекающие факторы, и мозг свободно работает в многозадачном режиме.

Программа WriteRoom компании Hog Bay Software, которая легла в основу «дзен‑софта», является иллюстрацией вышесказанного. По словам ее автора, Джесса Грожана, WriteRoom изначально разрабатывалась как полноэкранный текстовый редактор, входящий в сложную программу для разработки сюжетов, используемую профессиональными писателями. Вскоре Грожан решил, что полноэкранный текстовый редактор гораздо интереснее полноценной программы для построения сюжетных линий, и спустя неделю упорной работы создал рабочую версию WriteRoom. За ней последовали версии DarkRoom и PyRoom (версии для Windows и Linux), которые сделали минимализм характерной особенностью «дзен‑софта».

От других программ WriteRoom отличается своим философским обоснованием, а также подходом к писательскому делу и концентрации внимания. На протяжении долгих лет текстовые процессоры руководствовались единым принципом – режимом полного соответствия: что видишь на экране, то и получишь на бумаге. По мере того, как компьютеры становились все мощнее и мощнее, разработчики добавляли больше возможностей редактирования «вида печатной продукции». Первые текстовые процессоры предлагали несколько простейших шрифтов, а сегодня их сотни и тысячи. Однако постоянно растущие возможности бесконечно настраивать внешний вид документа служат помехой самому сочинительству. Изменение ширины полей, столбцов, межстрочного интервала и макета в целом стали цифровым эквивалентом заточки карандашей и наведения порядка в ящиках стола: с виду полезные занятия, но на самом деле направленные на то, чтобы уклониться от основной работы.

При работе с объемными, сложными проектами авторы пользуются громоздкими программами для разработки сюжетов. К примеру, программа Scrivener рекомендует создавать много маленьких текстовых документов вместо одного большого, соединять документы в главы с помощью инструментов для развития сюжета, а затем собирать главы (а также первичные документы, веб‑ссылки и прочее) в папки. Документы могут сопровождаться этикетками, ярлыками, заметками, комментариями и другими метаданными. Программа также располагает рядом других полезных инструментов: к примеру, один из них показывает, сколько слов написано, сколько еще осталось до завершения. Scrivener разработана, чтобы помочь авторам увидеть структуру книги, определить части, которые следует дописать или дополнить, реорганизовать главы по желанию. Однако программа обладает столькими функциями, что даже после года ежедневного использования я все еще натыкаюсь на инструменты, с которыми прежде не сталкивался.

WriteRoom ведет нас в противоположном направлении, уверенно провозглашая единственный принцип: когда дело касается сочинительства, меньше – значит лучше. Грожан называет WriteRoom «писательской средой», а не «текстовым процессором» или «текстовым редактором». В программе нет ни единой функции, которой обычно обладают текстовые редакторы (например, подчеркивание опечаток или грамматических и синтаксических ошибок), она не стилизует и не упорядочивает документ, как Word. «Ничего она не дает, кроме ощущения», – объясняет Грожан. WriteRoom неустанно концентрирует наше внимание на том моменте, когда слова возникают на странице, не тратя ресурсы на форматирование или печать.

Критики и пользователи быстро оценили творческий потенциал «дзен‑софта». «Этот текстовый процессор преобразует сам процесс написания», – объяснил канадский автор и веб‑разработчик Майкл Горман. «Дело не в красивом оформлении, таблицах или изменении шрифтов и размера букв, – поделился впечатлениями индонезийский программист Дональд Латумахина. – На экране – пустота, не на чем остановить взгляд. Остаемся только я и моя работа. И все идет прекрасно. Просто чудо!». Один из пользователей заметил: «Программа великолепна – нет ни десктопа, ни кнопки запуска, ни системных оповещений. Есть только редактор. Работа спорится». Немецкий писатель Рихард Норден тоже не остался равнодушным: «Есть лишь я, пустой экран, слова и статистика написанного. Ни причудливых панелей инструментов, ни цветных кнопок, ни плавающих окон – ничто не отвлекает от работы».