Глава 5. Игорь Малышев сидел в ветхом кресле в углу своей полуподвальной мастерской

Игорь Малышев сидел в ветхом кресле в углу своей полуподвальной мастерской. Ему было не по себе. Нестерпимо болела голова, он то и дело тер виски руками, затем, не выдержав, вскочил на ноги. Его повело в сторону.

– Дьявол! – громко, на всю мастерскую выругался художник, направляясь к грязному, заплеванному умывальнику. – Так плохо мне уже давно не было. Что-то надо предпринять.

Игорь уперся сильными волосатыми руками в раковину и стоял так несколько минут, опустив голову, бессмысленно моргая глазами, глядя в осколок зеркала, забрызганный краской. Из зеркала на него смотрело мрачное, землистого цвета небритое лицо. Зрачки глаз были расширены, на лбу сверкали капельки пота.

– А что было потом? – задал себе уже в который раз один и тот же в общем-то бессмысленный вопрос Игорь Малышев. – Ничего не могу вспомнить, ничего…

Он повернул ручку крана. В трубах зажурчало, но вода не полилась.

– Чертовщина какая-то! – сказал Игорь и повернул другую ручку.

Из крана упало в грязную раковину несколько капель, а затем вода полилась тугой струей. Брызги полетели в разные стороны, но Игорь даже не поморщился.

Он медленно наклонился, опустился на колени, сунул голову под холодную воду и держал ее под краном довольно долго. Затем тряхнул своими мокрыми, длинными черными волосами. Это движение было похоже на движение мокрой тряпки, а сам Игорь напоминал вымокшего в луже пса.

– Вот так немного легче…

Малышев взял полотенце и начал вытирать лицо и голову. Он занимался этим долго, постепенно приводя себя в порядок.

Расчесавшись, художник стал похож на Иисуса Христа, вернее, на изображение Иисуса Христа, нарисованное самодеятельным художником. Длинные пряди волнистых волос влажно поблескивали, свисая вдоль худых запавших щек. Огромные глаза смотрели измученно и безжизненно.

Игорь запрокинул голову и взглянул на низкий, нависающий потолок.

– О черт! Как болит шея!

Он повертел головой из стороны в сторону, затем добрел до полуразвалившегося кресла и буквально рухнул в него. Зазвенели, заскрипели и застонали пружины.

Казалось, кресло вот-вот развалится, но оно выдержало.

Игорь постучал кулаком по подлокотнику.

– Надо подремать, хотя бы минут тридцать…

Он скосил глаза в сторону – туда, где располагался большой топчан, застланный вместо простыни большим куском холста, на котором сверху лежал спальный мешок.

«Интересно, куда они делись? – подумал Игорь. – Ведь вчера со мной была женщина. Как же ее звали? То ли Катя, то ли Тома… А, в общем, черт с ней, черт с ними со всеми!»

Малышев сунул руку в нагрудный карман своей вельветовой рубашки, извлек оттуда блокнот и трясущимися пальцами раскрыл его. Между страничками лежало несколько зеленых двадцатидолларовых бумажек.

– Все нормально. Значит, я не все просадил. А ведь бывали случаи, когда у меня ничего не оставалось. Хорошо, что я остался у себя, а не поехал ни к Катушке, ни к Бычкову-Бочкареву. Все-таки в своей мастерской спокойнее.

Игорь Малышев приподнял голову и стал смотреть в узкую щель окна. По мутному, грязному стеклу, забранному решеткой, пробегали тени. Это говорило о том, что на улице утро и по мостовой спешат по своим делам люди.

Если подойти поближе и стать на испачканный краской табурет, то можно рассматривать ноги. Иногда Игорь так и делал. Он закуривал сигарету, забирался на табурет, облокачивался на широченный подоконник и смотрел в окно. Ему нравились женские ноги, нравились их очертания, нравилось, как звонко цокают по асфальту высокие каблучки. Эта картина мирной будничной жизни всегда приносила в его душу успокоение.

Но сейчас ему было так скверно, что вряд ли он смог бы забраться на табурет. В его организме, измученном и иссушенном наркотиками, почти не осталось сил.

Малышеву повезло: две недели назад какие-то три безумных англичанина, которых привел ему Альберт Прищепов, купили у него четыре картины и пять рисунков. Англичане сразу же согласились на его цену, вообще не торгуясь. И Игорь, когда гости покинули мастерскую, даже расстроился, пожалев о том, что назвал за свою работу слишком маленькую цену. Сейчас от денег, полученных за картины, осталось всего четыре двадцатидолларовые бумажки. Остальные ушли на наркотики и на девочек.

Помог Игорю в этом старый приятель, однокурсник по Суриковскому институту, Андрей Бычков-Бочкарев по кличке Петля. Дела у Андрея в последнее время шли все хуже и хуже. Вернее, топтались на месте. Просто не было никаких дел. А ведь Андрей – очень неплохой скульптор, и несколько его работ из бронзы и меди находились за океанов в престижной галерее. В последний год Бычков-Бочкарев вообще ничего не делал и жил за счет друзей. Жена его бросила, то есть, Андрей сам ушел из дому. Слава Богу, имелась мастерская, было где перекантоваться.

Андрей и приучил Малышева к наркотикам. Раньше Игорь только пил, а теперь кайф, полученный от алкоголя, его уже не устраивал.

Игорь медленно закатал рукава вельветовой рубахи и взглянул на свои сплошь исколотые руки. Затем начал сжимать пальцы, пытаясь увидеть вены. Но как он ни старался, вены не появлялись на его руках, покрытых темными волосами. Да и колоть, собственно говоря, было нечего.

Игорь Малышев и думать не думал, что так быстро пристрастится к наркотикам и они станут для него единственным смыслом жизни. Правда, время от времени, он брал еще в руки палитру и кисть, рисовал странные картины, навеянные наркотическими галлюцинациями. Может быть, именно поэтому их так охотно и покупали, если не заграничные туристы, то сам Альберт Прищепов, который, как правило, скопом забирал все рисунки и холсты, а рассчитывался с Игорем наркотиками и частично деньгами. Поначалу Малышев пробовал считать, на сколько обманул его Прищепов, а потом ему это стало абсолютно безразлично…

Уже вторую неделю Игорь не прикасался к кистям.

Он смотрел на палитру, на два мольберта с неоконченными картинами, на засохшие краски, на полувыдавленные тюбики. Палитра уже покрылась толстым слоем серой пыли, и краски утратили свою яркость.

– Черт, как плохо! – вновь прошептал Игорь и попытался подняться.

Все тело болело. Особенно нестерпимо боль донимала шею. Игорь повертел головой сначала в одну сторону, затем в другую.

«Который сейчас час?» – подумал он и принялся шарить глазами по стеллажам у дальней стены мастерской.

Где-то там должен был стоять будильник. Но как ни пытался Игорь найти его взглядом и увидеть черные стрелки, это ему не удалось. Затем он посмотрел на пол и увидел красный будильник рядом со старыми башмаками. Будильник был разбит.

Игорь превозмог себя, выбрался из кресла, подошел к будильнику и поднял. Странное дело – механизм продолжал работать, и из будильника слышалось однообразное тиканье.

– Любопытно.., любопытно…

Часы показывали половину двенадцатого.

– Скоро полдень, – сказал сам себе Игорь и поставил будильник на стеллаж.

Все тело ломало. Боль жила в каждой клетке, даже в кончиках пальцев, даже в ресницах и в завитках черных волос.

– Ой, как мне плохо! – снова простонал Игорь и тоскливым взглядом посмотрел на низкий столик, на котором в беспорядке валялись бутылки, пепельница, полная окурков, грязные стаканы, какие-то банки, кусочек засохшей ветчины, корки от бананов и прочая дрянь – даже смотреть противно.

Малышев почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Он с отвращением отвернулся от мерзкого натюрморта и как подкошенный рухнул на стоящий в углу топчан. Взвизгнули пружины.

Игорь поджал ноги, его трясло.

– Где же Петля? Где же этот проклятый Бычков-Бочкарев? Пришел бы он скорее!

Обычно скульптор появлялся в мастерской Игоря Малышева во второй половине дня.

Игорь ненадолго забылся и очнулся от громкого стука в железную дверь. Колотили явно ногой. Звонок уже давным-давно не работал.

– Кого это несет? – стряхивая сон и оцепенение, пробормотал Малышев и двинулся к двери.

Он потянул засов. Железо заскрежетало, и тяжелая дверь открылась. На пороге стоял Андрей Бычков-Бочкарев. За его спиной хохотали две девицы в черных потертых кожанках.

– А вот и я! Ну как ты, Гоша? Небось, ломает?

– Ох, ломает! – скрипнув зубами, процедил Игорь и отошел в сторону, впуская гостей.

– А ты, наверное, думал, я приду один?

– Да я вообще ничего не думал. Хотел поспать, да ты не дал.

– Но вид у тебя очень заспанный.

Бычков-Бочкарев поскреб толстыми сильными пальцами скульптора давно не бритую щеку.

– Девчонки, проходите, располагайтесь, – сказал он, хлопнув крашеную блондинку по заднице.

Та хохотнула, но ничуть не оскорбилась на подобную вольность. Девицы зашли в мастерскую и удобно расположились на топчане, с которого только что вскочил Игорь, – Э, вы что расселись, как телки на пастбище? Быстро наведите порядок!

– У тебя ничего нет? – шепотом спросил Игорь своего гостя.

– Чего ничего? Конечно же, нет. Мы вчера все всадили.

– А что было потом?

– Потом – это когда? – попытался уточнить Бычков-Бочкарев, продолжая скрести небритое лицо.

– Ну, укололись, а дальше?

– Дальше ты лег на свой топчан, а я ушел.

– А девицы?

– Какие девицы? Ведь была только одна – Катушка.

Игорь Малышев повернул голову и посмотрел на одну из девиц. Это была Катя Сизова по кличке Катушка, натурщица, которую знала почти вся Москва. Полотна с ее изображением часто появлялись на всевозможных вернисажах. Катя была в общем-то красавицей: длинные русые волосы, пышный бюст, тонкая талия, красивые ноги и лицо с загадочным взглядом темно-синих глаз.

– Катенька, ты почему со мной не осталась? – обратился к ней Игорь.

– С тобой? Так ты же был в отрубе.

– Но я же потом очухался…

– Очухался, очухался… Мы поехали к Прищепову.

– Нашли куда ехать, – грустно пробормотал Игорь Малышев, – Он вам хоть дверь открыл?

– Конечно, открыл. Ведь у Андрея еще оставалась двадцатка, и мы взяли две ампулы.

– Так вы, наверное, оттянулись по всей программе?

– А, я уже и не помню, – Катенька махнула рукой, а затем задрала рукав куртки и посмотрела на темный синяк – Андрей такой неумелый! Наверное, минут десять вену искал Я чуть с ума не сошла, меня чуть не вырвало.

– Да, он это не умеет делать, – согласился Малышев. – Его руками только глину месить да гранит рубить пудовым молотком. А больше он ни на что не способен.

Игорь попросту злословил: он прекрасно знал, что Андрей Бычков-Бочкарев своими толстыми, с виду неуклюжими пальцами мог делать настолько филигранные и красивые вещи, что оставалось только изумляться. Когда-то, еще в институте, он в свободное от учебы время занимался изготовлением ювелирных украшений, и это получалось у него великолепно. Игорь хорошо помнил серьги, кулоны и перстни, которые выходили из-под рук его однокурсника. В то время Малышев с Андреем снимали одну мастерскую недалеко от детского сада, возле станции метро «Беговая». Из той мастерской их выперли, там обосновалась какая-то фирма по торговле компьютерами и прочей дрянью. Правда, теперь и у Бычкова-Бочкарева была своя мастерская в трех кварталах от мастерской Игоря – этого подвала, где сейчас они вес находились.

– У тебя еще есть деньги? – спросил Бычков-Бочкарев, усаживаясь на топчан и постукивая огромными кулаками по коленям.

– Да, есть.

– Так, может, я съезжу?

– А куда ты хочешь поехать?

– Конечно же, к Альберту.

–А может, он даст в долг? – поинтересовался Игорь.

– В долг он не даст.

– Так ведь Прищепов мне сам, наверное, должен кучу денег, он же забирает у меня почти все. Все, что я делаю, переходит к нему. Так что он на мне, возможно, неплохо наваривает.

– Ну и что из того, – рявкнул Бычков-Бочкарев, – кто на ком наваривает? Это все полная хрень. Он не даст ни мне, ни тебе. Только за деньги. Ты же знаешь правило Прищепова: сначала деньги, затем ампулы или порошок.

– А что за дрянь мы колем последнее время?

– Тебе, что, не нравится?

– Да нет, нормально. Так поедешь или нет?

– Поеду, – кивнул Бычков-Бочкарев.

Девушки в это время занимались уборкой. Они расставили по местам вещи, убрали с низкого, забрызганного краской столика все, что осталось со вчерашнего дня, вытряхнули пепельницы. Катя Сизова взялась мыть посуду, а се подружка, Тамара Колотова, тоже известная в Москве натурщица, стала подметать пол.

– Пока я вернусь, чтобы все было убрано! – грозно, как командир, сказал Бычков-Бочкарев и, подойдя к Тамаре, хлопнул се пониже спины своей сильной рукой.

Тамара развернулась и, глядя в глаза Андрею, прошептала:

– Зачем ты со мной так? Я же не проститутка. Ты же, Андрей, знаешь, я натурщица…

– А мне плевать, кто ты. Ты наркоманка, и этого достаточно. Ты такая же, как я или он.

На глазах двадцатисемилетней Тамары появились слезы. Но она сдержалась, и слезы не пролились.

– Давай, давай, шурши. Пока я вернусь, чтобы все было вылизано, чтобы вес сияло. А ты проследи, – как к младшему, обратился Бычков-Бочкарев к своему приятелю.

– Ладно, иди, не скандаль, – вяло махнул рукой, уже предвкушая скорое удовольствие, Игорь Малышев и уселся в кресло.

– Игорь, ты такой красивый! – к нему подошла Катушка и провела ладонью по длинным черным волосам Малышева.

– Не хочу я все это слушать, – Ну почему? Знаешь, на кого ты похож?

– На кого? – запрокинув голову, спросил Игорь.

– Ты похож на Илью-Пророка.

– А где ты его видела? – скривив рот, скептично улыбнулся Малышев.

– У одного художника. Я ему совсем недавно позировала.

– Так что, я заходил к нему в гости?

– Да пошел ты…

– Ладно, расскажи, а то пока Андрей вернется…

Ждать просто невыносимо.

– А что рассказывать? Просто тот художник нарисовал Илью-Пророка, нарисовал во весь рост на большом двухметровом холсте. Илья был абсолютно голым и стоял, опустив руки и держа крест.

– Совсем голый? – глядя на стройные ноги Катеньки Сизовой, спросил Малышев.

– – Ну, конечно же, совсем голый. Он и меня нарисовал точно так – совсем голую, во весь рост.

– Наверное, он тебя потом трахнул? – вяло заметил Малышев.

– Ты не прав. Он меня не мог трахнуть.

– Ты что, не захотела?

– Да нет, я в общем-то была и не против. А вот он не мог.

– Что, импотент? – захохотал Малышев.

– Можно сказать, импотент.

– Тогда тебе не повезло.

– Почему? Как раз наоборот. Он заплатил мне двести баксов.

– За что?

– Ну, за то, что я ему позировала.

– А долго ты ему позировала?

– Два или три сеанса, уже не помню.

– Так как же его фамилия? Может, я знаю?

– Ой, ну конечно, знаешь! Очень известный художник. Зовут его Илья…

– Слышать про него не могу! Бездарный козел! – Малышев скривился, а затем усадил Катеньку себе на колени. – Тебе удобно?

– Очень удобно, только кресло может развалиться.

– Не развалится, – сказал Малышев, – а если и развалится, так черт с ним! Ну где же этот Бычок-Бочкарев?

– Вот уж точно бычок, – рассмеялась Катя.

– Что, он тебя уже трахнул?

– Ты знаешь, не один раз. И откуда у него только силы берутся?

– Молодец Бычков-Бочкарев, – абсолютно не обидевшись, сказал Малышев, запуская руку под куртку Катушки и нащупывая се упругую грудь.

– Ну-ну, не надо. Не балуйся, – сказала девушка.

– Да я и не балуюсь, я всерьез.

– Это тебя не спасет. Это не заменит укол.

– Да, действительно, никакая женщина не может сравниться с одной хорошей порцией.

– Сейчас принесет, – вставила Колотова, поправляя волосы и одергивая короткую кожаную юбку.

– Да скорее бы уже! – покосился на мерно тикающий будильник Игорь Малышев.

* * *

Бычков-Бочкарев, выйдя из мастерской своего приятеля, минут пять безуспешно ловил такси. Наконец на взмах его руки остановились красные «жигули».

– Тебе куда?

– Покажу, – сказал Бычков-Бочкарев.

Но владелец красных «жигулей», щуплый горбатенький мужчина с небритым лицом, дверцу не отворил.

– Так куда тебе ехать?

– В общем-то недалеко, на Крымскую набережную.

– Ничего себе недалеко! А сколько заплатишь?

Бычков-Бочкарев посмотрел в бесцветные глаза хозяина машины, затем пожал широкими плечами.

– А сколько ты, дед, хочешь?

– Я тебе не дед.

Водитель уже собирался поднять стекло, но Бычков-Бочкарев помешал, надавив на верхний край стекла своей сильной рукой.

– – Может, договоримся? Десять баксов устроит? Но ты меня довезешь туда и привезешь обратно.

Владельцу красных «жигулей» предложение показалось заманчивым.

– Садись.

Бычков-Бочкарев забрался на заднее сиденье, вольготно развалился. Горбатый мужчина запустил двигатель, и красные «жигули» помчались, обгоняя один автомобиль за другим.

– Э, не гони так быстро, а то на кладбище приедем.

Водитель засмеялся. Его смех был довольно неприятным.

– Я люблю ездить быстро. Меньше девяноста никогда не езжу.

– Ты что, рокер? – хохотнул Бычков-Бочкарев.

– Да нет, не рокер, просто мне на роду написано, что помру я на своей кровати, в своей квартире. Это мне старая цыганка нагадала Я ей не поверил А года через три то же самое сказала другая цыганка.

– И на этот раз ты поверил?

– Конечно, поверил. Не могут же два разных чело" века говорить одно и то же.

Водитель вытряхнул из пачки «Беломор», постучал мундштуком о приборную панель, закурил. Бычкова-Бочкарева передернуло от удушливо-резкого запаха папирос.

– Открой окно, если хочешь, – предложил владелец машины. – Мне «Беломор» нравится. Дешево и сердито, пробирает аж до самого пупа.

Андрей представил себе маленького горбатого водителя голым и улыбнулся.

– Чего лыбишься?

– Я подумал, приятель, ты на самом деле можешь разбиться, если будешь так гнать. А умрешь, как и предсказывали цыганки, в своей квартире на своей постели с переломанными ногами и разбитой головой.

Владелец «жигулей» негромко выругался и, резко забрав влево, обогнал «мерседес».

– Ездят тут… Сядут за руль, а водить машину не умеют. У меня же мотор работает как часы: тик-так, – сказал водитель и выдохнул густое облако дыма. – Я каждую детальку вот этими пальцами перебрал, – и он отпустил руль, демонстрируя свои руки. – Смотри, видишь, смазка въелась? Каждую детальку… Я машину люблю, как женщину. На ней ни единой царапинки.

Никогда меня не подводила.

– Эй, ты, руль-то держи, а то точно угодим на кладбище!

– Не бойся, мужик, со мной на кладбище не угодишь.

Бычков-Бочкарев решил даже не смотреть вперед, настолько быстро гнал машину этот странный тип.

– Ты случайно гонщиком не работал раньше?

– Никаким гонщиком я не работал. Был врачом-ветеринаром, котов да собак лечил.

– А сейчас что, бросил? – поинтересовался Бычков-Бочкарев.

– Да нет, не бросил. Иногда занимаюсь этим делом. По знакомым, конечно. Сейчас дорогих собак пруд пруди. Вот и приходится их лечить. То глисты, то чумка, то сожрет что-нибудь, подавится… То кастрировать надо какого-нибудь сиамского или персидского кота, то кошку стерилизовать. Вот я и зарабатываю.

– Наверное, неплохо платят?

– По-всякому, когда как. Раз на раз не приходится, – вновь оторвав руки от баранки и почти обернувшись к Бычкову-Бочкареву, сказал водитель.

– Да смотри ты на дорогу, твою мать!

Тот опять мерзко захихикал:

– Да не бойся ты! В аварию не попадем, столб не снесем. А ты видел, как на Ярославском шоссе столб машина снесла?

– Какой столб? – не понял Андрей.

– Да бетонный, вот такой, – и мужчина кивнул за окно на фонарный столб.

– И что, машина снесла его?

– Снесла напрочь. Как спичку сломала!

– А что с машиной?

– Машине кранты, даже ремонту не подлежит.

– Да, бывает… – как-то вяло пробормотал Андрей, глядя на дорогу.

А водитель уверенно крутил руль, оставляя позади одну машину за другой.

– А гаишников не боишься?

– Что мне их бояться? Я чувствую, где они стоят, даже когда, бывает, спрячутся за какой-нибудь фургон.

Но нюх у меня работает лучше, чем любой радар, тут же чую.

– Наверное, как алкоголик бутылку, – заметил Бычков-Бочкарев.

– Да ну, где там алкоголику… У меня вот сосед пьяница горький… Так жена от него спрячет бутылку, а найти ее он сам не может.

– И что тогда делает? – заинтересовался разговором Бычков-Бочкарев.

– Как что делает? Меня зовет.

– И ты находишь?

– За две минуты.

– Ну ты, мужик, талант!

– Конечно талант, мне все это говорят. Я и в машине сразу чувствую, где что не так, где что сломалось.

– Опасный ты человек.

– Чего же опасного? – мужичок быстро сбросил скорость. – Смотри, сейчас за поворотом будут гаишники.

Серебристый «мерседес» резко обогнал красные «жигули». За «мерседесом» потянулись еще две-три машины. Владелец «жигулей» хихикал:

– Смотри, смотри.

И действительно, сразу же за поворотом стояла машина ГАИ и рядом с гаишником два омоновца в бронежилетах. Гаишник засвистел, замахал полосатым жезлом, и все машины, обогнавшие красные «жигули», прижались к обочине, затем остановились. А красные «жигули», проехав опасное место, вновь набрали скорость, и стрелка заскакала около отметки «100».

– Видал?

– Да, видал, – скептично усмехнулся Бычков-Бочкарев. – Ты, наверное, час назад здесь проезжал.

– Да я вообще сегодня в этом районе не ездил.

Автомобиль вырулил на мост.

– А хочешь, я скажу, сколько у тебя денег в кармане?

– Э, нет, не надо, – засмеялся Бычков-Бочкарев.

– Я почему согласился тебя везти? Потому что знаю, в кармане твоей куртки лежит пятьдесят баксов – две по двадцать и одна десятка.

Андрей вздрогнул: действительно, в его кармане было пятьдесят долларов.

– А знаешь, что я думаю? – продолжал болтать водитель. – Бетон стал плохим. Цемент весь разворовали и столб сделали почти из песка. Да и арматура, наверное, была дрянная.

– Не понял, о чем ты?

– Да я все про тот столб по Ярославскому шоссе.

– А-а-а, – вспомнил Андрей и улыбнулся.

– Вот если бы раньше, лет пятнадцать-двадцать назад, какая-нибудь тачка в столб вписалась… Машина всмятку, рассыпалась бы на части. А на бетонном столбе только царапина бы и осталась. А сейчас видишь, до чего ложились? Даже столбы ненадежные, даже столб машину остановить не может.

– Иные времена, – философски заметил Бычков-Бочкарев и, сунув руку в нагрудный карман, проверил, на месте ли деньги. Пальцы ощутили переломленные надвое три купюры. – Хозяин…" – он тронул за плечо водителя.

– Что? – глядя на габаритные огни иномарки, пробормотал тот.

– А тебе не кажется, что машины стали делать крепче?

– Разве сейчас машины могут быть крепче, чем те, старые? – и водитель пустился в долгие и подробные рассуждения о том, какие раньше делали машины. – …вот у меня была «победа», так это, я скажу тебе – машина. Не ровня нынешним. Там же железо на кузове с палец толщиной. Да и все остальное сделано из металла. А это разве машины? Сплошной пластик, – и водитель зло постучал кулаком по приборной панели. – Сплошная пластмасса. Разве она может выдержать настоящий удар? Она согнется и развалится. А вот я на своей «победе» однажды ехал, правда, с перепоя, возвращался из Тулы в Москву. Ехал с племянником. Была осень, год шестьдесят второй или шестьдесят третий…

Да, ноябрь месяц, как раз после парада. Я племяннику говорю: ты сиди и не спи, разговаривай со мной о чем-нибудь. А ему лет одиннадцать. Поначалу он и вправду со мной разговаривал, задавал всякие глупые вопросы, а потом перестал, задремал. Задремал он, задремал и я.

И очнулись мы только после того, как оказались в кювете. А кювет – это нечто! Метра три с половиной, – и, который раз оторвав руки от руля, водитель изобразил, какой огромный был кювет. – И представляешь, ни синяка, ни царапины! Племянник даже испугаться не успел. А на моей «победе» тоже ни единой царапины. Правда, крыша чуть-чуть продавилась. А кувыркнулись мы три или четыре раза. Вот какие были раньше машины – не ровня этим нынешним «жигулям»!

Бычков-Бочкарев вздохнул.

– Вот к тому дому, – показал он на серое здание с гранитным цоколем.

Водитель сбросил скорость и хотел заехать во двор.

– Не надо, жди меня здесь. Я мигом, туда и назад.

– Что ж, подожду, – сговорчивый хозяин «жигулей» вытащил из пачки папиросу.

Бычков-Бочкарев выбрался из машины и направился во двор.

Минут через пятнадцать он вернулся. На его лице была растерянность.

– Что, дома не оказалось хозяина? – когда Андрей уселся на заднее сиденье, осведомился водитель.

– Да нет, дома, сука эдакая!

– А что такое?

– Да ну его… – с досадой махнул рукой Бычков-Бочкарев. – Сквалыга чертов, никогда не уступит! Ни доллара, ни цента.

– Покупал что-нибудь?

– Да, покупал.

– И что, не сторговались?

– Да сторговались… Поехали быстрее, меня уже заждались.

– Туда же, где я тебя подхватил? – уточнил водитель, лихо разворачиваясь прямо на проезжей части.

– Эй, осторожнее, а то угодим в реку.

– Не бойся, мужик, со мной ты никуда не угодишь.

Я же тебе говорил, что я умру в своей постели.

– А где умру я, не знаешь?

– А ты умрешь в чужой постели.

Бычков-Бочкарев расхохотался, показывая желтые от табака, но крепкие зубы.

– Как это, в чужой?

– Ну, не знаю, – пожал худыми плечами низкорослый водитель, вжимаясь в сиденье – так, словно ожидал увесистой оплеухи.

– Можешь толком объяснить? – подался вперед, навалясь на сиденье, Андрей.

– Да что тут объяснять? Может, у бабы какой заночуешь – там и помрешь, а может, и еще где. Но точно знаю – не в своей постели ты умрешь.

– А откуда ты это знаешь?

Мужчина вновь пожал плечами.

– Знаю и все. Мне словно бы нашептывает кто-то внутри.

–,Ну, ты даешь! Тебе бы в милиции работать или на таможне.

– Да, наркотики я мог бы искать не хуже какого-нибудь спаниеля.

Услышав о наркотиках, Бычков-Бочкарев вздрогнул и откинулся на спинку сиденья.

– Ладно, ладно, хватит этих глупых разговоров.

– Да ничего они не глупые. Разговоры как разговоры…

* * *

В мастерской уже все было убрано, расставлено по местам. Стол сиял чистотой, его явно даже протерли тряпкой. Девицы сидели на топчане, курили, закинув ногу на ногу.

А Игорь Малышев корчился в полуразвалившемся кресле. Ему было не по себе, болела каждая клеточка организма. Хотелось как можно скорее уколоться и забыться.

– Ну, где же эта сука? Где же этот Бычков-Бочкарев? – побелевшими губами прошептал Игорь Малышев и взглянул на Катеньку Сизову, как будто она знала, где скульптор Та развела руками, стряхнула пепел прямо на пол.

– Может, заехал куда, а может, еще чего…

– Что?! Что может быть? Уже целый час как уехал.

Взял у меня почти все деньги – и с концами.

– Вернется, – сказала Тамара, – куда ему деваться? Без нас он как без рук.

– Да на хрен мы ему нужны! – взорвался Игорь и зло выругался. Все его тело дрожало, пальцы не находили места.

Вдруг резко зазвонил телефон.

– Возьмите трубку, – не вставая с кресла, крикнул Игорь.

Тамара Колотова сидела к телефону ближе всех. Она и сняла трубку.

– Алло! – не своим, каким-то дурашливым голосом произнесла девушка.

– Эй, это ты? – пробасил в ответ Бычков-Бочкарев.

– Я, а то кто же? Мы тебя уже заждались.

– Позови Игоря, быстрее!

– Игорь, это тебя, – сказала Тамара, вскочила и с телефоном в руках, за которым волочился черный шнур, подошла к Игорю.

– Кто? – зло и недовольно спросил Малышев.

– Андрей Андреевич Бычков-Бочкарев.

– Давай.

Малышев взял трясущейся рукой трубку и прижал к уху.

– Ну, чего? Говори!

– Слушай, Игорек, гони этих девиц. Быстрее!

– Почему? – удивился Игорь.

– Да он продал всего лишь две ампулы. Это только нам с тобой оттянуться. Или хотя бы отправь куда-нибудь одну из них – Одну можно, только скажи, которую.

– А мне все равно Гони скорее. Я недалеко от мастерской, звоню из автомата.

И действительно, до Игоря доносился шум улицы.

– Ладно, сейчас отправлю.

Он положил трубку и посмотрел на девушек. Несколько секунд Малышев никак не мог собраться с мыслями, не мог решить, какую же из них отправить. Затем взглянул на ноги Катеньки Сизовой и грубо бросил:

– Тамара, собирайся и вали отсюда, а то будут неприятности.

– Что такое? – вскочила Колотова.

– Вали отсюда Я тебя прошу.

– В чем дело, Игорь? Я же с вами, я пришла…

– Как пришла, так и уходи.

Катенька переводила испуганный взгляд с Игоря Малышева на свою подругу.

– А я?

– Можешь и ты валить, а можешь и остаться.

Девушка пожала плечами.

– Пожалуй, останусь. Идти мне в общем-то некуда.

Тамара Колотова вскочила и зло посмотрела на Игоря Малышева.

– Ну и козел же ты! Да еще и жмот!

– Ладно, ладно, не рассуждай. Вали скорее.

Игоря колотило, и он готов был наброситься на Тамару с кулаками, но сдержался. Тамара схватила свою сумочку, застегнула молнию кожанки и, цокая высокими шпильками, направилась к двери. Отодвинув засов, она обернулась.

– – Больше моей ноги в твоей мастерской не будет!

Понял, козел?

Игорь схватил стеклянную банку с остатками засохшей олифы и швырнул в железную дверь. Банка раскололась на сотни сверкающих осколков. Натурщица выскочила за дверь. Послышался стук ее каблучков по ступенькам.

– Ух, сука, – вздохнул Игорь Малышев. – Убери стекла, а то еще порежемся.

Катенька Сизова, перепуганная, вскочила со своего места и принялась торопливо подметать пол. Через пару минут все было закончено, осколки стекла выброшены в мусорницу, полную скомканных листов бумаги и выдавленных сухих тюбиков.

А еще через пять минут послышались тяжелые шаги и удары в дверь.

– Открывай! Открывай быстрее! – это кричал Бычков-Бочкарев, колотя ногой по металлической обшивке двери.

– Ну, принес? – первое, что спросил Игорь.

– Да, да.

Бычков-Бочкарев запустил руку во внутренний карман и положил на стол две небольшие ампулы, на, которых были надписи «Но-шпа».

– А что это? – дрожащими пальцами Игорь взял одну из ампул и поднес к глазам.

Когда с истошным скрежетом был задвинут засов, на столе появилось три одноразовых шприца и жгут.

– Ну, кто первый двинется? – спросил Бычков-Бочкарев, глядя то на Катеньку Сизову, то на Игоря Малышева. – Гоша, может, ты уколешь? У тебя лучше получается.

– Давай уколю, только быстрее, мне уже невтерпеж.

Так ломает, места себе найти не могу!

– Ладно, давай.

Жгут лег на руку, и Игорь медленно ввел наркотик в вену Бычкову-Бочкареву. Затем проделал то, же самое, сразу попав в тонкую голубоватую вену Катеньки Сизовой. Он взглянул на своих приятелей, вобрал в шприц из ампул все, что осталось, и сделал укол себе…

* * *

Уже через три часа все трое были мертвы. Скульптор Бычков-Бочкарев лежал на топчане, раскинув руки в стороны, уткнувшись лицом в плечо Катеньки Сизовой. Игорь Малышев сидел в кресле, запрокинув голову. Его глаза были широко открыты, и в них отражался растрескавшийся потолок с тремя лампами дневного света…

Date: 2015-09-18; view: 289; Нарушение авторских прав