Часть третья 2 page. - Завтра возвращается Филу

- Да, папочка… Кстати…

- Что?

- Завтра возвращается Филу…

- Да ну?

- Я взяла отгул… Ты будешь дома?

- Не знаю…

- Ладно…

- Надень хотя бы шарф… Дверь за ней уже захлопнулась…

«Интересно получается, - проворчал он себе под нос. - Довожу ее - плохо, проявляю заботу - еще хуже. Она меня убивает, эта девка…»

Новый год, те же заморочки. Те же тяжелые полотеры, те же вечно забитые пылесосы, те же пронумерованные ведра («и больше никаких глупостей, девочки!»), те же вонючие чистящие средства, те же засорившиеся раковины, та же чудная Мамаду, те же усталые коллеги, та лее взвинченная Жожо… Все то же самое.

Камилла чувствовала себя лучше и перестала убиваться на работе. Она оставила свои булыжники у входа, снова начала рисовать, ловила дневной свет и не видела особых причин и дальше жить «наизнанку»… Лучше всего ей работалось по утрам, но разве это возможно, если не ложишься раньше двух-трех ночи и выматываешься на работе - не только тяжелой физически, но и абсолютно расслабляющей мозги?

У нее зудели руки, в голове стучало: скоро вернется Филибер, с Франком вполне можно ужиться, квартире цены нет… Одна мысль никак не давала ей покоя… Нечто вроде фрески… Да нет, не фрески, это слишком громко сказано… Воспоминание… Да, именно так. Хроника, воображаемая история места, в котором она сейчас жила… Здесь так много воспоминаний… Не только предметы. Или фотографии. Дух. Обстановка. Атмосфэррра, как сказал бы Филибер… Шепоты, шорохи, трепет… Книги, картины, надменная лепнина, фарфоровые выключатели, оголенные провода, металлические чайнички и котелки, горшочки из-под паштетов, обувные колодки и пожелтевшие от времени этикетки.

Конец целого мира…

Филибер предупредил их: однажды - может, уже завтра? - им придется съехать, забрав свои шмотки, книги, диски, воспоминания и желтые Tupperware.

А что потом? Кто знает? В лучшем случае - разделят между собой наследники, в худшем - комиссионки, старьевщики или благотворительные организации… На стенные часы и шелковые цилиндры желающие наверняка найдутся, но жидкость для чистки трубок, шнур с кистями для опускания занавеса, лошадиный хвост с трогательным ex-voto [47]- in memorial Venus [48], 1887-1912, - рыжей гордячки с крапчатым носом, остатки хинина в синем флаконе на столике в ванной - о них кто позаботится?

Выздоровление? Сон наяву? Сладкое безумие? Камилла не знала ни когда, ни как эта идея пришла ей в голову, но она была твердо убеждена (может, старый Маркиз подсказал?): все это - элегантный умирающий мир, музей буржуазного искусства и традиций - ждал только ее прихода, ее взгляда, ее нежности и ее восторженного пера, чтобы кануть наконец в вечность…

Эта нелепая идея время от времени посещала ее, но средь бела дня ее часто прогоняла язвительная ухмылка: бедная моя глупышка… Куда ты лезешь? Кто ты такая? Да кому все это интересно?

Но ночью… О, ночью! Когда она наконец разделывалась со своей дурацкой работой, где проводила прорву времени, согнувшись над ведром с грязной водой и утирая нос рукавом нейлонового халата, раз десять, а то и сто наклоняясь, чтобы подобрать с пола смятый пластиковый стаканчик или бумажку, а потом километр за километром плелась по светящимся мертвым светом подземным переходам, разрисованными пошлыми граффити, которые не могли скрыть под собой фразы типа «А он? Что он чувствует, находясь внутри вас?», когда наконец заходила в квартиру, клала ключи на столик и на цыпочках пробиралась в свою комнату, она уже не могла не слышать зовущие ее голоса. «Камилла… Камилла…» - скрипел паркет. «Удержи нас…» - молило старьё. «Черт возьми! Почему эти Tupperware, а не мы?» - гневался старый генерал, сфотографированный на смертном одре. «Правильно! - вторили хором медные ручки и полуистлевшие ленты. - Почему?»

Чтобы успокоить их, она усаживалась в темноте и медленно сворачивала себе сигаретку. Во-первых, говорила она, плевать я хотела на эти самые Tupperware, а во-вторых - вот она я, вам просто нужно разбудить меня до полудня, банда умников…

И она думала о принце Салина: вот он возвращается домой после бала, идет пешком по парижским улицам, один… Смотрит на валяющийся на мостовой окровавленный остов бычьей туши, оскальзывается на гнилой картофелине и понимает: его мир гибнет, он бессилен, остается только молить Небо не затягивать агонию…

Тип с шестого этажа оставил для нее пакетик шоколадок Mon Cheri. «Вот же придурок!» - хмыкнула про себя Камилла и презентовала конфеты своей «любимой начальнице». Хозяина кабинета она поблагодарила от имени Старой Карги: «Ну спасибочки… А может, у вас есть с ликером?»

«Шутница ты, Камилла, - вздохнула она, кладя рисунок на стол. - Та еще шутница…»

В этом вот состоянии духа - полумечтательном-полунасмешливом, одной ногой среди героев «Леопарда» [49], другой - в чужой грязи - она вошла в помещение за лифтами, где они держали бидоны с жавелевой водой и прочие хозпричиндалы.

Камилла уходила последней. Начав раздеваться в темноте, она поняла, что в подсобке кто-то есть…

Сердце подпрыгнуло и остановилось, по ногам потекло что-то горячее: она описалась.

- Здесь есть… Есть кто-нибудь? - проблеяла она, ощупывая стену в поисках выключателя.

Он сидел на полу: взгляд безумный, глаза запали - то ли от наркотиков, то ли от ломки. Боже, как же хорошо Камилла знала подобное выражение лица! Он не шевелился и даже не дышал, сжимая руками морду собаки.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Как только стало ясно, что ни один из них не погибнет по вине другого и парень приложил палец к губам, Камилла погасила свет.

Сердце у нее снова забилось, икая и проскакивая через раз. Она схватила пальто и начала пятиться спиной, как рак.

- Код? - простонал он ей вслед.

- Пр… простите?

- Код здания?

Она едва смогла вспомнить цифры, пробормотала код заплетающимся от страха голосом, на ощупь отыскала дверь и на ватных ногах выскочила на улицу, обливаясь ледяным потом.

- Не жарко сегодня вечером… настроен поболтать.

охранник был

- Все в порядке? Можно подумать, ты с призраком столкнулась…

- Устала…

Ей было холодно. Она запахнула полы пальто, прикрывая мокрые брюки, машинально пошла не в ту сторону, а когда опомнилась, начала ловить такси прямо на мостовой.

Камилла села в шикарный универсал. Градусник на приборной доске показывал температуру внутри и «за бортом» (+21°, -3°). Она расставила ноги, прислонилась лбом к стеклу и всю дорогу наблюдала за бездомными, ночевавшими на вентиляционных решетках и в подворотнях.

Эти непримиримые безумцы отвергали любую помощь общества: они не использовали покрывала из фольги, чтобы не попадать в лучи фар проезжающих мимо машин, и предпочитали теплый асфальт кафельному полу ночлежек.

У Камиллы дергалось лицо.

К горлу подступали горькие воспоминания…

Интересно, кто он, этот ее призрак? Такой молодой… А собака? Черт знает что… Он же никуда не может сунуться из-за пса! Она должна была с ним поговорить, предупредить о злобном добермане охранника, поинтересоваться, не голоден ли он… Да нет, ему требовалась не еда, а доза… А дворняга когда в последний раз получала порцию сухого корма? Камилла вздохнула. Кретинка… Беспокоиться о кобеле, когда половина человечества мечтает о месте на вентиляционном люке, - верх идиотизма… Давай ложись спать, тетка, мне за тебя стыдно. Да что с тобой такое? Гасишь свет, чтобы не видеть его, а потом мерзнешь на заднем сиденье шикарной тачки, кусая кружевной платочек из-за угрызений совести… Пора в постельку…

Квартира была пуста. Камилла нашла какую-то бутылку, выпила, сколько смогла, с закрытыми глазами добрела до постели и вскочила среди ночи.

Камилла стояла перед табло, сунув руки в карманы, и, подпрыгивая от нетерпения, пыталась разобраться в расписании.

- Поезд из Нанта, - сообщил знакомый голос у нее за спиной. - Прибывает на 9-й путь в 20.35. Ожидаемое опоздание - 15 минут… Как обычно…

- Надо же, ты здесь?

- Как видишь… - кивнул Франк. - Пришел подержать свечку… Смотрю, ты красоту навела! Что это? Помада? Или я ошибаюсь?

Она спрятала улыбку в дырки своего шарфа.

- Глупый ты…

- Не глупый, а ревнивый. Для меня ты губы никогда не красишь…

- Это не помада, а блеск для растрескавшихся губ…

- Обманщица. Ну-ка покажи…

- Ни за что. Ты все еще в отпуске?

- Заступаю на вахту завтра вечером…

- Как твоя бабушка?

- В порядке.

- Ты отдал ей мой подарок?

- Да.

- И что?

- Сказала, что ты наверняка втюрилась в меня по уши, раз сумела так здорово нарисовать…

- Ну…

- Выпьем что-нибудь?

- Нет. Я просидела взаперти весь день… Сяду вот там и буду смотреть на людей…

- Можно поскучать вместе с тобой?

Они втиснулись на скамейку между газетным киоском и компостером и принялись наблюдать Великий круговорот обезумевших пассажиров.

- Давай! Беги, парень! Беги! Хоп… Слишком позднааа…

- Евро захотел? Нет. Разве что сигарету…

- Можешь объяснить, почему это самые корявые девки всегда носят джинсы с заниженной талией? Никак я этого понять не могу…

- Евро? Эй, да ты минуту назад ко мне подгребал, старик!

- Ты погляди, какая классная бабка в чепце! У тебя блокнот с собой? Нет? Жалко… А этот? До чего радуется встрече с женой…

- Тут дело темное, - не согласилась Камилла, - она вряд ли жена, скорее всего любовница…

- Почему это?

- Мужик является на вокзал с чемоданчиком, кидается к бабе в роскошной шубке и начинает целовать ее в шею… Так что ты уж мне поверь: что-то здесь нечисто…

- Да ну… Может, она его жена…

- Брось! Его жена сейчас в Кемпере, укладывает спать малышей! Зато вот эти - точно супруги… - Камилла хихикнула, кивнув на самозабвенно ругавшихся мужчину и женщину.

Он покачал головой.

- Какая же ты злюка…

- А ты слишком сентиментальный…

Мимо них просеменила очень странная парочка, старик и старушка, совсем старенькие и сгорбленные, - они нежно держались за руки. Франк пихнул Камиллу локтем:

- Вот!

- Снимаю шляпу…

- Обожаю вокзалы.

- Я тоже, - ответила Камилла.

- Когда попадаешь в незнакомое место совсем не обязательно устраивать экскурсии: сходи на рынок да на вокзал - и все поймешь…

- Совершенно с тобой согласна… А ты где-нибудь был?

- Нигде…

- Что, ни разу не уезжал из Франции?

- Провел два месяца в Швеции… Работал поваром в посольстве… Но дело было зимой, и я ничего не видел. Да и с выпивкой там засада - ни баров, ничего…

- Ясно… А вокзал? И рынки?

- Говорю тебе - я работал…

- Интересно было? Чему ты смеешься?

- Да так…

- Расскажи мне.

- Нет.

- Почему?

- Потому…

- Ага! Значит, здесь замешана женщина…

- Нет.

- Заливаешь, я вижу… По носу вижу: когда ты врешь, он у тебя вытягивается…

- Ладно, может, пошлепаем? - он попытался перевести разговор на другую тему.

- Сначала расскажи…

- Ну чего пристала… Про эти глупости и вспоминать-то не стоит…

- Ты спал с женой посла?

- Нет.

- С дочерью?

- Да! С дочерью! Довольна?

- Очень довольна, - ответила Камилла жеманным голоском. - Она была хорошенькая?

- Страхолюдина.

- Брооось.

- Точно тебе говорю. Ее не захотел бы даже швед, прикупивший спиртное в Дании и наклюкавшийся в стельку субботним вечером…

- И что это было? Благотворительность? Акт милосердия? Физзарядка?

- Жестокость…

- Расскажи.

- Нет. Только если признаешь, что ошиблась и давешняя блондинка - жена того хмыря…

- Я ошиблась: шлюха в бобровой шубе - его законная супруга. Они женаты уже шестнадцать лет, у них четверо детей, они обожают друг друга, сейчас они едут в лифте - спускаются на подземную стоянку, и она набрасывается на него в порыве страсти, глядя краем глаза на часы, потому что перед отъездом поставила разогревать рагу из телятины в белом вине и хотела бы довести мужа до оргазма прежде, чем подгорит лук-порей…

- Ну вот еще… В рагу из телятины лук-порей отродясь не клали!

- Что ты говоришь…

- Ты спутала с тушеной говядиной…

- Ну ладно, так что у тебя вышло с той шведкой?

- Она была не шведка, а француженка… Вообще-то, меня ее сестра возбуждала… Эдакая избалованная принцесса… Вертихвостка… Косила под Spice Girls… Она тоже помирала со скуки… Девчонка была горячая, в одном месте у нее зудело, и она вечно крутилась на кухне, попкой своей маленькой вертела перед нами. Завлекала всех кого не лень: опустит пальчик в кастрюлю и облизывает, а сама смотрит исподлобья, как невинная овечка… Ты меня знаешь - я парень простой, вот и прихватил однажды ее за задницу, а она распищалась, засранка. Мол, пожалуюсь папочке и все такое прочее… Я человек незлобивый, но динамисток страсть как не люблю… Вот я и трахнул ее старшую сестру - пусть знает, что почем в этой жизни…

- Но это же подло по отношению к страхомодине!

- Страхомодинам вообще в жизни не везет, сама знаешь…

- И что было потом?

- Потом я уехал…

- Почему?

- Дипломатический инцидент?

- Можно и так сказать… Давай, пошли…

- Знаешь, я тоже люблю, когда ты мне истории рассказываешь…

- Тоже мне история…

- С тобой часто такие случались?

- Нет. Я вообще-то предпочитаю хорошеньких!

- Нужно было пройти подальше, - ныла Камилла. - Мы его пропустим, если он поднимется по лестнице прямо к стоянке такси…

- Не дергайся… Я знаю моего Филу как облупленного… Он всегда чешет по прямой до упора, пока не ударится лбом об столб, просит прощения и только тогда поднимает глаза в поисках выхода…

- Уверен?

- На все сто… Эй, да ты что - втюрилась?

- Любовь тут ни при чем… Сам знаешь, каково это… Выходишь из вагона с барахлом, одуревший, усталый… Никаких встречающих не ждешь, и тут - бац! В конце платформы маячит знакомый силуэт… Никогда о таком не мечтал?

- Я вообще не мечтаю…

- Я вообще не мечтаю… - передразнила его Камилла. - Ну чистый апаш! Предупреждаю, девочка: динамисток - не терплю!

Он был раздавлен.

- Смотри, кажется, это он… - сказала Камилла.

Франк оказался прав: Филибер был единственным пассажиром без рюкзака и чемодана на колесиках. Одет он был не в джинсы с кроссовками, держался очень прямо, шел медленно: в одной руке у него был большой кожаный чемодан, обвязанный армейским ремнем, в другой - раскрытая книга…

Камилла улыбалась.

- Я не влюблена в Филу, но я хотела бы иметь такого старшего брата…

- Ты единственный ребенок?

- Я… Не уверена… - прошептала она и бросилась к своему обожаемому подслеповатому зомби.

Ну конечно, он был смущен, и заикался, и уронил чемодан на ноги Камиллы, и рассыпался в извинениях, и немедденно уронил очки. Конечно.

- Ох, Камилла, вы… вы… Кидаетесь, как щенок… Но, но, но…

- И не говори, Филу, - проворчал Франк, - она совсем озверела…

- Возьми его чемодан, - приказала висевшая на шее у Филибера Камилла. - Знаешь, у нас для тебя сюрприз…

- Боже, нет… Я… Я не слишком люблю сюрпризы… не… не нуж… не нужно было…

- Эй, голубки! Может, притормозите чуток? Ваш денщик устал… Черт, да что ты туда засунул? Доспехи?

- Несколько книг… Больше ничего…

- Проклятье! Филу, да у тебя этих книг - хоть жопой ешь! Зачем ты эти-то из замка приволок?

- Наш друг в отличной форме, - шепнул Филибер на ухо Камилле. - У вас все в порядке?

- У кого это у нас?

- О… ну… у вас…

- Не поняла?

- У т… тебя…

- У меня? - с улыбкой переспросила она. - Очень хорошо. Я рада, что ты вернулся…

- Я тоже… Все было спокойно? Я не увижу в квартире траншей? Мешков с песком?

- Проблемы? Ни одной? У него сейчас подружка…

- Вот как? Прекрасно… А как прошли праздники?

- Какие праздники? Праздник у нас сегодня вечером! Мы отправимся куда-нибудь ужинать… Я вас приглашаю!

- Куда это ты нас приглашаешь? - промурлыкал Франк.

- В «La Coupole»!

- Только не туда… Это не ресторан, а завод по изготовлению жратвы… Камилла грозно нахмурилась,

- Именно туда! В «La Coupole». Я обожаю это место… Туда ходят не для того, чтобы есть, а из-за декора, обстановки, публики… И чтобы побыть вместе…

- Не для того, чтобы есть… В жизни ничего глупее не слышал!

- Ну и ладно, не хочешь идти - не надо, тем хуже для тебя, мы с Филибером все равно отправимся. Попрошу заметить - это мой первый каприз в наступившем году!

- Там наверняка не будет мест…

- Будут! В крайнем случае подождем в баре…

- А как же библиотека господина Маркиза? Я что, попру ее с собой в ресторан?

- Оставим чемодан в камере хранения и заберем на обратном пути…

- Ты все продумала… Черт, Филу! Да скажи же что-нибудь!

- Франк…

- Что?

- У меня шесть сестер…

- И?

- Скажу тебе просто и ясно: признай свое поражение. Чего хочет женщина, того хочет Бог…

- Кто это сказал?

- Народная мудрость…

- Приплыли! До чего же вы оба мне надоели с вашими цитатами…

Он успокоился, когда она взяла его под руку. Они шли по бульвару Монпарнас, и зеваки расступались, давая им дорогу.

Со спины они выглядели очень авантажно…

Слева худой дылда в шубе «Бегство из России», справа крепыш в куртке Lucky Strike, а между ними - девушка. Она щебечет, смеется, подпрыгивает, мечтая, чтобы они подняли на руки и скомандовали: «И раз! И два! И три! Оп…»

Она держала их очень крепко. Все ее душевное равновесие зависело только от них. Вперед, назад- ходу нет. Только здесь…

Тощий верзила шел, слегка наклонив голову, крепыш шагал, засунув кулаки глубоко в карманы потертой куртки.

Оба они, сами того не сознавая, думали в точности то же самое: вот мы идем втроем по улице, мы голодны, как волки, мы вместе, и пусть все катится в тартарары…

Первые десять минут Франк вел себя просто невозможно, критикуя все на свете: меню, цены, обслуживание, шум, туристов, парижан, американцев, курильщиков и некурящих, столики, омаров, свою соседку, свой нож и безобразную статую, которая наверняка испортит ему аппетит.

Камилла и Филибер хихикали.

Выпив бокал шампанского, два стакана шабли и съев шесть устриц, он наконец заткнулся.

Филибер, совершенно не умевший пить, все время смеялся - глуповато и беспричинно. Он то и дело ставил бокал на стол, промокал губы и бормотал, подражая знакомому кюре из деревенского прихода: «Ааа-минь, ааах, до чего же я счастлив быть с вами…» По настоянию друзей он сообщил им новости о жизни своего маленького дождливого королевства, о семье, наводнениях и рождественском ужине у кузенов-интегристов, попутно объяснив с мрачноватым юмором массу невероятных обычаев, чем совершенно их заворожил.

Франк изумленно таращил глаза и каждые десять секунд повторял как заведенный: «Да ну?», «Нет!», «Нееет…».

- Говоришь, они обручены уже два года и никогда… Погоди… Не верю…

- Ты должен выступать в театре, - тормошила Филибера Камилла. - Уверена, ты будешь великолепным шоуменом… Ты столько всего знаешь и рассказываешь так остроумно… И так беспристрастно… Мог бы, например, очаровать публику историями о странностях родовой французской знати…

- Ты… правда так думаешь?

- Я просто уверена! Да, Франк? Слушай… Ты же сам говорил, что какая-то девушка в музее хотела взять тебя с собой на курсы…

- Ддда… Но… но я слишком за… заикаюсь…

- Нет, когда рассказываешь, речь у тебя красивая и плавная…

- Ввы… вы так считаете?

- Да. Твое здоровье, мой высокородный друг! Я пью за то, чтобы в новом году ты принял верное решение! И не жалуйся - его будет легко выполнить…

Камилла расчленяла крабов и делала для них дивные бутербродики. Она с детства обожала блюда из даров моря, потому что возни было много, а есть не приходилось почти ничего. Прячась за горой колотого льда, она могла целый вечер морочить голову сотрапезникам, и никто не доставал ее советами и вопросами. Она подозвала официанта, чтобы заказать еще одну бутылку, проигнорировав практически нетронутую еду на своей тарелке, сполоснула пальцы, ухватила тост, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Клик-кляк.

Все замерли.

Время остановилось.

Счастье.

Франк рассказывал Филиберу истории о карбюраторе, и тот терпеливо слушал, в очередной раз демонстрируя широту образования и величия души:

- Конечно, 89 евро - это сумма, - степенно кивал он, - а… что об этом думает твой друг… толстяк…

- Толстяк Тити?

- Да!

- Ну, знаешь, Тити… Ему плевать… У него таких головок цилиндров навалом…

- Ну конечно, - с искренним участием отвечал Филибер, - толстяк Тити - это толстяк Тити…

Он не издевался над Франком. В его словах не было ни малейшей иронии. Толстяк Тити - это толстяк Тити, так оно и есть.

Камилла спросила, кто хочет съесть с ней на двоих блины фламбе. Филибер предпочел сорбет [50], а Франк решил оговорить условия:

- Погоди… Ты из каких птичек? Из тех, что говорят «на двоих», а потом сжирают все сами, невинно хлопая ресницами? Или из тех, что собирают ложкой весь крем с торта? Или ты из тех, кто держит слово?

- А ты закажи - и узнаешь…

- Восхитительно…

- Нет, они разогретые, слишком толстые, и масла слишком много… Я сам напеку тебе блинов, поймешь разницу…

- И когда ты…

- Когда станешь благоразумной девочкой.

Филибер чувствовал, что ветер переменился, но пока не понимал, в какую сторону он теперь дует. Этого не понимал никто.

В чем и заключалась вся прелесть ситуации…

Поскольку Камилла настаивала, а «чего хочет женщина…», они поговорили о деньгах: кто и за что будет платить, когда и как? Кто будет ходить за покупками? Сколько стоит потратить на рождественские подарки консьержке? Чьи имена будут стоять на почтовом ящике? Будут они устанавливать телефон или нет и что делать с гневными посланиями из Казначейства относительно задолженности по налогам? А уборка? Каждый наводит порядок в своей комнате? Отлично, но почему это кухню и ванную всегда убирают они с Филу? Кстати, в ванную нужно поставить мусорную корзинку, я этим займусь… А ты, Франк, выбрасывай пустые пивные банки и бутылки и открывай хоть иногда окно в своей комнате, не то все мы подцепим какую-нибудь заразу… О сортире. Не забывайте поднимать сиденье и предупреждайте меня, когда кончается бумага… И еще: может, купим приличный пылесос… Швабра фирмы Bissel времен Первой мировой - это, конечно, вещь, и все-таки… Ага… Что еще?

- Ну что, Филу, ангел мой, теперь понимаешь, почему я уговаривал тебя не селить в доме бабу? Видишь, что происходит? И это только начало…

Филибер Марке де ла Дурбельер улыбался. Нет, он не видел, что происходит. Он провел две унизительные недели, ежесекундно чувствуя кожей раздраженный взгляд отца, который больше не мог скрывать своей неприязни. Его первенец не интересовался ни землей, ни финансами и меньше всего - собственным социальным положением. Бездарь, придурок, торгующий открытками в музее и начинающий мучительно заикаться всякий раз, когда младшая сестра просит его передать соль. Единственный наследник родового имени, не способный сохранять должную дистанцию в разговоре со сторожем охотничьих угодий. «Я этого не заслужил…» - шипел он себе под нос каждое утро, глядя, как Филибер ползает по полу, играя с Бланш в куклы…

- Вам больше нечем заняться, сын мой?

- Нет, отец, но я… я… Скажите, если вам нужна моя помощь…

Но дверь хлопнула прежде, чем он успел закончить фразу.

- Ты должен сказать, что приготовишь обед, а я отвечу, что пойду в магазин, а потом ты скажешь, что спечешь вафли и что мы пойдем гулять с детьми в парк…

- Согласен, клопик, согласен. Все будет так, как ты скажешь…

Бланш и Камилла были для Филибера его девочками, они любили его и даже иногда целовали. Ради этого он готов был терпеть презрение отца и купить хоть пятьдесят пылесосов.

Тоже мне, проблема…

Поскольку именно Филу был у них спецом по манускриптам, клятвам, пергаментам, картам и договорам, он убрал кофейные чашки на соседний столик, достал из ранца листок и торжественно вывел: Хартия авеню Эмиль-Дешанель. Для жильцов и других посе…

Он отвлекся.

- А кем был этот самый Эмиль Дешанель, детки?

- Президентом Республики!

- Нет, президента звали Поль. А Эмиль Дешанель был литератором, профессором Сорбонны, которого уволили за книгу «Католицизм и социализм» … Хотя, возможно, она называлась «Социализм и католицизм» … Кстати, моя бабушка всегда сердилась, когда ей подавали визитку… Так на чем я остановился?

Он перечитал все положения составленного им документа, в том числе пункты о туалетной бумаге и мусорных мешках, и пустил его по кругу, чтобы каждый мог добавить свои условия.

- Вот я и стал якобинцем… - вздохнул он.

Франк и Камилла с неохотой отставили стаканы и понаписали кучу глупостей…

Невозмутимый Филибер достал палочку воска и под изумленными взглядами друзей поставил внизу свою печать, потом сложил листок втрое и небрежно опустил его в карман куртки.

- Скажи… Ты всегда таскаешь с собой снаряжение времен Людовика ХIV? - Франк наконец-то обрел дар речи.

- Мой воск, мою печать, мои соли, мои золотые экю, мой герб и мои яды… Конечно, драгоценный друг…

Франк, узнавший одного из официантов, отправился с визитом на кухню. Вернувшись, он сообщил:

- Я настаиваю - это завод по производству жратвы. Но красивый завод…

Камилла попросила счет - нет-нет, я настаиваю, а вы за это пропылесосите! - они забрали чемодан, отбрехиваясь от вокзальных попрошаек, Lucky Strike оседлал свой мотоцикл, а двое других взяли такси.

Она безуспешно караулила его всю неделю. Никаких признаков его присутствия. Охранник, с которым она теперь регулярно болтала (у Матрицы не опустилось правое яичко, какое несчастье!), тоже ничем ее не утешил. А ведь Камилла точно знала, что он обретается где-то поблизости. Еда, которую она регулярно прятала за бидонами с чистящими средствами - хлеб, сыр, салаты Saupiquet, бананы и корм Fido, - сразу исчезала, но там не оставалось ни собачьего волоска, ни крошки хлеба, ни даже запаха… Для наркомана он был поразительно организованным, так что у Камиллы даже появились сомнения, того ли человека она подкармливает… Может псих охранник кормит ее припасами своего убогого добермана? Камилла прощупала почву и выяснила, что Матрица питается исключительно крокетами, обогащенными витамином В12, с ложечкой рицинового масла для шерсти. Жестянки с собачьим кормом - дерьмо. Как можно кормить пса тем, что не захочешь есть сам?

Действительно, как можно?

- А крокеты? Их ты тоже вряд ли станешь употреблять…

- Да ты что! Ем за милую душу!

- Да ладно тебе…

- Клянусь!

Хуже всего было то, что она ему верила. Доберман Одинокое Яйцо и человек Одинокий Мозжечок вполне могли хрустеть крокетами со вкусом цыпленка, сидя в жарко натопленной халупе перед экраном телевизора и глядя порнушку… Еще как могли.

Так прошло много дней. Иногда он не приходил. Батон зачерствел, сигареты лежали на месте. Случалось, он забирал только собачий корм… Слишком много дури и еда не нужна? Ломка и нет сил на пирушку? Камилла перестала брать в голову… Проверила на всякий случай подсобку - стоит разгружать сумку или нет? - и привет горячий.

У нее были другие заботы…

В квартире все шло гладко, и дело было не в хартии, не в Мириам и не в CHC [51]- просто каждый из них жил своей жизнью, стараясь не досаждать соседям. Каждое утро они обменивались приветствиями, вечером расслаблялись, как умели. Гашиш, травка, красное вино, инкунабулы, Мария-Антуанетта или Heineken - каждый «оттягивался» по-своему, и все «тащились» от Марвина.

Днем она рисовала, а Филибер - если он случайно оказывался дома - читал ей вслух или комментировал семейные альбомы.

- Это мой прадедушка… Молодой человек рядом с ним - его брат, дядя Элай, а на переднем плане - их фокстерьеры… Они устраивали собачьи бега, а господин кюре - вот он сидит - определял на финише победителя.

- Да уж, твои родственнички не скучали…

- И были правы… Через два года они отправились на Арденнский фронт, а полгода спустя оба погибли…

А вот на работе все разладилось… Во-первых, грязнуля с шестого этажа как-то вечером подстерег ее и, глупо хихикая, поинтересовался, куда она дела свою метлу. Он ржал взахлеб над своей шуткой и, не отставая, тащился за ней по коридору, повторяя: «Я уверен, это вы! Я уверен, это вы!» Да отвали ты, хрен моржовый, надоел. Кончилось все тем, что она обернулась и ткнула пальцем в СуперЖози, разглядывавшую вены на ногах: мол, это не я - она…