Народническая критика (1870-1890-е гг.)

С 70-х годов начался новый этап демократического движения - «народничество». Он продолжался до конца XIX века. В 1868-1869 годах была напечатана в газете «Неделя» серия статей П. Л. Лаврова под названием «Исторические письма», а в 1869 году в «Отечественных записках» появился трактат Н. К. Михайловского «Что такое прогресс?». В этих трудах были сформулированы теоретические принципы революционного народничества 70-х годов.

Термин «народничество» обычно употребляется в широком и узком смысле.

В широком смысле народничеством называют разночинное освободительное движение на всем его протяжении от 40-х до 90-х годов. Сущность движения заключалась в борьбе за интересы крестьянства, против крепостничества и его остатков и одновременно в теоретической разработке идей «русского общинного социализма». Эти идеи разрабатывали с начала 1850-х годов Герцен, потом Чернышевский. С различными видоизменениями они встречаются позднее во всех разветвлениях народничества.

Сам термин «народничество» возник только к середине 70-х годов. В 1876 году в Петербурге была создана революционная организация «Земля и воля», программу которой стали называть «народнической», а участников общества «народниками».

Реформа 1861 года изменила все условия жизни в России. В стране наметился спад революционной волны. Народники упорно проповедовали идеи русского утопического, общинного социализма, опиравшегося на определенные исторические предпосылки. Народничество сделало крупный шаг вперед, поставив перед общественной мыслью вопросы развития капитализма в России. «Постановка этих вопросов есть крупная историческая заслуга народничества...». Семидесятые годы - самый героический период в развитии народничества, породивший «хождение в народ», подпольную практическую революционную деятельность «Земли и воли», а затем «Народной воли», создавший небывалые еще по конспирации, волевой целеустремленности организации профессиональных революционеров.

В литературе возникла особая «народническая» ветвь, специально и подчеркнуто занимавшаяся изображением жизни «мужика» (Каронин, Наумов, Златовратский). Литературное народничество представляет собой одно из течений внутри реалистического направления. В основном оно разделяло его принципы, но иногда увлекалось в область романтической идеализации русской деревни или в очерковый описательный натурализм.

Одним из первых идеологов народничества стал ПЕТР ЛАВРОВ (1823—1900), чьи «Исторические письма» (1868— 1869) оказали огромное влияние на молодежную аудиторию 1870-х годов. В размышлениях о закономерностях исторического движения Лавров оперирует категорией «прогресса», которая стала ключевой для всего народнического учения. По мнению Лаврова, залогом прогрессивного исторического развития является активная и целенаправленная деятельность отдельных личностей, поэтому понятие «прогресса» в его толковании приобретает субъективную окраску. Страстность и убедительность социально-философских размышлений Лаврова спровоцировали массовое «хождение в народ» прогрессивно настроенной молодежи 1870-х годов.

Статья Лаврова «Письма провинциала о задачах современной критики» (1868) стала одним из программных документов обновленных «Отечественных записок». Лавров рекомендует рассматривать деятельность литературных критиков как важное средство пропаганды идей прогресса.

ПЕТР НИКИТИЧ ТКАЧЕВ (1844— 1885), работавший под явным воздействием идей Писарева, находил вполне применимым в рассмотрении литературных явлений рационалистический метод естественных наук. С точки зрения Ткачева, писатель, как и ученый, должен стремиться к современности и актуальности своего творчества—иначе говоря, должен выражать определенную тенденцию, совпадающую с освободительными устремлениями «прогрессивной» части общества. Социально-злободневным содержанием публицист наполнял и понятие «художественной правды», которое в его понимании оставалось единственным «оправданием» художественности, т. е, литературного творчества вообще. При таком подходе критиком резко негативно оценивалось творчество Л.Толстого (статья 1878г. «Салонное художество», посвященная «Анне Карениной») и Достоевского, которого Ткачев обвинял в одностороннем интересе к психически неустойчивым, патологическим личностям («Больные люди», 1873—о романе «Бесы»). Вместе с тем, автор «Дела» признавал художественную сяду произведений Достоевского, сочувствовал его обращению к проблеме социального и психологического угнетения («Литературное попур­ри», 1876 — о «Подростке»; «Новые типы «забитых людей», 1876— о «Братьях Карамазовых»).

В статье «Беллетристы-эмпирики и беллетристы-метафизики» (1875) критик причислил Достоевского, Л.Толстого и Тургенева ко второму типу писателей, которые, по его мнению, опираясь на субъективные представления о жизни, воспроизводят нравственно-психологические «абстракты», т. е. априорные схемы мышления, не подвергнутые аналитическому рассмотрению. Но и «беллетристы-эмпирики» не отвечают в полной мере общественным потребностям: такие писателя, как Гл. Успенский, Слепцов и др., хотя и изображают факты реальной жизни «низших, некультурных слоев общества», неспособны отличить важное от неважного, закономерное от случайного, не умеют обобщить полученные ими сведения. Писателей, в основе творчества которых лежит «научный» метод, Ткачев в современной литературе не находит. Подчинение потребностям социальной пропаганды заставляет Ткачева первым в русской литературной критике оценивать писателей с точки зрения их сословной принадлежности — естественно, что это лишает общественной значимости всю русской литературу, в том числе творчество «помещиков» Тургенева, Толстого и Достоевского.

Наиболее видным теоретиком и литературным критиком народнического течения был МИХАЙЛОВСКИЙ НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ. Он печатался в популярных журналах «Отечественные записки» (1868-1884) и «Русское богатство» (1894-1904).

В отличие от других народнических критиков, например Лаврова, писавшего несколько вяло, с постоянными ссылками, многословно, Михайловский обладал ярким темпераментом публициста и критика. Он выступал постоянным обозревателем литературных новинок, истолкователем крупнейших современных писателей. С 1877 года он стал одним из редакторов «Отечественных записок». В трактате «Что такое прогресс?» Михайловский стремился вернуть внимание общественности к социальным проблемам. Михайловский усмотрел определенный классовый эгоизм в распространявшихся тогда эстетических утверждениях Герберта Спенсера, что искусство есть игра, воспроизведение абстрактных законов контраста.

Но Михайловский сам тут же сползал к идеалистическому субъективизму и социологизму, полагая, что свой суд над жизнью человек совершает, исходя из «идеалов нравственности», а нравственность разъяснялась Михайловским в свете им же самим составленной абстрактной «формулы прогресса». Михайловский поставил во главу угла рассмотрение не природы классового общества, а интересы абстрактной личности. Весь ход его мысли приобрел наивно-морализаторский характер. Михайловский разработал свое особенное учение о «типах» и «степенях» развития личности, из конфликта между которыми якобы складывается современная социальная борьба. Больше всего он касается этого вопроса в статьях «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875) и «Щедрин» (1890).

Классы характеризуются Михайловским двумя различными моральными качествами: «честью» и «совестью». «Честь» (это тот же «тип») принадлежит только трудящимся. Но они страдают от темноты (т. е. стоят на низкой «степени» развития). У них есть только «сознание напрасно претерпенных обид и оскорблений», муки от страха и насилий. Проснувшаяся честь терзает народ сознанием «бесчестной слабости». Напротив, привилегированные классы мучаются «совестью», сознанием виновности перед народом (т. е. по «типу» они ниже, а по «степени» выше, чем массы; недаром появилась особая группа людей - «кающихся дворян»).

Статья Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, политической позиции, хотя и односторонней по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Достоевский сам перед смертью изображал себя каким-то оплотом официальной мощи православного русского государства. И. Аксаков, Катков, Страхов, вся реакция 80-х годов раздувала его значение до размеров «духовного вождя своей страны», «пророка божия». Михайловский гордился постоянством своего критического отношения к Достоевскому. Он чутко уловил в 1902 году, что «звезда Достоевского, по-видимому, вновь загорается...» в связи с интересом к нему декадентов. Здесь критик в принципе предварял выступление М. Горького по поводу увлечения «карамазовщиной».

Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого нельзя было делать, как заявлял позднее и сам Михайловский. Здесь нужна величайшая осторожность. Но Михайловский был прав, утверждая: хотя связи между героями и автором иногда просто неуловимы, из этого еще не следует, что их в действительности нет.

Эти связи можно проследить и в поэтике романов. Михайловский многое верно подметил в творчестве Достоевского, хотя и объяснял слишком упрощенно. Например, он указывал, что Достоевский всегда нарочито «торопит» действовать своих героев, навязывает «толкотню событий»; у него в композиции наблюдается «архитектурное бессилие, длинноты, отступления, дисгармоничность; глава о старце Зосиме - просто «томительная скука»; у Достоевского нет чувства меры, нелегко извлечь его собственные мысли из речей действующих лиц, во всем какая-то неопределенность сопереживаний; в романах большая повторяемость типов, например тип взбалмошной, жестокой, странной, но обаятельной женщины. Но вряд ли верно заключение Михайловского, что в разработке этого типа Достоевский «всю жизнь ни на шаг не подвинулся вперед» (Полина, Настасья Филипповна, Грушенька). Именно в статьях о Достоевском Михайловский развивал важный тезис об условности в искусстве.

Фантастическую условность, которая есть в «Двойнике», он отрицал, считая, что нет никакого нравственного смысла в страданиях господина Голядкина; двойничество введено единственно, чтобы придумать для Голядкина двойное мучение, наслаждение страданием. Таков и Фома Опискин, беспричинно терзающий своими капризами обитателей села Степанчикова. Не отражение объективных данных, психологии данного человека, слоя общества, а одна страсть автора к мучительству привела к этому однообразию, думает Михайловский.

Актуальность выпадов Михайловского очевидна, во многом он был прав. Но очевидна и упрощенность его трактовок Достоевского. Все черты творчества объясняются личностью писателя, его капризом. Истоки творчества Достоевского не объяснены, гуманизм и реализм в их объективной сущности не раскрыты. Великий русский писатель оказывался только «жестоким талантом», словно это явление индивидуально-патологическое.

В этой работе Михайловский не отступает от роли публициста-просветителя, стараясь прежде всего оградить современную молодежную аудиторию от влияния популярнейших романов Достоевского. Для этого критик вступает в полемику с мнениями О. Ф. Миллера и В. С. Соловьева, видевших в авторе «Братьев Карамазовых» русского религиозного пророка, и, с другой стороны, с давней статьей Н. А. Добролюбова «Забитые люди», утверждавшей гуманистический пафос творчества Достоевского. Согласно представлениям Михайловского, Достоевский — «просто крупный и оригинальный писатель», чье творчество, однако, поражено целым рядом существенных пороков, главным из которых является как раз античеловеческая направленность его произведений. Реализуя собственные психологические комплексы, Достоевский, по мнению критика, изображает болезненный внутренний мир личностей, которые бесцельно и беспричинно мучают себя и других, выворачивая наизнанку устойчивые нравственные ориентиры добра, любви, справедливости. Герои Достоевского — явление нетипичное, исключительное, поэтому какого-либо позитивного, объективного смысла творения писателя не несут, а общественное воздействие его романов может быть только отрицательным.На фоне односторонне категорических оценок Достоевского, Толстого, Тургенева, в творчестве которого Михайловский видел тяготение к «слабому» типу героев, более адекватными выглядят его литературно-критические высказывания о беллетристах-народниках: Г. И. Успенском, В. А. Слепцове, Н. Н. Златовратском и др.

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: К тому страстному возвеличению страдания, которым кончил Достоевский, его влекли три причины: уважение к существующему общему порядку, жажда личной проповеди и жестокость таланта. Прежде всего надо заметить, что жестокость и мучительство всегда занимали Достоевского, и именно со стороны их привлекательности, со стороны как бы заключающегося в мучительстве сладострастия.

Как подпольный человек единственно для "игры" и по ненужной жестокости мучит Лизу; как Фома Опискин совершенно бескорыстно, только в силу потребности видеть мучения, терзает все село Степанчиково, так и Достоевский без всякой нужды надбавил господину Голядкину второго Голядкина и вместе с тем высыпал на него целый рог изобилия беспричинных и безрезультатных страданий. Шутка решительно не удавалась Достоевскому. Он был для нее именно слишком жесток, или, если кому это выражение не нравится, в его таланте преобладала трагическая нота. Мы, напротив, признаем за Достоевским огромное художественное дарование и вместе с тем не только не видим в нем "боли" за оскорбленного и униженного человека, а напротив -- видим какое-то инстинктивное стремление причинить боль этому униженному и оскорбленному.

Н. Михайловский «Русский символизм»

П. Лавров «Исторические письма»

П. Ткачев «Мужик в салонах современной беллетристики»