В чреве Дракона

Несмотря на палящее солнце, стоявшее почти в зените, в Долине Дракона царили сумерки: она была заполнена темным облаком неуловимых очертаний, внутри которого ежесекундно возникали и тут же распадались на фрагменты тысячи мерцающих силуэтов, словно кто-то складывал и разрушал невероятно сложные мозаичные рисунки, забавляясь неведомой магией. В воздухе пахло грозой. Голубые молнии вспыхивали внутри облака, прорезая его ослепительными зигзагами…

У Люгера не было даже догадок на предмет того, как может выглядеть Небесный Дракон, но все-таки он ожидал увидеть нечто более определенное. Остановившись на зыбкой границе искаженного пространства, он в полной мере осознал свое ничтожество перед пугающей неизвестностью. Если верить Кравиусу, тот, кто владел Звездой Ада, мог обрести тут сверхчеловеческое могущество – но теперь надежды на это казались Люгеру необоснованными и попросту смехотворными. Болтовня безумца ничего не стоила, а Паук ничем не рисковал, посылая чужеземцев на верную гибель. Цепь интриг замкнулась, и уже готова последняя западня в конце бессмысленного пути. Недаром варвары избегали таинственного и запретного места, где им грозило в лучшем случае безумие…

Однако, как и прежде, у Стервятника не было выбора. Жизнь без Сегейлы означала бы для него тоскливое прозябание, омраченное тягостными воспоминаниями. А в старости, когда изменят силы и начнет тускнеть разум, к этому добавятся болезненные укоры совести и запоздалые сожаления. Ничего не скажешь, завидный удел!..

Стервятник посмотрел на Кравиуса, который стоял рядом. Его лицо сошло бы за отличную посмертную гипсовую маску, однако мелкая дрожь, сотрясавшая мертвеца, выдавала непонятную Люгеру внутреннюю борьбу. Дзург тоже был подвержен двум противоположным влияниям: притяжению и отталкиванию; стремлению выжить и влечению к смерти. И чем ближе к конечной цели, тем большей помехой становилась чужая мертвая плоть… А что заключал в себе Дракон: рождение? источник вечной жизни? преображение? власть? ключ к иному существованию или врата в иные миры?

Люгер видел в Кравиусе уже не врага, а всего лишь жертву Дзурга. Он знал, что не сумеет остановить его, как не остановили те четверо варваров, чья продырявленная кожа еще послужит одеждой, а кости – игрушками для детей племени и инструментами для Неприкасаемых.

Ответ на вопрос, кто победил, Люгер получит, когда преодолеет последнее препятствие внутри самого себя. Если верить Алфиосу, Звезда Ада предназначалась Дракону, но пока что была у Стервятника. И он не спешил с ней расставаться. Он тоже чувствовал неотвратимость грядущего изменения, и противоречивые желания раздирали его на части. Темная душа погружалась в хаос…

Между тем Кравиус шагнул вперед. Люгер увидел уродливый профиль человека, принесшего в мир столько зла еще при жизни, – но сейчас, возможно, на карту было поставлено нечто большее, чем существование или смерть одного негодяя. Профиль четко выделялся на фоне бездонного сине-зеленого неба, и туго натянувшаяся за минувшие дни кожа отбрасывала мертвенные блики…

Дзург тащил мертвеца, постепенно погружаясь в зыбкое нечто, именуемое в легендах Небесным Драконом, – средоточие силы, воплощение кошмара для многих поколений варваров, дремлющая до поры смерть… Стервятник смотрел вслед Дзургу, а потом уже не мог оторваться от гипнотизирующей игры света и тени внутри мерцающего облака. Эти объемные картины, возникавшие всего лишь на мгновение, манили и втягивали в себя. Люгер улавливал в них что-то смутно знакомое, будто забытое – но ускользающие образы рождали необъяснимую тоску и наполняли Слота трепетным ощущением непостижимой тайны.

В то же время он почувствовал жжение в груди и распахнул ворот. В рубиновых лучах талисмана руки и одежда казались залитыми кровью. Сияние Звезды усилилоось во много раз – вероятно, причиной тому была близость Дракона. Теперь талисман причинял нешуточную боль, однако боль послужила кнутом, который заставил Люгера двинуться с места.

Он пошел, ускоряя шаг, словно боялся, что Дзург опередит его. Он уже не думал об оружии, а также о том, понадобится ли ему лошадь.

Вскоре Люгер догнал тяжело ступавшего Кравиуса. В мутном зрачке мертвеца на миг блеснул огонек, и этого хватило, чтобы оживить застывшую маску. Пытаясь подавить страх в зародыше, Люгер тщетно убеждал себя, что он видел отражение Звезды, всего лишь отражение Звезды…

Он не был бы Стервятником, если бы в последний момент не пропустил

Дзурга вперед. Приходилось опасаться западни – и в таком случае у него по крайней мере останется призрачный шанс… Однако Дракон уже накрыл обоих, впустил, вобрал в себя, и скручивающиеся разноцветные струи переливались над ними, словно радужная арка нечеловеческого храма.

Слот смотрел по сторонам: пространство вокруг него подернулось рябью, будто он очутился на дне омута и над ним стремительно текла река. Потом он заметил, что искажаются расстояния, привычные очертания и пропорции собственного тела. То он видел носы своих сапог где-то под самым подбородком, то вдруг ноги вытягивались, делались длинными, как корабельные сосны, а голова, казалось, плыла над землей на высоте птичьего полета…

Кравиус-Дзург держался рядом и немного позади. Он оставлял за собой отравленный след: там, где он прошел, образовался темный коридор – какое-то твердеющее вещество чернело и съеживалось, отпадало порхающими лоскутами, точно гниющие листья.

Дыхание смерти… Стервятник ощутил его на себе. Оно навевало грезы. Слот погружался в неведомые глубины. В него вселились бесплотные существа. Он был ими всеми одновременно, и старина Люгер затерялся среди них – будто в комнате, где звучали сотни голосов, его голос оказался далеко не самым громким.

Он уже не понимал, что происходит снаружи, а что – внутри. Вроде бы ему открывались целые миры, бурлившие в котле творения, а затем вселенная замыкалась в тесноте его черепа, и тогда Стервятника охватывал ужас: каким-то невероятным образом он осознавал приближение собственного безумия…

Ему сделались доступны чужие воспоминания о событиях тысячелетней давности; он испытывал усиленные в сотни раз отчаяние и безысходность, от которых его охватывало оцепенение, а сердце превращалось в лед. Он слышал голоса и видел призраки тех, кто стал пылью много столетий назад; их боль и страдания, пронесенные сквозь годы, теперь терзали заново обретенную плоть. Как видно, прошлые времена были ничем не лучше нынешних – но вряд ли это могло послужить Стервятнику утешением…

Вместе с призраками погибших внутри Дракона (или хранимых Драконом – Люгер еще не знал этого) он блуждал по бесконечным туннелям; сквозь вуали, сотканные из трепетного света, проступала изнанка утраченной истории: иные эпохи, незнакомые города, давно стертые с лица земли, – но что хуже всего, до сих пор была сильна магия древних похитителей душ. Люгер стал их пленником.

Его человеческая сущность постепенно растворялась, пока не исчезла совсем. Тело воспринималось как обременительный груз, препятствующий окончательному слиянию с роящимся сонмом теней. Однако, кроме того, Люгер оставался крепко связан с амулетом, и уже не было сомнений: Звезда ЖИЛА в его груди и пила его кровь.

Какая-то часть сознания сохранилась в неприкосновенности, словно кристалл, преломляющий грезы, но не подверженный их влиянию. Благодаря этому Слот прикоснулся к тайнам, к которым не прикасался еще ни один человек, выживший после Катастрофы: памяти о гибели целого мира, создании ковчега из материи звезд, тысячелетнем движении в безжизненной пустоте, ужасающе длинном и ужасающе бесцельном существовании, о многих поколениях, принесенных в жертву будущему. Но невозможно ублажить беспощадное время…

Древний талисман оказался чем-то вроде печати. И когда эта печать была снята, Люгеру открылось знание. Он был неспособен постичь и принять его во всей полноте – оно звучало, как эхо непреодолимого проклятия, – но он соединился с призраками, населявшими ковчег, а они, тщетно обладавшие неуязвимостью, могли привести в действие легендарное оружие и дать Стервятнику власть над Драконом.

Однако прежде Люгер должен был РАЗБУДИТЬ его…

У него возникали странные мысли. Он и сам не понимал, откуда они берутся. Например, он вспомнил угрозы Странника и подумал о том, что ему позволили зайти так далеко с той же целью, с какой запускают в осажденный город больное чумой животное. Он совершит убийство, которое для него станет и самоубийством: уничтожит Дракона и «освободит» призраков. Но все это могло быть только отражением его собственного, чудовищно искаженного и гипертрофированного влечения к смерти. Он избежал этой ловушки. Ему достаточно было действовать, выполняя свое предназначение.

Конечно, раньше он много раз слышал мистическую болтовню о душах или призраках, связанных колдовством и обреченных на заточение в магических артефактах; для них все пути оказывались закрытыми: ни слияния с Богом, ни падения в ад, ни новой жизни, ни Чистилища. Но вообразить себе сознание многих существ, давно утративших плоть, сознание, тлеющее внутри звездного ковчега, – для Стервятника это было чересчур…

Призраки – то ли жертвы, то ли создатели Дракона – высосали из Люгера правду о цели его прихода, о Кравиусе-Дзурге и о древнем талисмане. В какой-то момент он понял, что смерть ему пока не грозит. Как и обещал аббат, Звезда хранила своего обладателя. С некоторых пор Слот ощущал себя неотъемлемой частью чего-то неизмеримо большего, почти вечного по человеческим меркам, не подверженного разъедающей ржавчине времени. Но и Дзург, смертельный враг, тоже находился в этой всепоглощающей обители потерянных душ. За долгие века она не выпустила наружу никого, кто мог бы пролить свет на ее тайну.

Постепенно Люгер освоился тут; ему даже начало казаться, что он может отличить действительность от иллюзий. Хотя самыми завораживающими теперь были именно «иллюзии» – не что иное, как воплощенная в зримых образах память тех, кто спустился в его мир с далеких звезд…

* * *

Если бы Стервятник чаще бывал в библиотеке своего поместья, чем в постелях любовниц, и уделял время изучению весьма редких книг и манускриптов (среди них попадались и уникальные экземпляры, на собирание которых его более благополучные предки не жалели средств и сил), он, возможно, обнаружил бы в одной из немногочисленных уцелевших в эпоху варварства старинных хроник упоминание о некоем ковчеге из огня и тумана, появившемся на земле три тысячелетия назад. Неизвестный летописец, черпавший сведения из разных источников, называл ковчег то могилой солнца, то арсеналом, то храмом грядущей веры, то Господней молнией.

По-видимому, такое многообразие толкований объяснялось навязчивыми идеями смельчаков, отважившихся проникнуть внутрь ковчега, – точнее, тех из них, которым удалось вернуться и сохранить рассудок. Но даже помешавшиеся бредили о том же. И все были обречены.

Безумным оказалось легче пережить остаток своих дней, потому что никому не удалось избежать кары за вторжение в «храм» – странной неизлечимой болезни, приводившей к выпадению волос, появлению на коже многочисленных язв, слепоте и мучительной смерти спустя несколько недель. В хрониках того периода еще не было ни слова о магии…

Во времена Катастрофы ковчег считался неуничтожимым древним оружием, а затем о нем забыли. Людям было не до него – они думали лишь о том, чтобы выжить. Как всегда, за деяния сильных расплачивались невинные. Цена оказалась непомерно высока. Многие поколения сменяли друг друга, ввергнутые в дикость, пока земля залечивала раны. Медленно, очень медленно вызревали семена возрождения и давали всходы – возможно, лишь для того, чтобы смерть собрала новый кровавый урожай. Именно тогда, в Темные века, и возникло таинство Превращений…

Если бы Люгер интересовался прошлым и тем, что он пренебрежительно называл «пищей для крыс», у него наверняка хватило бы сообразительности сопоставить сведения, касавшиеся огненного ковчега, с легендой о Небесном Драконе. Однако и это вряд ли навело бы порядок в его голове: существование внутри Дракона слишком отличалось от всего, к чему он привык, и даже от того, что прежде показалось бы ему кошмаром.

* * *

Слот утратил всякое представление о времени, проведенном в обители призраков. По ту сторону зыбкой, но непреодолимой границы, может быть, пролетело одно мгновение, а может быть, в далеких северных королевствах уже давно скончались все, кого он знал… Он не видел солнца и не замечал никаких признаков чередования дня и ночи. Почти всегда он был окружен голубоватым мерцанием, изредка прорезаемым молниями и разноцветными лучами. А сумеречные видения вообще уничтожали пропасти между столетиями. Эпохи наслаивались друг на друга, мелькали, словно бесчисленные карты оракула, перепутавшего былое с грядущим…

Постепенно Люгер обрел некоторую свободу – если в его положении можно было говорить о свободе. Он научился перемещаться внутри ковчега. Для этого почти не требовалось усилий – двигаясь, он будто скользил, не имея веса, по спиралям и петлям, в которых перетекала огненная «кровь» Дракона, погруженного в долгий летаргический сон. Еще это напоминало плавание под парусом в невидимой лодке или полет по воле ветра, неизменно дующего в спину…

Слот не испытывал потребности в пище и воде; само пространство, казалось, было наполнено жизненной силой. Эта сила пронизывала насквозь и дарила ощущение неземной легкости и свежести. Люгер забыл о боли; на месте раны остался едва заметный шрам. Его кожа тускло мерцала в полумраке. Порой он ощущал себя так, словно тело – всего лишь островок, одиноко торчащий в беспредельном океане сознания; Слот приобрел чрезвычайную чувствительность к тому, что происходило в этом прежде недоступном ему слое жизни.

Здесь были свои течения, бури, приливы и отливы. Каждой клеткой он улавливал благодатные или, наоборот, грозящие гибелью потоки все той же силы, проникавшей сквозь любые преграды. Ее неисчерпаемыми источниками являлись солнце, планеты, Глаз Дьявола, звезды; она извергалась из земных глубин, фонтанировала в Кзарне, в Земмуре и на острове Лигом. Но самый мощный поток исходил из неизвестного Стервятнику места, находившегося где-то далеко на востоке, в Океане Забвения или на его мифическом восточном берегу…

* * *

Однако все это не имело бы смысла и цели, если бы Люгеру не предстояла решающая схватка с Дзургом. Он был готов и к пробуждению Дракона.

Закончилось непонятное ему ожидание. Уповать на рассудок было бесполезно. Сколько Люгер ни пытался, у него не получалось выстроить хотя бы простейшую цепочку событий. Внутри Дракона нарушалась связь причин и следствий.

Люгер не осознавал намерений призраков и их влияния на него.

Соединение с ними внушало обманчивую уверенность в собственной неуязвимости.

Вроде бы нет ничего важного и не может случиться ничего непоправимого. Что означает смерть во сне? Всего лишь пробуждение…

Призраки изменили Люгера незаметно для него самого. А то, что он получил от них, было намного ценнее, чем ему казалось вначале. Он прикоснулся к истинной силе и приобрел способность распознавать скрытую угрозу – в противном случае он стал бы легкой добычей Дзурга. Призраки превратили человека в послушное орудие, в марионетку на нитях, которые искусно спрятаны внутри нее же, – однако эта марионетка была смертельно опасной.

Кравиус-Дзург блуждал где-то поблизости. Его движение казалось хаотическим, но наверняка тоже было подчинено правилам игры, затеянной призраками и понятной только им. Люгер знал о его присутствии: Дзург поглощал и накапливал силу, будто бездонная воронка…

Однажды они наконец встретились. Мертвец возник перед Стервятником: его несла сверкающая струя. Рвались вуали; таяли видения; Дзург преодолевал многослойную границу, разделявшую иллюзии и явь.

Люгер, отягощенный чужой памятью, заодно научился и сражаться, используя в качестве оружия потоки силы, – хотя это была самая необычная дуэль из всех, на которых ему приходилось сражаться в своей жизни.

…Они стремительно перемещались в пространстве. Спирали из пламени были продолжениями их конечностей. С большого расстояния это, наверное, напоминало яростную схватку демонов, принадлежавших стихии огня. Искусство владения холодным оружием, которое Люгер оттачивал годами, оказалось совершенно бесполезным – как и вообще любое из созданных людьми боевых искусств. Стервятник не имел преимущества, несмотря на то что Дзург сражался в чуждых для него условиях.

Во время боя Люгер получил несколько ранений, от которых при других обстоятельствах он уже потерял бы способность двигаться. В основном это были ожоги, и он чуял запах собственного жареного мяса. Поначалу боль казалась чудовищной, но ему удалось отстраниться от телесных ощущений, тем более что обугленная плоть тут же отпадала и обожженные места с невероятной быстротой зарастали новой, розовой кожей.

В отличие от Стервятника, мертвец вскоре выглядел так, словно побывал на костре. Кравиусу давно было все равно, а Дзург до конца использовал обгоревшее тело, пока оно не стало разваливаться на части. Огненная струя снесла ему голову, которая покатилась к ногам Стервятниика. Сопротивление сразу же исчезло. Схватка завершилась, и Дракон поглотил Дзурга. Паук мог быть доволен: Люгер сделал то, ради чего Неприкасаемый послал его в Долину.

Стервятник остался один, еще не зная, какова будет его награда.

* * *

Призраки все еще имели над ним немалую власть. Порой он чувствовал себя чужаком с завязанными глазами, которого безумные монахи водят по тайному подземелью монастыря, лишь время от времени снимая с глаз повязку. Так, он был безмерно удивлен, когда попал в комнату, обставленную старинной мебелью – подобное можно было увидеть в любом валидийском или адольском замке, возведенном три-четыре сотни лет назад. Его внимание привлекли стол и кресло, стоявшие перед единственным широким окном, но больше всего – пейзаж за стеклом.

Стервятник будто очнулся от долгого сна, в котором он стал забывать блеск солнца, звуки дождя, красоту неба и земли. Из окна открывался вид с огромной высоты на Долину и окружавшие ее скалы. Снаружи был вечер или раннее утро.

Люгер медленно подошел к столу и увидел темную воронку на его гладкой горизонтальной поверхности. Края воронки опоясывало металлическое кольцо. Стервятнику оказались знакомы выбитые на нем символы древнего языка – такие же символы составляли надпись на оправе Звезды Ада.

Он вплотную приблизился если не к разгадке, то к самому сердцу древней тайны. И он мог оживить это сердце, заставить его биться. Разбудить Дракона…

Последний шаг был самым трудным. Слот ощутил, как крепко удерживают его сплетенные Звездой невидимые сети. Она будто успела пустить корни в теле, и, пытаясь вырвать ее из своей груди, Люгер испытывал жестокую боль. Однако он все-так сделал это и зажал в руке окровавленный талисман, ненадолго ставший для Стервятника символом побежденного в себе врага.

И в первые же мгновения он почувствовал себя опустошенным, обессилевшим, выжатым досуха. Жизнь показалась ему не стоящей той тяжелой борьбы, которую приходилось вести едва ли не каждый день – с ранней молодости и до самой смерти. Даже думая о Сегейле, он испытывал лишь раздражение: память о ней была кнутом, подгонявшим его в минуты слабости. И это действительно помогало.

Люгер был затерян среди призраков, но яд человеческой тоски пил в одиночку, привыкая к нему, – и отрава стала лекарством. Стервятник собирал себя по крупицам; части его раздробленной личности возвращались из бесплодных странствий; он обретал прежнюю цельность. И вскоре уже не он был слугой призраков, а они находились в его власти…

Талисман сиял, как никогда ярко, заливая поверхность стола и руку

Люгера багровым светом. Оправа Звезды точно совпадала по размеру с кольцом, опоясывавшим воронку. Слот наклонился и заглянул в круглое отверстие – дыра полностью поглощала кровавые лучи и казалась бездонной.

Он накрыл воронку Звездой и повернул талисман, чтобы совпали символы на кольце и оправе.

Небесный Дракон содрогнулся…

Все, что происходило до этого мгновения, было бледной тенью последующего преображения.

Долину захлестнул огненный хаос. Миражи исчезли в слепящем пламени. Стены комнаты сделались прозрачными, и Люгер оказался на маленьком островке покоя посреди гигантского смерча, вобравшего в себя потоки силы, которые разбивали скалы и уносили с собой обломки…

Для Слота осталось загадкой, с какой целью был воссоздан старинный интерьер, вернее, его искусная имитация – если ради того, чтобы Люгер почувствовал себя в привычной обстановке, то «декоратор» ошибся на несколько сотен лет. Но что значили три-четыре века для Дракона, пребывавшего в летаргии целые тысячелетия?..

Его пробуждение оказалось страшным и напоминало одновременно землетрясение, ураган, каменный ливень, извержение вулкана. Будто все стихии сразу внезапно обрушились на небольшой клочок земли. Но это не было капризом слепой природы. Стервятник также был далек от мысли, что на его голову пал гнев Создателя. Причиной происходящего явилась Звезда – и только Звезда. Она вполне оправдывала свое название…

Однако и Люгер уже не довольствовался ролью стороннего наблюдателя. Благодаря талисману он уцелел в преисподней, где томились призраки, а благодаря последним знал теперь во много раз больше, чем в тот день, когда вошел в Долину. Не понимая истинной сущности Дракона, он тем не менее научился управлять им.

…Вместо стола перед Люгером возник квадратный колодец, до краев наполненный черной вязкой жидкостью, поверхность которой была похожа на лоснящуюся, туго натянутую кожу. По мере того как Звезда погружалась в глубину, ее сияние, сначала нестерпимо яркое, постепенно тускнело.

В эту минуту Люгер вспомнил пророчество, запечатленное в символах древнего языка и переведенное Алфиосом: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу»… Предчувствие непоправимой беды охватило его, как будто он совершил нечто чудовищное, погубив при этом и Сегейлу, и самого себя.

Но если бы Стервятник верил предчувствиям, он, наверное, и шагу бы не мог ступить из своего родового гнезда.

Тем временем талисман превратился в мутное пятно кровавого оттенка, а вскоре стал едва различимым, словно пламя свечи, горящей за черной шторой. При всем желании Люгер уже не сумел бы вернуть себе Звезду Ада…

На поверхности темной трясины, в которую погрузился талисман, появились два углубления в форме ладоней. Слот осторожно положил сверху руки: они идеально совпали с отпечатками. Он почувствовал тепло и приятное покалывание в кончиках пальцев.

Трясина тоже «ощутила» его прикосновение. Липкое полупрозрачное вещество, обволакивавшее тончайшим слоем кисти Люгера, было чувствительно к малейшему движению и легчайшим изменениям потоков силы. А сила уже переполняла Стервятника – незнакомая, темная, смертельно опасная, но зато сулившая сверхчеловеческое могущество…

Он понял, что именно этому пытался помешать Слепой Странник, именно это означало «зайти слишком далеко». Стервятник медленно поднял руки и развел их, заставляя Дракона отоорваться от каменного ложа и покинуть место тысячелетнего сна.

* * *

Вряд ли хоть одно живое существо могло уцелеть поблизости от Долины, которая вскоре перестала существовать. Но если бы человек или зверь на свое несчастье оказался бы там, то последнее, что он увидел бы в своей жизни, был бы гигантский светящийся шар, поднимающийся над опаленными огнем скалами и возносящийся в небо с грохотом тысячи гроз… Содрогалась земля, сверкали молнии; во все стороны со скоростью ураганного ветра устремилась кольцевая волна, несущая пыль, пепел и обломки камней. За нею катился огненный вал, который уничтожил то, что еще не было сметено, и оставил на лице земли черный шрам – нестираемое тавро, выжженное смертью.

Варвары кланов Травы и Пыли получили в тот вечер зловещее знамение: ослепительный свет вспыхнул над восточным краем горизонта. Яростный блеск взлетающего Дракона ненадолго затмил даже вечное зеленое сияние Кзарна.

В селении клана Паутины получать знамения было привилегией одного лишь Неприкасаемого. Когда воцарилась ночь, Паук спрятал свои Зеркала, вышел из хижины и велел соплеменникам готовиться к жертвоприношению.