Как Сталин обманул Жукова

Полагаю, что Сталин слишком уважал своего заместителя, чтобы изложить ему дешевую пропагандистскую версию, которую преподнес Абакумову для «успокоения» нижних чинов типа Горбушина. Для Горбушина это был неприятный, но приказ, который он как тренированный чекист мог лишь принять к исполнению. С Жуковым Сталин поступил иначе: он его обманул. Все следствие в Берлине велось втайне от Жукова — в нарушение всех правил и логики. Но что Сталину было до правил?

Много лет спустя, в сентябре 1968 года, произошел любопытнейший разговор между Жуковым — уже опальным маршалом — и писательницей Еленой Ржевской, которая весной 1945 года, как уже говорилось, была переводчицей в 3‑й ударной армии и принимала активное участие в поисках полковника Горбушина. В запутанном и засекреченном деле, о котором ведется речь, Елена Моисеевна Ржевская, человек удивительной женской и душевной красоты, выступила в роли первооткрывателя правды. Волею нашего бурного времени студентка легендарного московского Института философии, литературы и истории стала военным переводчиком, прошла по дорогам войны от Ржева (отсюда ее литературный псевдоним) до Берлина. Здесь ее ум и интеллигентность принесли много пользы. Я часто задумываюсь над тем, как менялась Советская Армия в годы войны. В грозный час в ее ряды пришли самые разные люди. Это была не сумма военнообязанных, а замечательный сплав мужества, умения, знаний и интеллекта…

Елена Ржевская сыграла большую роль в берлинском поиске, ей принадлежит и честь первого откровенного слова о нем. Когда еще молчали связанные служебным долгом контрразведчики, а Главлит строго следил за соблюдением сего долга, Ржевская в мемуарной форме (здесь Главлит не усмотрел греха) на страницах литературного журнала «Знамя» опубликовала свои воспоминания. Затем она стала готовить книгу для московского издательства АПН. Надо же было случиться, что в этом же издательстве готовились мемуары маршала Жукова. Издательские работники ознакомили маршала с рукописью Ржевской, и тот пришел в крайнее удивление: изложенное выглядело очень убедительно, но он, Жуков, о нем… ничего не знал. Тогда маршал пригласил Елену Ржевскую к себе на дачу для беседы — и здесь я воспроизведу текст моей давней знакомой и соученицы, описавшей встречу с великим полководцем [97].

«Жуков сказал, что прочитал мою книгу. В ней я рассказала о том, как в дни падения Берлина нашими воинами был обнаружен покончивший с собой Гитлер и проведено расследование обстоятельств его самоубийства и опознание его. Я принимала в этом участие как военный переводчик…

Мы поговорили о берлинских событиях, об имперской канцелярии, бегло коснулись других общих для нас тем и воспоминаний. Расспросил он меня о моей службе в армии.

— Я тоже пишу. Дошел до Берлина сейчас. Вот и захотелось с вами повидаться.

Устанавливался доверительный тон, и понемногу разговор приближался к главному.

(Мне не приходится по памяти реставрировать подробности этой встречи, они записаны мной тогда же. И также все, что привожу из сказанного тогда Жуковым.)

Маршал Жуков сказал:

— Я не знал, что Гитлер был обнаружен. Но вот я прочитал об этом у вас и поверил. Хотя ссылок на архивы и нет, как принято делать. Но я верю вам, вашей писательской совести. Я пишу воспоминания, — повторил он. — И сейчас как раз дошел в них до Берлина. И вот я должен решить, как мне об этом писать. — Он говорил неторопливо, однотонно, раздумчиво. — Я этого не знал. Если я об этом так и напишу, что не знал, это будет воспринято так, что Гитлер найден не был. Но в политическом отношении это будет неправильно. Это будет на руку нацистам.

Помолчав, он сказал:

— Как это могло случиться, что я этого не знал?

Он хотел это уяснить с моей помощью. Это был его главный вопрос ко мне. Мне бы следовало предвидеть, что такой вопрос возникнет. Но по дороге к маршалу Жукову я почему‑то не думала об этом.

В самом деле, как это могло случиться, что командующий войсками, штурмовавшими Берлин, не знал, что его воины, овладев имперской канцелярией, в подземелье которой находился Гитлер с остатками своего штаба, нашли Гитлера, покончившего с собой? Такой важный и престижный факт для полководца, приведшего свои войска в Берлин.

Он вправе был спросить и так: как смели не доложить ему об этом? Было с чего впасть не то что в недоумение, а в самый яростный гнев, если б знать, кому адресовать его, и если б многое другое в предшествующие нашей встрече годы не было бы его гневу ближе и существеннее. И он всего лишь спросил: как могло так случиться?

Я знала, что все, связанное с обнаружением и опознанием трупа Гитлера в те майские дни, держалось в строгом секрете и докладывалось прямо Сталину — по его распоряжению, — минуя командование фронтом, то есть маршала Жукова. Почему было так, это мог бы разъяснить только

Сталин.

— Не может быть, чтобы Сталин знал, — решительно отверг Жуков. — Я был очень близок со Сталиным. Он меня спрашивал: где же Гитлер?

— Спрашивал? Когда?

— В июне, числа девятого или одиннадцатого.

— К этому времени Сталин уже давно все знал, провел проверку и удостоверился.

— Но ведь он меня спрашивал: где же Гитлер?

— Очевидно, не хотел дать понять, что знает.

— Зачем?..»

Действительно, зачем?

Разговор Елены Ржевской с Георгием Жуковым длился долго, и они все время возвращались к роковому вопросу: почему Сталин скрыл все от своего заместителя, почему он обманул его и заставил перед всем миром говорить неправду?

— При любых обстоятельствах я должен был знать об этом. Ведь я был заместителем Сталина.

Почему Сталин вел себя так? Ржевская видит в этом преддверие грядущих изменений в судьбе Жукова, который вскоре попал в немилость. Я готов с этим согласиться, но добавлю следующее: скрывая разбирательство по «делу Гитлера» от Жукова, Сталин как бы переносил на него свое затаенное недовольство злосчастным фактом, что Гитлера поймать не удалось.

Но Сталин обманул не только Жукова.

«…Но его нет, он не в наших руках»

Акция дезинформации пошла широким фронтом. Уже 2 мая в советской печати появилась такая заметка ТАСС по поводу смерти Гитлера:

«Указанные сообщения являются новым фашистским трюком: распространением утверждения о смерти Гитлера германские фашисты, очевидно, надеются предоставить Гитлеру возможность сойти со сцены и перейти на нелегальное положение» [98].

Затем стали появляться сообщения о том, что нацистские главари укрываются в Аргентине, Испании. Например, 4 июня было сообщено о том, что в Испанию бежал Риббентроп, хотя он уже находился в плену у союзников. На пресс‑конференции 9 июня Жуков на вопрос о Гитлере ответил так:

«Обстановка очень загадочная. Из найденных нами дневников адъютантов немецкого главнокомандующего известно, что за два дня до падения Берлина Гитлер женился на киноактрисе Еве Браун. Опознанного трупа Гитлера мы не нашли. Сказать что‑либо утвердительное о судьбе Гитлера я не могу. В самую последнюю минуту он мог улететь из Берлина, так как взлетные дорожки позволяли это сделать».

Как видим, Жукову дали кой‑какие материалы, чтобы его слова звучали убедительно. Его немедля «поддержали». 12 июня в «Правде» перепечатали из «Нью‑Йорк геральд трибюн» статью, в которой автор требовал от американских и английских властей искать Гитлера. Ссылаясь на Жукова, он полагал, что Гитлер не может скрываться в советской оккупационной зоне, искать его надо в Испании или Южной Америке вплоть до Патагонии. 15 июня советские газеты перепечатали сообщение «Дейли мэйл», что Гитлер, переодетый в женское платье, высадился… в Ирландии. А 24 июня «Пари пресс» обнаружила Гитлера в порту Ла‑Палисс, откуда он покинул Европу на подводной лодке! Затем в игру вступил сам Сталин. 26 мая в Москву прибыл специальный посол нового президента США Гарри Трумэна — старый знакомый Сталина Гарри Гопкинс. Переговоры с ним шли долго — три дня, но в первый же день (что было вполне понятно) Гопкинс спросил о судьбе Гитлера. Запись (публикуется впервые), ведшаяся знаменитым и любимым переводчиком Сталина Павловым, гласит [99]:

«Сталин говорит, что Гитлер, вероятно, спрятался вместе с Борманом, своим заместителем по партии, генералом Кребсом и др. Рассказывают, что Борман взял тело Гитлера и куда‑то исчез, но это арабские сказки. Гитлер и др. слишком большие жулики, чтобы можно было этому верить. Врачи говорят, что нашли тело Геббельса с детьми. Шофер Геббельса опознал якобы его, но он, тов. Сталин, этому не верит.

Гопкинс говорит, что он надеялся, что Гитлер будет найден.

Тов. Сталин говорит, что будет сделано все, чтобы найти его и др. Может быть, Гитлер находится в Японии. Советской разведке было известно, что у немцев было 3—4 больших подводных лодки, которые совершали рейсы между Японией и Германией, доставляя из Японии ценные грузы и валюту. Швейцария тоже помогала немцам в закупке валюты и —золота. Он, тов. Сталин, дал задание советской разведке обнаружить эти подводные лодки, но пока они еще не найдены.

Гопкинс говорит, что непременно надо найти Гитлера и лишить его жизни».

Поистине, блестящая дезинформация и фальсификация! Мешая правду и вымысел (прочитанные в донесениях из Берлина имена Бормана и Кребса, шофера Геббельса), Сталин обманывал Гопкинса — и вдобавок, учитывая болезненный интерес США к вступлению СССР в войну с Японией, подсовывал ему легенду о неких подводных лодках (в архивах ГРУ нет никаких указаний об их розыске). Гопкинс доложил Трумэну версию Сталина, на столе которого уже лежали все доклады из Берлина.

Дальше — больше. В конце июля в Потсдаме встретилась «большая тройка». По некоторым данным, гости из Лондона и Вашингтона уже в первые дни пытались задавать вопросы о судьбе Гитлера — тем более, что для них советские власти устраивали поездки в центр Берлина и осмотр разрушенной имперской канцелярии. 16 июля ее посетили Черчилль и Трумэн. Их провели в бункер, показали комнату, где произошло самоубийство. В своих мемуарах Черчилль лишь замечает, что ему сообщили «последние» данные о том, как это произошло. В сталинском архиве нет указаний, какие давались разъяснения (Молотов лишь говорил Идену, что не мог себе представить, как можно разрушить такой большой город, как Берлин, — видимо, в качестве комплимента союзнической авиации).

17 июля во время первой встречи со Сталиным президент Трумэн и госсекретарь Бирнс услышали от Сталина, что Гитлер скрылся либо в Испании, либо в Аргентине (отмечу лишь, что в советской записи эти слова отсутствуют). Тем не менее речь о Гитлере зашла и за столом конференции. Разговор, собственно, шел не о Гитлере, а о различии в предложениях по пункту о наказании военных преступников. Английское предложение, сформулированное еще до Потсдама, ограничивалось ссылкой на Московскую декларацию 1943 года и оставляло указание конкретных лиц участникам шедших в Лондоне переговоров о будущем Международном трибунале. В советском проекте назывались имена Геринга, Гесса, Розенберга. Протокол заседания 31 июля, ведшийся советской делегацией, гласит [100]:

«Трумэн. Последний вопрос — о военных преступниках. Молотов. Советская делегация готова принять за основу проект британской делегации по этому вопросу с одной небольшой поправкой. Она предлагает, чтобы в последней фразе этого проекта, где говорится о том, что три правительства считают делом огромной важности, чтобы суд над главными преступниками начался как можно скорее, после слов «главные преступники» были добавлены слова: «такие, как Геринг, Гесс, Риббентроп, Розенберг, Кейтелъ и др».

Эттли. Наше затруднение в отношении выбора военных преступников заключается в том, что мы представили проект соглашения прокурору, и, возможно, он включит туда целый ряд других лиц. Поэтому мы считаем, что лучше ограничиться нашим прежним предложением, не называя фамилий главных преступников.

Сталин. В своей поправке мы не предлагаем обязательно только этих людей судить, но мы предлагаем судить людей вроде Риббентропа и других. Нельзя больше избегать имен некоторых лиц, известных в качестве главных преступников войны. Много говорилось о военных преступниках, и народы ждут, что мы назовем какие‑то имена. Наше молчание насчет этих лиц бросает тень на наш авторитет. Уверяю вас. Поэтому мы выиграем в политическом отношении, и общественное мнение Европы будет довольно, если мы назовем некоторых лиц. Если мы этих лиц назовем как пример, то, я думаю, прокурор не будет обижен. Прокурор может сказать, что некоторые лица неправильно названы. Но оснований для того, чтобы прокурор обиделся, нет. Политически мы только выиграем, если назовем некоторых из этих лиц.

Бирнс. Когда мы обсуждали этот вопрос вчера, я считал нецелесообразным называть определенных лиц или пытаться определить здесь их виновность. Каждая страна имеет среди нацистских преступников своих «любимцев», и если мы не включим этих преступников в список, то нам трудно будет объяснить, почему они не включены.

Сталин. Но в предложении так и сказано: «такие, как… и др.». Это не ограничивает количество, но создает ясность.

Бирнс. Это дает преимущество тем, кого вы называете. (Смех.)

Эттли. Я не думаю, что перечисление имен усилит наш документ. Например, я считаю, что Гитлер жив, а его нет в нашем списке.

Сталин. Но его нет, он не в наших руках.

Эттли. Но вы даете фамилии главных преступников в качестве примера.

Сталин. Я согласен добавить Гитлера (общий смех), хотя он и не находится в наших руках. Я иду на эту уступку. (Общий смех.)

Эттли. Я считаю, что миру известно, кто является главными преступниками.

Сталин. Но, видите ли, наше молчание в этом вопросе расценивается так, что мы собираемся спасать главных преступников, что мы отыграемся на мелких преступниках, а крупным дали возможность спастись.

Бирнс. Сегодня я говорил по телефону с судьей Джексоном — председателем нашего Верховного суда. Он является нашим представителем в комиссии по военным преступникам, заседающей в Лондоне. Он выразил надежду, что, может быть, сегодня или завтра утром будет достигнуто соглашение относительно Международного трибунала. Судья Джексон собирается позвонить мне завтра утром, чтобы информировать меня по вопросу о трибунале. Сообщение о создании Международного трибунала явится хорошей новостью для народов, которые ждут скорого суда над военными преступниками.

Сталин. Но это другой вопрос.

Бирнс. Но мы можем включить в наше заявление сообщение о соглашении в Лондоне. Это сделает наше заявление весьма эффективным.

Сталин. Без названия некоторых лиц, особо одиозных, из числа немецких военных преступников наше заявление не будет политически эффективным. Я совещался с русскими юристами, они думают, что лучше было бы назвать некоторых лиц для ориентировки.

Трумэн. Я хочу сделать предложение. Мы ожидаем сведений от нашего представителя в Лондоне завтра утром. Не можем ли мы отложить этот вопрос до завтра?

Сталин. Хорошо».

Позицию Сталина не назовешь убедительной. С одной стороны, он требовал имен. С другой — не назвал главного имени в своем синодике, так как не хотел отказаться от своей дезинформационной акции. 1 августа на очередном заседании «тройка» снова вернулась к спору об именах. Здесь выяснилась подлинная цель Сталина — насолить англичанам за Гесса. Тот с 1941 года находился в Англии, и Сталин подозревал Черчилля в тайных шашнях вокруг заместителя фюрера. Заодно он напомнил Западу о зловредных промышленниках. Протокол гласит [101]:

«Бирнс. Следующий вопрос — о военных преступниках. Единственный вопрос, который остается открытым, заключается в том, следует ли упоминать фамилии некоторых крупнейших немецких военных преступников. Представители США и Англии на сегодняшнем заседании министров иностранных дел сочли правильным не упоминать этих фамилий, а предоставить это право прокурору. Они согласились также, что должен быть принят английский текст. Советские представители заявили, что они согласны с английским проектом, но при условии добавления некоторых имен.

Сталин. Имена, по‑моему, нужны. Это нужно сделать для общественного мнения. Надо, чтобы люди это знали. Будем ли мы привлекать к суду каких‑либо немецких промышленников? Я думаю, что будем. Мы называем Круппа. Если Крупп не годится, давайте назовем других.

Трумэн. Все они мне не нравятся. (Смех.) Я думаю, что если мы упомянем некоторые имена и оставим в стороне других, то будут думать, что этих, других, мы не собираемся привлекать.

Сталин. Но здесь эти имена приводятся как пример. Например, поражает, почему Гесс до сих пор сидит в Англии на всем готовом и не привлекается к ответственности? Надо эти имена назвать, это будет важно для общественного мнения, для народов.

Бевин. О Гессе вам не следует беспокоиться.

Сталин. Дело не в моем мнении, а в общественном мнении, во мнении народов всех стран, которые были оккупированы немцами.

Бевин. Если у вас имеются какие‑либо сомнения относительно Гесса, то я могу дать обязательство, что он будет предан суду.

Сталин. Никаких обязательств я от г‑на Бевина не прошу, достаточно одного его заявления, чтобы я не сомневался, что это будет сделано. Но дело не во мне, а дело в народах, в общественном мнении.

Трумэн. Как вы знаете, мы назначили в качестве нашего представителя в лондонской комиссии судью Джексона. Он является выдающимся судьей и очень опытным юристом. Он хорошо знаком с юридической процедурой. Джексон выступает против упоминания имен военных преступников, заявляя, что это помешает их работе. Он заверяет, что в течение 30 дней судебный процесс будет подготовлен и не следует сомневаться относительно наших взглядов на этих людей.

Сталин. Может быть, назвать меньшее количество лиц, скажем, трех?

Бевин. Наши юристы придерживаются такого же взгляда, как и американские.

Сталин, А наши — противоположного. А может быть, мы условимся о том, чтобы не позднее чем через месяц был опубликован первый список привлекаемых к суду немецких военных преступников?

(Трумэн и Эттли соглашаются с предложением Сталина.)».

В дальнейших беседах Сталина с западными политиками имя Гитлера не упоминается. Когда в Лондоне дело дошло до составления списка подсудимых для Нюрнберга, советская делегация не получила никаких особых указаний и молчаливо согласилась с тем, что Гитлер — в отличие от «исчезнувшего» Бормана — вообще не упоминался в числе привлекаемых к суду. Видимо, Сталин счел цель своей дезинформационной акции достигнутой — в Потсдаме он сохранил позицию нападающей стороны, упрекающей Запад в возможном укрытии нацистских лидеров. Этой позиции последовали как советская печать, так и советские представители в Союзном контрольном совете в Германии.

Акция Сталина имела и другое последствие: удовлетворив свое внутреннее недовольство тем, что не удалось заполучить живого Гитлера, он «закрыл» эту тему. Долгие годы данный вопрос не поднимался и его преемниками. Писать о поисках было запрещено, документация была засекречена, участникам поиска приказали молчать. Советский народ лишили возможности узнать, каким образом была поставлена последняя точка в истории жизни главнейшего военного преступника.