Глава 1. Укрощение цифровой обезьяны

Алекс Сучжон‑Ким Пан

Укрощение цифровой обезьяны

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6506745

«Укрощение цифровой обезьяны»: АСТ; М.:; 2014

ISBN 978‑5‑17‑081642‑2

Аннотация

Книга известного американского психолога, специалиста в области искусственного интеллекта, посвящена проблемам, с которыми сталкивается любой современный человек: интернет‑зависимость, перегруженность ненужной информацией, пристрастие к различным гаджетам, которое у многих превращается почти в болезнь. Результат – вечная нехватка времени, резкое падение эффективности, беспорядок в делах, снижение самооценки, а отсюда недалеко до неврозов и депрессий. Как с этим бороться? Автор предлагает множество практических решений, уделяя особое внимание техникам аутотренинга (медитация, контроль дыхания) и специальным программам, на определенное время блокирующим доступ в Интернет. Дневник наблюдений поможет нам точно определить, сколько времени мы проводим в Сети. Неужели мы не хотим потратить это бесценное время более разумно?

Алекс Сучжон‑Ким Пан

Укрощение цифровой обезьяны

Посвящается Хизер

Предисловие. Две обезьяны

У западной окраины древнего японского города Киото, на склоне горы Арасияма, название которой означает «Гора бури», расположен обезьяний парк Иватаяма. Его посетители любуются захватывающими дух видами города и гуляют по извилистым тропинкам, но основная достопримечательность парка – стая макак общей численностью примерно полторы сотни особей. Обезьяны в Иватаяме общительны, игривы и сообразительны. Подобно другим представителям рода макак, они сочетают в себе коммуникабельность и ум: играют вместе, присматривают за чужими детенышами, учатся и перенимают привычки друг у друга.

Макаки Иватаямы любят купаться, играть в снежки, рыбачить и сдабривать пищу морской водой; они пользуются зубной нитью и играют в камушки. Именно эти отличительные особенности и навели ученых на мысль о том, что макаки имеют свою собственную культуру, что обычно считается прерогативой человека. Обезьянам свойственны поистине человеческие любознательность и хитрость: пока вы умиляетесь ужимкам одной из макак, ее приятель удирает с пакетиком закусок, купленным вами у входа в парк.

На людей обезьяны похожи и еще в одном аспекте. Какими бы умными они ни были, ничто не способно надолго удержать их внимание. Со склона горы открывается потрясающий вид на один из старейших городов мира, но макак это мало волнует – они увлечены бессвязной, неумолчной, бессмысленной болтовней, олицетворяя собой буддийское понятие «обезьяний ум», которое определяет беспорядочное, возбужденное сознание. По словам тибетского мастера медитации, буддийского наставника Чогьям Трунгпа, обезьяний ум «необуздан», мысли «на месте не стоят, все время куда‑то скачут».

Постоянная активность мозга обезьяны выявляет его глубокое беспокойное состояние. Макака не в состоянии сидеть смирно, потому что ее разум никогда не отдыхает. Так и человеческий ум порождает бесконечный поток сознания. Даже в моменты затишья наши мысли вечно где‑то блуждают. Добавьте к этой картине непрестанный шум электронных устройств, загоревшуюся иконку, информирующую о поступлении письма, писк нового голосового сообщения – и ваше сознание становится беспокойней обезьяны на тройной дозе кофеина. «Обезьяний ум» не прекращает тянуться к «шведскому столу» информации и гаджетов в поисках новой «пищи». Ему нравится, когда всего много, даже слишком много; его привлекают блестящие, мерцающие штучки; он не делает различий между хорошими и плохими устройствами.

Понятие об «обезьяньем уме» существует во всех учениях – это показатель того, что разум и его взаимодействие с миром многие тысячелетия были предметом изучения человечества. В каждой религии присутствует своя созерцательная практика, цель которой – успокоить сознание одиночеством и молчанием. В англиканском молитвеннике прописаны строки, призывающие прихожан во время вечерней службы «быть терпеливыми и спокойными, чтобы услышать голос Бога». Только тогда слушатели смогут полностью проникнуться «неспешным древним ритуалом, дарящим время и место для раздумий». Католические монахи считают молитву способом подготовить разум к принятию высшей мудрости: суматошное сознание не способно услышать глас Божий. Однако в буддизме умение успокаивать сознание – не средство, а результат. Наш повседневный разум похож на водную стихию. Узнайте, как добиться его спокойствия, – и отражение на зеркальной поверхности тихого озера поведает вам истину.

В нескольких милях от Иватаямы, в лаборатории робототехники Киотского университета, содержится особый робот. Им управляет еще одна обезьяна – макака‑резус по имени Идоя. Вот только живет она не в Японии, а в Северной Каролине, в нейробиологической лаборатории Дюкского университета, и ее мозг общается с роботом через Интернет. Заведует лабораторией нейробиолог Мигель Николелис, который (будто эта история и без того недостаточно интернациональна!) родился и получил образование в Бразилии. Он изучает работу и изменения мозга в ходе освоения человеком новых навыков. Кроме того, Николелис специалист в области нейрокомпьютерного интерфейса (НКИ). Сегодня в свободной продаже есть примитивные считыватели мозговых волн, способные управлять видеоиграми, а ученые исследуют способность мозга взаимодействовать через НКИ со сложными объектами. Они надеются, что когда‑нибудь через НКИ можно будет пустить сигнал в обход поврежденных нервов, благодаря чему люди с травмами позвоночника или врожденными нейробиологическими отклонениями вновь обретут контроль над своим телом.

Идоя – одна из обезьян, с которыми работает Николелис. За последние десять лет его исследовательская группа продемонстрировала, что обезьяна с вживленными в мозг электродами способна манипулировать джойстиком или механической рукой. Снимки мозга показали нечто примечательное: нейроны в лобно‑теменной доле обезьяньего мозга (той, что отвечает за конечности макаки) во время управления механической рукой активизируются. Другими словами, мозг примата обучается не воспринимать конечность робота как инструмент или нечто инородное. Мозг «перекраивает» свое представление о теле макаки, включает в него механическую руку. На уровне нервной системы граница между рукой макаки и механической рукой оказывается смазанной. Обезьяний мозг точно знает: макака и робот – одно и то же существо. Николелис и его японские коллеги имплантировали электроды в ту часть мозга Идои, которая отвечает за ходьбу, затем научили обезьяну шагать по бегущей дорожке и проследили, какие нейроны активизируются при этом в мозгу. Когда Идоя подчинялась командам «быстрее» или «медленнее», ей давали что‑нибудь вкусное. Затем перед бегущей дорожкой установили монитор, но вместо «Новостей» или «Экономического обозревателя» экран показывал человекообразного киотского робота CB‑i в режиме реального времени. CB‑i сам по себе – гениальное творение. Он снабжен четырьмя видеокамерами, гироскопами, а механические руки робота могут захватывать различные предметы, держать бейсбольную биту, отбивать поданные мячи и, вслед за людьми, выполнять незамысловатые задания.

Вот Идоя сделала шаг, и электроды в ее мозгу зарегистрировали импульс, порожденный нейронами, что контролируют передвижение тела. Импульсы были переданы CB‑i через Интернет, и робот, повинуясь им, пошел вместе с обезьяной. Чем успешней она справлялась с управлением роботом, тем больше получала угощений. Целый час Идоя не прекращала упражнение, на ходу похрустывая крекерами, затем ученые отключили беговую дорожку. Обезьяна, не сводя взгляда с экрана, перестала двигаться, и CB‑i, манипулируемый ею, не останавливался еще несколько минут. Этот опыт свидетельствует о том, что мозг приматов в состоянии приспособиться к прямому управлению роботом и в процессе начинает воспринимать робота в качестве продолжения собственного тела. Томограмма показывает: мозг макаки функционирует одинаково, независимо от того, пользуется Идоя своими или искусственными конечностями.

Идоя и обезьяны в парке Иватаямы представляют две стороны человеческого разума, две противоположные по сути системы взаимоотношений с информационными технологиями и две дороги в будущее. Обезьяна‑болтушка – это необученный, недисциплинированный разум, чутко реагирующий на каждый раздражитель. Такой ум тянется ко всему новому, но ни одна мысль в нем не задерживается надолго. Обезьяна‑киборг олицетворяет сознание, не ошеломленное техническим прогрессом: никаких трудностей с технологией оно не испытывает и не воспринимает устройства как нечто чужеродное.

Мы слишком долго позволяли обезьяне‑болтунье распоряжаться нашими взаимоотношениями с электроникой, а теперь удивляемся, почему все пошло не так. Мы хотим быть похожими на обезьяну‑киборга. Мы жаждем непринужденно взаимодействовать со сложными устройствами, не воспринимая их как обузу. Мы хотим, чтобы новейшие изобретения были продолжением нашего сознания, расширяли наши возможности, а не ставили преграды на пути нашего разума.

Эта цель вполне достижима. Сейчас нас против нашей воли ввергают в состояние вечного беспорядка с неизменно прилагающимися к нему недовольством и досадой, но есть и другой вариант. Наш способ взаимодействия с информационными технологиями может быть осмысленным, не требующим особых усилий. Он даст нам возможность концентрировать внимание в нужный момент, не теряя креативности и хорошего настроения.

Именно такой подход я называю «созерцательным компьютингом». Этот термин может показаться полной бессмыслицей. Разве есть что‑то менее располагающее к созерцанию, чем наше окружение, перенасыщенное высокими технологиями? Что может способствовать медитации меньше, чем наши взаимодействия с компьютером, сотовым телефоном, Facebook и Twitter?

«Созерцательный компьютинг» не основывается на технологических прорывах или научных открытиях. Ее невозможно купить. Она возникает из слияния новой науки, философии и древних методик по управлению вниманием. «Созерцательный компьютинг» демонстрирует, как разум и тело взаимодействуют с компьютерами, какое влияние технология оказывает на наше внимание и умение творчески мыслить. Она предоставляет необходимые инструменты для перестраивания отношений с информационными технологиями, заставляет устройства работать на людей. С помощью «созерцательного компьютинга» вы обязательно достигнете здоровых, гармоничных взаимоотношений с вашими гаджетами.

Хотите получить представление о том, как это осуществить? Давайте взглянем на «цифровую жизнь» каждого из нас, а затем на желаемый результат.

Представьте себе обычное утро понедельника. Вы протягиваете руку к столику у кровати, берете смартфон и выключаете встроенный будильник. Одной рукой протирая глаза, другой вы нажимаете на иконку электронной почты. Вы еще в полусне, ваши действия совершаются автоматически. Потом вы, глядя на значок загрузки, ждете, когда же телефон соединит вас с почтовым сервером.

Девятнадцать новых сообщений. Большая часть – автоматические новостные рассылки, предложения скидок, новости, уведомления о новых событиях в социальных сетях, шесть писем от коллег, которые проснулись раньше вас. Вы отвечаете на одно, начинаете печатать другое, понимаете, что не уверены в том, что именно хотите сказать, поэтому пока переключаетесь на интернет‑браузер и читаете новости. Сообщение допечатаете потом.

Европейские банки агрессивно обсуждают условия очередных дотаций… Да ну, неинтересно. Что там еще? Падение курса валюты на американской фондовой бирже… Блогеры комментируют самоубийство недавно исключенного участника реалити‑шоу… И вдруг вы понимаете, что прошло уже двадцать минут. Пора вставать.

Вы едете на работу в плотном потоке машин. Водители не расстаются с телефонами. Встречаются и такие, кто одной рукой придерживает руль, а другой набирает текст сообщения. Полиция должна бы штрафовать водителей, которые говорят по телефону за рулем и отвлекаются во время езды, но в патрульных машинах тоже все больше компьютеров, так что сами полицейские теперь все чаще отвлекаются во время езды.

Рабочий день проходит как обычно: коллегам нужны то цифры, то ответ, вас или просят помочь, или поговорить с кем‑нибудь. Сосредоточиться на достижении одной цели не сложно, но выполнение многих задач одновременно – совсем другое. Вы привыкли иметь дело с постоянным потоком заминок и пауз, теперь даже ваш перерыв прерывают. Сложно сказать «нет», еще сложнее вернуться к заданию. После каждой остановки требуется несколько минут, чтобы вспомнить, чем вы занимались, собраться с мыслями и вновь взяться за работу.

Ближе к обеду вы закончили и собираетесь распечатать файл. Вы выбираете нужную опцию и видите на экране сообщение об ошибке: нужно обновить драйвер принтера. Вы нажимаете «ОК». Приходит минута, потом загорается еще одно оповещение: новый драйвер несовместим с текущей версией вашей операционной системы. Этим тоже следует заняться – или вам, или одному из программистов. Через полчаса вы перезагружаете компьютер, наконец все готово для печати. Ожидание вывело вас из равновесия, но такое случается не в первый и не в последний раз. По данным опроса, проведенного фирмой Harris Interactive, специализирующейся в области исследований рынка, на ожидание, когда загрузится компьютер, обновится программное обеспечение, откроются нужные файлы и установится соединение с Интернетом, пользователи тратят в среднем 43 минуты в день, пять часов в неделю, одиннадцать дней в году.

Вечером вы сидите с приятелем в баре и краем глаза наблюдаете за людьми, которые не выпускают мобильного телефона из рук и с трудом отрывают взгляд от экрана. Вы чувствуете, как вибрирует в кармане брюк ваш сотовый, но когда пытаетесь его достать, оказывается, что его там нет. Вы на секунду пугаетесь, что потеряли телефон, и начинаете проверять карманы. Ощущение не из приятных, словно у вас в голове что‑то замкнуло. Ложная тревога: телефон в кармане куртки.

Спустя час вы снова делаете заказ у стойки. Конечно же, время от времени и другу, и вам приходят эсэмэски. Вы прерываетесь на полуслове, просматриваете новое сообщение и, печатая ответ, продолжаете прерванную беседу. Одна эсэмэска от бывшей девушки как‑то странно выглядит: все буквы словно поменялись местами, к тому же в том часовом поясе, где она живет, уже давно ночь.

– Я слышал, такое иногда бывает, – говорит ваш друг, не отрывая взгляда от своего смартфона. – Это называется «эсэмэсить во сне».

– Да ну?

– Это как ходить во сне – стук‑стук‑стук по клавишам, только ты вроде как… стук‑стук‑стук… пишешь эсэмэски.

Неудивительно, что некоторые начинают писать сообщения во сне. Как‑никак, информационные технологии обосновались в нашей жизни очень прочно. По сведениям Международного союза электросвязи, в 2010 году по всему земному шару в каждом из 640 миллионов домов был хотя бы один компьютер, 525 миллионов из них имели подключение к Интернету. Около 90 миллионов американских семей (80 процентов от общего числа) подключены к Сети через стационарный компьютер, у половины из них есть и второй компьютер; 70 миллионов владеют игровыми приставками Wii, Playstation или XBox; в 45 миллионах семей имеется 96 миллионов смартфонов; у 7 миллионов человек есть планшеты; 60 процентов семей владеют тремя интернет‑устройствами, а 25 процентов – пятью.

За день вы получаете в среднем 110 сообщений. Вы проверяете телефон 34 раза, 5 раз заходите на Facebook, полчаса ставите «лайки» и пишете сообщения друзьям. Ваш смартфон недаром называется «умным»: на каждый час, что вы проводите онлайн за проверкой почты, социальных сетей и написанием эсэмэсок, приходится 12 минут разговоров. Ученые выяснили, что американцы в среднем проводят онлайн 60 часов в месяц, что составляет 720 часов в год. Это еще и 90 восьмичасовых рабочих дней. А 20 из этих дней проходит в социальных сетях, 38 – за изучением новостных сайтов, YouTube, блогов и прочего интернет‑контента, 32 дня уходит на просмотр почты. Если вам иногда кажется, что вы вкалываете как вол, чтобы успевать за всеми интернет‑событиями, то можете смело признать: это и есть работа.

Увеличение численности электронных гаджетов, которыми мы обладаем, и время, проводимое с ними, – не просто количественный сдвиг. Это еще и сдвиг качественный. Цифровые технологии и услуги вплетены в нашу повседневную жизнь, хотим мы того или нет. Как верно подметил один из программистов Кремниевой долины, компьютеры раньше были частью нашей повседневной жизни, теперь же они с нами каждую минуту. Даже многолетний завсегдатай Google и Facebook чувствует перемену – информационные технологии участвуют в каждом нашем действии: в уборке дома и общении с друзьями. Раньше тех, кто целый день проводил перед монитором, называли хакерами. Теперь так проводим день мы все.

«Цифровая жизнь» – это великолепно, но за нее приходится платить. Каждый день мы вынуждены перерабатывать невероятный объем информации, чтобы быть в курсе всех событий. Если вы не проверите хронику ваших друзей на Facebook, то можете что‑нибудь пропустить. Приятно ощущать легкую вибрацию под рукой, когда приходит новое сообщение, однако вслед за радостью накатывает разочарование, если вы нажимаете кнопку «обновить» и не видите ничего нового.

Иногда трудности бывают и более серьезными. Сложно оставаться сосредоточенным на чем‑то одном, когда со всех сторон забрасывают «наживку», и приходится отвлекаться помимо своей воли. Вы пытаетесь работать, но делать это не так‑то просто: вас прерывают один раз, потом второй, и вернуться к заданию уже невозможно. Недавние исследования выявили, что большая часть служащих работают без помех всего от трех до пятнадцати минут в день, а по крайней мере час в день (пять недель в году) устраняют помехи и возвращаются к прерванному занятию. Каждая мелочь кажется безотлагательной и внушает ощущение собственной занятости, но в дальнем уголке сознания постоянно таится подозрение, что эти паузы и заминки мешают и делают вашу работу менее эффективной. Когда перегруженность становится нормой, одновременное выполнение многих заданий воспринимается как должное, хотя не идет на пользу производительности.

Работодатели тоже расплачиваются за постоянные помехи. В ходе глобального опроса менеджеров среднего звена в 1996 году выяснилось, что две трети считают постоянные заминки, паузы и перегруженность лишней информацией ухудшением качества жизни. Более поздние исследования показали, что в США за год накапливается 28 миллиардов часов, потраченных впустую, к 2010 году это количество дошло до 1 триллиона часов. А ведь именно в этом году национальный ВВП составил 14,6 триллиона долларов. Сотрудники тратят полчаса в день на выявление неполадок и улаживание проблем с Сетью. В годовом масштабе это пятнадцать потерянных рабочих дней.

Попыткам более рационально распределить время и внимание мешают также постоянный информационный «шум», необходимость следить за непрекращающимся потоком информации. Становится труднее в нужный момент сосредоточиться. Вы дошли до конца страницы и уже не помните, что было в начале. Вы не только испытываете трудности с возобновлением прерванного занятия, но и не помните вообще, что это было за занятие. Вы забываете, что вам нужно купить. Иногда вы заходите в комнату за чем‑нибудь и не знаете, зачем туда заглянули. А теперь давайте‑ка представим себе совсем другой понедельник.

Утро понедельника. Вы хватаете смартфон и выключаете встроенный будильник. Вы не проверяете почту и не читаете новости, вы вообще не выходите в Сеть. Вы по опыту знаете, что будете чувствовать себя лучше, если немного подождете. В субботу вечером вы варите себе кофе, предварительно выключив звук на телефоне и оставив ноутбук и планшет в ящике стола. Вы и так на связи шесть дней в неделю, в выходные можно отключиться от «цифровой жизни» и провести время с друзьями. Иногда вы отправляетесь в дальний пеший поход или готовите. Некоторые ваши знакомые открыли для себя прелести вязания и живописи. В эту субботу вы испекли торт и насладились хорошей книгой, сходили на рынок, купили все необходимое, смешали и поставили противень в духовку, еще осталось время на прочтение нового романа популярного писателя.

Когда вы проверяете электронную почту, то, открыв программу, кладете телефон экраном вниз и идете за кофе. Это своего рода бунт: «Я к тебе вернусь, когда пожелаю», – говорите вы. За полтора дня новых писем скопилось не так уж и много: вы отключили все уведомления, отписались от всех рассылок, кроме самых важных, а благодаря почтовым фильтрам спам сразу же отправляется в корзину.

На работе вы думаете в первую очередь о текущем задании, невзирая на просьбы коллег. Конечно, стремление помочь ближнему – не порок, однако спешка в таких делах не даст нужных результатов, а у вас есть своя работа. Вы отключаете телефон и блокируете доступ в Интернет. Целых два часа ничто вас не отвлекает: ни электронная почта, ни социальные сети, ни фотохостинги, ни интернет‑магазины. Коллегам придется подождать. Если у кого‑то срочное дело, то найти вас несложно, но пусть вас не отрывают от работы любители поболтать.

Перед вами стоит одна‑единственная задача, которую вы представляете своеобразной игрой: напечатайте столько‑то слов, напишите столько‑то строчек кода, разберите столько‑то отчетов. Спустя какое‑то время вы приспосабливаетесь, и работа спорится. Подобно барабанщику в джазовом оркестре, вы с головой ушли в ритм, вы в ударе, но не делаете ни одного лишнего движения.

Проходит два часа, и вы снова все включаете. Удивительно, как много вы успели сделать, сосредоточившись на единственной задаче. Разумеется, вам приходилось совмещать сразу несколько дел, но все они сводились к одному и тому же, а не тянули вас в разные стороны.

Вечером вы даете себе час на проверку социальных сетей и Twitter. Время от времени вы укорачиваете список друзей. Стало меньше суматошности, потому что вы тщательно отбираете, чему стоит уделять внимание, а чему – нет. В реальной жизни круг друзей то сокращается, то расширяется, постоянно меняется количество времени, которые вы ему посвящаете. Вы посылаете меньше сообщений и реже вносите изменения в свою учетную запись, к тому же стараетесь писать только «по делу». Вы не стремитесь быть замеченным или набрать больше подписчиков. Смысл пребывания онлайн заключается в осмысленном общении и уважении к другим, а не в бесцельном времяпровождении. Вы следите за собой, за тем, как разные подходы влияют на вашу продуктивность и настроение, выбираете подходящий именно вам. Если все идет успешно, можно отключить внутренний видеорегистратор и позволить устройству стать частью вас, полностью вовлечься в происходящее.

Использование «созерцательного компьютинга» на практике требует глубокого осознания и применения четырех постулатов.

Первый из них – наши отношения с информационными технологиями невероятно глубоки и отображают уникальные человеческие функции. Иногда мы думаем, что технологии превратят нас в бездушных киборгов, наподобие Борга или Терминатора. Однако Энди Кларк, философ и когнитолог, работающий на кафедре Эдинбургского университета, с этой точкой зрения не согласен. Он считает, что мы «врожденные киборги», вечно ищущие самосовершенствования посредством устройств. На самом деле понятие «разум» не ограничивается одним только мозгом или даже телом: уместным будет выражение «расширенное сознание», предложенное Кларком и Дэвидом Чалмерсом. «Расширенное сознание» состоит из ряда компонентов, которые связывают мозг, чувства, тело и объекты. Нынешние информационные технологии причиняют нам неудобства не потому, что они подменяют наши обычные когнитивные способности. Скорее, дело в том, что они не очень хорошо придуманы и ими пользуются без оглядки на здравый смысл, они похожи на конечности, которые нам неподвластны.

Второй постулат состоит в том, что мир полон отвлекающих соблазнов, однако существуют способы обуздать неугомонный разум. Нам негде спокойно посидеть и подумать, на работе все больше суматохи, способность к сосредоточению тает как дым. Впрочем, человек всегда сталкивался с подобными трудностями, в течение тысяч лет изобретал способы справиться с ними. Буддийская и тантрическая медитация, дзен‑буддизм и йога – все эти практики призваны обуздать рассеянный, недисциплинированный «обезьяний ум». Нейробиологи, психологи и психотерапевты утверждают, что медитативные практики оказывают сильное воздействие на мозг, улучшают физические способности и помогают справиться со множеством психологических проблем. Созерцательные практики – не просто способ по управлению обезьяньим умом или пресечению ненужной многозадачности, их можно использовать для обретения контроля над «расширенным сознанием».

Третий постулат заключается в необходимости созерцательного подхода к технологиям. Следует внимательно следить за вашим взаимодействием с информационными технологиями, подмечать, что вы думаете об этих взаимодействиях. Все это нужно для понимания принципов развития и функционирования «расширенного сознания». Наше взаимодействие с информационными технологиями зависит от различных обстоятельств: от конструкции устройств и интерфейсов, от способов и условий их использования, от наших представлений об успешном взаимодействии, наконец от нас самих. Эти представления часто формируются с помощью необоснованных и вредных для нас предположений о том, как работают информационные технологии, а также о том, как работаем мы.

Четвертый постулат – «расширенное сознание» можно перестроить. Что поможет нам обрести цель и способность спокойно взаимодействовать с информационными технологиями? Ответ прост: нам пригодится понимание сути этого постулата, корректное представление о том, как правильно выбрать и использовать гаджеты. Немаловажно и знание созерцательных практик. Только тогда можно применить «расширенный разум» на практике и осознанно его укрепить. Усвоив, как все это взаимосвязано, вы увидите технологии сквозь призму самосозерцания, восстановите свою способность решать проблемы и сосредоточиваться, не теряя при этом творческого потенциала.

«Созерцательный компьютинг» – не просто философское понятие. Это теория и практика. Это тысячи методов, применяемых с оглядкой на четыре вышеперечисленных постулата. Это способ проверки электронной почты без помех и отвлечений. Это правила вдумчивого использования Twitter и Facebook. Это умение обращаться со смартфоном так, чтобы он не требовал слишком много внимания. Это наблюдения и эксперименты. Это методы восстановления вашей способности к сосредоточению.

Информационные технологии везде с нами – и дома, и на работе. Они стали центром нашей повседневной жизни, и найти первую точку опоры будет сложно. С чего обычно начинаются все созерцательные практики? С дыхания. Так давайте же начнем.

Глава 1

Дышите

Первым делом достаньте свой смартфон, айпад или ноутбук и проверьте почту. Возможно, вы проделываете это несколько раз в день – действие стало рефлекторным, вы не задумываетесь над его смыслом. Специалисты в области производительности советуют проверять ящик до десяти раз в день, но многие пользователи запускают почтовый сервер или нажимают на ярлычок «новые сообщения» каждые полчаса. Это механическая привычка, это все равно, что нервно поглядывать на часы. Компьютеры выполняют эту работу за нас, проверяя почту каждый час. Если у вас настроены уведомления на нескольких устройствах и в нескольких почтовых аккаунтах, ваш электронный ящик засоряют десятки ненужных сообщений.

Так что проверьте почту, однако не думайте о сообщениях, которые вас поджидают, или о том, что вы забыли ответить на письма за прошлую неделю. Не думайте ни о чем, кроме себя самого. Попытайтесь следить за своими действиями. Понаблюдайте за ответом компьютера и за вашей реакцией на него.

В особенности уделите внимание ритму дыхания. Задержали ли вы выдох? Скорее всего, так и случилось. Эта прежде незамеченная вами привычка – показатель серьезной проблемы. Связь с неодушевленным и эфемерным миром технологий вызывает физическую реакцию тела. Мы не «пользуемся» информационными технологиями таким же образом, как велосипедными насосами, лифтами или столовыми приборами: электронные устройства превращаются в продолжение нас самих. Линда Стоун – консультант по технологиям, писатель и бывший сотрудник компаний Apple и Microsoft – придумала понятие «непрерывное частичное внимание» для описания того, как мы распределяем внимание между несколькими гаджетами, ни одному из них не отдавая предпочтения. В 2008 году она заметила, что во время проверки электронной почты задерживает дыхание. Она стала наблюдать за людьми в кафе и на собраниях, расспросила друзей, провела несколько неофициальных опросов и обнаружила, что многие, подобно ей, затаивают дыхание, проверяя электронный ящик.

Стоун назвала этот феномен «имейл‑асфиксией» (по созвучию с «ночной асфиксией» – расстройством дыхательной системы, когда воздух не поступает в легкие в результате физических помех или отсутствия мозгового импульса). Люди, страдающие асфиксией, десятки раз задерживают дыхание во сне, иногда на целую минуту. Как правило, это не смертельно, но может сказаться на общем состоянии организма, а также привести к ожирению и нарушениям сердечной деятельности.

Похоже, «имейл‑асфиксия» распространена шире обычных расстройств дыхательной системы организма. Среди всего населения земного шара приблизительно 100–300 миллионов страдают от ночного удушья. В Соединенных Штатах эта болезнь встречается так же часто, как порок сердца, клиническая депрессия или алкоголизм.

Грубо говоря, два миллиарда человек – треть населения земного шара – пользуются компьютерами. Примерно два миллиарда имеют доступ к широкополосному Интернету. И в два раза больше людей являются владельцами мобильных телефонов.

Не будет преувеличением предположить, что «имейл‑асфиксия» вредна для здоровья. Стоун предполагает, что, затаивая дыхание во время проверки почты, мы активируем рефлекс «борись или беги». Это состояние отражает нашу тревогу перед неизвестным. Вариантов развития событий множество – в зависимости от того, ждем ли мы важное письмо или получаем неожиданное уведомление об обновлении драйвера для принтера, причем как раз в тот момент, когда срочно нужно распечатать материалы для предстоящего собрания.

«Имейл‑асфиксия» относится к хроническим заболеваниям, которые отравляют существование и нам, и окружающим нас людям. В конце концов, прямое предназначение всех этих шести миллиардов устройств – соединить нас всех друг с другом. Увы, сами мы вряд ли понимаем, в чем заключается суть проблемы.

«Имейл‑асфиксия» проливает свет на важную, но обычно скрытую грань наших взаимоотношений с информационными технологиями: на степень внедрения техники в наше сознание. Мы привыкли считать, что разум и сознание – порождение когнитивных функций мозга. По мере понимания того, как работает мозг и как ум реагирует на новые технологии, философы и когнитологи постепенно пришли к заключению, что границы между умом и телом (не говоря уже о границах между сознанием, телом, техническими средствами и окружающим миром) довольно размыты. По утверждениям исследователей, неверно считать, что сознание находится именно в мозгу. Вместо этого ученые предлагают модель «расширенного сознания», включающую в себя мозг, тело, технические устройства, а также социальные средства информации. Тезис «расширенного сознания» предполагает, что следует воспринимать когнитивную деятельность, или мышление, как нечто, что может произойти в любой точке этой системы: некоторые когнитивные функции мы интернализуем в памяти или в подсознании, другие передаем технологическим внешним ресурсам либо используем для достижения цели сочетания памяти и технологий. Даже такое простое занятие, как чтение, представляет собой сложный симбиоз бессознательного мышления и осознанных действий, скоординированных для выполнения элементарных заданий.

Подобная сопряженность для Homo sapiens не нова. Взаимодействие с техникой повлияло на работу нашего мозга и тела, а самосознание сформировало нас как биологический вид. Сопряженность позволяет развить наши физические и познавательные способности, делать то, что в одиночку было бы не по силам, выполнять задачи более эффективно, легко и быстро, а также достичь мастерства в области технологий, позволяющего выполнять работу без внешних помех. Сопряженность стирает границу между телом и окружающим миром. Вот почему небрежное замечание: «по‑моему, айфон – часть моего мозга» на самом деле справедливо.

Термин «сопряженность» объединяет сразу несколько явлений, которые раньше изучались отдельно. Я предпочитаю понятие «сопряженность» по нескольким причинам. Термин «расширенное сознание», введенный в обращение Энди Кларком и Дэвидом Чалмерсом, имеет слишком позитивную окраску. В «расширении» когнитивных способностей или памяти нет ничего плохого. Нам требуется термин, указывающий, что некоторые виды взаимодействия с техникой не дают нам свободу, а сковывают нас. Даже за самые положительные «дополнения» приходится платить: в связи человека с техникой нет однозначно позитивных или негативных эффектов, зато существует множество полутонов.

Сопряженность также предполагает некоторую сложность и неизбежность. Мы рассредоточиваем когнитивные способности, накапливаем их как в мозгу, так и во множестве электронных устройств, а также пользуемся технологическими средствами для развития наших физических способностей. Это мы бессознательно проделываем чуть ли не с рождения. Мы не можем обойтись без техники, однако в наших силах сделать выбор: запутаться в гаджетах, как муха в паутине, или же сплестись с ними, подобно канату из множества нитей. Всем известно, что случается с мухой в паутине, однако второй вариант предполагает создание чего‑то нового, более прочного, чем все части по отдельности.

Концепт сопряженности кажется чем‑то из области фантастики, наталкивает на мысли о будущем, где компьютеры наделены человеческим сознанием. Разумеется, многие приветствуют стирание границ между человеком и машиной: футуролог и изобретатель Рэймонд Курцвейл, к примеру, предвидит будущее, в котором роботы сравняются с людьми по уровню интеллекта. Нанороботы смогут изучить каждый атом мозга, и мы перейдем от индивидуального сознания ко множественному – и в голове, и в роботе, и в «облаке». Впрочем, люди уже считают информационные технологии собственными дополнениями. Пользователи часто описывают свои мобильные устройства как часть себя. Многие называют себя «подсевшими» на Интернет.

Популярность этих метафор нетрудно доказать на практике. В 2010–2011 годах ученые из Мэрилендского университета провели эксперимент, по условиям которого испытуемые, студенты из десяти стран, должны были сутки обходиться без Интернета. Отложив смартфоны в сторону, многие участники эксперимента отметили, что испытали чувство глубокой потери. «Я тянулся к карману раз тридцать, думал, что мне кто‑то звонит, но там ничего не было», – признался один из американских студентов. «Мне просто нравится трогать телефон. Я сразу чувствую себя полноценным», – заметил участник эксперимента из Китая. Один студент из Великобритании «так хотел коснуться телефона, что проверял карманы каждые пять минут», а другому «странно было не ощущать телефон в руке каждую минуту». Вся группа испытывала симптомы «ломки» и отвыкания. «Я весь день мучился!» – воскликнул китайский студент, а другой прибавил: «Когда срок подходил к концу, я практически сходил с ума». Американцы признали, что «чувствовали себя настоящими наркоманами», вот только недоставало им одного – информации. «Нам нужна была “доза” электроники. Когда мы не в Сети, нам плохо». Студент из Англии заявил: «Я зависим. Только мне ни алкоголь, ни кокаин не нужны… Информационные сети – вот мой наркотик. Без них я пропал». Психологи в США утверждают, что интернет‑зависимость (этот термин впервые употреблен в научной литературе в конце 1990‑х годов) следует признать настоящим заболеванием, таким же, как алкоголизм.

Применение терминов «расширенное сознание» и «сопряженность» помогает определить, что поставлено на карту, когда наши отношения с устройствами заходят в тупик. Электронные устройства стали нашими незаменимыми спутниками не только на работе или в учебе, но и дома, они тесно вплелись в нашу жизнь и обрели способность влиять на нас. Поломка или ненадежная работа таких устройств не просто приносит неудобства. Мы ощущаем гаджеты как нечто неотъемлемое, в то же время как нечто вне нашей сферы влияния. Они похожи на конечности, которые не желают подчиняться прямым командам. Проблема гаджетов на сегодняшний день заключается не в том, что они неотразимы для нас, мы слишком быстро к ним привыкаем. Проблема в том, что они плохо сделаны.

Осознание того, что значит сопряженность и каковы принципы ее действия – это уже большой шаг. Невозможно завязать успешные взаимоотношения с техникой, если не существует точного представления о том, какими они должны быть в идеале. Сопряженность доказывает, что не стоит беспокоиться о чрезмерной опоре на технику. На протяжении всего своего существования Homo sapiens неотделим от технологий.

Около двух с половиной миллионов лет назад наши предки впервые использовали камни в качестве орудий труда. Ашельское ручное рубило – универсальный инструмент, для создания которого понадобились недюжинные навыки. Его изобрели примерно 1,8 миллиона лет назад, и оно оставалось самой ценной собственностью человека на протяжении миллиона лет. Режущие края рубил времен раннего палеолита не утратили своей остроты и сегодня. Невозможно даже вообразить, чтобы какой‑нибудь современный гаджет продержался бы столько времени, не утратив своей функциональности.

Мы никогда не жили в мире без орудий труда. Способ их использования менялся в соответствии с нашими потребностями. Мозг наших предков, особенно его лобные доли, значительно развился к тому времени, когда мы начали изготавливать и применять орудия труда. Производство орудий из кремневой гальки для охоты или рыбалки также свидетельствует о том, что наши предки планировали свое будущее.

Благодаря длительному использованию орудий труда мы менялись и внешне. Человек стал прямоходящим, руки приспособились к ощупыванию и хватанию предметов. В свою очередь это изменение повлияло на физиологическое строение человека: пальцы стали короче, когти сменились ногтями. Опыты по обучению обезьян изготовлению рубил и других каменных орудий показывают, что обезьяньи запястья не особо гибкие, пальцы – слишком короткие, и полноценное рубило такими руками не сделать. Как бы то ни было, произошедшие изменения сделали нас более зависимыми от инструментов для охоты или обороны, заставили искать защиты от погодных условий. Пример подобной защиты – обработанные шкуры животных.

Хотя за прошедшие тысячелетия мы съели несравнимо больше мяса, чем гориллы или шимпанзе, мы не отрастили острых зубов и не приобрели устрашающей скорости хищников. Наоборот, как только в рационе стало преобладать мясо, наши зубы и челюсти ослабели. Почему? Потому что им больше не приходилось разрывать плоть живой жертвы: мясо животных, добытое на охоте с помощью копий и ловушек, стали обрабатывать на огне. Вдобавок, по сравнению с нашими дальними родственниками‑приматами, мы утратили волосяной покров, наш центр тяжести сместился, обеспечив способность к прямохождению. И все это благодаря еще двум древним изобретениям: одежде и обуви.

Биологические изменения – не просто результат приспособления человека к новой окружающей среде или климату. Наши тела сформировались в то время, когда стрелы, копья, ловушки и ножи стали технологическими эквивалентами убийственных челюстей и массивных задних лап, а огонь размягчал и стерилизовал еду. Мы эволюционировали с помощью технологий, преобразивших окружающий мир и предоставивших нам новый рацион.

Свидетельства когнитивной сопряженности обнаружены недавно, потому что археологи раньше не исследовали это явление. Вдобавок вещественные доказательства когнитивных изменений не так легко обнаружить. Самый яркий пример за 12 тысяч лет – это открытие психоактивных препаратов, а затем способов их разведения и употребления.

В те века, когда первобытные люди только‑только начали носить одежду и есть приготовленную на огне пищу, листья коки помогали им не обращать внимания на голод и не уставать на охоте. С развитием цивилизации, торговли, миграций и имперской экспансии наркотики стали более сильнодействующими и освободились от примесей. Палеоботанические источники Старого Света (к примеру, микроокаменелости и уцелевшие семена), а также артефакты – церемониальные сосуды и жаровни – позволяют предположить, что около 10 000 лет до н. э. народы Азии жевали бетель, чтобы взбодриться. В 4000 году до н. э. китайские крестьяне уже выращивали эфедру и коноплю, а их европейские собратья начали разводить опийный мак. Две тысячи лет спустя на Ближнем Востоке и в Европе уже жевали насвай – галлюциноген из смеси табачной пыли и извести. По караванным путям конопля из Китая пришла в Среднюю Азию и Индию, а оттуда – в Африку, тогда как опиум перемещался в противоположном направлении – в Азию и на Ближний Восток.

Среди народов древней Америки были широко распространены «растения богов», поглощаемые во время определенных ритуалов для постижения неизведанных глубин сознания. В Андах уже примерно с 1300 года до н. э. готовили ритуальные напитки из галлюциногенного кактуса сан‑педро, а по меньшей мере с 500 года н. э. там выращивали коку и богатую кофеином гуайюсу и торговали их листьями. Отвар айяуаски, «лианы духов», был хорошо знаком жителям бассейна Амазонки. На островах Карибского моря и в прибрежных районах американского континента использовали нюхательную смесь под названием йопо. В малых дозах она служила стимулирующим средством, в больших – галлюциногеном. Тропические джунгли Центральной Америки оказались настоящим кладезем лекарственных растений. На территории современной Гватемалы майя с 500 года до н. э. употребляли галлюциноген псилоцибин, который извлекали из священного гриба, называемого теонанакатль. Существуют описания мексиканских шаманских ритуалов в штате Оахака, во время которых используются отвары из грибов, вьюнка ололиуки и кактуса пейотль.

Другие виды сопряженности связаны с одомашниванием животных, развитием сельского хозяйства, ростом городских поселений и возникновением классовых обществ. С развитием торговли возникла потребность в надежной коммуникации и учете, что помогло стимулировать появление и развитие письменности в Азии, Центральной Америке и на Ближнем Востоке. Письменность поддерживает социальные взаимодействия беспрецедентной сложности и оказывает мощное воздействие на человеческий разум. Как выразился Уолтер Онг, «письменность – это технология, которая перестраивает мышление».

Умение читать объединило все области разума вокруг единой цели – распознавания и расшифровки текстов.

Письменность облекает идеи в осязаемую форму, что позволяет абстрагироваться и анализировать их. В бесписьменных культурах это невозможно. К примеру, расцвету греческой философии и науки предшествовало распространение письменности через города материковой Греции и их колонии на территории современной Турции. Грамотность сделала возможным формирование сложных суждений на основании более разнообразных источников.

Письменность позволяет возвращаться к прочитанному и внимательно изучать аргументы автора, другими словами, анализировать его риторические и логические инструменты. С этой точки зрения, даже разговорный язык несет отпечаток когнитивных отношений, заключенных в письменной форме.

В истории древних цивилизаций заметны первые признаки того, что отношения между человеком и техникой характеризуются не только собственническим инстинктом и ценностью вещи, но и осознанием возможных изменений в использовании и владении ею – иначе говоря, осознанным и намеренным многообразием сопряженностей. Лучшее доказательство тому обнаружено в Микенах, одном из центров средиземноморской цивилизации, расцвет которого приходится примерно на 1600–1100 годы до н. э. Похоронные ритуалы этой культуры свидетельствуют о том, что мечи рассматривались как продолжение их владельцев. По утверждению Ламброса Малафуриса, преподавателя Оксфордского университета и одного из ведущих специалистов в области когнитивной археологии, микенские мечи были не просто оружием, они образовывали со своими владельцами своеобразный симбиоз типа «человек – предмет». В отличие от прежних самодельных стрел, луков и копий хорошие мечи изготавливались искусными оружейниками, стоили немалых денег и славились не только богатой отделкой, но и надежностью в бою. Не вызывает удивления и тот факт, что представители самых разных древних цивилизаций – от Греции до Японии – разделяли общее убеждение: в каждом клинке живет душа. Микенцы относились к мечам с большим уважением и хоронили их вместе с владельцами, полагая, что хозяин и его клинок связаны неразрывными узами.

Итак, в сопряженности нет ничего революционно нового. Именно она делает человека человеком, формирует наше самосознание. От нее зависело, сможет ли наш предок выжить среди грозных хищников, перехитрить своих неандертальских и кроманьонских собратьев и расселиться на огромной территории 40 тысяч лет назад. Сопряженность не потеряла своей важности и сегодня.

Давайте рассмотрим простой пример преимущественно физической, телесной грани сопряженности: воздействие, которое оказывают технологии на «схему тела». (Здесь требуется уточнение: «преимущественно физической грани», потому что четкой границы между физической и когнитивной сопряженностью не существует. Все виды сопряженности, меняющие тело, оказывают влияние на мозг и разум, а виды сопряженности, направленные на изменение когнитивных возможностей, частично включают в себя «телесный» компонент.) «Схема тела» – это модель, формируемая разумом. В ней заложена информация о том, как далеко мы можем протянуть руку, каким образом ориентируемся в пространстве и сколько места занимаем. «Схема тела» важна, поскольку помогает благополучно жить в современном мире. Чтобы взять чашку, необходимо осознавать, как длинна ваша рука и насколько широко вы способны расставить пальцы; чтобы сойти вниз по лестнице, нужно иметь представление о том, как распрямить ногу, не теряя равновесия.

«Схема тела» способна изменяться. Когда мозг Идои начал воспринимать механическую руку не как инструмент, а как часть тела, обезьяна перестала отличать ее от любой другой из своих конечностей, то есть «схема тела» макаки включила в себя руку робота. Даже если дело не касается напрямую подобных высокотехнологических изобретений, люди способны так приноровиться к управлению инструментами, что те станут продолжениями их самих.

Рассмотрим слепца и его трость (любимый пример философов). Слепец точно знает, что держит трость, когда сидит и сжимает ее в руках: он может измерить ее длину, ощущает вес, проверяет на гибкость и так далее. Как только он поднимается на ноги и прощупывает тростью путь, сознание сосредоточивается на информации, передаваемой с помощью трости: слепец может определить местоположение предметов на расстоянии нескольких шагов. Трость становится продолжением руки. Эти преобразования происходят довольно быстро. Обезьяны изменяют «схему тела», как только берут в руки простое орудие: грабли или палку с зажимом на конце, чтобы схватить еду.

Технологии беззастенчиво внедряются в «схему тела», пользуясь ее точностью, гибкостью и изменчивостью. Учитывая нашу зависимость – и обособленно, и как вид в целом – от хороших орудий труда, вполне обоснован тот факт, что мы развили в себе способность включать устройства в «схему тела». Мы учимся уверенному использованию инструментов – так, чтобы не задумываться о них постоянно, иметь возможность полностью сосредоточиваться на той информации, которую они предоставляют нам об окружающем мире.

Впрочем, не все технологические добавления к «схеме тела» идут нам на пользу. Яркий тому пример – фантомная вибрация мобильного телефона, ощущение, что сотовый телефон или пейджер гудит где‑то в кармане, даже если это не так. Опрос медицинских работников в одной из бостонских больниц показал, что две трети респондентов испытывали фантомные вибрации мобильного телефона (психолог Дэвид Ларами назвал это явление «вибротревогой»). Наиболее восприимчивы те, кто регулярно носят мобильные телефоны в кармане рубашки или брюк, рядом с областями, где расположено особенно много нервных окончаний.

Что служит этому причиной? Ученые считают, что наша кожа так привыкла к вибрации мобильного телефона, что мы иногда ошибочно принимаем за телефон прикосновение ткани или простой мышечный спазм. По выражению нейропсихолога Уильяма Барра, создается впечатление, что сотовые телефоны входят в «нейроматрицу тела». «Если вы пользуетесь мобильным телефоном, он становится частью вас», особенно когда нельзя пропускать звонки. Врачи и медицинские работники бостонской больницы заметили за собой привычку непрерывно проверять свои пейджеры и телефоны и нередко ощущали фантомные вибрации. Студенты‑медики усвоили, что постоянная проверка устройства позволяет избежать последствий возможной ошибки. Как объяснил старший врач, если студенты не отвечают на звонки, «все летит к чертям».

Участники мэрилендского эксперимента 2010 года, которые сутки не выходили в Сеть, также испытали «вибротревогу». «Я ясно ощущал ее признаки, даже слышал, как звонит мой выключенный телефон», – сообщил один из студентов. «Звонки, которых на самом деле не было, меня немного напугали, – признался другой. – Я еще сильнее привязался к телефону». Опросы конца 2000‑х годов показали, что в таких различных местах, как Ирак и Калифорния, 70 процентов владельцев сотовых ощущают фантомные вибрации. Легко предположить, что по всему миру около трех миллиардов людей думают, что идет вызов, хотя на деле это не так. В опросе американских студентов в 2012 году 89 процентов респондентов ответили, что ощущают вибротревогу несколько раз в месяц.

Людям свойственно взаимодействовать с инструментами и техникой непринужденно и естественно, будь то кисть для каллиграфии, мотоцикл или меч. Со временем орудия перестают быть просто орудиями и становятся продолжением нас самих, еще одним органом чувств, с помощью которого мы познаем мир.

Сопряженность часто возникает без нашего ведома, однако нередко мы понимаем, что радиус наших возможностей и умений стал больше.

Именно это происходит, когда человек берет в руки музыкальный инструмент: первоначальная неуклюжесть и ощущение чужеродности струн, клавиш или клапанов уступает место «естественному слиянию с инструментом», как выразился один джазовый музыкант. Другой назвал процесс обучения «овладением новым, прекрасным голосом». Мы гораздо острее ощущаем подобную связь, если правильному пользованию каким‑то устройством приходится долго учиться. Пилот и военный историк Тони Керн писал, что летчикам необходимо не только «знать и понимать самолеты и доверять им», но требуется и «искреннее желание сделать машину продолжением себя, попытаться соединить человека и машину в единую функциональную единицу». Практика обеспечивает близкое знакомство с предметом изучения, создает базовые навыки его эксплуатации, которые затем становятся основой для глубоких знаний. Со временем осознание наличия самого устройства исчезает, уступая место чувству обладания улучшенными способностями.

Кроме того, мы чутко осознаем нашу сопряженность, когда новые разработки позволяют нашему телу гораздо больше того, на что оно было способно в естественном состоянии. Это наглядно демонстрируют заметки о новейшем изобретении XIX века – велосипеде. Неизвестный автор в 1869 году отметил: «Велосипед полностью бесполезен, пока разум не направляет и не оживляет его, после чего он становится и слугой, и частью тела. Как только садишься на него, велосипед перестает быть инструментом, вспомогательным средством. Он становится частью тебя». Тридцать лет спустя еще один велосипедист написал: «Эта машина является твоим продолжением, чего не скажешь о любом другом транспортном средстве. Смысл имеют лишь воля и сила». По словам современника‑мотоциклиста, «когда ты за рулем, нет больше ни тебя, ни мотоцикла, ни пространства, вы – единое целое, сочетание плоти, крови и металла». Велосипед, скорее всего, первое изобретение, которое описывали в подобных выражениях, и с момента его создания начинается отсчет истории кибернетики.

Поначалу, когда соединение с неодушевленным предметом непривычно, мы отчетливо ощущаем существование придатка, но все еще осознаем, где начинается и заканчивается наше «я» – не вполне то, каким было раньше, а усовершенствованная версия, способная на прежде недостижимое. Художникам нетрудно понять смысл широко известного высказывания Джорджии О’Киф: «Формой и цветом я могу выразить больше, чем словами». Музыканты и живописцы говорят о возможности отразить в звуке или на холсте то, что недоступно для вербального описания. Чувством преобразования обладают не только творческие личности: водители и летчики‑истребители часто упоминают свой опыт пребывания «частью великолепной машины», позволяющий им «выйти за пределы ограничений человеческого тела» и двигаться с невероятной мощью и скоростью.

На пике сопряженности стираются все различия между человеком и объектом: вместе с инструментом мы действуем так складно, что невозможно сказать, где заканчивается наше «я» и начинается устройство. На протяжении веков это состояние подробно описывали мастера учения дзен. Немецкий философ Ойген Херригель так объясняет свой опыт стрельбы из лука в соответствии с учением дзен: «В итоге ученик не знает, совершает действие рука или разум». Проведя несколько лет за изучением стрельбы из лука в Японии, Херригель передает свои ощущения следующими словами: «Лук, стрела, мишень и я сам – все сливается воедино, и я больше не в состоянии отделить их друг от друга». Ему вторят азартные мотоциклисты и велосипедисты начала XX века. В 1909 году один из первых мотоциклистов восторженно заметил: «Если условия идеальны, то душевное состояние описать невозможно… Ты становишься частью машины, а машина врастает в тебя». Некий велосипедист в 1904 году утверждал: «Есть в этом что‑то захватывающее. Чрезвычайная радость и легкость движения сравнима, пожалуй, со свободным полетом орла. Забываешь о конечном пункте назначения, о скорости, о напряжении в мышцах и просто упиваешься ощущением». Современному человеку это описание кажется поразительно знакомым: интенсивная концентрация, потеря себя и дезориентация во времени прекрасно описывают концепцию «потока» Михая Чиксентмихайи. Тело с готовностью принимает возможность слияния сознания и «схемы тела» с любыми устройствами, будь то рубило, скрипка или самолет‑истребитель.

Программист Эллен Ульман не понаслышке знает о «близости с машиной», о том, как объединяются в единое целое компоненты приборов, строчки компьютерного кода и человеческий разум. Все начинается с возникновения намека на решение трудной задачи. «Человек и машина настроены на один лад, – говорит Ульман. – Однажды я попробовала метамфетамин. Ощущение, возникающее при зарождении проекта, можно сравнить только с таким вот кайфом: “Да, я понимаю. Да, это возможно. О да, именно так!”». Программисты не просто щелкают задачки в голове: решения выглядят понятными в принципе, но написать хороший код трудно. Теоретическое вдение изящного решения несравнимо с процессом создания конечного продукта. Чтобы перейти от идеи к коду, «программисту не остается иного выбора, кроме как уйти в себя, – говорит Ульман. – Там возможно все».

В нашем представлении типичный программист – это глубоко сосредоточенный человек, лихорадочно стучащий по клавишам. Связь с клавиатурой зажигает искру вдохновения, с помощью кнопок программист претворяет в жизнь свои идеи. Когда математики выводят мелом или маркером сложные формулы, доска для них – не просто подручный инструмент. Доска запечатлевается в кратковременной памяти, помогает визуализировать процесс решения задачи и позволяет легко находить ошибки: решение задач происходит не в голове у математика и не на доске, а в когнитивной системе, образованной ими обоими. Кроме того, по‑моему, информация, получаемая программистами в непосредственной близости с машиной, не просто исходит из сознания, а скорее распределяется между мозгом, руками и клавиатурой.

В своем предположении я основываюсь на собственном примере распределенного распознавания: при печатании я чувствую ошибки на ощупь. Еще ребенком я научился печатать вслепую, и после нескольких лет занятий и десятилетий практики я могу закрыть глаза и набрать свыше семидесяти слов в минуту. Подобно тому, как владеющие техникой скорочтения распознают не буквы, а целые слова, я способен печатать, полагаясь на тактильные ощущения. Я точно знаю, как должны двигаться пальцы, под каким углом следует держать руки над клавиатурой, и сразу реагирую, если неуместное нажатие клавиши нарушает правильность написания слова. Я не всегда могу определить, в каком месте опечатался – для этого мне необходимо открыть глаза и посмотреть на монитор, но точно могу сказать, что допустил ошибку.

Из‑за близкого знакомства с клавиатурой мне не нужно для проверки заглядывать в справочник. Когда дети спрашивают меня, как пишется какое‑либо слово, мысленным взором я вижу свои руки на клавиатуре и определяю получившуюся комбинацию. Сложные названия или имена я не в состоянии написать правильно ни ручкой на бумаге, ни на виртуальной клавиатуре сенсорного экрана (где моя когнитивная мышечная память бесполезна), но я всегда смогу их верно напечатать на обычной клавиатуре.

Как и любой другой вид когнитивной разгрузки, кодирование воспоминаний в мышечной памяти обладает и своими минусами. Люди, которые ориентируются на местности визуально, а не по названиям улиц, сталкиваются с трудностями при объяснении дороги другим. Очевидным недостатком является то, что моя способность не универсальна: иное расположение знаков препинания на клавиатуре (к примеру, на британской, в отличие от привычной для меня американской) существенно снижает мою скорость печатания. При виде французской или японской клавиатуры я совершенно теряюсь. Крошечная клавиатура смартфона – это что‑то среднее: я способен медленно набирать слова, но моя мышечная память – наклон запястья или расстояние между пальцами – бессильна подсказать, сделал ли я ошибку. Тактильный метод печатания способствует быстрому изложению мысли: я набираю текст с той же скоростью, с какой думаю.

В этой особенности запоминания я не одинок. Многие с легкостью запоминают номера телефонов и пароли, воспроизводя в памяти расположение пальцев на клавиатуре. Когда существовали дисковые телефоны, сделать это было сложно, но с появлением клавиатуры метод стал общеизвестен. Когда‑то при ходьбе мы опирались на передние конечности, а теперь доверяем им память. Одним из наиболее известных примеров «интеллектуального» знания, закодированного в пальцах, является случай с одним наборщиком издательства Оксфордского университета, обнаружившим ошибку в греческой книге, которую он набирал. Ни говорить, ни писать по‑гречески он не мог, однако на протяжении десятилетий он печатал на этом языке и теперь просто чувствовал, что никогда прежде не сталкивался с такой комбинацией букв. Он почувствовал ошибку – и, как выяснилось, был прав.

Разгрузка включает в себя не только когнитивно‑мышечную деятельность: мы постоянно передаем воспоминания электронным устройствам, окружающим нас предметам и людям.

Много лет я ношу с собой карманную записную книжку. Эту привычку я приобрел во время учебы в аспирантуре. Я периодически вел дневник и раньше, однако, поработав несколько месяцев над диссертацией, начал испытывать регулярные приступы дежавю: сидел в библиотеке, обложенный книгами, и искал нужную информацию, но внезапно на меня находило непонятное чувство, что я работал над этим же вопросом пару недель назад. Для того чтобы следить за своим прогрессом, я завел некое подобие журнала наблюдений.

Эта записная книжка давно превратилась в стенограмму моей жизни. На двух страницах – заметки об этимологии слова «созерцание», там же – перечисление дел на ближайшее будущее, имена тех, у кого нужно взять интервью, список покупок, адрес хорошего ресторана в Кембридже, содержание беседы с когнитивным археологом Колином Ренфрю в этом ресторане, цитата из Уильяма Блейка с выставки в музее Тейт и зачем‑то номер карты социального обеспечения сына.

Есть в этой книжке и другие полезные вещи: корешки билетов, приклеенные скотчем к страничкам, визитные карточки с недавней конференции, марки и мои визитки в особом кармашке, запасные стикеры на внутренней стороне обложки. К последней странице прикреплена карта лондонского метро – когда я в Англии, я без нее как без рук, а когда возвращаюсь в Штаты, то на нее приятно иногда посмотреть и вспомнить поездку.

Записная книжка лежит у меня в заднем кармане брюк и заметно поистрепалась. Она протянет еще пару месяцев, пока я не дойду до последней страницы, хотя, может статься, она воспротивится жестокому обращению и самоуничтожится раньше. Записная книжка – часть моей повседневной жизни, но является ли она просто инструментом? Философы Энди Кларк и Дэвид Чалмерс сказали бы: нет, это часть твоего разума. Не имеет значения, занесли ли вы список покупок в книжку, которую постоянно с собой носите, или же выучили его наизусть. «В черепе и коже нет ничего священного», – зловеще заявляют Кларк и Чалмерс, когда речь заходит о познании и памяти. Важны доступность и достоверность информации и процесс ее получения. Ученые приводят в пример Отто – пожилого человека, страдающего болезнью Альцгеймера. Он записывает все, что с ним происходит, в блокнот, который постоянно носит с собой. И на этой «высокой степени доверия, надежности и доступности» Отто и его блокнот сопряжены.

Осознанно или нет, мы все время решаем, как лучше запоминать. Часто мы используем сразу несколько средств запоминания устных или письменных текстов. Римские ораторы разработали удивительно сложный метод для запоминания длинных речей, основанный на визуальных отметках, располагаемых в воображаемом пространстве. Во время произнесения речи необходимо пройти сквозь пространство в сознании, руководствуясь предметами‑ориентирами, напоминающими о каждой строке. Этот метод, на первый взгляд, более сложный, чем простое запоминание слов, дает оратору шанс на импровизацию. Актерам часто приходится заучивать тысячи строк диалога, для чего используется сочетание внешних сигналов – положение, которое артист занимает на сцене, то, как он стоит, что делает… Так актеры запоминают и свой текст, и реплики коллег, чтобы подыграть в нужный момент.

Преподаватель Колумбийского университета Бетси Спэрроу обнаружила, что студенты используют различные методики запоминания экзаменационного материала, в зависимости от того, будет ли в час икс доступен Интернет. Те, кто не могли выйти онлайн, запоминали саму информацию. А студенты, которым разрешили подключиться к Сети во время экзамена, заучивали адреса и названия сайтов, где можно этот материал найти. По выражению Спэрроу и ее коллег, Интернет постепенно становится частью нашей транзактивной памяти.

Означают ли выводы Спэрроу, что студенты глупеют? Судя по откликам на полученные ею сведения, ответ – «да». Британская газета Guardian опубликовала изложение работы Спэрроу под заголовком «Плохая память? Виноват Google». Еще на одном веб‑сайте поместили статью «Google постепенно убивает нашу память», в которой излагалось предположение, что всем интернет‑пользователям категорически не рекомендуется полагаться на поисковики, «если они хотят сохранить живость ума».

Впрочем, этот спор нелеп. Студентам Спэрроу предложили простые вопросы, требующие общей информированности и знания любопытных фактов. Эти вопросы не кас