Прибавление 7 page

Это чувство так же точно отмечено признаками архатства, как о нем учит Будда.

То, что Уильяме Ллойд обладал космическим сознанием, видно не столько из его рассказа об озарении, сколько из написанной им книги [110а]. Каждый желающий проверить легко может сделать это, прочитав его книгу.

Приход космического сознания в случае Ллойда произошел примерно так же, как и у Карпентера. У них момент появления света был ясно выражен, но действие озарения стало проявляться постепенно. Субъективный свет отсутствовал. Было ясно выраженное повышение умственных и нравственных сил. Но космического видения — Сияния Брамы — не было. Тем не менее книга Ллойда показывает проникновенный взгляд на космический порядок. Надо припомнить, что постепенно приходящее озарение может быть так же совершенно, как и появляющееся мгновенно. Пока еще невозможно объяснить, почему бывает такая разница в различных случаях.

Насколько мы располагаем фактическим материалом, по-видимому, космическое чувство проявляется сразу, молниеносно в случаях, сопровождающихся субъективным светом. Это было с ап. Павлом, Данте, Иепесом, Паскалем и др. Но если субъективного света не было, тогда космическое чувство приходит постепенно. По-видимому, при этом явлении происходит какое-то молекулярное перемещение в мозговых центрах, и когда такое перемещение происходит сильно и внезапно, тогда получается субъективный свет.

Гораций Траубель

одился 19 декабря 1858 года. Первое озарение с ним произошло на тридцать первом году его жизни. Явления, происходившие с ним, сообщены здесь в его собственном изложении. Очень интересна деталь: Уитмен знал, что у Траубеля будет озарение. Траубель сделал свое сообщение по просьбе автора.

«Вы хорошо знакомы с историей моего духовного развития. Вы знаете, что я стал таким, каков я есть, главным образом благодаря личному опыту, а не благодаря книгам, хотя я и поглощал самые разнообразные книги в ужасающем количестве. Но чтение не заглушило во мне моей личности. Кажется, больше всего я читал Эмерсона, Карлейля, Гюго и все что угодно по мифологии и христианской литературе. Я все время перечитываю «Leaves of Grass». Но до мая 1889 года, кажется, я не чувствовал тайны, которая придает этой книге ее главное, сверхъестественное значение. Это снизошло на меня тогда — в мае 1889 года и затем, спустя два года, — в 1891 году и в третий раз в 1893 году, в памятную для меня ночь, когда мне пришлось от лица протестовавшей группы этицистов быть в Филадельфии во время раскола в тамошнем Этическом Обществе. Май 1889 года — в ту захватившую меня ночь я стоял на палубе речного парохода, облокотившись на перила. Этот мир уступил место другому, и в горе и радости нескольких минут я увидел то, что раньше мне не дано было видеть. Те, с кем это случилось, поймут, что это значит, а у кого не было — не поймут или, быть может, для них это послужит намеком. Я не могу отделить физические явления того момента от психических. Мое физическое тело исчезло в духовном свете. Все суровое смягчилось перед лицом этого явления. Я слился воедино с Богом, любовью, вселенной и, наконец, увидел себя лицом к лицу с собою. Я ощущал страстные отклонения от нормы и приведение к норме моей нравственной и умственной природы. Во всем я ощущал полную непосредственность — неразрывное единство множества видов энер

гий моего существа, слившихся в одну общую силу. Казалось, не то я на пароходе, не то я лечу в воздухе или странствую в межпланетном пространстве. Я стоял так, пока пароход не причалил и уже собирался опять отчаливать. Один из знакомых матросов подошел ко мне, хлопнул меня по плечу и спросил, отчего я не схожу с парохода, и прибавил, что у меня очень счастливое выражение лица. Уитмена я видел лишь на другой день вечером. Все это время я находился в экстатическом состоянии, смешанном с сомнением, все ли у меня в порядке, не схожу ли я с ума, а не то, что я увидел какой-то свет. Первые же слова Уитмена разубедили меня: «Гораций, выражение лица показывает, что вы очень счастливы. В чем вам так посчастливилось?» Я присел и вкратце попытался передать ему, в чем мне посчастливилось, хотя, спрашивая меня, пожалуй, он подразумевал кое-что другое. Он нисколько не удивился моему рассказу, а только положил мне на плечо руку и сказал: «Я знал, что это будет с вами». Я ответил, что целый день сомневался, не помешан ли я. «Нет, здоровы, теперь вы здоровы».

Прошел месяц, пока появился непосредственный результат этого явления. Рефлективное действие его, разумеется, перешло в постоянную форму! С того момента и до сегодня (1901 г.), могу сказать, у меня не было ни на одно мгновение отчаяния вследствие моих духовных отношений к людям или вселенной. Конечно, у меня существуют мои земные невзгоды и слабости. Но главное основание моей уверенности теперь несокрушимо. Прежде я даже не подозревал, что бессмертие существует. Одна минута видения в первый раз, во второй раз, и теперь после этих двух случаев у меня нет ни облачка сомнения в бессмертии. Прежде я часто говаривал об Уитмене, что его «мысли о бессмертии не вытекают из логики, а просто красивая картина. Он не верит в бессмертие. Он видит его». Уитмен много раз говорил мне по поводу этой фразы: «Каждое слово правильно. Вы попали в точку». Теперь я по собственному опыту знаю, что я действительно не ошибся в выборе выражения, — Уитмен видит бессмертие. Я теперь вижу явление и снаружи, и изнутри, теперь явление уже не служит для меня завесой сущности.

Теперь я способен работать так, как прежде никогда не мог. Явление, происшедшее со мной, дало мне друзей и сочувственные поздравления со всех концов мира. Я должен обратить внимание на одну сторону моих сочинений. Мне кажется, я уже давно говорил вам, что я автоматически пишу что-нибудь серьезное. Мне кажется, я не пишу. Я беру перо и едва ли знаю, что я пишу. Написав, я часто удивляюсь, о чем я сказал. Предметы эти для меня так же новы, как и для любого читателя. Из моих произведений все, что имело успех, было написано именно в таком настроении.

В ту ночь, когда произошел раскол в Этическом Обществе, я случайно оказался оратором от партии свободы. Я произнес такую речь, что мои противники поздравляли меня даже больше, чем друзья. Это было так: когда я встал и начал говорить, я вдруг погрузился в странный свет, который я видел и во время первого явления; я просто говорил, не думая и не рассуждая, повторял слова той высшей силы, которая овладела мной. С той поры я узнал, что в критический момент я должен просто постараться прибегать к этому ресурсу, чтобы найти в себе любую силу, — говоря духовно — он изошел из меня и он изойдет опять. Моя жизнь — загруженная, в ней есть временные тревоги, и это средство — более чем хорошая сумма на текущем счету в банке или эфемерное, материальное благосостояние — обеспечивает мне победу. В самом деле, это средство — альфа и омега моей силы. Когда спутываются мелочи повседневной жизни и большинство из них, по-видимому, совершенно неразрешимы, я уверен, в конце концов выход найдется благодаря приходу такого откровения. Этот дух еще ни разу не покидал меня, ни разу еще искомый свет не опаздывал приходить в необходимое время — конечно, он не всегда одной и той же силы. Разница, которую этот свет вносит в жизнь, та же разница, что между приготовлением и потреблением. Во время второго явления (апрель 1891 г.), которое не было заметно извне, я увидел, что мое первоначальное сомнение в своих силах — вопрос, способен я или не способен — уже не появлялся снова.

Если вы прочтете мое стихотворение «Озарение» и постараетесь его перевести на протокольный язык, то вы увидите, что в нем я выразил ряд явлений глубокого значения для всех, кто получил подобное благословение. Теперь мои члены больше не враждуют друг с другом. Смолоду я зачитывался древностями, особенно древней восточной религиозной литературой — это озаренный путь для духа. После 1889 года (тут был большой промежуток в чтении этого рода) я опять принялся за нее> чтобы проверить мои первоначальные впечатления. Новый свет облегчил мое чтение и сделал его гораздо производительнее. Прежде я чувствовал, что все религии —религии отчаяния. Теперь я увидел, что религий отчаяния не существует: всякая религия, как только она перестает быть делом учреждений, или прежде чем она им сделалась, — выливается в свет и бессмертие.

Пожалуй, укажу еще и на то, что разные лица в разных случаях поздравляли меня с моей наружностью во время проявления во мне того, что я называю «моим высшим я». Это может значить или очень много, или ничего не значить.

Вы сказали мне — «опишите это явление простым прозаическим языком». Но как я могу сделать это? Я никогда не мог в прозе передать эти ощущения так, чтобы они были понятны и лицам, их не переживавшим.

Я сказал много такого, что имеет привкус эгоизма, но это — просто откровенность. Я не причисляю себя ни к гениям, ни к идиотам, я просто — третье лицо, для которого слава и карьера — абсолютный закон. Я написал вам эту заметку импульсивно, без заботы о слоге и теперь прочел ее, чтобы знать, что поведало вам мое перо».

Стихотворение, написанное Г. Траубелем вскоре после озарения:

Ночи и дни меня держат рабом, Сети людей мою веру тащат к земле — Истерзанный болью, заботой случайной Тоскую, — гляжу — вдруг жизнь! Я свободен! Ушел!

Сказать ли мне, как двери широко открылись

и пали засовы ворот? Я бодрствую, потом перехожу через линию кордона И занимаю мое место среди поселенцев. Встретил ли я спокойно тот час и без боязни,

когда стоял у портала? Теперь меня выкликают, теперь заговорили уста моей любви:

Не принимаю ли я тебя за другого, о божественно славный?

Уж не другую ли душу окликнули? Я сам, был мой ответ:

В сердце моем есть голос, что отвечает на зов и навеки кует

невыразимую связь! Это связь та, что не вяжет, — она лишь свободу открывает

и милость дает. Смотри! Я переполнен неисчерпаемым владением! Пропали прежние меры, расширился я в безграничном

стремленье.

О мир! Для тебя я не умер — наконец-то я вижу и знаю тебя, Смешавшись с бесчисленными мирами,

зная тебя, я знаю и их: О год! Для тебя я не умер — наконец-то я вижу и знаю тебя, Смешавшись со всем временем, я распутываю узлы на нити

времен: О мир! О год! —

До рождения рождение вы видите,

после жизни вы видите жизнь! Любящий глаз бесконечной небесной синевы глядит на меня. О голос, мной управляя, ты и меня делаешь мастером — Я прильнул ухом, я слышу, звуки идут Волнами на берега дальних миров, волнами на берега дня. Облака рассеиваются: О лицо — О лицо — О лицо! Лицо улыбается мне, мне улыбаются крылья, летящие вне

настоящего, — оно отброшено, подешевело. (Ты тоже, о настоящее, все еще остаешься, Все еще сердце мое посещаешь и не изгнано, Но уступаешь высшее место.) Я превратился в глаз — о Бог! Ты весь — речь: Мелодия небес — вид и голос, цвет и тон слились в гармонию, Поднявшись в безграничной синеве. Чья рука меня коснулась? — моего лба, груди,

моей непросящей руки И самого меня, уводя к себе? Божественный образ — мать, отец —

только теперь раскрылась тайна пола,

существующий необратимый союз:

Божественный образ, я сотворен совсем по тебе, Слились различные здесь элементы. Возросла в бесконечности эта минута,

далекие миры простерлись предо мной, Полет души бесконечный, лиц длинный ряд,

все солнцем божественным озарено — Быстро или тихо, рано или поздно,

но линия нигде не прервана, Все — все — в одном темпе,

захвачено той же судьбой жизни на море и суше, Для всех зажжен маяк, триумф неизбежен. Взгляни, душа моя, опять: В той панораме стоишь и ты также, Чело твое чудным лучом осветила заря, Здесь ты со мной — там не со мной. Смерть обилием своим меня наполняет, Что за потоп затопляет тело и чувство? Я чувствую, мой череп трещит,

перегородки разделись и солнца сияние вошло — Не потерялись любовь и познанье, они увеличились

и поплыли по вечным морям сущности — До и после смертей и рождений, духовная склонность,

выход все шире. О душа, потерял я тебя иль нашел? Я нашел! безошибочный круг наконец к тебе подошел После годов ожиданья.

Позади, впереди далекие эры, только немногие годы я знаю. Лучи от центрального солнца,

Бегущие для большей плодотворности пространства орбит.

Назад, к первому лепету речи,

Вперед, к последнему предсказанью пророков,

Моя душа, зная свое, принимая различные образы, уловляет

совершенную песнь. Бог! Я окружен — от прилива жизни я пьян — В твоей орбите вращаясь — я сказал бы, но должен молчать -Предоставив тебе, о мой брат, сказать каждому. Здравствуйте, братья миры!

Колесо повернулось и открылся бесконечный вид:

Сложно все — неограниченно свет несет бремя всего. Вы думаете, что здесь нет вас,

что не для вас бьется огромное сердце? Что где-нибудь на этом пути вы, потеряв силы, умрете? Сила будет дана для всего того, что вам нужно, И, когда придет ночь — которая есть день, — слабейшие Пойдут навстречу милосердному гиганту-королю. Теперь ясно видны бессмертные года

и непрестанное круговращенье — У сомненья оторваны крылья и ноги, Самый далекий союз — совсем близко, и множество

бесконечностей теснится здесь, в моей груди. О задаватель вопросов! ты не меня подозревай —

подозревай себя: Завтра, увидя себя, ты увидишь меня, И озаренный дух, переступив за порог, В Боге возросши, меня будет гордо приветствовать.

Если бы у нас ничего не было о Траубеле, кроме вышеприведенного стихотворения, то все же можно было бы с уверенностью сказать, что у Траубеля было озарение. Того, что написано Траубелем в течение десяти лет, более чем достаточно для подтверждения нашей мысли.

Гораций Траубель, Блейк, Иепес, Бёме, Сведенборг и другие принадлежат к разряду бессознательных писателей. Они пишут под влиянием божественного побуждения — божественно для тех, кто в состоянии следить за ходом их мысли, для тех же, кто не в состоянии следить, все это — глупость.

Может быть, все озаренные люди пишут автоматически, но в некоторых случаях выражение космического сознания более понятно обыкновенному человеку или само по себе, или потому, что оно подверглось переработке в самосознании писателя. Но ни один из них не пишет прямо — чтобы их понять, надо их читать часто и много. Уитмен так же мало понятен, как Бёме или Сведенборг, пока не станешь смотреть на них под правильным утлом зрения. Уитмен, однако, всю жизнь переделывал свои стихи, чтобы сделать их доступными человечеству.

Траубелю не удалось уйти от проклятия, лежащего на новом человечестве, — непонятности для обыкновенных людей. Но, несмотря на это, он производит должное впечатление. Очень странно: эти люди пишут непонятно, но так божественно, что их слова благоговейно помнятся в течение веков. «Шекспировские» сонеты никогда не были понятны, а всё же все принимают их за то, что они есть, — за откровение.

У Траубеля есть круг понимающих его читателей, но даже и на тех, кто не вполне его понимает, производит впечатление его личность, озаренная божественным светом.

Глава 34 Павел Тайнер

«Я родился ночью 7 марта в 1860 году в городе Корк, в Ирландии. Моя мать ирландка, из старого рода Сорфильдов. Маколэй говорит, что один из Сорфильдов принимал участие в столкновении войск Стюартов и Вильгельма Оранского в Ирландии. Мой отец был представителем Ирландии в одной лондонской издательской фирме. Он говаривал, что его предки пришли в Ирландию с Вильгельмом Оранским.

Когда мне было четыре года, меня привезли в Америку. Там я учился в городской школе в Альбани (штат Нью-Йорк) и затем окончил Колумбийское юридическое училище в Нью-Йорке. Когда мне было двадцать лет, я переменил юридическую карьеру на журналистику, став сотрудником нью-йоркской газеты «Мир», где и работал без перерыва восемь лет. В 1887 году я уехал в Центральную Америку, чтобы заняться там горным делом. Пробыв год в Гондурасе, я отправился в Коста-Рику, где полгода издавал ежедневную коммерческую газету, затем вернулся в Нью-Йорк и стал писать редакционные статьи в газете «Пресса».

Я был всегда склонен к мистицизму, эта склонность еще увеличилась под влиянием моих последних работ, когда я был в общине трясунов в Лебаноне (штат Нью-Йорк). Это было в 1891-1892 годах. После этого я занимался общественно-экономическими науками и историей с проф. Висконсинского университета. Рано утром 11 мая 1895 года со мной случилось самое важное событие моей жизни. Вечером того же дня я записал точный подробный отчет о явлении, каким я его видел. Здесь я воспроизвожу этот отчет.

Утром этого дня получено великое откровение и великая миссия. При пробуждении была мысль: увенчанного терниями, Его били по щекам, плевали Ему в лицо, насмехались, оскорбляли, били плетьми, ставили к позорному столбу... Человек горя, привычный к печали, пригвожденный к кресту, пронзенный, презираемый всеми людьми. Убит, как злодей. Похоронен. — Затем огромная мысль: истина, делающая свободным. Человек, повелевающий судьбой, всеми условиями. Победа человека... Все люди — в этом человеческом человеке... Это — старший брат человеческий, восторжествовавший над грехом, боязнью и смертью!

Осталось одно, что необходимо показать всему человечеству: полная победа человека над смертью во всех ее видах — победа как необходимое последствие единства человека с Богом — с Жизнью Вечной, Совершенной Любовью, Совершенной Справедливостью, Всезнанием и Всемогуществом; видимое явление человека, прожившего дольше любого человека и все еще живущего во плоти без тени изменения или ослабления. И я сказал себе: для этого стоит ждать, наблюдать и работать тысячу лет. Все же я хотел бы, чтобы высшее освобождение не было таким. И вот сегодня на рассвете я узнал — я знаю абсолютно точно, как факт: истину ничто не может разрушить, я узнал, что человек, почти две тысячи лет тому назад одержавший победу над смертью, — жив, Он живет на земле в совершенном плотском теле, живет как человек между людьми, деля с нами наши труды и заботы, наши радости и печали, работая с нами душа в душу, плечо к плечу, вдохновляя, руководя, поддерживая во всех наших стремлениях вперед.

Слава этой истины, величие этого характера, высшее благородство, терпение, мудрость, любовь этой жизни — пронзили меня экстазом и несказанным благоговением, переполнили, овладели мной. Он живет не в далеком небе, сидя на громадном белом престоле. Он живет здесь, теперь. Он не придет — он здесь, с нами: он любит, помогает, живет, ободряет и вдохновляет человечество, к которому сам принадлежит настолько же полно и истинно, как человечество принадлежит ему. Теперь, конечно, понятно, что, когда он поднимается, он поднимает с собой людей — он поднимал, поднимает и будет поднимать вследствие своей сущности — высшей человечности. Бессмертие уже не гипотеза теологов, вымысел воображения, мечта поэта. Люди будут жить вечно, потому что человек, не поддающийся ни времени, ни изменению, даже насильственному умерщвлению, ныне живет все с той же полной жизненной силой, как когда ему было тридцать три года; лишь увеличились его благость, величие и красота, хотя со времени его последнего рождения на земле прошло 1895 лет.

Эту истину из века в век дают человечеству во всех странах. Это истина, которую наконец увидят все люди во всей ее полноте и чистоте. Человек познает самого себя. Вполне повелевая собой и внешними условиями, располагая неограниченным временем для действия, человек не только устремится, но и достигнет высот существования и красоты, которые нам и не снятся. Человек создает небо на земле, которое настолько превзойдет небеса, как они представляются христианами, насколько небо христиан выше небес в представлении дикаря.

Это — тот факт, который мне дано знать; в нужное время придет и его доказательство. Моя обязанность — засвидетельствовать его, быть гласом вопиющего в пустыне: «исправьте путь Госпо-ден».

Я живу новой жизнью при свете этой истины. Я поднялся, проникнутый жизненной энергией. Душа и тело перестали существовать порознь, но соединились в славе. Я буду достоин великой миссии быть Носителем Истины роду человеческому и в моем теле, мыслях, словах, жизни и действиях укажу, что истина сделалась частью меня — истина единства человека с жизнью вечной...

Исполненный таких мыслей, разрешившихся в слезах радости, я вскочил с постели в пять часов утра и ходил взад и вперед по комнате в горячности поклонения и любви. В это время воздух комнаты был освещен сильным дрожащим белым светом. Присутствие, обнаружившее себя в течение первых мгновений пробуждения, теперь, казалось, таяло, распространяясь по вселенной.

Приняв ванну и одевшись, я пошел на утреннюю прогулку. Было холодное, облачное, сырое, ветреное утро, но воздух благоухал и был наполнен светом, полон живой, нежной весенней зелени и трепетал жизнью: казалось, он разделял мое ощущение радости и возвышенности.

Я должен добавить, что по природе склонный к анализу, я был в состоянии проследить различные фазисы моей духовной эволюции: это были, во-первых, вагнеровские Лоэнгрин и Парси-фаль; во-вторых, Венера Милосская; в-третьих, Мункаччи «Христос перед Пилатом» — все это было слито, расширено и одухотворено великой душой Уолта Уитмена.

Я не знаю, изменилась ли моя внешность после так называемого озарения, — это со стороны виднее. Говорят, что у меня горело лицо, — я сам ощущал физическую перемену. Есть ощущение постоянного пламени, освещающего и согревающего все мое существо. После того утра у меня стали шире взгляды на жизнь, я чувствовал себя определеннее, и мозг мой и тело были свежее и деятельнее».

Когда Тайнера попросили подробнее объяснить постоянную жизнь Христа на земле в человеческом теле, Тайнер ответил:

«Говоря о существовании на земле человека Иисуса, я никоим образом не отрицаю биологические законы, поскольку дело идет о внешней форме. Постоянное существование Иисуса Христа в плотском теле есть господство и контроль над законами суждения, разрушения и восстановления, проявляющимися во всех видах. В самом деле, применяемость лежит в самой сущности вида, особенно это касается вида человека. Дух, представляющий самого человека, не имеет формы и не материален. Дух этот постоянно строит и перестраивает, беря то, что ему нужно, из окружающего его океана вещества и сил и выбрасывая то, что им не использовано.

Говоря точнее, бестелесных духов не существует. Дух должен иметь оболочку, чтобы выразить и выказать себя. Иисус, получив духовное самосознание, по Своей воле и сознательно избрал и избирает тело, в котором Он воплощается, подчиняя Свое тело Своей воле все больше и больше, причем воля Его есть Космическая воля, то есть воля Отца. В этом теле Он может проходить сквозь

стены и закрытые двери, потому что Он может изменять число колебаний вещества Своего тела. Иначе говоря, Его тело проходит через материальные предметы. Элементы, составляющие это тело, до известной степени подчиняются естественным законам, в то же время находятся в состоянии истечения. (Древние греки думали, что вселенная находится в таком состоянии. Мысль правильная.)

Я знаю, как трудно описать это явление, ибо оно не только не знакомо, но даже невообразимо для большинства людей. Для объяснения бессмертия плоти я могу предложить лишь сравнение. Вообразите зодчего, задумавшего великолепную постройку, — он сам и строитель. В его распоряжении неограниченное количество материалов, абсолютное знание дела и способов. Вообразите, что этот архитектор, находясь где-то внутри этого здания, видит, что, согласно какому-то закону, материал, из которого выстроено здание, постоянно горит — от этого, конечно, ни сам архитектор, ни его сила не страдают. План здания остается неизменным. Что же случится? — Архитектор немедленно будет восстанавливать это здание, так что будет постоянное равновесие между сгоревшим и выстроенным. Потому опыт укажет необходимость употребления все лучшего и лучшего материала, а пригонка частей здания будет делаться все совершеннее. Это и есть грубая аналогия с бессмертным человеком в бессмертном теле.

Совсем не трудно вообразить, что дух человека последовательно воплощается в ряде человеческих тел. Не труднее представить себе, что вселенское начало жизни также перевоплощается в ряде тел. Однако такой процесс гораздо сложнее, чем процесс сохранения своей оболочки космически-сознательным человеком, причем эта оболочка все время улучшается усилием космически-сознательной воли. Конечно, это не обессмертившаяся личность Иисуса, это не плоть, которая сделалась бессмертной, но это начало Христа, одетое этой личностью, воплощенное в ней и пользующееся ею как помещением. Христос в такой полноте воплотился в Иисуса и так выказал в Нем Свою сущность, что действительно сделал Его Светом мира, освещающим каждого человека, приходящего в мир».

Г-н X. С. пишет мне относительно наружного вида г-на Тайнера во время озарения 11 мая 1895 г.: «Цвет кожи без перемен, тело теплое и естественное, выражение лица странно нежное и яркое. В течение некоторого времени после озарения лицо г-на Т. сохраняло выражение лица умирающего человека: экстаз, ясность, возвышенность — как бы озарение внутренним светом. Обыкновенные способности — без изменения. По-видимому — избыток здоровья. Свою очень большую работу того дня он исполнил как всегда».

Теперь остается лишь процитировать два места из книги, написанной и напечатанной до того времени, когда Тайнер познакомился со мной или моими теориями:

«На рассвете в пятницу, 11 мая 1895 года, я проснулся с полным и абсолютным знанием великого факта, доказывающего мне, что бессмертие существует теперь, здесь и в известном нам плотском теле. Я знаю, что человек, проживший почти девятнадцать столетий, знает жизнь все лучше и лучше по мере того, как текут года; я знаю, что он живет все в том же теле, в котором в начале этого периода он был на земле как телесный человек. Этот человек, в котором вполне расцвело человечество и сознательно заявило о своем бессмертии на тридцать третьем году жизни его теперешнего воплощения, действительно попрал последнего врага человечества — смерть.

Ныне в Европе, Америке, Австралии, Африке, Индии и на морских островах, где только чтут Отца в духе и истине —как и в Иудее при Ироде, — Иисус Христос, Сын Божий, Сын Человеческий, живет среди нас! Ибо для того Он пришел в мир, чтобы быть свидетелем истины, которая сделает нас свободными. Истина человека — воссоединение (религия) человека с Богом посредством абсолютного духовного самосознания — с Богом Вечным, Всемогущим, Всезнающим, Источником Жизни, «в котором мы живем и двигаемся и существуем» и без которого наше существование немыслимо!

В одно мгновение я узнал этот величайший факт истории человечества; факт настолько реальный для меня, как воздух, которым я дышу. Истина усвоенная, невозвратимая и неразрушимая. Вечная истина, огненными буквами начертанная в мозгу и в сердце как у меня, так и до скончания веков грядущих поколений.

Открыв глаза при первых утренних лучах, осветивших мою комнату, я думал о единстве Вечного Света и Жизни. Вдруг я обратил внимание на выбритую тонзуру на голове монаха и подумал о тонзуре как эмблеме тернового венца. Тогда перед моими глазами развернулась вся трагедия страстей Господних — бичевание, позорный столб, оковы, удары, насмешки над человеком в терновом венце; мучительное шествие на Голгофу при криках слепой, свирепой толпы, муки и позор на кресте, крик агонии, показывающий, что чаша переполнилась; победный крик — «Свершилось!». Я видел блеск копий. Я видел погребение, я видел высший храм Божественный, основанный таким образом, и я видел Воскресение на третий день.

Здесь мой разум понял поток жизни. Он воскрес из мертвых. Он никогда потом не умирал! Он живет! Воздух в комнате дрожал от сильного света, такого света, какого не может быть ни на море, ни на суше. Мой мозг, нервы, кровь, мускулы, все мои чувства содрогались в ритме дрожания этого света, и среди блистающей славы я увидел Богочеловека, Бессмертного Человека, увидел его лицом к лицу и узнал, что он плоть и кровь, как душа, перешедшая в тело; я узнал, что это он и никто другой» [187:4].

«Истинно, истинно говорю вам, что тот, кто верует в Меня, имеет жизнь вечную» (Иоанн VI, 47). В этих словах Иисус провозгласил научный принцип высшей важности. Вера — необходимое условие для достижения бессмертия в теле или вне его. Вера — во что? Вера в бессмертие — состояние сознания факта бессмертия. Вера в Иисуса, в реальном смысле, есть вера в бессмертие человека. Это — вера в того, кто есть «путь, истина и жизнь» — одновременно и в душу, и в тело, и с уверенностью в свое с ним единство» [187:97-8].

Я не анализирую веры Тайнера в «Живущего Христа», все зависит от того, как понять его слова. Христос, в смысле ап. Павла, конечно,, всегда жив, ибо это космическое сознание.

С точки зрения настоящей книги, у Тайнера было проявление космического сознания:

а) ясно выражен субъективный свет;

б) умственный подъем;

в) нравственный подъем;

г) чувство бессмертия;

д) явление было внезапное;

е) его предшествовавшая жизнь предрасполагала к озарению; и) возраст типичен — 35 лет и 2 месяца; к) сезон — май;

л) после озарения наблюдалось изменение выражения лица.

Глава 35

С.И.Е.

«Я родилась 21 апреля 1864 года. Я была воспитана в англиканском вероисповедании, любила богослужение. Верила в Христа, как в Бога, воплотившегося в человеке, — как в слово, сделавшееся плотью. Учение об искуплении — чтобы умилостивить гнев Божий — я долго отвергала. 1 января 1891 года я вышла замуж. У мужа было страстное желание знать истину. Он был агностиком. Наши взгляды на Бога совпадали в том, что Бог есть любовь и свет и что в нем нет мрака. Через два года после свадьбы муж стал с увлечением зачитываться Уитменом. Я пробовала читать его «Leaves of Grass», но должна была отказаться, так как не могла понять ни единого слова. Я чувствовала музыкальность стиха, но язык мне не был понятен. Я допускала, что в книге было что-то необычайное, но просто не была в состоянии видеть, что именно.

Date: 2015-09-03; view: 426; Нарушение авторских прав