Глава 7. Взгляд Слепня торжествующе блеснул

Взгляд Слепня торжествующе блеснул. Не менее двадцати кошмарных существ, с глухим ворчанием окружили нас. Каждое – высотой мне по пояс. Думаю, их предки были собаками. Только от облика предков здесь мало что осталось. Клыкастые пасти скорее напоминали крокодильи. Да ещё эти глаза… Огромные глаза ночных тварей. Теперь я знаю, что за огоньки следовали за нами в темноте.

– Мои милые собачки, – с нежностью проговорил Слепень, выдергивая из предплечья жестянку. Кровь потекла сильнее, но он не обратил внимания. Взглянул на нас и чуть удивленно спросил:

– Думаете, это более лёгкая смерть?

Старик не шевельнулся. Не попробовал броситься к валявшейся в углу «беретте». Впрочем, если бы он успел поднять оружие – толку мало… Лишь пара неприцельных выстрелов – до того, как жуткие челюсти перекусят руку и вырвут горло…

Вот и выяснилось, за какие заслуги подземные головорезы стали уважать психованного интеллигента. Интересно, сколько бандитов пришлось скормить «милым собачкам», прежде чем авторитет его стал незыблемым?

Господи, ну откуда взяться подобным чудищам в московском метро?! Бомбы с мутагенными химикатами? Неужели этого достаточно?

Мгновенья – тягуче длинные… Удары сердца – гулкие, как удары молота…

Слепень наслаждается эффектом и не спешит отдавать последнюю команду, переводя взгляд с неподвижного лица Михалыча на бледную, как мел, физиономию Артёма. Не знаю, какое лицо у меня… Врядли, более беззаботное…

– Собаки лучше людей, – голос звучит ровно, словно на лекции в универе, – Знаете, когда я по‑настоящему это понял? В первую зиму. Когда все мои умерли… Я дотянул до февраля. В феврале в Хамовниках открылась корейская забегаловка. «Взлетающий дракон»… Там на задворках был мусорный бак. Мне повезло. Корейцы не голодали. Неделю я и еще пара дворняг кормились объедками…

Он морщит лоб:

– Не понимаю, как им удалось выжить. Да ещё рядом с корейским рестораном. Собачье мясо куда приятнее крысиного. Вероятно, это были последние собаки кварталов на десять в округе.

На лице «философа» – мечтательное выражение:

– Знаете, в нашей стае было полное взаимопонимание. После обеда втроем мы залезали в подвал, вместе грелись у костра и спали, сбившись в комок… Они были очень умными, эти псы. Никогда не лаяли и всё понимали без слов – когда надо затаиться и когда бежать… Одного я называл Тузик – он был маленький, смешной и лохматый. Второй, Шарик – крупнее… Только собака умеет быть другом… Не человек…

Слепень затихает. Он кажется вполне нормальным. Разве что, усталым. Наверное, ему давно хотелось выговориться. И наконец‑то рядом – подходящие собеседники. С ними можно быть искренним. Никому и ничего они уже не расскажут…

«Философ» гладит собачьи спины. Из огромных пастей тянутся нити слюны…

Неужели сейчас?

У Артёма заметно трясётся колено. Старик – неподвижен, как камень. Почему мы молчим? Надо говорить. Пока длится разговор – мы живём.

– И что же было дальше? – выдавливаю я, не узнавая собственного голоса.

Кошмарные псы рычат. А тонкие губы «философа» складываются в ухмылку:

– Дальше хорошее кончилось. Потому, что появились люди. Двое. Не таких, как я… Эти умели выживать в новой Москве. Я был почти доходяга, а они, наверное, целую зиму что‑то жрали. Мне пришлось худо. Снег подо мной растаял от крови… От моей крови. Люди не прощают слабости…

Взгляд «философа» устремлён сквозь нас. Его длинные пальцы, будто живущие сами по себе, от щеки скользят вверх по шевелюре. Там – останавливаются. Подрагивают, словно паук, забравшийся к нему на темя…

– Эти двое меня бы убили. Если бы не мои собачки… Как‑то раз корейцы чуть не выловили Тузика – с тех пор я один ходил за едой. Псы ждали в убежище. Они никак не могли видеть… Но почему‑то оба оказались рядом. Я видел – Шарик прыгнул. Хотел взять за горло… Он бы сумел – если бы не поднятый воротник. А Тузик вцепился второму в руку. У этого второго оказалась бритва…

Губы Слепня болезненно вздрагивают:

– Собачий скулёж… До сих пор – в ушах… Пока резали моих псов, я успел уползти… Спрятался и отключился.

«Философ» молчит, уставившись в пол. Через секунду поднимает на нас лихорадочно сверкнувшие глаза:

– Думаете, конец истории?

Заговорщески подмигивает и грозит пальцем:

– Вечером я оклемался. И нашёл‑таки этих двоих… Дождался пока оба заснут, набив желудки собачьим мясом… Они забаррикадировали двери и окна. Но не заметили, что в соседней комнате есть дыра в потолке. Заделанная картонкой…

На лице Слепня – мечтательное выражение:

– Они даже не успели проснуться.

«Философ» улыбается и разводит руками:

– Люди намного хуже собак. Двуногие уважают только силу. Я должен был стать сильным.

– Чего ты стоишь без своих помощников? – хрипло спрашивает Артём.

– А мы – неразделимы, – щурится «философ», – Как и положено настоящим друзьям… Всё началось с десятка щенков, которых я нашёл и выкормил. Но они развиваются куда быстрее обычных… Они умнее. Понимают не только слова, но и мысли… Никто их не остановит. Метро – лишь начало!

– Ты псих, – бормочет Артём.

– В сумасшедшем мире, психи – самые нормальные, – смеётся Слепень, а затем просто говорит:

– Фас!

Я вздрагиваю.

Но даже спустя несколько секунд ничего не происходит. С трудом проглотив ком в горле, оглядываюсь по сторонам. Клыкастые мутанты рычат, но не двигаются с места.

– Фас! – громче произносит Слепень, удивленно, непонимающе всматриваясь в своих жутких подопечных. Наверное, мысленно он успел десяток раз повторить команду. Только «собачки» не слушаются ни мыслей, ни слов. По лицу «философа» я понимаю, что раньше такого случалось.

– Фас… – повторяет он уже не столь уверенно. В зрачках расплывается ужас.

Старик по‑прежнему стоит неподвижно, опустив веки, словно всё происходящее его не касается. Я медленно сползаю с ящика на пол и переворачиваюсь на спину. Артём непонимающе оглядывается. А я нащупываю среди мусора ту самую, почти четверть часа назад замеченную проволочку…

В это мгновенье Михалыч приоткрывает глаза. И Слепень пятится, медленно отступая в сумрачный конец комнаты. Рычание усиливается, крокодильи пасти мутантов начинают оборачиваться в сторону «философа». Подбородок Слепня трясётся, по лицу бродит какая‑то искаженная гримаса – должно быть он пытается улыбнуться, но побелевшие губы его не слушаются:

– Собачки… Мои милые собачки. Это же я… Я! Я люблю вас… Я забочусь о вас!

Глаза Старика широко открываются. В ту же секунду «философ» торопливо ныряет в темноту за рядами ящиков. И вся многоголовая, клыкастая свора срывается с места и бросается следом, так что пыльные клубы поднимаются с грязного пола.

А мне почему‑то кажется, что псы движутся медленно, страшно медленно… Я отчётливо вижу, как мышцы вспухают под их шкурами, чёрные тела зависают, почти парят в тягучем, упругом воздухе. Жуткие и завораживающе совершенные в своей ненависти. Прекрасное орудие в чужих, уверенных руках. Тот, кто управляет ими – свободен от эмоций. И от звериных и от человеческих. Он – выше. И куда страшнее…

На губах Старика – что‑то вроде усмешки.

Это для меня время растянулось. На самом деле, погоня не была долгой – почти сразу из‑за ящиков донесся отчаянный вопль. И тут же затих. Осталось лишь приглушенное ворчание.

Браслет щелкнул, высвобождая моё правое запястье. Дальше орудовать проволочкой не было смысла. Я метнулась в угол комнаты, к валявшейся на полу «беретте».

Михалыч опередил меня всего на мгновенье и отшвырнул ударом ноги. Попал по рёбрам. Чуть ниже – точно бы вырубил минут на пять. Я отлетела к стене, но быстро сумела вскочить, оказавшись между Стариком и дверями.

Он поднял «беретту» и кивнул:

– Ты молодец, Таня. Хорошо держишься.

– Тебе придётся меня застрелить. Или скормить псам. Живой я больше не дамся.

Если бы не пистолет, наши шансы не отличались бы так сильно. Передо мной – враг и эта ясность помогала. За два года Старик многому успел меня научить. И, пожалуй, главным было – не сдаваться.

Михалыч качнул головой:

– Это говоришь не ты. Если бы Алан не вложил в тебя свою ненависть, мы бы давно поняли друг друга. Ты ведь не выстрелила там, в «ГЛУБИНЕ»… Хотя два раза у тебя была такая возможность.

– Отдай мне «беретту» и попробуем ещё раз.

Он язвительно прищурился. Понимал, что в третий раз рука у меня не дрогнет.

– Мы так здорово могли бы работать вместе…

– Да уж. И столько бы пользы принесли великой Америке.

Старик засмеялся.

– Америка… Ну, разумеется… Они тоже думают, что используют нас.

– Кого это вас?

– Таких, как я. Таких, какой можешь стать ты. Поверь, Таня – ты не знаешь и десятой части возможностей. Я слишком старый, но я смогу прожить куда дольше обычного человека. Сохраняя силы, разум. И все равно у меня никогда не выйдет то, что могло бы получиться у тебя.

– Михалыч, а стоит ли оно того? Ты ведь – давно не человек. Уже целых три года…

– Я знаю, Таня, – спокойно кивнул Старик, – Мы – другие. Следующая ступень эволюции. Рано или поздно мы должны были появиться. Лучше приспособленные, более сильные, умные.

– И, значит, остальные подлежат уничтожению?

– Бедный, запуганный ребёнок, – вздохнул он, – Да если бы мы ставили себе такую цель, Земля давно бы превратилась в пустыню.

По ту сторону ворот – неясный шум. Подчиненные Слепня заподозрили неладное. Кто‑то яростно забарабанил в железные створки.

Только мы со Стариком не обращали внимания. Мы смотрели друг другу в глаза и сейчас это было главное.

В двери несколько раз выстрелили. У кого‑то по ту сторону не выдержали нервы. Калибру «барсов» пробить толстый металл – явно не под силу. Через пару мгновений створки загудели от чего‑то тяжелого. Но стальные засовы даже не шелохнулись.

Другой проход – в темноте за ящиками. Не зря же Слепень туда бежал. Но, похоже, тот путь не связан напрямую с коридором за железными воротами.

– Ты живёшь в постоянном кошмаре, Таня. Разве ты не хочешь, чтобы он закончился?

– Хочу… Стреляй, – я облизала пересохшие губы и оглянулась на Артёма. Сложившись будто складной метр, физик пытался перекинуть скованные руки вперёд. Браслеты на нём – «самопальные», с длинной перемычкой. Может и выйти…

До ворот шага три. Если отодвинуть засов, ближайшее время Старик оказался бы слишком занят. А может удалось бы и расжиться «барсом»?

Нет… Глупости… Шансов нет.

Он стоял всего в пяти шагах. И с реакцией у него полный порядок. Уж на этот раз он нас не упустит. Счастливые случайности – не повторяются. Как там говорил бедняга, загнувшийся в подвале «охранки»? Никто не гибнет? Кажется, я смогу это проверить…

Почему он до сих пор не выстрелил? Даже, если я необходима живой – достаточно лёгкого ранения. Всего одна пуля, пробившая в нужной точке мягкие ткани… Этого хватит, чтобы в рукопашной схватке добиться абсолютного перевеса.

За железными дверями вдруг воцарилась тишина. Я напряглась. Если у людей Слепня есть взрывчатка… Тогда надо лишь подождать. Но захочет ли ждать Старик?

Я пристально посмотрела в его светло‑голубые глаза:

– Михалыч… Почему я? Зачем столько хлопот…

Он казался немного печальным. И, похоже, тишина за дверями ничуть его не беспокоила.

– Нас мало, Таня, нас всегда будет мало… Обычным людям, плевать друг на друга. Едва слабеют впечатанные в мозги стереотипы, убить ближнего – так же просто, как выпить стакан воды. Мы – другие…

– Ты не очень похож на ангела, Михалыч.

– А я и не говорил, что мы – ангелы, – пожал плечами Старик, – Но мы всегда узнаём себе подобных.

– Слава богу, я ещё не такая.

Он усмехнулся:

– Немногие способны пройти через имплантацию. Мы чувствуем этих людей.

– Как же мне повезло. Почти, как выиграть в лотерею…

– Таких крупных призов там не бывает.

Я окинула его внимательным взглядом и быстро шагнула к дверям. Если он сказал правду, должно получиться. По крайней мере, он будет колебаться, прежде чем спустит курок.

– Артём ко мне!

Физик уже успел перекинуть скованные руки вперёд и в одно мгновенье оказался рядом – покрасневший и решительный.

Металлические створки снова загудели, вздрагивая от таранных ударов. Упрямства подчинённым Слепня не занимать. Моя ладонь легла на тяжелый засов.

Старик выстрелил. Пуля навылет прошила рукав моей куртки, и, отразившись от металла, ударила в бетонную стену справа.

– Отойди от дверей, Таня.

С такого расстояния он не мог промахнуться. Значит… Это самое большее на что он способен! Он действительно не может причинить мне вреда! Поднажать сильнее и в комнате начнется кровавая мясорубка. Риск. Но это единственный шанс вырваться.

Старик снова пальнул. Уже не обращая внимания на такие мелочи, я толкнула засов. Тот даже не сдвинулся. Наверное, заклинило от постоянных ударов. Почему Артём не помогает? Я быстро оглянулась и увидела, что физик осел на пол, держась за ногу. По продырявленная штанине текла кровь.

– Лёгкая царапина, – объяснил Михалыч, – Но у меня богатая фантазия и ещё целых восемнадцать патронов в обойме.

– Фантазия? У тебя? – хрипло выдавила я.

– Ты слишком мало меня знаешь, Таня, – в голосе Старика леденящее спокойствие.

– Ты этого не сделаешь. Он вам нужен целый и невредимый.

– Главное – в его мозгах. Всё остальное – не настолько ценное. Отойди от дверей, сядь на пол и одень браслеты.

Он не блефовал. Он был уверен в себе. Что‑то просвечивало сквозь его зрачки. Причина этой уверенности. Не зря он столько времени потратил на бесполезную болтовню…

Я шагнула к нему, пытаясь уловить эту причину… И комната слегка качнулась, поплыла вокруг меня. Сквозь комнату, сквозь лицо Михалыча, будто через разводы на толстом запылённом стекле, проступил столб зеленоватого холодного света. Свет уходил вверх в бесконечную, тёмную пустоту…

Вот ради чего он берёг силы. Пока он говорил со мной, невидимый, неощутимый Зов уходил в пространство. Скоро, очень скоро придёт помощь. И ценный, надёжно упакованный груз будет без лишнего риска доставлен по назначению.

– Таня… – будто через толстый слой ваты донесся удивлённый голос Михалыча. А потом он выстрелил. Почти в упор. И случилось то, чего я и сама не могла объяснить. Я прыгнула вперёд, прямо в этот холодный зелёный свет…

Не было уже ни комнаты в московском подземелье, ни самой Москвы… Тускло сияющий поток, сотканный из множества нитей, упруго дрожал вокруг, унося меня вверх… Я потянулась, я схватила нити, сжала мертвой хваткой, рванула из всех сил и целый мир вокруг закричал от боли…

Их было много. Словно паутина в тёмном небе – мерцающие жгуты, лучи сплетающиеся в узор. Где‑то там, в ином пространстве, человеческие тела двигались, действовали по единому плану – здесь была только паутина, которая год за годом росла, повинуясь простейшему инстинкту выживания. Нити переплетались, растворяя отдельные разумы, приближая главное… Что именно, я так и не успела понять.

Свет вдруг полыхнул ярче. А в следующее мгновенье я ощутила себя куском рафинада в чашке с горячим чаем. Я тоже растворялась. Холода и пустоты – больше нет. Моё тело ширилось, наполняя пространство, а разум тонул в сладкой мути. Я любила, меня любили… И я была свободна…

В памяти всплыли слова Михалыча и сквозь убаюкивающее блаженство ленивой улиткой проползла мысль: «Вот на что это похоже…»

Радужно сверкнуло…

Я дёрнулась гаснущим проблеском сознания и выпала в назад, в ненавистное, пропахшеё, черт знает чем, подземелье. В постылое и несовершенное человеческое тело…

Date: 2015-09-18; view: 231; Нарушение авторских прав