Отрывок из моего дневника об освобождении людей из немецких концентрационных лагерей

22 января 1945 года я получил от генерала Шелленберга задание освободить некоторое количество евреев из различных концентрационных лагерей в Германии и передать их в Констанце, на швейцарской границе, г-ну Мюзи, президенту еврейского союза. Генерал Шелленберг сказал мне, что он поддерживает связь с г-ном Мюзи с октября 1944 года, был с ним вместе у Гиммлера, чтобы получить от него разрешение на освобождение евреев. Гиммлер, по его словам, уже обещал ему освободить несколько еврейских семей. Но несмотря на разрешение Гиммлера, оказалось невозможным разыскать эти семьи, поэтому Шелленберг поручил мне, используя мои личные связи, любой ценой добиться освобождения лиц, о которых шла речь. Сначала я связался с группенфюрером Мюллером, шефом тайной государственной полиции, и попросил его разрешить мне самому заняться поисками еврейских семей. Мюллер отклонил мою просьбу на том основании, что я не являюсь сотрудником гестапо и поэтому не имею права быть посвященным во внутренние дела этой организации. В конце концов он сообщил мне, кто из его сотрудников занимается такими делами, и разрешил мне только связаться с ними в личном порядке. Хотя эти сотрудники сообщили мне ложные сведения о разыскиваемых лицах, указав, что они не обнаружены, мне удалось через центральное управление лагерей, при помощи д-ра Берндорфа, обнаружить местонахождение хотя бы части лиц, в частности, братьев Роттенбергов, семьи Бергер-Роттенбергов с детьми и нескольких французов. О местонахождении остальных мне должны были сообщить через несколько дней, так как некоторые лагеря, которым угрожало приближение противника, уже эвакуировались. Несмотря на повторные запросы и непрерывные поиски, мне так и не удалось что-либо узнать о местопребывании остальных лиц.

Примерно в то же время генерал Шелленберг сообщил мне, что он вместе с д-ром Мюзи, который со своей стороны поддерживает связи с исполнительным комитетом Союза раввинов Соединенных Штатов Америки, представленным в Швейцарии г-ном д-ром Исааком Штернбухом, составил план, согласно которому предполагается освободить всех евреев, находящихся в немецких концентрационных лагерях, и переправить их железнодорожным транспортом в Швейцарию. Г-н Штернбух, сказал он, достиг договоренности с еврейской организацией в Америке относительно того, что после короткого пребывания в Швейцарии евреи, прибывшие из концлагерей Германии, будут перевезены в Америку. Этот план был в присутствии д-ра Мюзи обсужден с Гиммлером, который, как утверждал Шелленберг, дал свое согласие. Цель этой акции заключалась в том, чтобы вызвать в международной прессе благоприятные отклики, которые впоследствии позволили бы создать более здоровую атмосферу вокруг Германии. С одной стороны, для безопасности операции, а с другой, чтобы узнать, насколько значительна была еврейская организация, Гиммлер потребовал от организации раввинов сумму в пять миллионов швейцарских франков, которая до окончания акции должна была находиться у д-ра Мюзи. Впоследствии планировалось перевести эту сумму Международному Красному Кресту, чтобы тот имел возможность помочь терпящему лишения немецкому населению.

Следовало как можно быстрее начать отправку первого транспорта. Поэтому я снова срочно связался с шефом тайной полиции, группенфюрером Мюллером и надлежащими инстанциями полиции безопасности, а также с начальником лагеря Терезиенштадт. Мне удалось, вопреки бесчисленным препятствиям, чинимым мне со стороны этих инстанций, преодолев трудности, вызванные тяжелым положением транспорта (ежедневные бомбардировки), добиться того, что 5 февраля 1945 года из Терезиенштадта в Констанц был отправлен первый специальный поезд, составленный из семнадцати вагонов, в которых находилось 1200 евреев. Из Констанца поезд мог идти в Кройцлинген. Следует заметить, что предоставления специального поезда и включения его в график движения удалось добиться лишь в результате личных переговоров и личной инициативы, не получая поддержки ни от одной имперской инстанции, которые противились всеми мыслимыми средствами не только освобождению, но и перевозке евреев.

Чтобы упрямство лагерного начальства не поставило под угрозу успех моего предприятия, я сам отправился в Терезиенштадт. Здесь при формировании колонны отъезжающих создалась ситуация, необычная для человека, не посвященного во внутреннюю жизнь лагеря. Когда в лагере было объявлено, что в Швейцарию должно быть отправлено 1200 евреев, и желающим предложили записываться, в ответ заключенные, вопреки предположениям, не бросились, обгоняя друг друга, называть свои фамилии. После длительных колебаний записалось лишь несколько сотен человек. Поскольку, с одной стороны, я не мог объяснить себе столь своеобразного поведения узников, а с другой, обязан был набрать именно 1200 человек, я осведомился о причинах этого более чем сомнительного явления. В конце концов выяснилось, что все они были твердо убеждены в том, что их хотят отправить в Освенцим, где им грозила гибель. Даже когда поезд уже был в пути, среди пассажиров нашлось немало пожилых людей, которые никак не могли поверить, что они на пути к свободе. Лишь позднее, когда поезд взял направление на Судеты, и мне удалось завоевать доверие участников нашего путешествия своим участливым к ним отношением, оцепенение, сковавшее их, постепенно проходило, и, наконец, люди, словно освободившись от зловещего кошмара, стали чувствовать себя непринужденно и повеселели.

Эта первая перевозка, очень хорошо организованная, проходила так успешно, что швейцарские власти, принимавшие 1200 пассажиров в Кройцлингене, выразили свою признательность. Пассажиры находились в прекрасном состоянии, все, за исключением нескольких стариков, добрались до цели живыми и здоровыми. Продовольствия, которое я вез с собой, было так много, что им можно было бы кормить всех пассажиров еще два дня.

Второй транспорт в количестве 1800 человек из лагеря Берген-Бельзен, подготовленный на основе списков, представленных мне сыном председателя еврейского союза Мюзи, нельзя было отправить, так как обергруппенфюрер Кальтенбруннер отдал штандартенфюреру Бехеру приказ организовать через своего связника Сали Мейера газетную кампанию в Швейцарии с целью дискредитировать операцию Мюзи. Поэтому сразу же после прибытия первого поезда с заключенными в Швейцарию в швейцарских газетах появились сообщения, в которых, в частности, говорилось, что в обмен на освобождение евреев немцы намереваются получить право убежища для двухсот крупных нацистов. Такого рода сообщения были срочно доставлены Кальтенбруннеру, который, воспользовавшись правом делать личные доклады Гитлеру, передал их ему, и таким образом добился приказа об отмене операции. Гитлер тут же отдал распоряжение немедленно прекратить операцию и запретил впредь освобождать евреев. Так рухнула операция, построенная на солидной и респектабельной основе, свободная от каких-либо спекулятивных намерений, тогда как через Сали Мейера, действовавшего вкупе с Бехером, продолжали поступать небольшие группы освобожденных, свобода которых была куплена в результате грязной сделки. Известно, что Бехер за перевозку этих заключенных требовал вознаграждения — за каждого пассажира он получил, как было объявлено, по 1200 швейцарских франков. Все эти темные махинации совершались с согласия Кальтенбруннера.

Попытки генерала Шелленберга возобновить операцию Мюзи потерпели неудачу, натолкнувшись на категорический отказ Кальтенбруннера, который просто сослался на то, что Гитлер запретил освобождать евреев.

Точно такой же отказ встретила и просьба президента еврейского союза Мюзи об освобождении заключенных в концлагере Равенсбрюк француженок, полек и женщин других национальностей, с которой он неоднократно обращался, начиная с конца 1944 года. Мюзи в особенности указывал на то, что освобождение этих женщин произведет крайне выгодное впечатление, которое со временем принесет Германии только пользу. Генерал Шелленберг, придерживавшийся той же точки зрения, что и д-р Мюзи, сделал все возможное, чтобы добиться освобождения женщин. Когда это не удалось, попытался освободить хотя бы часть женщин, список которых он составил. Но и это предложение встретило полное непонимание.

Впоследствии, несмотря на строгое запрещение освобождать заключенных концлагерей, в результате ловких маневров генерала Шелленберга было освобождено большое количество евреев, в том числе семьи Доннебаум, Розенберг, Штаргарт, Цильзер, а также д-р Штяссны и Елена Штайн. Переправить этих людей в Констанц я уже не имел возможности из-за хода военных действий в Центральной Германии, так как связь между Берлином и Терезиенштадтом была прервана. Поэтому лагерному начальству в Терезиенштадте по радио было передано распоряжение немедленно переправить упомянутых лиц в Констанц на швейцарскую границу. Во время поисков членов названных семей Мюзи-младшему удалось вместе со мной тщательно осмотреть лагерь Терезиенштадт и лично побеседовать с некоторыми из указанных заключенных. Интересно отметить, что перед посещением лагеря один из его сотрудников, гауптштурмфюрер Моэс заявил, что семьи, о которых идет речь, все на месте.

В то же время штурмбанфюрер Гюнтер, начальник лагеря, на повторный вопрос Мюзи-младшего ответил, что семьи Цильзер вообще не было среди заключенных Терезиенштадта, что семья Бергер-Роттенбергов в начале 1945 года была переведена в Освенцим, а мужчины из семьи Доннебаумов переведены в лагерь, местоположение которого неизвестно. Противоречивость заявлении сотрудника лагеря и его начальника вызвана тем, что как раз те семьи и лица, которых якобы в лагере не было, в январе 1945 года поступили из Освенцима и были свидетелями событий, о которых общественность не должна была знать. Так как Кальтенбруннер дал строжайший приказ, запрещающий освобождать указанных лиц, начальник лагеря просто-напросто придумал отговорку, сказав, что их нет в лагере.

По мере приближения восточного и западного фронтов к территории Германии, началась эвакуация лагерей, расположенных в прифронтовой полосе. Их узников пешими колоннами перегоняли в тыловые лагеря. Эта мера была совершенно бессмысленной, так как, с одной стороны, положение с транспортом и продовольствием ухудшалось с каждым часом, в результате чего невозможно было вообще обеспечить питанием эти массы людей, а с другой стороны, сотни заключенных, находившиеся в крайне тяжелом физическом состоянии, ежедневно гибли во время переходов.

Результатом обстоятельной беседы между д-ром Мюзи и генералом Шелленбергом явился приказ Гиммлера о передаче лагерей со всеми заключенными войскам союзников. Мюзи, находившийся в это время в Берлине сообщил об этом американской миссии в Швейцарии, сотрудники которой уведомили об этом Вашингтон. Через несколько дней пришел ответ из Вашингтона, в котором союзниками высказывалось согласие с этим предложением, а также сообщалось, что генералу Эйзенхауэру сообщено об этом, что же касается русских, то в данный момент не может быть дано каких-либо гарантий. Мюзи-младший, 9 апреля 1945 года выехавший из Констанца в Бухенвальд, чтобы встретиться со мной в Веймаре по поводу поисков некоторых заключенных, получил от своего отца поручение сообщить ответ союзников относительно прекращения эвакуации лагерей непосредственно в Берлин. Вследствие близости фронта и сильных воздушных налетов встреча с г-ном Мюзи-младшим в назначенный срок не состоялась. Чтобы не терять времени, г-н Мюзи один отправился в концлагерь Бухенвальд, расположенный вблизи Веймара. Прибыв в Бухенвальд, он встретил там сильную нервозность и сразу же заметил признаки начавшейся эвакуации. Несмотря на это, он связался с адъютантом начальника лагеря, попросив его сообщить интересующие его сведения о разыскиваемых заключенных. Адъютант заявил, что в данный момент он не может ничего сообщить, да и вообще он собирается эвакуировать лагерь согласно приказу Гиммлера. В лагере, по словам Мюзи-младшего, царила такая неразбериха, что было бессмысленно оставаться там дольше.

Его так напугало нарушение немцами договоренности с союзниками, что он срочно отправился в Берлин, ибо иначе было невозможно связаться со столицей. Следует еще заметить, что Мюзи ужаснуло обращение с заключенными, из которых в его присутствии формировали маршевые колонны. Он рассказал, как узников палками били по головам, сгоняя в колонны. Было страшно смотреть, как людей с печатью смерти на лице выгоняли на шоссе.

Прибыв в Берлин, г-н Мюзи сообщил мне обо всем, что увидел в Бухенвальде, и попросил о встрече с генералом Шелленбергом, которая представлялась ему совершенно необходимой. Через несколько часов Мюзи в моем присутствии рассказал генералу Шелленбергу о событиях в Бухенвальде. Генерал Шелленберг, вначале не осознавший то, что ему пришлось услышать, сразу же связался с личным референтом Гиммлера и сообщил ему обо всем, что рассказал Мюзи, попросив выяснить этот вопрос с Гиммлером и сообщить ему как можно скорее ответ. Как выяснилось на следующий день, приказ Гиммлера был превратно истолкован Кальтенбруннером, который во время личного доклада убедил Гитлера в том, что необходимо обязательно эвакуировать концлагери, которым угрожает приближение противника, чтобы держать заключенных в лагерях Центральной Германии как ценный залог для дальнейших переговоров с союзниками.

Здесь необходимо подчеркнуть, что к тому времени положение во внутренних районах Германии настолько обострилось, что все ощутимее становились признаки дезорганизации, и в результате плохой связи приказы и распоряжения иногда невозможно было выполнить. Разумеется, Кальтенбруннер использовал эту ситуацию для осуществления своих планов.

Надеясь в последнюю минуту хоть что-нибудь сделать для заключенных других лагерей, положение которых из-за чрезмерного скопления заключенных становилось все более катастрофическим, Мюзи-младший остался в Берлине, в то время как генерал Шелленберг пытался, по крайней мере, переправить часть узников южногерманских лагерей в Швейцарию. К сожалению, это было невозможно, так как в результате стремительного русского наступления уже 16 апреля 1945 года сообщение Берлина с Южной Германией было прервано, так что Мюзи теперь даже не мог вернуться на своем автомобиле в Швейцарию. Даже попытка уведомить из Берлина д-ра Штернбуха оказалась безуспешной.

(Имя автора этих записок не удалось установить. Аналогичный эпизод упоминается в книге «История Йоэля Бранда», вышедшей в издательстве Кипенхойер и Витч).

«… Летом 1943 года меня в Терапии (Турция) посетил г-н Шелленберг. Поскольку я считал, что он пользуется доверенностью Гиммлера, то использовал это обстоятельство, чтобы обсудить с ним общее положение рейха, уже тогда вызывавшее большие опасения. Прежде всего я попытался выяснить, склонен ли его шеф Гиммлер к тому, чтобы, используя свое влияние на Гитлера, изменить германскую политику в Европе коренным образом, в особенности в оккупированных областях России. Во время беседы у меня сложилось впечатление, что впервые передо мной сидел человек, занимающий пост начальника иностранной разведки, один из высокопоставленных чиновников СС, который смотрел на роковой вопрос об окончании войны без предвзятости, объективно. Со стороны г-на Шелленберга не встречали возражений мои высказывания, смысл которых заключался в необходимости подумать о переговорах с Западом относительно изменения политики „безоговорочной капитуляции“, возможных лишь при условии, что с нашей стороны будут выполнены определенные обязательства, прежде всего касающиеся радикального изменения политики в отношении христианских церквей, расового законодательства и методов управления оккупированными восточными областями, не имеющих ничего общего с принципами цивилизованного общества. Любой другой чиновник его ранга воспринял бы мои слова как „предательское пораженчество“. Поэтому я пришел к убеждению, что Шелленберг хорошо представляет себе катастрофу, грозящую Германии и всей Европе, и попытается по мере своих возможностей способствовать изменению нашей политики».

Гармиш, 6 июня 1948 г.

Подпись — Франц фон Папен.

***

17 апреля 1947 года

Уважаемый г-н Тревор-Ропер!

От одного своего английского друга я получил Вашу книгу «Последние дни Гитлера», которую я прочел с большим интересом. Я надеюсь, что Вы позволите мне высказать свое мнение относительно некоторых мест в Вашей книге.

Портрет Гиммлера, нарисованный Вами, очень интересен, и я во многом согласен с Вами. На стр. 22 Вы пишете, что «Гиммлер был неспособен мыслить». Я не думаю, что это верное замечание. Я четыре раза встречался с ним, беседуя по два часа, и не считаю, что он был таким ничтожным, каким Вы его изображаете. Напротив, я не раз говорил, что он мог бы достичь многого, если бы его способности были направлены на совершение добрых, а не злых и ужасных дел, — чего он, разумеется, сделать не мог. Я не знаю, видели ли Вы его когда-нибудь, но знаю, что мое мнение разделяет такой человек как епископ Бергграв из Осло, который, как Вам, видимо, известно, не имеет ни малейших поводов, чтобы ломать копья из-за Гиммлера.

Другой человек, относительно которого Вы также придерживаетесь невысокого мнения, Канарис. На стр. 27 Вы характеризуете его как «сомнительного политического интригана». На стр. 37 Вы в то же время говорите, что он «занимал среди заговорщиков выдающееся место», что доказательства его вины были неполными, и что он был казнен за участие в заговоре против Гитлера. По моему мнению, страницы 27 и 37 противоречат друг другу.

Я никогда не встречался с Канарисом и поэтому не могу составить о нем своего личного мнения. Однако я слышал от друзей в шведской миссии в Берлине, что Канарис был исключительно способным человеком, которому удалось одновременно сохранить свои позиции в абвере и сотрудничать с заговорщиками.

Вас не должно приводить в замешательство то, что я упоминаю в этом письме и имя Шелленберга. На стр. 82 Вы пишете, что «нецелесообразно цитировать тщательно составленную автобиографию Шелленберга», как это сделал я в своей книге. Мне все же кажется, что Вы совершаете в своей книге именно такую «ошибку», цитируя неоднократно Шелленберга на стр. 93 — 97. В примечании на стр. 146 Вы, кажется, больше доверяете его версии, чем моей. Я не думаю, что мне изменяет память, когда говорю, что Шелленберг 23 апреля во второй половине дня в саду шведского консульства во Фленсбурге сообщил мне, что Гиммлер просит о дальнейшей встрече со мной, так как он после телефонного разговора с Шелленбергом, состоявшегося в тот же день, намеревается капитулировать на Западном фронте. Я согласен с Вами, что Шелленберг до известной степени вел себя наивно и что его восхищение Гиммлером остается непонятным. Но сравнивать его по его интеллигентности и другим чертам с Риббентропом я считаю ошибкой. Пусть он был оппортунистом, здесь я с Вами полностью согласен, но то, что он уже в начале 1942 года начал оказывать содействие шведским кругам и другим странам в освобождении заключенных и военнопленных из концлагерей Германии, подтверждает, по моему мнению, то, что если он и был оппортунистом, то достаточно разумным, чтобы уже тогда понять, что Германия проиграет войну. Я не думаю, что это свидетельствует о том, что он был «простофилей» (см. стр. 255).

На стр. 247 Вы говорите, что Дениц «снял нацистов с занимаемых ими постов». Шелленберг, который, разумеется, был нацистом, именно в этот период получил подписанные Деницем чрезвычайные полномочия на ведение в качестве «специального посланника» переговоров о сдаче немецких войск в Норвегии, Я сам видел этот документ, кроме того, Шелленберг пользовался моим телефоном в Стокгольме для неоднократных переговоров с Гиммлером, который тогда находился в Галене и Фленсбурге. По моему мнению, Шелленберг был прав, говоря, что Гиммлер — единственный человек в Германии, который может отдать приказ о капитуляции войск СС в Дании и особенно в Норвегии. В начале мая 1945 года все немецкие войска в Норвегии полностью сохраняли боеспособность. Регулярные войска не особенно настаивали на продолжении борьбы, но части СС были настроены по-иному.

Я знаю, что это утверждение верно и его подтвердили многие норвежцы из числа участников Сопротивления. Они говорили мне, что бои в Норвегии могли бы продлиться еще несколько месяцев, если бы Гиммлер не отдал приказа о капитуляции, и что это решение спасло жизнь многим норвежцам. Я упоминаю об этом, потому что надеюсь, что теперь Вы сможете лучше понять мотивы Шелленберга и мой план относительно Норвегии и, по возможности, Дании.

Вы должны дать себе также отчет в том, что именно благодаря Шелленбергу шведский Красный Крест смог спасти из концлагерей около 20 тысяч пленных, которые в противном случае наверняка погибли бы. Со слов многих пленных установлено, что после моего разговора с Гиммлером приказ о ликвидации всех заключенных концлагерей был отменен. Английский обвинитель на Равенсбрюкском процессе сообщил мне, что в результате одной из таких бесед была приостановлена работа газовых камер. Я считаю это заслугой Шелленберга, так как мое влияние на Гиммлера было далеко не таким сильным. Я не думаю, что глупый или совершенно наивный человек, простофиля, смог бы добиться таких результатов.

В заключение я хотел бы сказать еще несколько слов относительно Ваших замечаний о моей книге (стр. 267). Во-первых, моя книга называется не «Занавес поднимается», как пишете Вы неоднократно в своей книге. Английское издание моей книги носит название «Падение занавеса», а американское «Занавес падает». Первоначальное, шведское издание носит название «Конец» и имеет подзаголовок «Мои переговоры весной 1945 года в Германии во имя человеколюбия и их политические последствия». Я никогда не считал, что книга должна содержать какие-либо официальные документы. Вы считаете, что ценность моей книги в общем крайне невелика, и что я был всего-навсего поверхностным наблюдателем событий, происходивших в Германии в последние месяцы существования германского рейха. Думаю, что Вы поймете меня, если я не соглашусь на 100% с Вашим мнением. Я не знаю другого наблюдателя той эпохи, не немца по национальности, который бы больше знал о том, что происходило в Германии в марте и апреле 1945 года. Вы должны также учесть, что в Вашем распоряжении, когда Вы писали свою книгу, находились все документы Нюрнбергского процесса и материалы допросов бывших нацистских деятелей. Поэтому вполне понятно, что Ваша книга с точки зрения историка представляет большую ценность, чем моя. Тем не менее мне доставляет большое удовольствие иметь возможность констатировать, что я, пока прошлое еще было живо в моей памяти, не допустил никаких грубых ошибок, излагая свои впечатления о днях, когда «упал занавес».

Надеюсь, что Вы не воспримете это письмо как ревнивую попытку писателя раскритиковать своего коллегу. Во-первых, я вовсе не писатель, а во-вторых, желаю Вам и Вашей интересной книге больших успехов.

Преданный Вам, (Подпись) Ф. Бернадотт

***

Оксфорд, 22 апреля 1947 г.

Крист Черч

Уважаемый граф Бернадотт!

Благодарю Вас за большое и интересное письмо от 17 апреля, которое я только что получил. Я попытаюсь ответить Вам на отдельные пункты.

Прежде всего прошу меня извинить за то, что я неточно привел название Вашей книги. Не могу понять, как я допустил такую ошибку, которой нет извинения. Во втором издании, которое сейчас находится в печати, эта ошибка будет исправлена. К сожалению, я находился за границей, когда мой издатель решил, что необходимо второе издание и вследствие быстроты, с которой он действует, это единственная поправка, которую я в состоянии сделать. Поэтому я рассчитываю на Ваше снисхождение к тому, что Ваши замечания будут учтены только в следующем, третьем издании, если выяснится необходимость в таком издании.

Во-вторых, я должен просить прощения за то, что применил выражение, которое, мне кажется, было неправильно понято. Называя Вас «в общем поверхностным наблюдателем», я, разумеется, не имел в виду при этом того, что Ваши наблюдения отличаются близорукостью, я всего лишь хотел сказать, что (как Вы сами говорите) у Вас не было такого преимущества, как возможность ознакомиться с имевшимися в то время документами и протоколами допросов. Я уверен, что Вы правы, когда говорите, что ни один иностранец не находился в более выгодном положении, чем Вы в конце войны, но мне кажется, что факты, о которых поведали Вы, были бы дополнены и объяснены документами, опубликованными в наши дни, в которых говорится о дипломатических интригах СС и хитроумных планах и манерах подчиненных Гиммлера. Тем не менее, это выражение, как Вам кажется, заключает в себе нечто большее, поэтому я постараюсь как можно скорее от него отказаться.

Тревор-Ропер

Крист Черч Оксфорд

Подлинная копия

Шелленберг

Удостоверяю:

Нюрнберг, 1 июня 1949 (подпись) Блессель

(подпись) Курт О. Минцель

Помощник адвоката подсудимого

***

Теперь о Гиммлере, Канарисе, Шелленберге [56].

Что касается Гиммлера, я действительно не думаю, что наши мнения настолько расходятся, как это кажется Вам. Я считаю, что он был весьма прилежным исполнителем, и я всегда старался подчеркнуть, что, с моей точки зрения, такое сочетание прилежности и политического (в отличие от административно-технической), и духовного безрассудства, слепоты, является отличительной чертой его характера (стр. 25).

То, что он был духовно слеп, явствует для меня из его экстравагантных воззрений. О политическом безрассудстве Гиммлера свидетельствуют его последние планы, которые являются для меня совершенно чуждыми в идеологическом отношении. Взять хотя бы его предложение о создании эсэсовского государства, которое он хотел сделать более приемлемым для Черчилля и Монтгомери, чем нацистский рейх. В письме, которое он пытался отправить Черчиллю 30 марта, он на самом деле предложил создать «из лучших идей национал-социализма и других идеологий новую идеологию». Но я, разумеется, не хочу отрицать того, что как исполнитель он был весьма прилежен, и согласен с Вами в том, что если бы он направил свою старательность на путь добра, а не зла, он мог бы стать очень способным и умелым человеком. Кроме того, если верить Шелленбергу, епископ Берграв в большом долгу перед Гиммлером. Шелленберг говорит, что ему удалось уговорить Гиммлера освободить епископа благодаря тому, что Гиммлер находился в плену абсурдной или метафизической философии, насколько мне помнится (у меня уже нет его документов). Но, я думаю, Вы знаете об этом.

Так же, как и Вы, я много раз встречался с Шелленбергом, поэтому боюсь, что не смогу придерживаться иной точки зрения, чем той, которая изложена в моей книге. Когда я говорю, что «нецелесообразно ссылаться на тщательно написанную автобиографию Шелленберга», я имею в виду при этом (что, как я надеялся, должно было явствовать из контекста), что Шелленберг, по моему мнению, не может быть использован как беспристрастный источник свидетельства, как, например, фон Шпеер, хотя, разумеется, его сообщения являются интересным документом, позволяющим глубже понять облик автора. Что касается сноски на стр. 146, то, если я верно припоминаю (к сожалению, сейчас я опять не располагаю документами), речь там идет о следующем.

Шелленберг уехал от Гиммлера, чтобы встретиться с Вами, прежде чем Гиммлер узнает о решающем совещании у Гитлера. Когда Гиммлер (через Фегеляйна) узнал о совещании, он решил вновь увидеться с Вами, но не связался непосредственно с Шелленбергом. Он переслал письмо через своего секретаря Брандта, поэтому Шелленберг узнал только от Брандта, что Гиммлер намерен провести с Вами решающие переговоры. Шелленберг не знал, чем было вызвано такое решение. (Рукописное примечание). Я очень подробно расспрашивал Шелленберга об этом обстоятельстве (факт, основанный не только на данных автобиографии) и достаточно уверен в том, что его поразили слова Гиммлера, сказанные Вам: «Великая жизнь фюрера близится к своему концу». Отсюда его (ошибочный) вывод, что Гиммлер принял меры, чтобы отравить Гитлера. Все это, разумеется, совпадает с Вашим утверждением о том, что Шелленберг заявил Вам 23 апреля в 3 часа утра, что Гиммлер хочет встретиться с Вами и готов подписать капитуляцию на Западе: ведь об этом он узнал от Брандта. Не согласуется с документами то место в Вашей книге, где говорится, что Шелленберг сказал не только это, но и то, что Гитлеру осталось жить считанные дни. Сличая все имеющиеся документы, я могу прийти к выводу, что это замечание не что иное, как ошибка памяти. Может быть, было бы лучше, если бы я обратился за разъяснениями к Вам, но мне не хотелось обременять Вас такими мелочами. Может быть, теперь Вы что-нибудь сообщите по этому поводу?

Что же касается ума Шелленберга, то мне и впрямь кажется, что он говорит сам за себя. Я признал (стр. 27), что тот «факт, что он уже в 1942 году начал подготавливать себе пути отхода, отличает его от более примитивных деятелей партии», а также что он спас множество людей, которые погибли бы в концлагерях. Но я не думаю, что этот факт является достаточным доказательством того, что Шелленберг проявил выдающиеся способности в области дипломатии; в этой области (а мой приговор касается только этой области) я действительно считаю, что он был совершенно беспомощен.

Когда я говорил, что Дениц уволил нацистов, я имел в виду только тех членов правительства, которые были членами нацистской партии. Шелленберг не входил в правительство, и разумеется, от Деница нельзя было ожидать, что он изгонит из рядов своей администрации всех, кто по стечению обстоятельств стал членом партии. Но, я думаю, поведение Деница свидетельствует о том, что он планировал распустить партию и СС. Его приказ об отставке, направленный Гиммлеру (который я привожу на стр. 246) не просто смещает Гиммлера с поста рейхсфюрера СС, а говорит: «Я считаю все занимаемые Вами посты упраздненными». Эти слова кажутся мне показательными. Если бы Дениц снял Гиммлера с поста рейхсфюрера, эта вакансия была бы открыта, но он предпочитает ни слова не говорить об этом и просто объявляет эту должность упраздненной.

Относительно сепаратной капитуляции в Норвегии и Дании я согласен с Вами полностью. Я не собирался высказывать критических замечаний по этому пункту.

Теперь о Канарисе. Здесь я признаю свою неправоту и уже предпринял шаги (которые, как я надеюсь, не будут слишком запоздалыми), чтобы исправить это место в переводах моей книги на иностранные языки. Речь шла вот о чем.

То, что я сказал о Канарисе, представляется мне совершенно правильным. Я очень хорошо знаком с его работой и его карьерой, так как имел исключительно благоприятную возможность, чтобы изучить их. Мне кажется, не подлежит никакому сомнению, что работа абвера была очень неудачной, и что Канариса гораздо больше интересовали личные интриги, чем руководство работой разведки. Я не вижу никакого противоречия между высказываниями на 27 и 37 страницах. Но я считаю, что допустил несправедливость по отношению к Канарису, низко оценив его организаторские способности, учитывая его слабое служебное рвение и халатность. Теперь я убежден, что Канариса не интересовала разведка. Его интересовала возможность позволять другим устраивать заговоры против нацистов. Подлинный Канарис был, пожалуй, личностью, напоминающей героев Пруста, слишком сложной (и скрытной), чтобы ее можно было успешно разгадать без особых усилий. Несомненно, он был стойким противником нацистов по своему мировоззрению и целям, но в его характере присутствовали черты восточного фатализма, мешавшие ему взять инициативу в свои руки, поэтому он предпочитал держаться от всего в стороне, от разведки, которой он должен был руководить, и от заговорщиков, которых он (с помощью разведки) охранял. В конце концов он потерпел фиаско на обоих фронтах. Неудачи разведки подрывали работу заговорщиков, так как Канарис мог держаться на своем посту только с помощью регулярных «чисток», только за счет вытеснения своих друзей, и, наконец, он сам за пять месяцев до покушения был вынужден выйти в отставку, а после покушения он был казнен, будучи виновен скорее в сочувствии заговорщикам, нежели в прямом участии в заговоре. Между прочим, факт его казни сейчас установлен. Его медленно душили проволочной петлей, затем вновь возвращали к жизни, снова допрашивали, после чего снова душили, в общей сложности шесть раз. Все это произошло 9 апреля 1945 года в концлагере Флоссенбург. Несмотря на то, что я считаю мои высказывания о нем в общих чертах правильными, я все же думаю, что они слишком суровы, поскольку носят характер приговора, а я не хотел бы выносить приговор никому из тех людей, кто честно бился над проблемой искоренения нацизма. Я сам, окажись в подобной ситуации, наверняка не знал бы, как поступить и часто спрашиваю себя, как должен действовать мужчина в подобных случаях, и не могу найти ответа.

Наконец (боюсь, что мое письмо чересчур пространно), я хотел бы сказать, что моя книга выходит за границей; в издательстве Боньерс в Стокгольме готовится шведское издание. Я не знаю, насколько далеко продвинулись публикация и перевод, но надеюсь, что еще есть время внести в текст некоторые исправления, которые я передам через своих лондонских издателей, отвечающих за все технические вопросы. Разумеется, я внесу и исправления, о которых говорил в письме.

Есть ли еще какие-нибудь изменения или оговорки, которые бы Вы хотели увидеть в книге? Я был бы счастлив учесть все Ваши замечания, пока еще есть время. В случае, если Вы предпочтете написать предисловие к книге, Вы могли бы оговорить в нем пункты, в которых наши мнения расходятся; я убежден, что мои издатели также согласятся на это. Итак, может быть, Вы сообщите мне свои пожелания по этому поводу?

Графу Фольке Бернадотту

Преданный Вам

X. Р. Тревор-Драгонгарден,

Стокгольм, 5. Ропер.

Это заверенная копия. Удостоверяю:

Нюрнберг, 1 июня 1948 г.

(подпись) Блессель

(подпись) Курт О. Минцель.

Помощник адвоката обвиняемого Шелленберга.

Заверение копии

18 июня 1948 г.

Мы, Ганс Нихтенхаузер и Альфред Оберлендер, настоящим заверяем, что являемся официальными переводчиками с немецкого и английского языков, и что вышеприведенный текст является подлинным и точным переводом документа Шелленберга под индексом № 72.

Ганс Нихтенхаузер

Альфред Оберлендер

ЕТО 20113

ЕТО 20192

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Граф Поль Бернадотт был убит в 1948 году в результате совершенного на него покушения в Палестине, где он находился тогда, как наблюдатель ООН. — Прим. ред.

[2]Указом от 27 сентября 1939 года было основано главное имперское управление безопасности. Однако это ведомство никогда не было официально признанным учреждением; оно было всего лишь внутренней административной организацией главы полиции безопасности и СД, в создании которой не принимало участия ни государство, ни партия. Полиция безопасности и СД не слились в единое целое, Главное управление полиции безопасности осталось ведомством министерства внутренних дел, руководящим государственной и уголовной полицией — ему подчинялись управление тайной государственной полиции, ответственное за гестапо, и имперское управление уголовной полиции, ответственное за крипо. СД оставалось партийным учреждением.

[3]Полковник Николаи во время первой мировой войны был шефом немецкой военной разведки. По его инициативе Людендорф согласился с планом проезда Ленина из Швейцарии в Россию в пломбированном вагоне. Имевшиеся в моем распоряжении документы позволили досконально изучить контакты, которые Николаи непрерывно поддерживал с Россией как при Ленине, так и при Сталине вплоть до подписания германо-советского договора о ненападении в 1939 году.

[4]присоединении. — Прим. перев.

[5]по-немецки «военная мощь». — Прим. перев.

[6]французская разведка. — Прим. перев.

[7]главное командование сухопутных войск. — Прим. перев.

[8]«Вольф» по-немецки — волк. — Прим. перев.

[9]французская разведка — Прим. перев.

[10]ОКВ — Ober Kommando der Wehrmacht — Главное командование вермахта. —Прим. ред.

[11]Эта фраза напечатана слово в слово так, как написано в рукописи Шелленберга. — Прим. издателя

[12]уменьшительное от Генрих. — Прим. перев.

[13]Доклады «Эгмонт» содержали сведения о внешнеполитических событиях и положении Германии. Масса материалов была собрана в доказательство того, что положение рейха исключительно серьезно и ни в коем случае не соответствует пропагандистским сообщениям в розовом тоне. Эти доклады посылались всем соответствующим учреждениям и были связаны для меня с немалыми трудностями, поскольку накликали на меня обвинения в «пораженчестве».

[14]Высший военный совет союзных сил на заседании 28 марта 1940 г. решил в любом случае блокировать поставки железной руды из Швеции в Германию и минировать воды у берегов Норвегии. Сообщение об этом решении Гитлер получил лишь через несколько дней после начала операции «Учения на Везере».

[15]Познань. — Прим. перев.

[16]При этом известную роль играла охрана румынских нефтяных месторождений. После нашего нападения на Норвегию мы узнали от своего парижского агента, сотрудничавшего с телефонисткой французского премьер-министра Поля Рено, о содержании уже упомянутой резолюции высшего совета союзных войск от 28 марта 1940 г., согласно которой предусматривалось прекращение поставок румынской нефти в Германию. Во время французской кампании оригинал документа попал в наши руки. Союзники решили сорвать добычу нефти при помощи диверсий на месторождениях. Гейдрих срочно приказал обеспечить охрану месторождений силами разведки, До последнего времени эта охрана была эффективной, но теперь Гитлер хотел предусмотрительно использовать для этого и военные силы.

[17]представителей гестапо и абвера. — Прим. перев.

[18]начальник охраны предприятия. — Прим. перев.

[19]охрана предприятия. — Прим. перев.

[20]имеется в виду компания «Шелл». — Прим. перев.

[21]Шелленберг был женат в 1940 году во второй раз. Брак с его первой женой был расторгнут. — Прим. издателя

[22]Познань. — Прим. перев.

[23]Польшу. — Прим. перев.

[24]из Прибалтики в Германию. — Прим. перев.

[25]«За заслуги». — Прим. перев.

[26]Афон. — Прим. перев.

[27]Гитлер опирался при этом на сообщения человека, «который прислушивался к живому развитию событий» — это был генерал фон Беттихер, тогда военный атташе при немецком посольстве в Вашингтоне. Он не только неверно оценивал общую ситуацию в США — и в политическом, и в военном, и в экономическом отношениях — он сообщил Гитлеру свою оценку производственных возможностей Америки, полностью не соответствующую действительности. Даже союз между США и Канадой, заключенный в 1940 году, он сумел представить в безобидных тонах. Гитлер, придававший огромное значение сообщениям Беттихера, возможно, потому, что они полностью совпадали с его собственной концепцией, уже не мог прислушаться к другому мнению. Ни Гейдриху, ни Канарису не удалось заставить Гитлера отказаться от односторонней информации Беттихера.

[28]В первом варианте своей рукописи Шелленберг говорит: «Камнем преткновения оставался следующий пункт — кому должны подчиниться спецчасти тактически и организационно в различных районах? — то есть на фронте и в тылу сухопутных войск».

[29]В первой редакции своей рукописи Шелленберг пишет: «Гейдрих дал понять, что хотел бы побеседовать с Вагнером наедине относительно приказа фюрера, о котором, наверняка, ему уже известно. Вагнер подтвердил, что знает о приказе, однако мне самому было неясно, о каком приказе фюрера идет речь. Я тут же вышел из комнаты».

[30]На Нюрнбергском процессе представитель обвинения вменил в вину Шеллеибергу тот факт, что он, по его утверждению, был единственным составителем текста соглашения между германским вермахтом и СС, которое дало «айнзацгруппам» разрешение сопровождать германскую армию в походе на Восток и уничтожать всех евреев, находившихся на оккупированных территориях Советского Союза. Шелленберг на это обвинение возразил следующее: «Оглядываясь на прошлое, я пришел к убеждению, что и Гейдрих, и Вагнер, а также командующие группами армий знали о задачах специальных частей, которые выходили далеко за рамки задач, перечисленных в тексте соглашения. Из материалов дела Олендорфа известно, что приказ [об „урегулировании“ еврейского вопроса. — Прим. издателя

[31]бывшей Польши. — Прим. перев.

[32]Хория Сима был вождем так называемой «железной гвардии» в Румынии. Гейдрих поддерживал его план свержения главы румынского государства маршала Антонеску. Я предостерегал Гейдриха от этого шага. План переворота быстро провалился. Хория Сима и сотни его приверженцев только после длительных переговоров между нами и Антонеску избежали наказания. По указу о помиловании, изданному Антонеску, их поместили сначала в немецкий концентрационный лагерь, а затем содержали в одной из школ для подготовки агентов. Гитлер, который с сентября 1940 года окончательно сделал ставку на Антонеску, был крайне возмущен самовольным вмешательством Гейдриха в путч «железной гвардии». Когда в 1942 году Хория Симе удалось бежать в Италию и там бесследно скрыться, Гитлер пришел в такое бешенство, что назвал СС «черной чумой», которую он еще выметет железной метлой, если они не исправятся. Риббентроп использовал этот промах Гиммлера и Гейдриха, чтобы доложить Гитлеру, что гестапо сообщило о побеге с опозданием на две недели. Все это время мы надеялись поймать Хория Симу.

[33]См. приложение.

[34]«первого среди равных». — Прим. перев.

[35]гласис — пологая насыпь в сторону противника перед земляным укреплением. — Прим. перев.

[36]партизанская война. — Прим. перев.

[37]лиц немецкой национальности, проживающих в Китае. — Прим. перев.

[38]тайное средневековое судилище. — Прим. перев.

[39]«Торч». — Прим. перев.

[40]Когда мы обсуждали с ним положение во Французской Северной Африке, то пришли к единодушному выводу, что деятельность германской комиссии по перемирию потерпела там полный крах — как в области политики и экономики, так и в области разведки. Мы условились начать в Берлине совместную операцию по обновлению руководства и состава комиссии. К сожалению, однако, Канарис в последний момент отступил, в результате чего я «застрял» на подходах к министерству иностранных дел.

[41]стажером. — Прим. перев.

[42]Примечание Шелленберга. Документы, т. 1, стр. 66.

[43]национал-социалистского режима. — Прим. перев.

[44]министерство иностранных дел Англии. — Прим. перев.

[45]Дальний. — Прим. перев.

[46]История с Цицероном еще долго заставляла меня размышлять над случившимся; при этом невольно напрашивалась мысль о том, что Цицерон на самом деле работал не в одиночку, а с помощниками. Я готов был предположить, что такую помощь оказывали турки, чтобы предупредить Германию и увести ее с рокового пути, ведущего к полной катастрофе. Политические интересы Турции в результате непосредственной передачи такой информации Германии не страдали, наоборот, турки достигали благодаря этому двойной цели: своевременно указывали немецкому правительству на безнадежность его положения и толкали его на заключение компромиссного мира с Западом; в то же время в случае неудачи такого компромисса, они как бы подготавливали Германию к мысли о необходимости перехода Турции в лагерь союзников (для защиты от Советов, в то время чрезмерно усилившихся).

[47]Когда я впоследствии возглавил военную разведку, то много внимания уделял структуре отдела военных атташе. Мне казалась совершенно бессмысленной практика, сложившаяся в ведомстве Канариса, когда за границу посылали военных атташе, не знавших ни страны, ни языка, которые из своего далека смотрели на разведку как на что-то не стоящее внимания. Планы, вынашиваемые мной относительно профессиональной подготовки сотрудников, распространялись и на военных атташе. Таким образом, создание контингента военных атташе иного «калибра» было только вопросом времени. С управлениями кадров всех трех родов войск вермахта был разработан соответствующий план, который особенно поддерживал генерал-полковник Йодль.

[48]Военное ведомство. — Прим. перев.

[49]Через своего сотрудника д-ра Лангбена я попробовал установить в Стокгольме контакты с Россией, чтобы обсудить вопрос о возможности сближения между Германией и Советским Союзом. Тем самым я хотел оказать давление на западных союзников, распространяя информацию о таких переговорах с помощью третьей стороны Но мои попытки не дали результатов, так как Сталин — явно недоверявший нам, чему способствовало неуклюжее вмешательство Риббентропа — резко изменил курс. Могло быть и так, что Сталин намеревался провести всего лишь тактический маневр, чтобы со своей стороны оказать давление на западных союзников.

[50]Об «Операции Гессе» в материалах Шелленберга нет никаких других сведений.

[51]Чехии. — Прим. перев.

[52]области. — Прим. перев.

[53]Интернационал моряков и портовых рабочих. — Прим. перев.

[54]большей части бывшей Польши. — Прим. перев.

[55]бывших Польше и Чехии. — Прим. перев.

[56]Настоящий текст является продолжением предыдущего письма Тревор-Ропера графу Бернадотту.

Date: 2015-09-18; view: 344; Нарушение авторских прав