Глава вторая. – Это «светик», Денис. Ну осветитель

– А это кто?

– Это «светик», Денис. Ну осветитель. Он ушел как раз за лампой. – Морозов нажал на клавишу «пауза». – Юпитер перегорел, а запасные кончились.

– Кто перегорел? – переспросил Грязнов.

– Осветительный прибор. – Вакасян махнул рукой. – Неважно.

Морозов опять нажал на «пуск». И опять изображение запрыгало по экрану. Снимал любитель, ездил камерой туда‑сюда так, что ничего нельзя было толком разглядеть.

– Вот тут что? Отмотайте, – попросил Грязнов.

Кадры побежали назад. И опять двинулись вперед, на замедленной скорости, дергаясь, как в стробоскопе.

Они сидели в аппаратной телестудии – есть и такая на «Мосфильме». То и дело входили какие‑то озабоченные люди, к чему Денис все никак не мог привыкнуть, что‑то брали, о чем‑то спрашивали и исчезали. Жизнь тут не останавливалась ни на минуту, казалось, что разобраться в этом кипящем вареве никогда не удастся. А вот Денису как раз и предстояло расхлебывать эту кашу.

– Лена Медведева... Ксюша... Это Галка, гримерша. – Вакасян тыкал пальцем в монитор, указывая на размытые фигуры. – А это у нас кто? Это у нас я.

Денис пристально вглядывался в экран монитора.

– Вот, вот Линьков. – Морозов опять нажал на «паузу». – Около шкафа.

– Ну и что? – Вакасян махнул рукой. – Это еще репетиция, до первого дубля.

– Да, правильно.

– Поехали дальше.

Грязнов наблюдал за Морозовым и Вакасяном. Вообще у него складывалось такое впечатление, что это они расследуют убийство, а Денис просто зашел посмотреть, как это делается.

– Так, вот это уже съемка. – Вакасян откинулся в кресле. – Смотрим...

Виктор Максимов долго метался по комнате, подходил к шкафу, снова отходил, потом что‑то писал на клочке бумаги, у него ломался карандаш...

– Наигрывает, как собака! – взорвался вдруг Вакасян. – Нет, ну ты мне скажи, разве это хороший актер? Разве его можно сравнить с молодым Баталовым или даже с тем же Куравлевым? Да у него же только и всего, что мордашка конфетная. Разве не так?

– Михал Тиграныч, я не по этой части. – Грязнов виновато пожал плечами. – Разрешите мне...

– Да, конечно, извините, – Вакасян вздохнул. – Сергей Петрович, перемотайте.

Морозов отмотал немного назад. Актер, написав записку, наконец вынул пистолет. Приставил к груди, потом к виску, сунул в рот...

– Ну ведь просил же его не превращать это все в дурацкую трагедию, любовь любовью не играют!.. – Вакасян раздраженно хлопнул себя по колену. – Нет, блин, Макбета разыгрывает!

Когда актер наконец нажал на спусковой крючок, Грязнов даже вздрогнул, как будто ожидал выстрела.

«Стоп! Снято!» – закричал Вакасян, только не настоящий, сидящий рядом, а тот другой, на телевизионном экране.

«Печатать?»

– Это «хлопушка», помреж, – пояснил режиссер.

Дальше не было слышно, потому что камера опять принялась гулять по павильону и по лицам людей. Кто‑то переговаривался, кто‑то двигал осветительные приборы, отчего по полу плясали тени, операторша трепала за шиворот техника, который был крупнее ее раза в полтора.

«Не подходите к оружию, сколько можно просить!» – слышался голос Линькова.

Камера дернулась. И опять павильон заплясал, запрыгал. И опять пришлось смотреть на покадровом.

– Это Вадик, супер наш. Это Ксюша опять, бедная, замерзла в своем декольте, – начал снова перечислять Вакасян. – Это опять Лена. А чего она вообще‑то здесь делает? Зачем приходила? – вдруг удивился он.

– Не знаю. – Морозов пожал плечами. – То ли к мужу, то ли к Варшавскому. У нее с Варшавским какие‑то дела были.

Камеру вдруг положили набок, но забыли выключить. Была видна часть павильона с тем самым шкафом, в котором оружие. Теперь по комнате уже метался Кирилл, доказывая что‑то то ли актеру, то ли режиссеру с продюсером, то ли самому себе. Деловито вжикая рулетками, передвигались ассистенты оператора, реквизиторы поправляли на столе пепельницы, костюмер на ходу что‑то подшивал прямо на актере, помреж заполняла монтажные листы. Почему‑то вдруг все заволокло дымом, потом дым рассеялся так же быстро, как и появился. Кирилл схватил пистолет и... прогремел выстрел.

– Давайте опять на покадровом. – Денис впился взглядом в экран.

Кирилл, теперь уже медленно, подошел к шкафу, поднес пистолет ко лбу, сказал что‑то.

– Еще раз, – попросил Денис.

Медленно вынул пистолет, сказал, поднес ко лбу и...

– Что он сказал?

Пустили изображение еще раз, прибавили звук. Сквозь шум услышали:

«Весело, понимаешь, ты уже все знаешь наперед, тебе уже все по фигу...»

– Еще раз, – попросил Грязнов.

Кирилл вынул пистолет, поднес ко лбу и...

– Ничего не понимаю. Он взял тот же пистолет, что и Виктор. Это что, фокус? Давайте с начала.

– С самого начала? – переспросил Морозов.

– Нет, с начала первого дубля.

Люди в убыстренном темпе побежали задом‑наперед. Вскочил оживший Кирилл, сунул в шкаф пистолет, вприпрыжку заметались ассистенты оператора, пыхнуло дымом, Ксюша скинула толстовку...

И опять Виктор картинно метался по комнате, не находя себе места в душевных терзаниях, опять ломал карандаш... И опять вынул пистолет, приложил ко лбу...

Запиликал сотовый телефон. Грязнов с Вакасяном вздрогнули и принялись хлопать себя по карманам. Виктор на экране застыл в ожидании.

– Это мой, – Грязнов выудил трубку из кармана куртки. – Алло... Да, уже еду!

Он вскочил и бросился было к двери, но вернулся и нажал на кнопку пульта. Магнитофон выплюнул кассету.

– Это я заберу. – Денис затолкал ее в футляр.

– А что случилось? – словно забеспокоился Морозов.

– Линькова взяли. Вернее, не взяли – сам пришел. – Денис спрятал кассету в карман и выскочил из комнаты.

Левый глаз у Линькова заплыл так, что осталась только щелка. Треснувшая губа распухла, и он морщился от боли каждый раз, когда затягивался сигаретой.

– Не я это, честное слово, не я, гражданин следователь, – канючил он, шмыгая носом и размазывая по лицу сопли. – И патроны эти не мои.

Денис разглядывал физиономию парня с любопытством, смешанным с брезгливостью.

– Я и не заряжал его ничем, и перед съемками проверил. – Бычок плясал в трясущихся пальцах паренька.

– В сапоге твоем патроны нашли. – Следователь вынул из ящика стола прозрачный пакет с патронами и кинул на стол. – Вот эти. А пуля от одного из подобных в голове у Кирилла Медведева. Ну?

Линьков увидел патроны и вдруг разревелся чуть ли не в полный голос.

– С этих уже отпечатки сняли. – Следователь помахал перед его носом пакетом с патронами и кинул обратно в ящик. – Сейчас с остальных снимают. Если хоть на одном твой пальчик найдут...

– Нет там моих пальчиков, гражданин следователь! – перебил его Линьков. – Честное...

– Пионерское? Или комсомольское? – вставил Грязнов, заметив, что на рукаве куртки у этого Линькова грубыми стежками пришита эмблема РНЕ. – Или какое? Или, может, перекрестишься?

– Нет там моих пальцев! Я этого пакета даже в глаза не видел! Я даже не знаю, как он!..

– Кто это тебя так? – перебил следователь Линькова.

– Что?.. А‑а, это Ильяс со своими хачиками. – Линьков осторожно потрогал разбитую губу.

– Сколько их было?

– Трое. Он и еще два...

– Ну рассказывай. Все по порядку рассказывай.

Денис достал диктофон, спросил у следователя:

– Вы не против, если я...

Тот кивнул.

– Записывайте, гражданин следователь, все записывайте, – затряс головой и Линьков.

– Тогда вперед. – Грязнов подмигнул Линькову.

– Зарабатываем баллы, – сказал следователь весело. – Расскажешь все – и свобода нас встретит радостно у входа.

– Я давно уже знал, что он пушки точит. Не знал, вернее, а догадывался. – Линьков раздавил в пепельнице окурок и тут же закурил другую сигарету. – И эти его черножопые все время там крутились. А однажды я его застал даже, когда он пушку втюхивал одному.

Зазвонил телефон, следователь, коротко переговорив, метнулся к двери:

– Денис, ты сам, ладно? Потом дашь послушать. – И ушел. Линьков с Грязновым остались один на один.

– Продолжай.

– Этих черножопых вообще гнать из Москвы надо, все беды от них.

– Ты не отвлекайся, не отвлекайся, – Денис нажал на «паузу», – и вообще, я сразу хочу предупредить, что я интернационалист. Помнишь такое слово?

Линьков осекся.

– Так Гарипов что, вкладыши в цеху делал для газовых пистолетов?

– Ну да.

– Тебя не привлекал к этому рукодельству?

– Да стану я с этим черно...

–...Волосым.

–...черноволосым связываться. – Линьков дернул плечами.

– А почему вчера побежал?

– Ага, докажи вам, что я не верблюд! Этот пакет он сам ко мне в сапог сунул. Наверняка. А я в эти сапоги год, может, не заглядывал. Нужды не было.

– Врешь. – Грязнов улыбнулся. – Один штрафной балл. Ты за пушку схватился, как только мы его из твоего шкафчика вынули. Значит, знал, что там. А минуту назад сказал, что в глаза этот пакет не видел.

– Ну знал. – Линьков опустил глаза. – Больно мне надо за него мотать.

– Ну сразу почему не донес, как узнал про патроны, я даже не спрашиваю. – Денис покачал головой. – Ты ведь не стукач, правда?

– Не стукач.

– Ладно, дальше давай.

– А чего – дальше... До вечера по чердакам прятался, а как стемнело, залез на «Мосфильм», в цех.

– На «Мосфильм»? – удивился Грязнов. – Зачем?!

– Ну это... – Линьков покраснел. – Бабки я там заныкал. Хотел взять, думал, в Таганрог к деду уехать... А там Гарипов со своими...

– В Таганроге? С какими своими?

– Не. В цеху. С хачиками.

– Так это они тебя так? – Денис кивнул на заплывший глаз Линькова.

– Нет, блин, споткнулся! – зло хмыкнул Линьков. – Ясное дело, они. Я вхожу, а их там три человека, гавкают что‑то не по‑нашему. Как меня увидели, так сразу и накинулись. Еле отбился. Взрывпакет схватил со стола, чеку выдернул и...

– И что?

– Да хрен его знает. – Линьков пожал плечами. – Ильяс сразу под стол полез, они за ним, а я выскочил и убежал. Как выскочил, так там рвануло маленько.

Вернулся следователь.

Денис пересказал ему только что услышанное, тот схватил телефонную трубку и набрал номер:

– Алло. На квартиру к Гарипову, срочно! И давай бригаду, на «Мосфильм» поедем... Ну, значит, сам собирайся...

Дверь пиротехнического цеха распахнулась, и помещение рассек луч света. И только потом оно осветилось полностью.

– Да, похоже был тут взрыв. – Грязнов огляделся.

– Вова, дуй за экспертами, – приказал следователь. – Антон, проследи, чтобы не мешали.

– Сделаем. – Здоровенный оперативник загородил широкой спиной вход.

Пол был усеян осколками битого стекла, какими‑то тряпками. Грязнов присел над небольшой лужицей, вытекшей из‑под большого стола. Окунул палец, и тот оказался в крови.

– Похоже, что не врет, – задумчиво сказал Денис.

Следователь тоже сунул палец в лужицу, вытер платком и вынул из кармана сотовый телефон:

– Алло, это я. Узнай мне все по травмам на вчерашний день. Ориентировочно на... во сколько стемнело у нас вчера?.. вот и напиши – после двадцати трех. Ищем Гарипова Ильяса или кого‑нибудь, кто пострадал от взрыва... Да, это срочно... А я что могу поделать? Я людей тоже не делаю, но я их и не ем, между прочим...

На улице светило солнце. Грязнов закурил и присел на скамейку. Мимо то и дело проходили люди. И сразу можно было отличить тех, кто тут впервые, от тех, кто работает здесь долго. Пришедшие впервые с интересом и любопытством вглядывались в каждое лицо, надеясь узнать какого‑нибудь знаменитого артиста. Старожилы же не замечали никого вокруг, передвигались исключительно трусцой, успевая при этом пить кофе из пластмассовых стаканчиков и громко разговаривать друг с другом.

Неожиданно Грязнов увидел вдалеке Успенскую, оператора из группы Вакасяна. Она быстрым шагом шла по дорожке, за ней еле поспевал высокий широкоплечий мужик, которого она лупила через каждые семь‑восемь шагов. Останавливалась, разворачивалась и начинала лупить. Мужик прикрывался огромными ручищами, испуганно улыбался, как нашкодивший ребенок, и что‑то пытался ей объяснить. Но она опять шла, вдруг разворачивалась и начинала лупить снова.

Грязнов двинулся им навстречу:

– Добрый день, Людмила Андреевна.

– Здравствуйте! – Успенская развернулась так, будто хотела врезать и ему. Но вовремя узнала.

– Я по поводу пленок хотел спросить. – Грязнов с интересом разглядывал здоровенного мужика, который, кажется, уже готов был расплакаться. Его он уже видел на площадке. – Как, не проявили еще?

– Какие пленки? – Успенская напряглась. – А, эти... Нет, пока не проявили. – И, развернувшись к мужику, неожиданно вежливо попросила его: – Коленька, сходи в павильон, проверь камеру.

– Что проверить? – то ли не расслышал, то ли не понял ее «Коленька».

– Камеру, – повторила она чуть ли не по слогам. – Проверь ка‑ме‑ру! Иди, Коленька.

И «Коленька» послушно ушел.

– А когда будут готовы? – поинтересовался Грязнов, проводив его взглядом.

– Не знаю. – Успенская пожала плечами. – Дня через три‑четыре, а может, и позже.

– Позвоните мне, пожалуйста, когда напечатают. – Грязнов вынул из кармана визитную карточку и протянул ей: – Вот. Это рабочий, а это мобильный.

– Я позвоню, конечно, только вам зачем? – Женщина пожала плечами. – Там же нет ничего такого.

– Ну если нет, значит, нет. Но вы все равно позвоните, хорошо?

– Конечно, раз это так важно! – Она опять дернула плечами и, кивнув, быстро зашагала ко входу в корпус.

Мимо, тихо шурша колесами, проплыла машина Варшавского. На заднем сиденье лежал траурный венок. А вслед за машиной ехал милицейский «уазик».

– Взрыв был примерно грамм на сто в тротиловом эквиваленте, – сказал эксперт, парень в толстенных очках, в которых глаза казались непропорционально большими. В резиновых перчатках он что‑то очищал кисточкой и оклеивал пленками. И, буквально его толкая, двое дюжих оперов пытались ломами вскрыть огромный железный шкаф, вмонтированный в стену.

– Но кроме того, имеются вон там и вон там пулевые отверстия, – эксперт ткнул пальцем в стену, – стреляли от двери.

– Нашли что‑нибудь кроме этого? – Грязнов вертел в руке три гильзы.

– Нет. Пока ничего. Вот сейчас шкаф взломаем и...

В этот момент дверь шкафа со скрежетом распахнулась и один из оперов, потеряв равновесие, полетел на пол...

Когда отхохотали и отчистились, начали настоящий обыск.

– Два газовых пистолета с распиленными стволами, третий – нетронутый. – Эксперт, как фокусник, помахивал оружием перед глазами понятых. – Коробка с боевыми патронами к пистолету системы «макаров», три коробки с газовыми патронами к пистолету той же марки.

Грязнов тем временем внимательно рассматривал следы от выстрелов на стене.

– Как думаете, откуда стреляли? – спросил он у эксперта.

– Ну, судя по всему, вон оттуда. – Парень кивнул на дверь. – Гильзы нашли вон там на полу, так что если предположить, что это именно те, то стреляли как раз от двери.

– А как давно?

– Не позднее вчерашнего вечера. Если судить по запаху гильзы. К завтрашнему утру скажем точнее.

– Нашли Гарипова! – крикнул кто‑то.

Грязнов умоляюще посмотрел на следователя, и тот благосклонно кивнул.

Они долго шли быстрыми шагами по длинным и гулким кафельным коридорам больницы. Денис, следователь, двое оперов и длинноногая, с пышным бюстом медсестра в белом халатике, который совсем ничего не прикрывал, а даже скорее наоборот.

– Привезли вчера около половины первого ночи, – бормотала она, стараясь шагать рядом с Денисом, которому казалось, что она явно симпатизирует ему. – Привезли на серой «ауди», машина осталась стоять на стоянке.

– Сколько форм одного слова. – Денис улыбнулся. – «Осталась стоять на стоянке». Богат великий русскому языка!..

– Вова, проверь, – приказал следователь.

– Есть. – Оперативник развернулся и так же быстро зашагал в обратном направлении.

– Кто привез? – Денис галантно подхватил медсестру под ручку. – Документы проверили? С кем они разговаривали?

– Со мной. Я тогда только заступила. – Девица свернула в очередной коридор, увлекая за собой Грязнова. – Ввалилось двое черно...

– Кавказцев?

– Ну да, кавказцев... Сказали, что на улице подобрали раненого и привезли. Ключи от его машины бросили и ушли. Я даже спросить ничего не успела.

– Как они выглядели, описать сможете?

– Ну‑у... постараюсь. – Девушка пожала плечами и остановилась у одной из дверей: – Вот его палата.

– И последний вопрос.

– Какой?

Грязнов улыбнулся и многозначительно подмигнул.

– В смысле? – не поняла медсестра. – А‑а... – догадалась наконец. – Нет, спасибо, у меня уже есть бойфренд.

– Сами не знаете, что теряете. – Грязнов вздохнул и открыл дверь.

Гарипов лежал на кровати, весь перебинтованный и обвешанный капельницами. Рядом тихонько пикал монитор.

– Он что, без сознания? – тихо спросил Грязнов, глядя на красное от ожогов лицо.

– Ну скажем так – он в полуобморочном состоянии. Потерял слишком много крови, думали, что вообще вряд ли выживет.

– Так что ж вы сразу не сказали? – следователь удивленно посмотрел на медсестру.

– Но вы же не спрашивали, – невинно улыбнулась та.

– Когда его можно будет допросить?

– Не раньше чем через день‑два. Пока врач не разрешит.

– Понятно. – Денис снял со спинки кровати историю болезни. – А когда он будет в состоянии передвигаться?

– Это вообще не скоро. – Девушка тоже перестала улыбаться и теперь говорила серьезно. – Два пулевых ранения – одно в грудь, второе в руку. Лицо обожжено. И потом, он слишком слаб. Ничего определенно сказать не могу.

– Понятно. – Грязнов повесил планшет с историей болезни на место.

– Никого к нему не пускать, не давать ни с кем разговаривать, никаких посетителей, никаких звонков, – приказал следователь.

– Как скажете. – Девушка поправила на Гарипове одеяло. – Вернее, как прикажете...

– Взрывпакет? – Следователь навис над перепуганным Линьковым, который порывался подняться со стула, но никак не мог. – Ты говоришь, взрывпакет? А два пулевых ранения?

– Какие еще ранения?

– Пу‑ле‑вые! – прокричал следователь Линькову в самое ухо два раза подряд. – Пу‑ле‑вые! Откуда?

– А я почем знаю?

– По рублю с полтиной! Где пушка? Я спрашиваю, пушку куда девал?

– В пруд выкинул! – не выдержал Линьков и опять разревелся. – Не виноват я, правда, не виноват.

– Сейчас как... – замахнулся следователь, но Денис остановил его движением руки.

– Так что же, получается, у тебя это все само собой вышло? – Денис достал сигарету. – Мы, конечно, проверили тебя. Двадцатилетний радикально настроенный парубок, состоящий в полуармейской организации профашистского толка...

– Неправда, мы не фашисты! Мы...

– Бабушек через дорогу переводите, конечно! – Денис сурово посмотрел на него. – Так вот, состоя в фашистской организации, ты устроился в пиротехнический цех и сделал себе пушку, так? Давай лучше сразу колись. К тебе поедем, весь дом перевернем. Вот мать обрадуется! Мать у тебя есть?

– Ну мой это был, мой! Сделал себе года два назад.

– С целью?

– Да по банкам я стрелял. В смысле по стеклянным банкам. Выезжал за город и по банкам стрелял.

– Еще оружие есть? – спросил следователь.

Линьков замолчал и опустил голову.

– Уснул, гитлерюгенд? Есть или нет?

– Шмайссер дома на чердаке.

– Боевой?

– Да, боевой.

– А из него по чему стрелять? По посольствам?

Линьков промолчал.

– Ну вот видишь. – Денис хлопнул его по плечу. – Когда сознался, и самому легче стало. Ведь стало?

– Ну...

Денис жестом показал следователю, что парень, дескать, сдался.

– Рассказывай, как на самом деле было, – тут же вступил следователь.

Линьков закурил новую сигарету.

– Я пушку не в цеху держал, а дома, на чердаке. Пока матери не было, забрался и достал. Ваши приехали уже, но они ж в квартиру ломились, а я тихонько по крыше в соседний подъезд перебрался и ушел. Потом, когда на «Мосфильм» пришел, а эти меня дубасить в цеху начали, я пушку выхватил и пальнул несколько раз. Ильяс на пол упал. Остальные двое сначала тоже отскочили, но у меня заклинило.

Денис внимательно слушал.

– Эти двое сначала шуганулись, но как сообразили, что пушку заело, опять на меня поперли. Тогда я взрывпакет, за которым и пришел, кинул в них.

– Дальше мы знаем. Смотри, Линьков. Завтра‑послезавтра Гарипов оклемается, и мы его тоже допросим. Вот здорово было бы, если бы он то же самое сказал, как думаешь? А то про бабки какие‑то байки рассказываешь...

– Не знаю, чего он вам наговорит. – Линьков сердито пожал плечами. – Я в туалет хочу.

– Сейчас пойдешь. Только еще на один вопрос ответь. Ты Максимова грохнуть хотел или Медведева?

– Никого я не хотел грохать, гражданин следователь... Я и сам не знаю, как это все приключилось.

– Но как‑то ведь приключилось. – Грязнов вздохнул. – Ты же за оружие отвечаешь. Вот давай и расскажи, как это могло произойти.

Линьков молча сидел и разглядывал свои длинные грязные ногти.

– Ты говоришь, что от шкафа не отходил, что все время был рядом, так?

– Ну да, так.

– А вот теперь вспомни, кто к оружию кроме тебя вообще на площадке прикасался?

– Никто. Только я и Максимов. А там вообще другой пистолет был.

– Только ты и Максимов... И куда же тогда этот другой пистолет пропал?

– Максимов... – Лена Медведева медленно перебирала бахрому кружевного траурного платка, который ей абсолютно не шел. – Это он отдельный венок прислал и оркестр заказал. Даже тут не выпендриться не мог.

– Ну почему, может, он от всей души?

– Ну да, ну да... – Лена покачала головой. – Максимов – и от всей души!..

Она то и дело кивала людям, которые медленно подплывали к ней, брали за локоток, смотрели печально в глаза и так же медленно отплывали.

– Соболезную... Соболезную... Соболезную...

Они стояли на автобусной площадке возле крематория. Рядом находились еще три подобных группы.

– У них там авария какая‑то по дороге случилась. Теперь вот ждем. – Лена посмотрела на часы и огляделась. Почти вся съемочная группа была здесь. Вакасян, как самый главный, что‑то деловито медленно рассказывал, остальные слушали. Заметив Дениса Грязнова, Вакасян почему‑то подмигнул ему. Денис кивнул в ответ.

– Со священником так глупо получилось. – Лена вздохнула.

– А что такое?

– Никак нельзя его убедить, что это был несчастный случай, а не самоубийство. Бред какой‑то.

– И что, поэтому отпевать отказался? – удивился Денис.

Лена опустила голову.

На площадку вкатил новый автобус, из которого вышли отставшие по дороге знакомые и друзья покойного Кирилла Медведева.

– Сколько их! Я при жизни никого и в глаза не видела, – покачала головой Лена и повернулась к Денису. Но того уже не было.

Дверь отворилась, и Денис тихо вошел в храм. Несколько старушек деловито переставляли свечки, какая‑то мамаша на ухо рассказывала своему чаду про святых, показывая пальцем то на одну икону, то на другую.

– Скажите, а батюшка где? – шепотом спросил Денис у одной из старушек.

– А зачем тебе батюшка? – Та смерила его настороженным взглядом.

– Мне лично вам рассказать или можно все же сначала поговорить с ним?

– В алтаре он. – Старушка показала пальцем на небольшую дверь.

Батюшка, небольшого роста мужчина лет пятидесяти, сидел на лавке и зашнуровывал ботинки, когда в дверь тихо постучали.

– Добрый день. – Грязнов приотворил дверь и заглянул в алтарь.

– И вам добрый. – Батюшка разогнулся и встал. – Вы ко мне?

– Да, к вам. – Денис вошел и закрыл за собой дверь. – Мы тут хороним одного человека, но мне сказали, что его почему‑то нельзя отпевать. Вы не могли бы...

– Это тот писатель, который покончил с собой? – Батюшка насупился. – Нет, не могу. Церковь не отпевает самоубийц.

– Дело в том, что это был несчастный случай. Он совсем не собирался, просто пистолет, который...

– А вы, собственно, кто? Вы его родственник?

– Нет, я... я веду это дело. – Денис вынул из кармана удостоверение частного сыщика и протянул священнику.

– А‑а, так, значит, это был несчастный случай? – обрадовался священник. – Ну тогда совсем другое...

– Во всяком случае, никак не самоубийство.

– Но если у вас нет твердых доказательств, то почему вы убеждены, что...

– А почему вы убеждены, что беседуете с Богом? У вас тоже есть твердые доказательства, что он охотно отвечает на все ваши вопросы? Вы же хотите, чтобы люди верили вам. Так как насчет того, чтобы самому разок поверить людям?

И он с силой захлопнул дверь.

Батюшка догнал его, когда Денис выходил из церковной ограды.

– Погодите, я быстренько соберусь. Три минуты...

Когда Денис вернулся в крематорий и сказал, что можно везти тело в церковь, где их ждут через полчаса, Лена подошла к нему и сжала его руку.

– Спасибо. Пойдем, надо еще документы оформить, урну выбрать. Мы успеем?

– Успеем.

– Мне с вами можно? – поинтересовался вынырнувший словно из‑под земли Варшавский.

– Конечно.

Они медленно двинулись по направлению, которое указывала стрелка.

– Вот эта восемьсот, эти по триста, от этой до этой по сто пятьдесят, а эти по двести. – Женщина тыкала пальцем в урны, стройными рядами стоящие на полках шкафа. – Эти пластиковые, это никелированный цинк, а эти из мрамора. Если купите две, то можем сделать скидку на тридцать процентов.

– А зачем нам две? – удивился Варшавский.

– Ну как... – Женщина пожала плечами. – Если второй супруг захочет быть погребенным в такой же урне, что и первый, то...

– Второй супруг туда пока не собирается. – Варшавский вынул из кармана бумажник. – Ну, Лен, какую хочешь?

Лена пожала плечами:

– Да какая разница?

– Ну эти дольше хранятся, эти легче и прочнее, эти сохраняют герметичность сто лет.

Денис рассматривал ряды урн. И вдруг вспомнил про точно такие же ряды пистолетов в шкафу на «Мосфильме».

– Сто лет? – Варшавский улыбнулся. – То есть через девяносто пять я могу прийти, да, и...

– Марик, перестань. – Лена строго посмотрела на него.

– Извини. – Продюсер ткнул в одну из урн. – Вот эту дайте.

– С вас две девятьсот пятьдесят, – сказала женщина.

– Вы же сказали, восемьсот.

– Простите, их просто перепутали. – Продавщица мигом поменяла две соседние урны местами.

Перед глазами Дениса снова мелькнули ряды пистолетных рукояток на полке шкафа...

– Лена, я на поминки подъеду, ты не против? – прошептал он ей на ухо и тихонько вышел.

Застонав тормозами, машина остановилась перед подъездом детективного агентства «Глория». Грязнов выскочил из нее и, пробежав через холл, стремительно вошел в свой кабинет.

– Вы чего не на поминках? – удивился Самохин, входя за ним следом.

– А ты чего не дома? – Денис открыл свой сейф и вынул видеокассету. – Нашел чего‑нибудь?

– Двух тараканов. Оба при попытке к бегству были убиты.

– Посадят тебя за превышение необходимой обороны. – Денис запер сейф и вернулся в холл.

– Ну зачем?! – хором взвыли агенты‑помощники, когда он нажал на кнопку выброса кассеты и вместо извивающейся в пароксизме страсти тетки, на немецком языке кричащей что‑то двум парням, которые стегали ее плетками, на экране появился бодро шагающий по кочкам Винни‑Пух.

– Вы ведь женатые люди, – Грязнов сунул в видик свою кассету, – а смотрите какую‑то порнуху.

– Поэтому и смотрим! – захохотали агенты.

– Ну хоть новую купите. Эта же тетка старше, чем ваши мамы. Так, ребята, перекурите пока, можете отчеты написать, а мне для работы видик нужен. И вообще, у вас что, дел нет?! – громыхнул он.

Помощники нехотя потянулись из холла...

Вообще‑то в агентстве работало мало народа, но иногда Грязнову приходилось нанимать агентов‑топтунов, которые помогали раскручивать какую‑нибудь ситуацию, которая требовала наружного наблюдения. Только что агентство закончило одно такое дело, а теперь началась большая операция по отслеживанию жены некоего высокопоставленного чиновника, который подозревал ее, нет, не в измене, а в том, что она вместо него берет взятки.

Денис сунул кассету, нажал перемотку и «пуск».

На экране Максимов щелкнул пистолетом.

«Стоп! Снято!» – закричал Вакасян.

«Печатать?» – спросила помреж.

Грязнов снова нажал на перемотку, и все побежало назад. До того самого момента, как Максимов взялся за ручку пистолета. Грязнов нажал на «паузу».

Вынув в четвертый по счету раз пистолет, Максимов принялся приставлять его к разным частям тела. Но при ускоренном просмотре его психологические и душевные муки выглядели как ужимки и прыжки забавной обезьянки...

«Стоп! Снято!» – прокричал Вакасян в очередной раз.

– Печатать? – пробормотал Грязнов, когда изображение снова побежало вперед. До того самого момента, как Максимов положил пистолет в оружейный шкаф. Положил он его на то же самое место.

– Ничего не понимаю. – Денис снова и снова отматывал пленку – Максимов возвращал пистолет на то же самое место. И потом, после толчеи, Кирилл вынимал тот же пистолет, который до этого был в руках у Виктора.

Грязнов остановил движение, и изображение замерло на облаке неизвестно откуда взявшегося дыма. Тогда он нажал на кнопку покадрового показа.

Облако дыма, дергаясь, постепенно испарилось.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. – Грязнов пересчитал пистолеты на верхней полке шкафа.

Снова нажал на кнопку, и облако дыма проползло назад.

– Раз, два, три... Шесть. – Денис нервно сглотнул. – Шесть.

Он опять запустил пленку. После того как дым рассеялся, пистолетов оказалось семь. А перед тем как появился дым, их было шесть.

– Вот оно... – Грязнов прокрутил немного назад. – Вот оно!

Рядом с оружейным шкафом стоял Максимов и что‑то вынимал из кармана. Но тут весь кадр затянуло дымом. А когда дым рассеялся, Виктора Максимова возле шкафа уже не было.

– Так это ты, что ли? – Грязнов в очередной раз запустил пленку. – Что ты делал возле оружейного шкафа?..

После отпевания гроб снова отвезли в крематорий, где уже было пусто. Кто‑то подсказал, что гроб надо переставить на тележку у входа.

Все как‑то сами собой выстроились в два ряда и за тележкой чинно вошли в мрачноватый зал.

Варшавский что‑то сказал распорядительнице, та нашла нужную бумажку, нажала кнопку, заиграла музыка.

– Уважаемые братья и сестры, – поставленным голосом нараспев заговорила распорядительница, – сегодня мы провожаем в последний путь Кирилла Медведева, молодого талантливого драматурга, любящего мужа, заботливого отца, преданного товарища. Все мы глубоко скорбим о его безвременной, трагической кончине и...

Все, кроме Лены, с интересом оглядывались, почти не слушая монотонную тираду женщины. Только вдруг громко всхлипнул Виктор Максимов.

–...И пусть послужит всем нам уроком эта трагическая случайность, которая остановила творческий полет талантливого художника, которых так мало осталось в наше время! – ораторствовал Вакасян. – Мы все должны помнить, сколь скоротечно наше земное существование, как внезапно оно может прерваться. На месте Кирилла мог оказаться каждый из нас.

Фотограф снимал с разных точек гроб и скорбящих.

– На его месте должен был оказаться я! – воскликнул вдруг в полный голос Максимов, и обильные слезы хлынули из его глаз...

– А теперь родные и близкие подходят и прощаются с покойным, – скомандовала распорядительница.

–...Он собой заслонил меня от смерти. От моей смерти, друзья! – надрывно восклицал Максимов, размахивая руками и абсолютно потеряв контроль над собой. – Как мне теперь с этим жить? Как жить мне теперь с этим?

– С этим теперь жить мне как... – тихо пробормотал Вакасян, с тоской глядя на истерику актера.

Несколько раз вспыхнул блиц фотоаппарата.

– Снимаем с покойного крестик, икону, венчик, закрываем гроб, – скомандовала распорядительница.

Кто‑то послушно выполнил ее распоряжение.

– Переставляем гроб на постамент, – сказала распорядительница.

– Выведите его кто‑нибудь во двор, а то прямо неприлично получается. – Вакасян толкнул в бок операторшу. Та в свою очередь толкнула в бок ассистента Колю, и уже тот, взяв Виктора под локоть, вывел его из зала.

– Боже мой, боже мой, я ведь до сих пор жив только благодаря тому, что этот парень... Этот человек... – Максимов не переставал причитать. – Я ведь сам сказал ему: покажи. Как мне жить теперь с этим? Жить с этим как мне теперь?.. Он меня заменил! Он меня заменил, понимаешь? – Максимов оттолкнул ассистента и побежал к выходу. – Нет, я так больше не могу. Так и знайте – Виктор Максимов таких подарков от судьбы не принимает!

–...А теперь родные и близкие могут поставить поминальные свечи. Они будут гореть все время кремации. Прошу, свечи по рублю, по три и по пять, – льющимся голосом рассказывала массовик‑затейник. – И пусть в вашей памяти Кирилл... – она сверилась со шпаргалкой, – Кирилл Медведев останется навсегда. Подходите, не стесняйтесь, родные и близкие.

Гроб медленно уплыл вниз, люк закрылся.

Люди потянулись к распорядительнице за свечами.

Запиликал чей‑то сотовый телефон.

– Простите, это мой. – Вакасян вынул из кармана трубку и тихонько вышел из зала.

– Алло.

– Это Грязнов. – Денис вынул из магнитофона кассету. – Скажите, а Максимов еще там?

– Максимов? – Михаил Тигранович огляделся по сторонам. – Был где‑то здесь. Коля, а где Максимов? – спросил он у проходящего мимо ассистента, который выводил Виктора из зала.

– Домой уехал.

– Как – домой, почему? – удивился Вакасян.

В ответ ассистент только покрутил пальцем у виска.

– Понятно, – кивнул Вакасян. – Слышишь, домой он уехал. Истерику тут закатил и домой свалил.

– Домой? А когда?

– Минут двадцать назад.

– А где он живет? Адрес можете сказать?

– Академика Пилюгина, шесть, корпус три. Квартира пятьсот сорок семь, телефон дать?

– Диктуйте!

– Сто тридцать один две девятки сорок.

–...Две девятки сорок. Спасибо, Михал Тиграныч!

Вакасян вернулся в зал, когда все завершилось.

– Обряд кремации закончен. Всего вам доброго, господа, крепкого здоровья и долгих лет жизни. – Массовик‑затейник нажала на кнопку, и монотонная завывающая музыка смолкла...

Выйдя из похоронного зала, все, не торопясь, погружались в автобус с надписью на борту «Мосфильм».

Лену придерживал под руку Варшавский.

– А печально, грустно, а, да? Ничего, Лен, что я корреспондента позвал, ничего? Все‑таки Кирилл – фигура известная.

Из трубки доносились длинные гудки. Денис набрал номер еще раз. И опять никто не ответил. Бросив трубку, Грязнов посмотрел на часы, спросил Самохина:

– Где это, академика Пилюгина?

– Юго‑Запад. По Ленинскому проспекту до бывшего посольства ГДР. Знаете?

До Пилюгина доехал за полчаса. Остановил машину на углу и опустил боковое стекло.

– Мальчик, где тут дом шесть, корпус три?

– К Максимову, что ли? – почему‑то сразу догадался мальчик.

Дверь лифта с грохотом открылась, и Грязнов вышел на лестничную площадку. Вся стена была исписана признаниями в любви Максимову. «Витенька, возьми меня! Маша», «Витенька, ты мое серце. Костик», «Витя, ты Бог!», «Витя, ты моя жизнь», «Витя, позвони мне, 123‑45‑67. Элька». Мальчик был не такой уж догадливый. Видно, в этом районе только Максимов и был знаменит.

Под дверью лежало несколько букетов цветов. Грязнов нажал на кнопку звонка, и заиграла какая‑то музыка.

– Входите, открыто, – раздался изнутри голос Максимова.

Грязнов открыл дверь и шагнул в прихожую, которая вся была оклеена постерами с фотографиями хозяина.

– Здравствуйте, Виктор, это Денис Грязнов. Можно? Я по поводу...

– Да‑да, можно, – раздался голос Максимова откуда‑то из комнаты. – Проходите. Можете не разуваться.

Денис хорошенько вытер ноги и открыл дверь в комнату.

Максимов стоял на табуретке. На шее у него была петля из телефонного провода.

Как только Денис открыл дверь, Виктор оттолкнул табуретку и повис, дрыгая ногами.