Безнадежность и отчаяние

Первую половину дня Кийск провел с психотехником. Он полулежал в глубоком гидрокресле с прилепленными к вискам датчиками и смотрел, как по потолку медленно плывут размытые цветные тени от тусклого вращающегося светильника, что стоял в углу на столике. Психотехник, расположившийся за спиной Кийска, тихим, ровным и абсолютно невыразительным голосом задавал вопросы. Сколько бы времени ни понадобилось Кийску на размышление, он всегда молча, терпеливо ждал ответа. Вопросы следовали вперемежку, без какой‑либо явной системы, то и дело повторяясь, будучи несколько иначе сформулированы. Чтобы ответить на них, Кийску приходилось переноситься мысленно то в далекое детство, то в годы учебы, то во времена службы в отряде галактической разведки. Порой психотехник спрашивал о таких вещах или событиях, которые сам Кийск давно успел забыть и, как ни пытался, не мог вспомнить. Кийск недоумевал: для чего нужно выуживать из него все эти сведения, если здесь о нем знают больше, чем он сам? Но психотехник на его вопросы никогда не отвечал, как будто и не слышал их. За все достаточно продолжительное время их встреч Кийску не удалось даже узнать его имени. Глебов же, с которым Кийску приходилось общаться чаще всего, сказал, что работа психотехника не входит в сферу его компетенции. Психотехник нравился Кийску больше, потому что, по крайней мере, не врал.

Настойчиво и дотошно копаясь в деталях жизни Кийска, психотехник никогда не затрагивал того, что произошло на планете РХ‑183. Даже когда Кийск своими ответами пытался спровоцировать его. Тема эта, похоже, была для него закрытой.

За три с половиной месяца, проведенные за плотно закрытыми дверями в стенах Совета безопасности, Кийск так и не смог уяснить структуру и методы работы этой организации. Вопросы ему задавали без конца, и не только психотехник, но никто не хотел что‑либо объяснить ему.

Роль ненавязчивого собеседника должен был играть Глебов, который осуществлял постоянный контроль за Кийском. Для себя Кийск окрестил его «главным надзирателем». Слушал Глебов внимательно, с мягкой, благосклонной полуулыбкой, но вытянуть из него что‑нибудь достоверное было практически невозможно. Он умел говорить убедительно, пространно, но после разговора с ним Кийск понимал, что не узнал ничего нового.

С Кивановым их в первый же день развели в разные комнаты, и с тех пор они больше не виделись. Кийску сказали, что с Борисом все в порядке, но им занимается другой отдел.

Кийска поместили в двухкомнатную жилую секцию, обставленную так, что она вполне могла бы сойти за номер «люкс» в каком‑нибудь фешенебельном отеле, если бы у нее были окна и не дежурил круглосуточно у двери молчаливый лейтенант с каменно‑невозмутимым лицом из спецподразделения «Х» сухопутных войск, одетый по полной форме и с пристегнутым к поясу парализатором дальнего действия.

С положением почетного заключенного свыкнуться Кийск не мог, но понимал, что изменить что‑либо пока не в его силах.

После обеда, который как обычно доставил безмолвный лейтенант, пришел Глебов.

Судя по тому, как уверенно он раздавал приказы, Глебов имел не самый низкий ранг в иерархии Совета безопасности, но являлся он исключительно в штатском. При этом одежде его кто‑то старательно придавал поношенный вид, дабы создать впечатление, что она является повседневной.

– Как жизнь, как настроение, Иво? – жизнеутверждающе улыбаясь, поинтересовался Глебов.

– Прекрасно, господин Глебов, – не поднимаясь с дивана, ответил Кийск.

С самого начала их знакомства Глебов решительно повел общение в манере старого, доброго знакомого и в отсутствие посторонних всегда называл Кийска только по имени. Того же он добивался и от Кийска, но тот упорно придерживался строго официальной линии общения.

Да, Кийск понимал, что Совет безопасности – организация серьезная и занимаются здесь отнюдь не детскими играми. Но почему к нему относятся здесь как к врагу? Почему их с Кивановым изолировали друг от друга и держат взаперти, под охраной? Почему то, что он рассказывает, неизменно воспринимается как заведомая ложь?

– Нас ждут в зале совещаний, – сказал Глебов. – Вы готовы?

– А разве у меня есть выбор? – вяло пожал плечами Кийск.

– Сегодня вы встретитесь с новыми людьми, – Глебов снял со спинки стула пиджак и подал его Кийску. – Возможно, они станут задавать вопросы, на которые вы отвечали уже много раз. Все это, должно быть, изрядно вам надоело. И, тем не менее, Иво, прошу вас, будьте предельно сосредоточены и внимательны. Возможно, сегодняшняя встреча в значительной мере определит то, что ожидает вас в дальнейшем.

– Мне наконец‑то вынесут приговор? – мрачно пошутил Кийск.

Лицо Глебова расплылось в улыбке.

– Мне импонирует ваше пристрастие к черному юмору.

Когда Кийск в сопровождении Глебова вышел из комнаты, дежуривший у двери лейтенант окинул его придирчивым взглядам, точно строгая мамаша, провожающая дочь на первый бал, но, как обычно, остался безмолвен. Глебов вызвал лифт. Кийск давно уже обратил внимание на то, что стоило только Глебову нажать кнопку вызова, как двери лифта тотчас же открывались. Еще ни разу им не пришлось ждать, как будто лифт, которым пользовался Глебов, был предназначен только для него одного.

Зал, в который доставил Кийска Глебов, был знаком ему едва ли не до боли. Освещение в зале было неярким, чуть зеленоватым. Должно быть потому, что психологи считают, будто зеленый цвет действует на людей успокаивающе. Всю дальнюю стену занимал огромный экран. В центре стоял подковообразно изогнутый стол.

Войдя в зал, Кийск, не дожидаясь приглашения, занял свое обычное место на стуле, установленном в центре подковы. Глебов подошел к правому от Кийска краю стола.

За столом сидело пять человек. Двое из них были знакомы Кийску. Сидевший слева, почти на самом углу, маленький, щуплый, с редкими серыми волосами, зачесанными так, чтобы маскировать плешь на затылке, не пропустил ни одной встречи с Кийском. Он всегда занимал одно и то же место, никогда ничего не говорил, но, то и дело бросая на Кийска быстрые взгляды, что‑то старательно строчил в тонких ученических тетрадях. Того, что сидел рядом, – высокого, сухопарого, с орлиным профилем и седыми волосами, остриженными так коротко, что череп его казался голым, – Кийск видел раз пять или шесть, в самом начале своего пребывания в Совете безопасности. Кийску он тогда показался похожим не на эсбэшника, а на кадрового военного. Вопросы он задавал дельные и ответов требовал конкретных, но спустя какое‑то время перестал показываться.

Глебов непременно представлял Кийску новых людей, но имена, называемые им, были либо подчеркнуто безликими, либо надуманно вычурными, так что явно не имело смысла пытаться запоминать их.

Традиция не была нарушена и в этот раз.

– Господин Кийск, позвольте представить вам господина Смита, – жест рукой в сторону молодого брюнета. – Господина Ли, – рука переместилась в сторону человека крепкого телосложения с восточными чертами лица. – И господина Штраггратерна, – Глебов указал на пожилого, спокойного человека, похожего на школьного учителя астрономии.

Сам Кийск, судя по всему, в представлении не нуждался.

Посчитав на этом свою миссию исчерпанной, Глебов сел.

Какое‑то время Кийска просто молча рассматривали.

Кийск скосил глаза налево, и ему показалось, что он заметил, как высокий, которого он считал военным, ободряюще подмигнул.

– Господин Кийск, – начал Смит. – Мы видели видеозаписи предыдущих бесед с вами, и у нас возникли вопросы, которые мы хотели бы задать вам лично.

– Прошу вас, – сделал приглашающий жест Кийск.

– Правильно ли мы поняли: Лабиринт – это не некое абстрактное понятие, а реально существующие ходы сквозь пространство?

– Именно так. Не с помощью же абстрактных формул мы с Кивановым попали с РХ‑183 на Землю.

– Ваш путь в Лабиринте занял три дня. Как вы определяли время?

– У Киванова были часы.

– Вы уверены, что в Лабиринте часы показывали правильное время?

– Нет. Хотя во время ранних посещений Лабиринта никто не замечал сбоев в работе часов.

– Три дня вы ничего не ели и не пили?

– Да. Пока мы находились в Лабиринте, мы не чувствовали ни голода, ни жажды.

– Чем вы это объясняете?

– Возможно, Лабиринт влияет как‑то на физиологию.

– За три дня вы пешком проделали путь, который у космического корабля занимает девять дней, – перехватил у Смита эстафету Ли. – А на Земле за это время прошло почти десять лет. Вам не кажется это странным?

– «Странным» – это, пожалуй, слишком мягко сказано, – усмехнулся Кийск. – У меня это просто не укладывается в голове.

– И все же?

– Если вы хотите, чтобы я вам объяснил, как такое могло произойти, то у меня ответа нет. Все дело в свойствах Лабиринта.

– Что вы имеете в виду?

– То, что его ходы проходят не только сквозь пространство, но и сквозь время.

– На удивление простое и ясное объяснение, – голосом, лишенным каких‑либо интонаций, произнес Смит.

Только едва заметный прищур выдавал его истинное отношение к словам Кийска.

– А вы попробуйте предложить другое, – неожиданно встал на сторону Кийска молчавший до сих пор третий, с труднозапоминаемым именем, похожий на учителя. – Просматривая беседы с вами, – обратился он к Кийску, – я заметил, что, говоря о Лабиринте, вы наделяете его личностными свойствами. Вы употребляете такие выражения, как «Лабиринт решил», «Лабиринт дал нам понять», «Лабиринт сделал то‑то и то‑то». Похоже, что вы считаете Лабиринт самоорганизующейся структурой?

– Для меня в этом нет никаких сомнений. Я не представляю себе его природу: был ли он кем‑то создан или же возник одновременно со всей Вселенной? Не знаю. Голос в пещере говорил, что Лабиринт существовал всегда. Но я знаю, что он способен собирать информацию, принимать на основе ее решения и конкретными действиями воплощать их в жизнь.

– Получается, что на Лабиринт можно оказывать воздействие?

– Конечно. Свидетельством тому является то, что произошло с нами. Все дело в том, как предугадать, к каким последствиям приведет то или иное воздействие на Лабиринт?

– А как вы сами оцениваете то, что произошло с вами?

– По‑моему, вначале Лабиринт не придал большого значения нашему появлению. Решающим моментом стал тот, когда Киванов проник в треугольный зал с зеркалами. По‑видимому, это был какой‑то ключевой узел, или, если хотите, орган Лабиринта. Его ответные действия сейчас кажутся мне похожими на реакцию иммунной системы организма, отвечающей на проникновение в него чужеродных микроорганизмов. Они были как будто неосознанными, инстинктивными. Ведь с его возможностями он мог разделаться с нами намного более простым и эффективным способом, чем натравливая на нас двойников.

– Тем не менее вам было передано послание, – заметил Ли. – Следовательно, Лабиринт понимал, что имеет дело с мыслящими существами.

– Только неизвестно, насколько высоко он оценил наши умственные способности. Особенно после того, как мы отказались выполнять его требования, – ответил Кийск.

– Требования, как я понял, были весьма резкими и при этом не было дано никаких объяснений.

– Когда хотят прогнать надоедливую собаку, ей тоже ничего не объясняют, просто замахиваются палкой и кричат: «Пошла вон».

– Хорошо, взглянем на это с другой стороны, – подался вперед Смит. – Почему Лабиринт, сначала пытавшийся убить вас, позволил вам с Кивановым пройти по своим ходам и вернуться на Землю?

– Он не просто позволил нам вернуться, но и сам провел нас. Трудно предположить, что, двигаясь наугад, мы сами выбрали правильную дорогу. То, что Лабиринт смог понять, куда мы хотим попасть, и указал нам верное направление, лишний раз подтверждает то, что он нечто большее, чем просто система ходов.

– Что же он такое? – опередив Смита, спросил учитель астрономии.

Кийск скривил губы и покачал головой. Если бы кто‑нибудь другой из присутствующих задал тот же самый вопрос, Кийск предложил бы ему самому полазить по Лабиринту, а после попробовать дать ответ. Но пожилой Штраггратерн, – так, кажется, обозначил его Глебов, – почему‑то внушал Кийску доверие. Несмотря на кажущуюся мягкость и добродушие, в нем чувствовалась внутренняя сила, уверенность в себе, умение переубедить, настоять, склонить на свою сторону. Не то что этот самоуверенный всезнайка Смит, которого Штраггратерн легко задвинул на второй план.

– Лабиринт – это чрезвычайно сложная самоорганизующаяся структура, осуществляющая глобальный план эволюции Вселенной. Это лично мое мнение. Сначала мне сказал об этом Голос, потом, находясь в Лабиринте, я убедился в этом сам.

– Убедились?

– Именно. Называйте это как вам нравится: внушение, догадка, озарение, – но это не бред. Как функционирует Лабиринт, кем он был создан, в чем заключается его конечная цель – ничего этого я не знаю. Но в том, что сказал, уверен.

– Скажите, господин Кийск, – неожиданно подал голос военный. – Как вы оцениваете тот факт, что Лабиринт вернул вас на Землю: положительно, отрицательно или нейтрально? Конечно, я имею в виду значение его не лично для вас.

– Отрицательно, – без раздумий ответил Кийск.

– Благодарю вас, – едва заметно кивнул военный.

– Ну почему же отрицательно? – удивленно вскинул густые темные брови Смит. При этом его вопросительный взгляд был почему‑то устремлен не на Кийска, а на Ли. – Лабиринт признал в вас разумных существ и помог вернуться домой. Что же в этом плохого? Я бы скорее оценил это как первый односторонний контакт.

– Не вижу ничего хорошего в том, что Лабиринт заинтересовался людьми, – устало ответил ему Кийск. – Вас устраивает жизнь под дамокловым мечом неизвестного, неведомо кем и для чего составленного плана? А что, если, по мнению Лабиринта, идеалом является безжизненная планета?

Date: 2015-09-18; view: 228; Нарушение авторских прав