Глава 11. Пётр

С наступлением утра нашли тело Виктора в его же комнате. Они боялись спросить друг друга, видели ли они те же видения, либо всё это обыкновенный кошмар. Однако каждый в это утро представлял себя уникальным в том смысле, что ещё до захода солнца во сне увидали смерть соседа. Люда, собственно говоря, чуть не помешалась на образе мёртвого электрика и даже попыталась сходить к тому на могилу и попросить не докучать, но всё сложилось так, что он был без родни и чтобы не прибегать к трудностям его просто на всего кремировали, а где был прах, не сказали. Кремацию она восприняла как знамение того, что душа электрика не успокоилась, и от такого гнусного языческого захоронения решил довести до безумия её. Люда же в свою очередь не хотела сходить с ума и более того стремилась расстаться со всем и начать новую жизнь на закате возраста в изолированном городе «Тихая долина».

Раньше бы все восприняли это бы как «освобождение ячейки» да пожалуй, лёгкий, внезапный щёлк по сердцу, но теперь всё было иначе из-за злополучно сна. Все без исключения ощущали некое предвидение чего-то нехорошего, и это заставляло их нервничать. Сразу после смерти тут же жители узнали и то, что в их подвале живёт кочегар Пётр. Его они восприняли более легко с чередой таких обстоятельств.

Старик им сразу понравился, когда изъявил желание взять все хлопоты на себя и тем самым упростить жизнь жильцам, которым бы пришлось самим этим заняться из-за отсутствия управдома. Искать родных Пётр не стал, поэтому просто захоронил его без излишеств и торжества с убогим крестом на краю местного кладбища, специально дабы не платить за участок.

После как положено он сообщил всем о поминках и также сам всё устроил: накрыл стол на кухне, натащил недостающих табуретов, дал деньги на еду Люде, та в свою очередь приготовила первое, второе, как принято на поминках. Тогда-то вечерком за стол сели два Григория возле окон, рядом Саша, напротив сидела Мария с Евгешей, чуть дальше Люда, в центре стола сидел по-хозяйски Пётр с комично изображающем лицом глубокую печаль, но больше эта была задумчивость, чем горе по усопшему.

- Ну, что ж я тут вот – невнятно бормотал Пётр, тщетно пытаясь создать вид грустного человека. Из стола он достал бутыль с кристальной водицей, каждому было ясно, что это. Каждому разлив самогон он снова присел. Не один Пётр здесь выглядел нелепо, каждый себя так ощущал. Каждый ощущал лицемерие, лживую постановку грусти по мёртвому Виктору.

- Это вы сами? – спросил Григорий, чтобы поскорее уйти от этой нелепой ситуации.

- Конечно, конечно, вон в подвале стоит у меня…аппарат, я и… - поспешно ответил Пётр. – Ну чего уж давайте.

Стопки опрокинулись.

- Говорят же один раз только можно? – с наивностью спросил Боров Петра.

- Это только если тебе усопший не нравился, а за нашего ещё раз можно.

Стопки вновь опрокинулись. Они стали есть. Тут каждый, как за простым ужином начал говорить о своём, иногда только вспоминая цель мероприятия, снова становились опечаленными, но только на время когда молчали.

- Вот вы знаете, почему я пью? – в пустоту задал вопрос Григорий, запрокинув уже не одну четвёртую стопку.

- Знаем, как не знать. Все пьют, и ты пьёшь – отвечал Пётр.

- А если все с крыши…

- Вот когда все пойдут с крыши, тогда и ты пойдёшь.

- Нет, это родовая травма – прервала разговор Петра и Григория Саша.

- Чего это?

- Родили не так

- Как это родить можно не так?

- Не в родовой травме дело, там всех как по конвейеру, нечего перепутать – встряла в разговор Люда – Дело в голове.

- А что с ней не так?

- Слабовольный ты, и не надо здесь ссылаться на вину акушерок и врачей, что вынимали тебя «не так».

- Нет, родовая, а не правильно родить можно. Возьмут где-то начнут неправильно ребёнка доставать и вот тебе затемнение на коре мозга, а изымают эти ведь…акушерки.

- Да хватит тебе, травма, травма…

- А чего плохого в том, что ты пьёшь? – заговорил набитым ртом Боров. – Пьёшь и пей дальше, ведь хорошо тебе становится, а если хорошо то и зачем заканчивать.

- Вредно это.

- И что?

- Что вредно, что не вредно. И вот трать всю жизнь между полезным и не полезным, и всё ради того, чтобы дольше прожить? А на что тебе такая скучная жизнь? – едко смотрел Пётр на задумавшего Григория.

- А как же приятное с полезным?

- Это обман – нет такого!

- Угу, нет такого – поддакнул Боров.

- На того же Виктора посмотри – начал Пётр. – Жил тихо, скромно, как тень. И чего? Умер и нечего доброго не принёс, ради других не пожил, правда говоря пытался, но мозгов не хватило. Для себя тоже не пожил. Был или нет, вот думай теперь. Будто экскурсия, а не жизнь!

- И чего теперь, если для других жить не хочешь – начинать беспробудно пить?

- Ну, зачем сразу то беспробудно? Можно вот как сейчас!

- Можно, но я сейчас ещё хочу!

- Если хочешь, то на ещё!

Григорий в знак благодарности кивнул. Мария взяла ребёнка и ушла наверх. На кухне остались Григорий, который уже прилёг на руку спать, Люда, хлебавшая уху и Боров с Петром.

В этот момент в дом входит Грачёв, шагая в походных ботинках. Он настойчиво с каждым шагом бил по полу. Плечистый в тёмно-зелёной куртке вошёл гость на кухню на звуки звучания столовых предметов и пьяного говора.

- Что за праздник? – строго сказал Грачёв, когда с плеча снял сумку с одеждой и документами.

- Как ты можешь, сухарь! Разве это праздник? Или для тебя праздник смерть Виктора? – Шипя заговорила Люда. – Конечно, я знаю теперь, всё знаю, как Виктор встал между тобой и ею.

Грачёв был ошарашен смертью Виктора и несколько не испытывал чувства радости о котором сейчас говорила Люда. Собственно говоря, он и вовсе не чувствовал всего того угнетения, которое было на его душе до отъезда.

- Ты что несёшь, пьяная? – фыркнул Грачёв. Он схватил её и уволок в комнату, а сам вернулся на кухню. Присев, как ни в чём не бывало, он взял кусок хлеба и стал катать шарики из него. Пожалуй, на лице его была хоть какая-то капля сожаления об усопшем. Он отказался выпить и познакомился с тем, кто предлагал.