Прощай друг!

Стонал духовой оркестр. Молча шагали люди по плачущей от дождя мостовой. Впереди – твердая колонна членов комсомольского отряда и работников милиции. Медленно плывет гроб, обитый алым бархатом. Капельки дождя падают на выпуклый лоб Женьки.

В голове Андрея стучит одна упругая строчка: «Чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие громкие дела». Непонятно почему, но именно эта строчка сдерживала Андрея. Иначе бы он закричал от горя и боли. Он бы не удержался от слез, глядя на окаменевшее лицо худенького мужчины – отца Женьки, на безумные, красные от слез глаза Нинуси, на впервые неряшливо одетого Борьку Чудного.

Люди молча смотрели с тротуаров на процессию и молча вставали в многотысячную колонну. Высокий старик с белой лохматой бородой снял шапку и, перекрестившись, поклонился гробу.

«Кто знал, что все произойдет так, – горько думал Андрей. – И какой же я был слепец. Поверил, что Женька, кристальной чистоты человек, предал нас… Женька, Женька, зачем ты сделал так – в одиночку? Не доверил нам своей тайны и погиб…»

Шествие повернуло направо. «Улица Е. Бертгольца» – свежей краской было выведено на табличках домов. Улицу переименовали всего два дня назад. Здесь, на этой улице, он был убит.

В мире светило солнце и хмурились тучи. В мире боролись и борются добро и зло. В мире происходят трагедии. Со временем их будет меньше и меньше. Исчезнут когда‑нибудь преступления. А пока они есть, их столкновения с Человеком всегда будут рождать героизм.

Люди понимают…

Примерно через полмесяца после просмотра фильма о Бергизове Нинусе позвонил заведующий сапожной мастерской:

– Беда мне с вашим подопечным. Все просит: «Не увольняйте». А что с ним делать? Вчера взял аванс пятьдесят рублей. Уговаривал, просил. Сегодня на работу не вышел. Пьянствует где‑нибудь или в милиции отдыхает. Надоело возиться с ним.

– Товарищ заведующий, я прошу вас самый последний раз не делать выводов до выяснения, – просила Нинуся. – Может быть, заболел человек. Я все узнаю и позвоню вам.

– Ладно, – вздохнул заведующий. – Если только последний раз. А может, сбежал он от следствия? Ведь вы мне говорили, что Бергизов сам был в милиции и рассказал о всех своих темных делишках.

– Нет, нет, что вы! Этого быть не может!

«А вдруг он и правда испугался ответственности за прошлое и скрылся? – вздохнула Нинуся, вешая трубку. – Тогда… Тогда ему уже никогда не подняться… Дура я, дура, что взялась за такое дело. Надо было давно отказаться».

У Нинуси вдруг появилась злость. Она тут же решила сходить в общежитие, где теперь жил Бергизов. Прохожие с интересом поглядывали на маленькую девушку с нахмуренным лицом и со сжатыми кулачками.

Нинуся твердо постучала в дверь. Открыл сам Хамза. У него было какое‑то необычно вялое лицо, красные усталые глаза. Его вид сдержал сердитые слова девушки, и она спросила спокойно:

– Что с тобой, Хамза? Почему ты не был на работе? Зачем взял аванс?

И Бергизов обо всем рассказал Нинусе.

Хамза с трудом выпросил аванс. Он клянчил до тех пор, пока заведующий не подписал заявление.

Ласты, ружье и маску Бергизов видел в спортивном магазине около рынка. Ему так хотелось побыстрее попасть в магазин, что он не удержался и остановил проходившее такси.

Сравнительно быстро Хамза выбрал ружье, маску. А вот какого размера взять ласты? Он перебрал их множество. И все же не знал, на каких остановиться.

– Померяйте, – предложила продавец, видя его нерешительность…

– Это не мне. Брату в подарок. Ему лет десять – двенадцать.

– Как же это – брату, а не знаете, сколько лет?

Тогда Хамза решительно взял голубые ласты.

Адрес Роговой, у которой он в трамвае вытащил деньги, Хамза заранее выведал у Нинуси.

Добираться пришлось трамваем. На площадке стояло много людей. Хамза по привычке протолкался в самую гущу. И почти сразу же почувствовал локтем толстый кошелек в кармане пиджака мужчины, который, увлекшись журналом, не замечал ничего вокруг. Хамза отодвинулся и покосился вправо. Там просилась в его карман еще более легкая добыча: женщина держала на согнутой руке продуктовую сумку. Поверх зеленого пучка петрушки красовался толстенький кошелек.

«Разложат везде свои кошельки», – пробормотал недовольно Хамза и пошел подальше от соблазна.

До самого дома Роговых его не покидало хорошее настроение. Однако стоило только приблизиться к калитке, как у Хамзы вспотел лоб. Он отступил на противоположную сторону улицы и начал наблюдать за двором. Через решетчатый забор увидел женщину и узнал ее. К женщине из дома выбежал мальчишка. «Коля», – догадался Бергизов, вспоминая кинопленку. Коля помог матери натянуть веревку от стены дома до громадной яблони, согнувшей свои ветки под тяжестью ярко‑красных плодов, и снова убежал в дом.

Бергизов еще с час ходил по улице, пока, наконец, решился войти.

– Здравствуйте, – удивленно осматривая пришельца и выглядывающие у него из‑под мышки голубые ласты и ружье, ответила Рогова.

– Я вот к вам пришел, – хрипло выдавил Хамза.

– Проходите в комнату, – не спрашивая зачем, приветливо пригласила хозяйка.

Хамза поплелся за ней. В комнате было как‑то особенно чисто. Эта чистота струилась не только от белых накрахмаленных занавесок, но и от стен, и от настольной облупленной лампы, и от простеньких стеклянных вазочек, стоящих на комоде.

Колька лишь скользнул взглядом по лицу гостя и жадно уставился на ласты и ружье. Его светлые, такие же, как у матери, глаза широко открылись, загорелись.

Хамзе хотелось без объяснений сунуть все это Кольке и уйти. Пусть разбираются и думают, что хотят. Но он поборол в себе слабость. Рогова вопросительно ждала.

– Дайте, пожалуйста, водички, – попросил Хамза.

Крупными глотками выпил воду и тогда бухнул свои покупки на белую скатерть:

– Я это Коле купил, но вы не беспокойтесь. Купил на ваши деньги. Это я украл у вас кошелек в трамвае… А потом узнал от комсомольцев, от тех, что к вам приходили… Они вам, конечно, ничего не сказали, что я украл. Я узнал от них, что вы хотели Коле купить это. И вот я купил… И кошелек ваш вот.

– Да как же это! – выдохнула Рогова. – Украл и сам признался, принес?

– Не надо нам, – неожиданно звонко выкрикнул Колька. – Не надо!

И тут Бергизова будто прорвало. Он начал сбивчиво, торопливо говорить, говорить… Он обращался то к Роговой, то к Кольке, уговаривая их принять покупку. Хамза говорил до тех пор, пока не устал.

– Без отца, что ли, ты воспитывался? – спросила Рогова.

– Без отца и без матери. В детдоме.

– Вот и мой без отца. Только у нас умер отец, – добавила со вздохом она и, понимая, что Бергизов сделал очень трудное для себя, почти невозможное, добавила беззлобно:

– А ты иди, парень, иди с богом. Оставь все, что купил. Ясно, не на ворованные взял…

Бергизов кончил рассказывать Нинусе и закурил двадцатую, наверное, папиросу.

– Молодец ты, Хамза, – сказала Нинуся, внимательно слушавшая его рассказ. – Смелый. – Она протянула Бергизову руку. – Счастливо тебе, Хамза… На работе все сам расскажи. Люди поймут.

Date: 2015-09-18; view: 257; Нарушение авторских прав