Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Изучение, издания и переводы Корана 2 page





завете. - Л. К.), и благовествующий о посланнике, который придет после

меня, имя которому Ахмад" (Ax-мед; К., 61:6).

Выступая против почитания Иисуса Христа как "сына божия",

дословно "сына Аллаха", Коран неосновательно приписывает подобное

почитание также иудаизму. Читаем: "Иудеи говорят: Узайр

(предположительно Ездра, автор ветхозаветной "Книги Ездры" и

кодификатор Пятикнижия. - Л.К.) - сын божий", сын Аллаха (9:30). Но

Коран все же выделяет христиан (как и иудеев), из общей среды

многобожников. Желая оправдать положение, согласно которому Иса ибн

Марйам учит "правильно" - он даже якобы был послан богом для

"благовестия" о том, что после него придет пророк Мухаммед (Ахмед) и

лишь его последователи извратили истинный смысл этой проповеди, Коран

приписывает ему, мессии, следующие слова: "О сыны Исраила!

Поклоняйтесь Аллаху, господу моему и господу вашему!" Ведь кто придает

Аллаху сотоварищей, тому Аллах запретил рай. Убежищем для него -

огонь, и нет для неправедных помощников (заступников. - Л.К.)!" (К.,

5:76). Считая христиан, как и иудеев, "людьми писания" ("ахль

аль-китаб"), надлежащим образом изложенного пророками и только позднее

искаженного их последователями, Коран принимает на себя миссию

исправления и этих извращений.

Наличие в Коране многих в той или иной мере подновленных старых

легенд и сказаний, как мы уже знаем, подчас вызывало нарекания и

возражения уже при его составлении. Это отражено в Коране, хотя его

авторы и расценивают такие возражения, как слова "неверных": "Когда

читаются им наши знамения (аяты, стихи Корана. - Л.К.), они говорят:

"Мы уже слышали их! Если бы мы захотели, сказали бы такие же, как и

сии; это только истории о старине" (8:31). Хариджиты - последователи

одного из старейших направлений ислама - отбрасывают 12-ю главу Корана

(суру "Йусуф"), как имеющую характер любовного сказания. Между тем в

Коране этот сюжет назван "лучшим из рассказов", открытым в книге

Аллаха (12:3), и одновременно некой тайной или рассказом "про скрытое"

(К., 12:103).

Нет спору, что основной сюжет этой главы изложен на редкость

цельно. Но и в этой суре есть нарушения, следы "перетасовывания"

аятов, о котором мы уже упоминали. Так, довольно сторонним здесь

оказался 103-й аят со словами "про скрытое", по которому выходит, что

история о Йусуфе - Иосифе Прекрасном - была для тех, кто составлял

Коран, "одной из неизвестных повестей". В этой же суре есть аят 49,

судя по которому писавший его не знал и о зависимости урожая в Египте

от разливов Нила: он сводил все к отсутствию дождя. В переводе

Крачковского здесь лишь некая калька: "Потом наступит после этого год,

когда людям будет послан дождь и когда они будут выжимать". А у

Саблукова, которого порой обвиняют в буквализме, - более живая

картина: "После того наступит год, в продолжение которого жители этой

страны будут иметь много дождей и соберут виноград".

Наличие в Коране тех или иных старых сказаний не вызывает

сомнения, и у нас еще будет возможность на этом остановиться. Здесь же

коснемся вопроса, почему многие из этих сказаний находятся в тех или

иных версиях или вариантах в Библии и как это истолковывалось и

толкуется, как связано с искусственно выпячиваемым вопросом об авторе

(или авторах) Корана?

Прежде всего, немного истории.

Арабы и евреи - семиты. В племенах тех и других еще в далекой

древности возникло немало близких сказаний, мифов, легенд, имевших,

однако, у каждого из них свои неповторимые черты. С этими общими и в

не меньшей мере специфическими чертами двух самобытных народов,

отраженными во всех сферах жизни, в том числе в их литературах и

вероучениях, нельзя не считаться, обращаясь как к Библии, так и к

Корану. Очень важны в этом отношении соображения, высказанные в

переписке основоположников марксизма, относящейся к 1853 году. "Теперь

мне совершенно ясно, - писал Ф. Энгельс К. Марксу около 26 мая 1853

года, - что еврейское так называемое священное писание есть не что

иное, как запись древнеарабских религиозных и племенных традиций,

видоизмененных благодаря раннему отделению евреев от своих соседей -

родственных им, но оставшихся кочевыми племен. То обстоятельство, что

Палестина с арабской стороны окружена пустыней, страной бедуинов,

объясняет самостоятельность изложения. Но древнеарабские надписи,

традиции и коран, а также и та легкость, с которой распутываются все

родословные и т. д., - все это доказывает, что основное содержание

было арабским или, вернее, общесемитическим, так же, как у нас с

"Эддой"["Эдда" - собрание мифологических и героических сказаний и

песен скандинавских народов; сохранилась в двух вариантах, относящихся

к XIII веку. Песни "Эдды" отразили состояние скандинавского общества в

период разложения родового строя и переселения народов. В них

встречаются образы и сюжеты из народного творчества древних германцев

(Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 28. Примечания, с. 607).] и германским

героическим эпосом"[Там же, с. 210.].

Естественно, что сказания об одних и тех же или близких по имени

и "жизнеописанию" персонажах, безотносительно к тому, имеют они

исторических прототипов или нет, сложившиеся у народов, родственных по

происхождению, но затем разошедшихся и проложивших каждый

самостоятельный путь развития, могут быть во многом несхожими. И если

у одного из них то или другое сказание записано раньше, а у другого -

позднее, то несправедливо, сравнивая их, отдавать первенство тому, у

которого оно зафиксировано в более раннее время. Объективное изучение,

казалось бы, должно исходить из равноценности любой версии, каждого

варианта и выявлять, какой из них и чем обогащает это сказание или,

напротив, обедняет его, что за национальный или племенной колорит в

нем отразился, а не из того, какой из вариантов раньше записан.

Последнее вместе с тем не означает, что время, обстоятельства и

характер любой записи, как и родственной ей версии или варианта, не

имеют значения. Однако, как это ни странно, при сравнении сходных

эпизодов из книг, признанных в различных религиях священными, эти,

казалось бы, логичные и гуманные требования, как правило, не

принимались и не принимаются во внимание. При сравнении коранических

сюжетов с библейскими за редкими исключениями эти элементарные условия

игнорируются. Между тем они принимаются во внимание, когда речь идет

об устном или письменном наследии других племен и народов, каждый из

которых также имеет свой самостоятельный путь развития и язык которого

принадлежит к одной из языковых семей (например, тюркской), к той или

другой ее ветви.

Скажем, у узбеков, казахов, каракалпаков есть эпос о народном

герое, богатыре, великане, "алпе" - "Алпамыш", "Алпамыс",

"Алпамыс-батыр", каждая национальная версия которого глубоко

самобытна, своеобразна, хотя имеет и некоторые общие черты. Однако

никто не противопоставляет эти версии, не возвышает одну и не

принижает другие, не судит о них, исходя из того, которая раньше

записана. Серьезные исследователи не поступают так и в отношении эпоса

ираноязычных народов - персов, таджиков, курдов, пушту и др.

Мотивы отношения, проявляемого к интересующим нас здесь

произведениям племен и народов семитской ветви афразийской семьи

языков (иначе называемой семито-хамитской), таким образом, находятся в

значительной мере вне пределов науки. Они неидентичны и в оценке

Корана в православии, католицизме и других направлениях христианства,

а также в зороастризме и других культах. Правда, в христианских

направлениях, как и у представителей иудаизма, сравнительно долгое

время не было достаточной ясности, что за религия ислам и чему учит

Коран. Весьма распространенным было представление о том, будто новая

религия - еще одна христианская секта или ересь. Порой, правда,

подобное заблуждение поддерживалось и в XX веке, например в изданиях

Ватикана, исходивших из текущих политических соображений[Так, в 1932

г. теоретический журнал Ватикана "Civilta Cattolica" в пяти номерах

напечатал четыре анонимные статьи, сравнивающие христианство и ислам.

Во второй из них - "Ислам и христианство с точки зрения божественного

откровения" - Коран выдан за ухудшенную версию Евангелия, а пророк

охарактеризован "не как создатель новой религии, а как восстановитель

древней веры патриархов и Евангелия Иисуса Христа" (Civilta Cattolica,

1932, 6. VIII, p. 242-244). Подробнее см.: Беляев Е. Ватикан и ислам

(Приемы и цели современного католического "исламоведения"). -

Антирелигиозник, 1932, э 23-24, с. 6-9.].

Слухи же о небывалой пышности, которой обставляли свои приемы

некоторые из халифов, позднее породили представление, что у арабов

возник культ бога Махомы[На основе уменьшительной формы имени

Мухаммеда (Casanova P. Mahom, Jupin, Apolion, Tervagant, dieux des

Arabes. - Melanges Hartwing Derenbourg. P., 1909, p. 391-395).],

заместителями или наместниками которого считались халифы[Впрочем, как

подтверждает, например, багдадская надпись 1221-1222 гг. (618 г.

хиджры), халиф Насир называл себя "имамом, повиноваться которому

предписано всем людям", "халифом господа миров". Даже халифы, лишенные

в Багдаде светской власти, обставляли свои дворцовые приемы с большой

пышностью. Академик Бартольд привел данные историка Кутб ад-дина, как

один из таких багдадских халифов в конце 979 - начале 980 г. "принимал

египетского посла; халиф сидел на престоле с плащом (бурда) пророка на

плечах, с мечом пророка на поясе и с посохом пророка в руке; на вопрос

пораженного таким великолепием посла: "Не сам ли это Аллах?" -

буидский государь будто бы ответил: "Это - заместитель Аллаха на земле

его" (Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 42).

Подобное высокомерие, чванливость и показная роскошь халифов в

средние века были высмеяны видным иранским писателем Низамаддином

Убейдом Закани (ум. в 1370 или 1371 г.). В сборнике "Латаиф"

("Анекдоты") сатирик противопоставил феодальной пышности простоту

народных нравов: "Бедуина привезли к халифу. Увидя, что халиф сидит на

возвышении, а остальные стоят внизу, бедуин сказал: "Мир тебе, о

боже!" Халиф ответил: "Я не бог". Бедуин сказал: "О Джебраиль!" Халиф

ответил: "Я не Джебраиль". Бедуин сказал: "Ты не бог и не Джебраиль.

Так зачем же ты поднялся наверх и сидишь один? Сойди вниз и садись с

людьми" (Климович Л.И. Литература народов СССР. Хрестоматия для вузов,

3-е изд. М., 1971, ч. 1, с. 296).]. В основном негативное отношение

католицизма и других направлений христианства к исламу определялось

наличием в его учении и "священной книге" - Коране - уже известных нам

резко отрицательных оценок догматов о троице, об Иисусе Христе как

богочеловеке, сыне божьем, Марии как богородице и т. п.

Однако тому же папе римскому и главам других христианских церквей

пришлось считаться с тем, что ислам стал государственной религией

крупных феодальных держав. Ведь ислам был официальной идеологией ряда

халифатов, в их числе суннитских Омейядского с центром в Дамаске

(661-750), Аббасидского с центром в Багдаде (750-1258), Омейядского с

центром в Кордове (912- 1031), исмаилитского Фатимидского с центром в

Каире (909-1171), суннитского, второго Аббасидского, с центром в Каире

(1261-1517), суннитского Османского с центром в Стамбуле, во главе с

султаном-халифом (1517-1923 и, после свержения султаната, до 3 марта

1924) и др. Из названных халифатов многие распространяли свою власть

на огромные территории, не раз обостряли отношения с соседними

государствами, прибегали к угрозам или вели войны, стремясь склонить

их на свою сторону. Не случайно еще в раннем средневековье появляются

рассказы о посольствах, отправлявшихся в государства, где

господствовали мировые религии, в том числе христианство и ислам, "для

испытания вер", в частности, чтобы проведать, какая из них сподручнее

для развязывания агрессивных столкновений, войн. Известны, например,

сообщения и даже довольно детальные рассказы о таких посольствах из

Киевской Руси. Они содержатся в сочинениях среднеазиатского

врача-естествоиспытателя Шарафа аз-Замана Тахира Мервези XI-XII веков

и известного персоязычного литератора Мухаммеда Ауфи, служившего при

дворе самаркандских Илекханов в первой половине XIII века, а также в

русской Лаврентьевской летописи начала XIV века под годами 6494 и 6495

(986-987)[Sharaf al-Zaman Tahir Marvazi on China, the Turks and India.

L., 1942; Ауфи M. Джавами аль-хикаят ва лавами ар-риваят. Тегеран,

1335 г. х. (1956); Летопись по Лаврентьевскому списку, 3-е изд. Спб.,

1897; Бартольд В.В. Сочинения. М" 1963, т. 2, ч. 1, с. 805-858;

Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. M.- Л., 1948,

с. 256-262.].

В повествованиях подобного характера, даже сочиненных в

сравнительно недавнее время в мусульманской среде, особое значение

придавалось наличию в числе почитаемых в исламе лиц, удостоенных

прозвания аль-фатих, то есть "завоеватель", а также гази - борец за

веру и т. п. Ссылались при этом на Коран, где под прозвищем

"Зу-ль-Карнайн", то есть "владелец двух рогов", "двурогий" (в смысле

"обладатель символа божественного могущества"), почитается в качестве

пророка знаменитый полководец и государь древности Александр

Македонский (Искандер). Легенда о нем, изложенная в Коране (18:82-97),

во многом перекликается с сирийским сказанием об Александре

Македонском, относимым к VI-VII векам, то есть ко времени, близкому к

годам составления Корана[Horovitz J. Koranische Untersuchungen.

Berlin-Leipzig, 1926, S. 111-113; Пигулевская H. Сирийская легенда об

Александре Македонском. - Палестинский сборник. Вып. 3 (66). M.-Л.,

1958, с. 75-97; Климович. Л. Из истории литератур Советского Востока.

M., 1959, с. 54-77; его же. Наследство и современность, 2-е изд. M.,

1975, с. 276-295.].

В отношении деятелей римско-католической церкви к Корану и исламу

не раз проявлялись немалые колебания. Политические соображения порой

заслоняли теологические постулаты, оттесняли на задний план даже

обличительно-миссионерские задачи. Беспокоила, естественно, угрожающая

близость держав, где ислам стал государственным вероучением. Вспомним

обстановку: на юго-западе - Испания, Кордовский халифат, удельные

правители (мулюк ат-тава'иф) XI-XII веков, в Средиземноморье - все

государства Магриба, Северной Африки, многочисленные пиратские базы

(впрочем, не только мусульман, но и христиан), а с образованием

Османской империи да еще с падением не только Иерусалимского

королевства, но позднее и Константинополя, продвижением турок на

Балканы и в Центральную Европу, взятием ими Боснии и Герцеговины

создалась прямая угроза не только Греции, но и Италии, территориям

папы римского. И действительно, войска османского султана Мехмеда II в

1480 году предприняли завоевание Южной Италии. Турецкий флот пересек

пролив Отранто и взял одноименный город, где вырезал почти все мужское

население: "12 тыс. из 22 тыс. жителей... 800 человек, отказавшихся

принять ислам, были казнены, около 8 тыс. жителей из оставшихся в

живых было угнано в рабство"[Новичев А.Д. История Турции. Эпоха

феодализма (XIXVIII века). Л., 1963, т. 1, с. 50.]. Наступил момент,

когда вступления турок ожидали не только в Риме, но и в Париже...

За пять лет до захвата турками Отранто в Тревизо было

опубликовано обширное письмо-эпистола папы римского Пия II (1458-1464,

в миру Энеа Сильвио Пикколомини), сочиненное им на латинском языке еще

в начале 60-х годов XV века, менее чем через десять лет после падения

Константинополя.

Известно, что Пий II был в числе тех, кто мечтал об организации

шестого крестового похода. Он и "умер в 1464 г. на пути в Анкону,

куда... направлялся, чтобы благословить крестовый поход, который так и

не был собран"[Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. M.,

1983, с. 149.].

Эпистола Пия II показывает, как политические интересы главы

католической церкви заслоняли и оттесняли на задний план "великие

таинства" церкви, которую он незадолго до этого возглавил. Эта

эпистола трудно согласуется с утверждением современного английского

византиниста о том, что Пий II, "наверное, вполне искренно сокрушался"

по поводу того, что "всякий раз, когда дело доходило до конкретных

действий, Запад оставался пассивным"[Рансимен С. Падение

Константинополя в 1453 году, с. 149.]. Документ свидетельствует о

лицемерии и язвительности папы. "Достаточно одной малой вещи, - писал

наместник апостола Петра султану Мехмеду II аль-Фатиху, - чтобы ты

сделался могущественнейшим из всех живущих. Что за малая вещь?

спросишь ты. Ах, она у тебя под рукою, и найти ее нетрудно, и искать

далеко не надо, и во всякой местности она имеется: это - немножечко

воды для крещения, aquae раuxillum, quo baptizeris! Согласись на нее -

и мы тебя именуем императором греческим и всего Востока"[Цит. по:

Крымский А. История Турции и ее литературы. - Труды по востоковедению,

издаваемые Лазаревским институтом восточных языков. Вып. 28, А. М.,

1916, т. 1, с. 216.].

Трудно сказать, дошла ли эта эпистола Пия II до Мехмеда II, но

издавалась она не раз, в том числе в третьем приложении к латинскому

переводу Корана, вышедшему в Базеле в 1543 году в книге "Machumetis

Saracenorum principis uita ас doctrina omnis... et Alcoranum

dicitur...".

Сколь далеки были слова главы церкви от дум и чаяний

мирян-католиков, можно судить по тому, что когда Мехмед II вскоре

(1481) умер, "отравленный лечащим его врачом по поручению собственного

сына Баязида (Баязида II)"[Новичев А.Д. История Турции, т. 1, с. 51.

Последнее, впрочем, было в духе закона, изданного самим же Мехмедом II

в канун-намэ (кодексе законов) 1478 г.: "Тот из моих сыновей, который

вступит на престол, вправе убить своих братьев, чтобы был порядок на

земле". Естественно, однако, что столь чудовищный закон привел в

султанской среде лишь к еще большей сваре и коварству. Подсчитано, что

после Мехмеда II не менее 60 принцев Османского султаната в XVI и XVII

вв. окончили жизнь по воле их властвовавших братьев. Не избежал этого

и брат Баязида II - Джем, которого прочили в преемники Мехмеда II. В

возникшей между ними борьбе Джем вынужден был бежать раньше в Египет,

затем на остров Родос, после во Францию и Италию, где оказался в руках

папы римского Александра VI (Борджа), решившего извлечь из этого

выгоду. Он направил Баязиду послов с предложением либо содержать Джема

за 40 тысяч дукатов (венецианская золотая монета), ежегодно вносимых

султаном, либо умертвить за 300 тысяч дукатов. "Султан принял второе

предложение, и в 1494 г. по приказу папы Джем был отравлен в Неаполе.

Труп его был отослан в Бурсу, где похоронен со всеми подобающими как

сыну султана почестями" (там же, с. 70). Таков был нравственный облик

османского султана и папы римского - лиц, которые должны были являть

собой высший духовный образец и в то же время творивших суд и расправу

над миллионами мусульман и христиан и готовых на самые гнусные

преступления ради своих личных выгод.], то весть о его смерти вызвала

в католических кругах ликование. Те, кто ожидал близкого нашествия

Мехмеда II не только на Рим, но и на Париж, приветствовали его кончину

"благодарственными обеднями, молитвами, торжественными речами. На

острове Родосе, где недавнее нашествие султанского флота слишком

помнилось... вице-канцлер рыцарей-иоаннитов на общем собрании ордена

высказал сомнение, чтобы "такой преступный, такой зловонный, такой

свирепый труп", как Мехмеда II, мог быть принят землею; недавно все

слышали землетрясение, - ну, это и значит, что земля разверзлась и

труп султана провалился прямо в глубину преисподней, к чертям на

вечную муку"[Крымский А. История Турции и ее литературы, т. 1, с.

209.]. Другой могла быть реакция на эту смерть в среде православных

греков, которые имели возможность сравнить "иго латинское и иго

турецкое". Ибо не прошло и трех десятилетий, как эти люди, "...народ в

своем отвращении к насильно навязываемому папизму кричал: "Лучше

туркам достаться, чем франкам!" Причины этого были существенными:

"поборы, налоги и подати, требуемые с греков в турецкой державе, были

меньше, чем у греков, живших рядом под властью

эксплуататоров-венецианцев или иных франков"[Там же, с. 66, 85-86.].

Издание названного выше латинского перевода Корана, напечатанного

Т. Библиандром в 1543 году в Швейцарии, в Базеле, положило начало

переводам "слова Аллаха" в Европе. Однако история этого издания была

весьма длительной. Она началась в XII веке, когда аббат известного

своими реформами Клюнийского монастыря в Бургундии (Франция) Петр

Достопочтенный, приятель проповедника второго крестового похода

Бернара Клервоского, побывав в 1141-1143 годах в Испании, нашел трех

изучивших арабский язык астрологов, которые по его заказу перевели с

арабского на латинский язык Коран и еще две рукописи о пророке

Мухаммеде и споре мусульманина с христианином. Главным среди

переводчиков был обыспанившийся англичанин Роберт Ретинский (R.

Retenensis), вскоре ставший архидиаконом одной из церквей.

Однако в описанных выше условиях, и учитывая весьма большие

вольности, допущенные в этом переводе Корана, он был предан папской

проскрипции - публичному осуждению. Вместе с тем необходимость в

изучении Корана оставалась большой, и поэтому в 1560 году последовало

новое издание этой книги, напечатанной снова в Швейцарии, но на этот

раз в Цюрихе (Tiguri). Не изменили отношения к этой книге, а,

возможно, наоборот, даже осложнили его со стороны папства

предпосланные изданию предисловия идеологов Реформации в Европе

Мартина Лютера (1483-1546) и его сподвижника Филиппа Меланхтона

(1497-1560), а также приписка, сделанная в конце перевода[Перевод этой

приписки вместе с латинским текстом в миссионерских целях позднее

печатался и в царской России. Начало ее гласило: "Конец книги

диавольского закона Сарацин, которая по-арабски называется

Алькоран..." Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что в

русской книге был помещен также отзыв на перевод Р. Ретинского,

содержащийся в предисловии английского переводчика Корана 1734 г. Дж.

Сэйла, где об издании 1543 г. сказано: "Перевод не заслуживает имени

перевода: непонятная вольность, какую он брал, бесчисленные ошибки,

пропуски и прибавки не оставляют почти никакого сходства с

подлинником" (Саблуков Г. Сведения о Коране, законоположительной книге

мохаммеданского вероучения. Казань, 1884, с. 54, 55. Саблуков указал

при этом, что отзыв Сэйла он привел "из предисловия перевода его на

русский яз.").].

Однако, сколь бы сильными ни оставались пережитки феодальной

эпохи, в странах Запада и Востока к этому времени все более

укреплялись ростки нового. "С падением Константинополя неразрывно

связан конец средневековья"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с.

507.], - писал Ф. Энгельс. На Руси примерно в это же время, в 1480

году, было окончательно покончено с монголо-татарским игом. Наперекор

феодальным усобицам, фанатизму, розни и нетерпимости к людям иной

веры, разжигавшейся ретроградами, ширились торговые и культурные связи

между народами. Написанное в одной стране все чаще получало отклик в

других странах, более стойкими становились культурные связи,

проявлявшиеся в схожих стилистических чертах искусства, архитектуры. В

ряде стран Западной и Центральной Европы XV-XVI веков - это эпоха

Возрождения (в Италии начавшаяся еще раньше, в XIV веке); одновременно

это и эпоха великих географических открытий, способствовавших

утверждению идеи шарообразности Земли. В это же время и на Востоке, и

на Западе рушатся многие задерживавшие развитие человечества

ретроградные представления.

Прокладывавшие себе путь требования Нового времени то и дело

сталкивались со стремлением духовной и светской реакции удержать

человечество во власти глухой ночи средневековья.

Истина, однако, всегда конкретна. О том, сколь расширился

кругозор людей, свидетельствуют труды того времени, даже созданные в

весьма сложных условиях. Примером может служить творчество мавра

аль-Хасана ибн Мухаммеда аль-Ваззана аз-Заййати аль-Фаси, получившего

в Европе широкую известность под именем Льва Африканского, автора

обширного "Описания Африки и достопримечательностей, которые в ней

есть". Этот труд, впервые изданный в Венеции в 1550 году, и в наш век

публикуется на разных языках немалыми тиражами. Сравнительно недавно

вышел его первый русский перевод[См.: Лев Африканский. Африка - третья

часть света. Описание Африки и достопримечательностей, которые в ней

есть. Л. 1983.].

Лев Африканский, полагают, родился в 1489 году в Гранаде

(Испания). В раннем детстве, когда объединенные силы католических

Кастилии и Арагона в ходе реконкисты разгромили Гранадский эмират и

изгнали его мусульманское население, он вместе с родителями оказался в

Марокко. Здесь, окончив медресе в Маракеше, он начал многотрудную

жизнь, связанную с дальними, полными опасностей путешествиями, в ходе

одного из которых попал в плен к корсарам из христиан и был ими

подарен римскому папе Льву Х Медичи. Тот, оценив познания пленника,

ведшего в своих поездках обширный дневник на арабском языке, окрестил

его в Риме в 1520 году. При этом папа дал ему свое имя - Лев Джованни.

Вскоре Лев Африканский стал преподавать в Болонье арабский язык и,

изучив итальянский, написал на нем несколько трудов, в том числе

названное "Описание Африки". Завершив задуманное, он около 1528 года

вернулся в Тунис, в Африку, где его след теряется. По мнению

переводчика и исследователя "Описания Африки" В.В. Матвеева, "следует

полагать, что, возвратившись в Африку, он вновь вернулся к исламу, так

как ислам позволяет в исключительных условиях (выполняя требование

"осторожности", "спасения" - такыйя. - Л.К.) отказываться от своей

веры и возвращаться к ней при наступлении возможности"[Лев

Африканский. Африка - третья часть света, с. 407.].

"Описание Африки" Льва Африканского показывает, как высоко этот

талантливый человек поднялся над конфессиональной ограниченностью в

понимании захватнических войн средневековья, сколь чуждо ему было

духовное и физическое рабство, насилие, деление людей на "верных" и

"неверных", "чистых" и "нечистых", опирающаяся на Коран концепция

исторического процесса. Между тем взгляды, отброшенные им как отсталые

еще в XVI веке, подчас и до наших дней пытаются культивировать люди,

действующие под маской служения высшей "истине".

"Арабские историки придерживаются твердого мнения, - писал Лев

Африканский, - что африканцы не обладали иной письменностью, кроме

Date: 2015-09-18; view: 171; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию