Annotation. Искрометный юмор, социальная острота, политическое ехидство и утонченная эротика — отличительные черты прозы Юрия Полякова

Искрометный юмор, социальная острота, политическое ехидство и утонченная эротика — отличительные черты прозы Юрия Полякова. И при этом многие мужчины считают его чуть ли не предателем, а многие женщины — профессиональным проводником по закоулкам мужской души.«Конец фильма, или Гипсовый трубач» — завершение сатирической эпопеи, не имеющей аналогов в современной отечественной литературе. Сюжет, лихо закрученный в первой части «Гипсовый трубач, или Конец фильма» и головокружительно продолженный во второй части «Гипсовый трубач: Дубль два», приходит к совершенно неожиданной для читателя и самого автора развязке. Юрий Поляков1. ОПАСНЫЕ РУКИ2. ГАРАЖНОЕ ВИНО3. «ВАВИЛОН-2»4. СКИФСКИЙ ВЗГЛЯД5. ТРЕТИЙ БРАК НАТАЛЬИ ПАВЛОВНЫ6. РАЗВОД ПО-НЕАНДЕРТАЛЬСКИ7. ТИТАНОВАЯ ШЕЙКА8. ЗМЕЮРИК, ЕГО ДРУЗЬЯ И ВРАГИ9. ЗМЕЮРИК И РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ10. СОВЕТ В ИПОКРЕНИНЕ11. КЕША12. ТРЕТИЙ ДУБЛЬ13. МУЖЕЛЮБИЦА И МУЖЕЛЮБНИЦА14. БРОНЕПОЕЗД ТРОЦКОГО15. ТРОТИЛОВОЕ СЛОВО16. МЕМЕНТО МОРИ!17. АНГЕЛИНА ГРЕШКО18. ЛОГОВО СИНЕМОПЫ19. КАМАСУТРИН ФОРТЕ20. РАЙСКИЙ ОГОРОД21. ВЕСЕННИК ЗИМНИЙ22. УТРО ГЕНИЕВ23. ЛЯГУШКИ РАЙСКОГО САДА24. КОНДИЦИИ КОРОЛЯ ЛИРА25. АХ, ВЕРНИСАЖ!26. УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ЖУКОВА-ХАИТА27. СЛЕЗОНЕПРОБИВАЕМЫЙ ЖИЛЕТ28. РЕПЕТИЦИЯ АНТИЧНОГО ХОРА29. НАД БАЛАТОНОМ30. СЕМИТО-АРИЙСКИЕ СТРАДАНИЯ31. «ИМ СМЕРТЬ ГРОЗИЛА ОТОВСЮДУ!»32. ШПИОНСКАЯ БОГАДЕЛЬНЯ33. МАРЦИПАНОВАЯ СТЕША34. РОМАН В ЭСЭМЭСКАХ35. ЛЮБОВНИК ИЗ КОСМЕТИЧКИ36. ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН НЕЛЕГАЛА37. АНДРОГИНОВЫЕ СОАВТОРЫ38. НУВОРИШСКОЕ ШОССЕ39. РУБЛЯНДИЯ40. УТРЕННЯЯ ЖЕНЩИНА41. КАПИЩЕ ФЕМИДЫ42. ТРЕТИЙ ЗВОНОК СУДЬБЫ43. ТРИ ВОЗРАСТА СМЕРТИ44. ДЕВЯТАЯ МАЛЕРА45. ЗИЛОТЫ ДОБРА46. ТРИПЕЛЬФОСФАТЫ ЗЛА47. ЗАЗЕРКАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА48. ПИР ПОБЕЖДЕННЫХ49. НА СЫРО-МАТЕРНОЙ ЗЕМЛЕКОНЕЦ ФИЛЬМА. ЭПИЛОГI. Нос на ввозII. Шантажистка ВалюшкинаIII. Театр имени МцыриIV. Дедушка КокотовV. Так говорил Сен-Жон ПерсVI. Двое в плавняхVII. Пять ошибок генияVIII. Смытый позорIX. Палата № 3X. Род недугаXI. Ипокренинский бюветXII. Подвиг игроводаXIII. Конец фильма

notes123

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ruВсе книги автораЭта же книга в других форматах
Приятного чтения!

И даль свободного романа…А. ПушкинЭй, брось лукавить, Божья Обезьяна!Сен-Жон ПерсИ призраки требуют тела,И плоти причастны слова…О. Мандельштам 1. ОПАСНЫЕ РУКИ

Утром жизнь Кокотова не имела никакого смысла.«Почему? Почему? Ну почему же?!» — тяжелым клювом бил в висок черный дятел отчаянья.Автор «Преданных объятий» лежал на кровати и, страдая, размышлял о том, что клочок серебряной новогодней канители, засунутый в носик дулевского чайника, — это, пожалуй, теперь единственная радость, оставленная ему судьбой. От постельного белья глумливо веяло дорогими запахами Натальи Павловны.А ведь все так славно, так легко начиналось! Окутывая замерзшую даму предусмотренным одеялом, писодей несколько раз рискованно прикоснулся к ее дрожащему телу, одетому во все пионерское, и не почувствовал явных возражений. Даже наоборот. Она лишь воскликнула с деланным негодованием: «Ах, какие у вас все-таки нахальные руки!» Потом Обоярова вынула фляжку, и они быстро ее осушили, пытаясь согреться коньяком. Тщетно: вечер был такой холодный, что из румяных уст Натальи Павловны вился легкий парок, казавшийся в свете луны космически отчетливым и угловатым. Однако не согрев, коньяк сообщил телу веселую вседозволенность, и Кокотов начал деликатно теснить захмелевшую даму вглубь беседки.— Нет-нет, пойдемте домой! — запротестовала она. — Я замерзну, заболею, умру — и все достанется Лапузину!Забрав с перил фаянсового трубача и подхватив бывшего вожатого под руку, Обоярова увлекла его к особняку, смугло белевшему на холме. По пути она весело рассказывала о том, как звонок Скурятина волшебно преобразил всю краснопролетарскую прокуратуру. А ведь еще недавно там просто смеялись над ее жалкими поисками справедливости и настойчиво советовали, намекая на могучие связи Лапузина, принять его унизительные условия. То есть остаться ни с чем за исключением скромной «двушки» на Плющихе, купленной еще дедушкой. А тут вдруг вся прокуратура дружно возмутилась постыдным поведением директора Института прикладной генетики, бросившего верную жену без средств к существованию. Наталья Павловна рассказывала все это очень живо, в лицах, с юмором, множеством точных, неожиданных деталей, вызывавших у автора «Сумерек экстаза» теплую литературную зависть. Слушая, Андрей Львович осторожно думал о том, что провести оставшуюся жизнь рядом с такой веселой, артистичной и, наверное, очень чувственной женщиной — это и есть настоящее счастье.— Ай-ай-ай! — покачала головой Обоярова, изображая межрайонного прокурора Гамлета Отелловича. — Разве это мужчина! Нет, не мужчина! В Армении так никто не делает. Женщина — это мать, и обижать ее нельзя…Явно огорченный тем, что придется возвращать деньги Лапузину, он несколько раз нервно прошелся по просторному кабинету, украшенному большой цветной фотографией затурканного Арарата, задумчиво постоял возле сувенирной щепки Ноева Ковчега, хранящейся под стеклом, затем вернулся в кресло и по селектору поручил своему заместителю Камаллу Исмаиловичу срочно разобраться в том, каким же образом все имущество разводящихся супругов оказалось оформленным на бывшую жену Лапузина, его взрослых детей от первого брака и тетю, проживающую в Калининграде?Кабинет Камалла Исмаиловича оказался поменьше, зато был застелен бухарскими коврами ручной работы. В углу, на резном столике, возвышался изящный серебряный кальян, точно змеей обвитый тонким курительным шлангом. Заместитель угощал гостью зеленым чаем из антикварных пиал и засахаренными фруктами, сердечно расспрашивал о невзгодах, уверял, что у него на родине так не поступают даже с третьей, давно не посещаемой женой. Шариат в этом смысле, объяснял он с врожденной азиатской улыбкой, гораздо гибче, строже и справедливее брачного законодательства России, когда-нибудь русские это поймут и встанут на верный путь, указанный пророком Мухаммедом. В конце концов он отвел пострадавшую Наталью Павловну к своему заместителю Доку Ваховичу и дал ему такое же поручение — разобраться.Доку Вахович, молодой джигит в костюме от Бриони и мерлушковой папахе, по цене не уступающей Бриони, выслушал задание начальника с таким лицом, какое бывает у человека, если ему в рот попало что-то несвежее, но немедленно выплюнуть сразу неприлично. Его кабинет оказался еще меньше, чем два предыдущих, но зато стены были увешены кинжалами в черненых узорных ножнах, круглыми щитами, кремневыми ружьями и пистолетами времен имама Шамиля, чеканкой с кудрявыми сурами, а также фотографиями родовой башни, напоминающей огромную печную трубу с бойницами. Доку Вахович по-русски говорил совсем плохо и потому больше слушал, перебив Наталью Павловну гортанным вопросом лишь однажды:— Брат ест?— Что?— Брата имеешь?— Нет.— Жал. У нас брат за сестру плохого мужа чык — и всо… — Он кивнул на кинжалы, прикрепленные к стене, потом нажал кнопку и позвал: — Коста, зайды…Судя по имени, Наталья Павловна ожидала увидеть еще одного отпрыска разноплеменной советской империи, рухнувшей двадцать лет назад под тяжестью собственного великодушия. Однако вошедший был круглолиц, курнос, светловолос и произнес, прикрыв дверь, без малейшего акцента:— Добрый день!При этом он застенчиво озирался и был похож на ботаника, который, собирая кавказский гербарий, забрел в немирный аул.— Коста, займыс! — поморщившись, приказал Доку Вахович.«Коста» покорно кивнул и, тихо отрекомендовавшись Константином Ивановичем, отвел истицу в большую комнату, заставленную множеством столов, за которыми сидели, листая пухлые дела или уставившись в мониторы, сотрудники прокуратуры. Константин Иванович был, вероятно, небольшим, однако начальником: его стол разместился в углу, близ окна, отгороженный канцелярским шкафом. Примерно так же во времена скученного советского быта создавали интимные условия молодоженам. Над столом висела журнальная вырезка — портрет генерала Ермолова. Гроза Кавказа, по-наполеоновски засунув руку за отворот мундира, смотрел, выпучив глаза и топорща усы.— Это хорошо, что вы на самого Скурятина вышли! Иначе… Ну, вы меня понимаете! — прошелестел «Коста», указав глазами вверх. — Теперь главное — правильно заявление составить и все остальное…— Поэтому, мой рыцарь, я и не могла приехать к вам раньше, — объяснила Наталья Павловна. — Но вы же не сердитесь?— Нет…Она остановилась и, укрыв Кокотова одеялом, словно большая летучая мышь крылами, подарила ему протяжный коньячный поцелуй. Автор «Жадной нежности», воодушевившись, осмелился погладить то место, где талия становится бедрами, однако увлекся и вскоре достиг края короткой плиссированной юбочки, едва закрывавшей тылы Натальи Павловны, мягкие и упругие, как взбитые подушки.— Ах, какие же у вас нахальные руки! — с игривым возмущением повторила Обоярова, прерывисто дыша. — Не торопитесь! Знаете, в чем главная разница между мужчиной и женщиной?— В чем?— Мужчина всякий раз старается начать с того места, где остановился в прошлый раз. Большинство браков именно от этого и гибнут…— А женщина?— О, женщина хочет, чтобы мужчина каждый раз проходил весь путь — от робкой, почти школьной надежды до святого бесстыдства любви!Кокотов понял: нужно немедленно сказать что-нибудь умное.— Мужчина берет, чтобы дать. Женщина дает, чтобы взять…— Роскошная мысль! Ваша?— Прочел, кажется, у Сен-Жон Перса, — скромно соврал писодей.— А вы хотели бы умереть в минуту любви?— Я? — дрожащим голосом переспросил он, вспомнив страшный сон про «коитус леталис».— Вы, вы!— С вами — да! — крякнул Андрей Львович с той дурной гусаристостью, после которой принято об пол бить хрусталь.— Какой же вы интересный человек! — шепнула она, твердо сняла руки писателя со своих ягодиц и неприступно закуталась в одеяло. — Ну, идемте, идемте! Посмотрите лучше, какая ночь!А ночь и вправду была хороша! Через сонный пруд тянулся золотой искрящийся брод. Полная луна отчетливо сияла всеми своими отдаленными рельефами, как новенькая юбилейная медаль. В черном небе таинственно дрожала звездная россыпь.— А вы знаете, что в этом пруду утопилась любовница Куровского? Он ее соблазнил, но жениться отказался, подлец!— Да что вы?!— Да, вообразите! После того как Кознер расстрелял несчастного штабс-капитана, она в отчаянии покончила с собой. Но Кознер, впрочем, тоже плохо закончил…— Неужели?— Да-да! Он был, конечно, троцкистом и угодил в «Ипокренино» после разгрома оппозиции, но покаялся, и его забросили по линии Коминтерна во Францию — укреплять компартию. И вот однажды, возвращаясь пьяным из ресторана на таксомоторе, он для обольщения рассказал юной французской коммунисточке про то, как в Киеве охотился с маузером на голых гимназисток. А водителем оказался бывший деникинский офицер, что неудивительно: в ту пору в Париже каждый второй шофер был из наших дворян. Офицер остановил машину, выволок Кознера на мостовую и прикончил ударом гаечного ключа, после чего записался в Иностранный легион и скрылся в Африке. Впрочем, уже в перестройку в «Огоньке» была публикации о том, что убил его не эмигрант, а кадровый ликвидатор из НКВД, подчищавший тяжелое троцкистско-зиновьевское наследие.— Откуда вы все знаете? — удивился Кокотов.— Мне Аркадий Петрович рассказывал.— А он откуда?— Вероятно, из торсионных полей.— По-моему, Огуревич к вам неравнодушен!— Ко мне, запомните, многие неравнодушны, но только вы, Андрюша, — герой моих первых эротических фантазий!Возле колонны они еще раз поцеловались, и Кокотов, вновь осмелев, спросил, задыхаясь:— Почему вы больше не говорите, что у меня нахальные руки?— Потому что они теперь не нахальные!— А какие же?— Опасные!— Пойдемте ко мне, у меня осталась еще бутылка бордо! — властно позвал, ободрившись, автор «Сердца порока».— Нет-нет! — Обоярова покачала головой и поморщилась. — Лучше вы — ко мне, я же обещала угостить вас гаражным вином. Минут через пятнадцать, хорошо? Спасибо за одеяло! И наш трубач тоже будет с нами, как тогда. Понимаете? — Она показала ему фаянсовую фигурку, зажатую в кулачке.— Да, понимаю… — шепнул писатель, охрипнув от надежды.Вбежав в номер, Андрей Львович покрыл одеяло поцелуями, такими страстными, что на губах остались липкие катышки старой затхлой байки. Потом, чтобы окончательно отделаться от «странного запаха», удивившего Обоярову, он принял душ, обильно опенившись шампунем. Затем, рискуя остаться без эмали, почистил зубы, в особенности незалеченное кариесное дупло. Меняя на всякий случай белье и мельком, словно со стороны, оценивая свои сокровенности, писодей подумал, что «удовольствие» происходит из сложения слов «уд» и «воля».Однако углублять думу было некогда: свежевымытое тело наполнялось щекочущим гулом от одной мысли, что скоро, очень скоро эта великолепная женщина, полная неизъяснимых плотских и душевных тайн, будет познана им во всевозможных глубинах… О, предчувствие обладания! Наверное, нечто подобное ощущает добытчик жемчуга, вскрывая верным ножом шершавые, заросшие тиной створки раковины и надеясь в привычной слизи моллюска найти невиданный, сказочный, переливающийся перл, который навсегда изменит жизнь!Натягивая новые носки, автор «Полыньи счастья» чертыхнулся, заметив свои давно не стриженные ногти, желтые, некрасиво отросшие и напоминавшие первую стадию озверения тихого американца, покусанного оборотнем в переулках Манхэттена. Конечно, ночью Наталья Павловна может и не заметить этой ороговевшей неопрятности… А если ему посчастливится остаться в ее постели до утра, до солнца, когда свежие любовники проснувшимися взглядами исподтишка оценивают, в чьи же объятья зашвырнула их вечор катапульта страсти, и так ли хорош этот приближенный к телу человек, чтобы допускать его к себе вновь и вновь? Андрей Львович нашел в чемодане ножнички, и действуя ими, точно кусачками, с трудом окоротил ногти, потом собрал с коврика колющиеся обкуски и бросил их в форточку.Летя в номер своей мечты, он на ходу придумывал сюжет о том, как писательские ногти подобрала промышлявшая в полнолунье ведьма, высыпала в медный котел с кипящими гадостями и превратила Андрея Львовича черт знает во что, скажем, в гуся с кошачьей головой… Возле заветной двери он перевел дух и вообразил, как Наталья Павловна, завидев на пороге химеру, страшно хлопающую крыльями и жутко мяукающую, падает в обморок, а он, нежный Кокотов, подхватывает ее обмякшее тело и бережно несет в постель. Писодей собирался постучать, когда дверь неожиданно открылась: на пороге стояла хозяйка и улыбалась с застенчивостью решившейся женщины.— Входите, мой рыцарь!— Как вы догадались?— Пятнадцать минут уже прошли. А еще мне показалось, кто-то мяукнул.— Наверное, кошка… — предположил Кокотов, жадно объемля глазами Наталью Павловну.Она осталась в том же пионерском облике, но успела снять пилотку, бюстгальтер и колготки. Цепкий писательский взор сделал сразу несколько пьянящих открытий. Во-первых, готовясь к свиданью, Обоярова побывала у парикмахера, и красиво остриженные волосы искрились новым диковинным оттенком. Во-вторых, освободясь от стеснения, грудь ее почти не сникла, а соски просвечивали сквозь тонкую блузку, точно вишни, приготовленные к варенью и накрытые марлей от мух. В-третьих, на ее беззащитных голых ногах автор «Беса наготы» увидел выше колен такие чудные ямочки, от которых все в нем тектонически шевельнулось.— Ну, что же вы встали?! — воскликнула она, будто не понимая, отчего он остолбенел. — Входите же!2. ГАРАЖНОЕ ВИНО

Номер у нее был в точности такой же, как и у Кокотова: даже в серванте виднелись остатки дулевского сервиза с алыми маками. Это милое, пустяковое, на первый взгляд, совпадение наполнило его сердце предчувствием долгожданного соединения судеб, которое Творец замыслил, возможно, еще в Предвечности, когда, сидя в каком-нибудь торсионном суши-баре, набрасывал на салфетке контуры будущего Мироздания.— У вас тут очень мило! — пробормотал Андрей Львович, озираясь.На письменном столе, задвинутом в угол, стояла прислоненная к стене икона Богородицы — не синодальная штамповка и не новомаз какой-нибудь, а судя по ковчежку и темно-охристому письму, XVII век как минимум. Кокотов одно время хотел написать с Мреевым детектив из жизни «потрошителей церквей», собирал материал, читал литературу — и в этом немного разбирался. Под образом вместо лампадки сгрудились без ранжира разноцветные и разнокалиберные флаконы, тюбики, баллончики, коробочки, кисточки, щеточки, щипчики и прочие инструменты красоты. На прикроватной тумбочке веером лежали глянцевые журналы с модельными красотками, похожими друг на друга, как породистые поджарые суки из одного помета, а сверху их придавила Библия в тисненом кожаном переплете с множеством закладок. Но более всего автора «Кандалов страсти» заинтересовали прикнопленные к стенам листы с разноцветными надписями:Я люблю мужчин!

Date: 2015-09-18; view: 234; Нарушение авторских прав