Акт первый

ГАБРИЭЛЯ ЗАПОЛЬСКАЯ. МОРАЛЬ ПАНИ ДУЛЬСКОЙ

Мещанская трагикомедия в трех актах

Перевод Н. Славятинского

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

П а н и Д у л ь с к а я.

П а н Д у л ь с к и й.

З б ы ш к о Д у л ь с к и й.

Х е с я

М е л я

П а н и Ю л ь я с е в и ч, урожденная Дульская.

К в а р т и р а н т к а.

Г а н к а.

Т а д р а х о в а.

Действие происходит в городе.

АКТ ПЕРВЫЙ

Гостиная в буржуазном доме. Ковры, солидная мебель. На стенах картины в золоченых рамах. Искусственные пальмы. Вышитый ландшафт. Красивые шторы и экран в стиле ампир. Лампа с бумажным абажуром. Столики, на них фотографии. Шторы спущены, на сцене темно. При поднятии занавеса часы в столовой бьют шесть. Постепенно светает, а после нескольких

явлений, при поднятых шторах, становятся совсем светло.

Я В Л Е Н И Е 1

Д у л ь с к а я одна.

Минуту сцена пуста. Из-за кулис доносится шлепанье туфель. Слева, на первом плане, из спальни четы Дульских выходит небрежно одетая Д у л ь с к а я. Голова в папильотках жиденькая косичка. Белая кофточка сомнительной чистоты. Короткая шерстяная нижняя юбка, разорванная на животе. Идет со свечой в руке и брюзжит. Ставит свечу на

стол, направляется к кухне.

Д у л ь с к а я. Кухарка! Ганка! Вставайте.

Крики в кухне.

Что? Еще рано? Принцессы. Потише там, кухарка, не рассуждать. Затапливать плиту!.. Ганка, марш топить печку в гостиной, да поживей! (Идет к дверям направо.) Меля, Хеська! Вставать, повторять уроки, гаммы играть… Скорее… Будет вам валяться в постелях! (Идет к первым дверям направо, заглядывает в них, заламывает руки; со свечой переступает порог.)

Я В Л Е Н И Е 2

Д у л ь с к а я, Г а н к а.

Г а н к а выходит из кухни босая, юбка завязана кое-как, поверх сорочки накинута кофта; несет немного угля. Садится на корточки возле печки, растапливает,

потягивает носом, вздыхает. Возвращается раздраженная Д у л ь с к а я.

Д у л ь с к а я. Ты как топишь? Как топишь? Наказание божье мне с этой растяпой! За коровами тебе ходить, а не за панскими печками присматривать. И зачем столько растопки? Пусти, я сама тебе покажу, вот никудышная! (Растапливает печь.) Ступай разбуди паненок. А не захотят вставать – стащи с них одеяла.

Г а н к а уходит в комнату девочек. Д у л ь с к а я раздувает огонь; яркое пламя

освещает ее лицо с толстыми одутловатыми щеками Г а н к а возвращается.

Ну, как паненки, встают?

Г а н к а. Стащила одеяла. Панна Хеся пихнула меня в живот ногой.

Д у л ь с к а я. Велика важность, до свадьбы заживет.

Обе молчат.

Г а н к а. Вельможна пани…

Д у л ь с к а я. Видала, как растапливают печь?

Г а н к а. Вельможна пани…

Д у л ь с к а я. И обо всем я сама должна думать. Скоро вы меня в гроб вгоните.

Г а н к а (целует ей руку). Вельможная пани… я хотела просить… с первого числа мне бы уйти от вас.

Д у л ь с к а я. Что? Как?

Г а н к а (тише). Уйти бы мне…

Д у л ь с к а я. И думать не смей! Я заплатила за тебя в контору. И ты обязана служить. Вот это мне нравится!

Г а н к а. Я подыщу другую на свое место.

Д у л ь с к а я. Смотрите-ка, огрызается! Да ты с ума спятила. Город на тебя уже действует. Уж не приглашают ли вас, пани горничная, наперебой в другие дома, а?

Г а н к а. Простите, вельможная пани… я из-за молодого пана.

Д у л ь с к а я. А!

Г а н к а. Да, я не хочу… ведь это…

Д у л ь с к а я. Опять?

Г а н к а. Он и не переставал… А это… это так… Я ведь…

Д у л ь с к а я (не глядя на нее). Ну хорошо. Я ему скажу.

Г а н к а. Простите, вельможная пани, это не пожжет. Вы, вельможная пани, не раз… и не два говорили… Да и ксендз велел мне уйти.

Д у л ь с к а я. А ты у ксендза служишь или у меня?

Г а н к а. Но должна же я слушаться ксендза.

Д у л ь с к а я. Ступай за молоком и за булками.

Г а н к а. Иду, вельможная пани. (Уходит.)

Д у л ь с к а я (идет к дверям своей спальни). Фелициан, Фелициан! Вставай, опоздаешь в контору. (Идет к дверям комнаты дочерей.) Хеся, Меля! Опоздаете на уроки.

Голос Хеси за сценой:

«Холодно, мамуся! Немножечко теплой воды…»

Еще чего! Закаляйтесь. (В сторону своей спальни.) Фелициан… ты встаешь? А знаешь, этот бездельник, твой сынок, еще домой не возвращался. Что? Ты все молчишь? Еще бы! Отец глядит сквозь пальцы. Яблочко от яблони недалеко падает. Наделает долгов – гроша не заплачу!

Входит Г а н к а.

Г а н к а. Вельможна пани, дворник пришел насчет прописки новых жильцов.

Д у л ь с к а я. Иду. Хеся! Меля! Фелициан! Что за сонная семейка! Ну и ну! Не будь меня, давно бы по миру пошли. (Переступая порог кухни.) Дворник, почему новая метла брошена во дворе? Дождь льет. (Закрывает за собой дверь.)

Слышно, как Дульская громко бранит дворника.

Я В Л Е Н И Е 3

Х е с я, М е л я, позднее Г а н к а.

Х е с я, М е л я вы бегают из своей комнаты – обе в одинаковых кофточках, волосы распущены; бегут к печке.

Х е с я. Иди! Иди сюда!

М е л я. Нет ее?

Х е с я. Нет. Разве не слышишь, как она мылит голову дворнику? Ах! Как приятно хоть чуточку согреться.

М е л я. Ну не толкайся, я ведь тоже…

Голос Дульской замирает.

Х е с я. Погоди… угли помешаю. А теперь дай-ка гребень, я тебя причешу.

М е л я. Оставь! Увидит нас тут – поднимает крик!

Х е с я. Пусть кричит. Я не боюсь.

М е л я. А я боюсь. Уж очень неприятно, когда кто-нибудь громко кричит.

Х е с я. ТЫ слишком чувствительна. Вся в отца. Размазня.

М е л я. А откуда ты знаешь, какой он, наш отец? Ведь он всегда молчит.

Х е с я. Э, да я уж знаю. И нос у тебя совсем как у него.

М е л я. Удивительно мне…

Х е с я (расчесывая волосы). Что?

М е л я. А то, что ребенок похож на отца или на мать. Отчего это?

Х е с я. А я знаю! Знаю…

М е л я. Так скажи! Скажи!

Х е с я. Нашла дурру. Знаю, да не скажу.

М е л я. Кто тебе сказал?

Х е с я. Кухарка.

М е л я. О! Когда же это?

Х е с я. Вчера, когда мама пошла в театр, а нас не взяла, - ведь ставили безнравственную пьесу! Я пошла на кухню, и там кухарка мне все рассказала. Ох, Меля… Ох, Меля… (Катается по ковру и смеется.)

М е л я. Хеся, а мне кажется, это грешно.

Х е с я. Что?

М е л я. Да разговаривать о таких вещах с кухаркой.

Х е с я. Но ведь это правда, истинная правда.

М е л я. Если б только мама узнала!

Х е с я. Так что же? Раскричалась бы – она вечно кричит.

М е л я (встает, помолчав). А мне ты не скажешь?

Х е с я. Нет, не хочу брать грех на душу. Сказано в писании: не искушай младенцев. (На цыпочках подходит к спальне Збышко, заглядывает в нее и возвращается к печке.) Ну, сделай меня сейчас же писаной красавицей!

М е л я. Хорошо, только не вертись.

Х е с я. А знаешь, Збышко снова загулял…

М е л я. Его нет?

Х е с я. Нет! Я тебе могла бы что-то сказать… Только побожись, что ты никому не передашь. Наклонись. Збышко бегает за Ганкой.

М е л я. Это почему же?

Х е с я. Э… да ты… Что с тобой разговаривать!.. Ну, скажи сама, разве можно с тобой разговаривать?

М е л я. Но… ведь ты сама говоришь, он бегает…

Х е с я. Ну, бегает, ну, не дает ей проходу… ну, влюблен… или как там еще.

М е л я. Ой, Хеся! Збышко?

Х е с я. Ну и что? Разве ты не была в опере «Галька»? Не знаешь, как это происходит? Молодой пан соблазняет несчастную Гальку…

М е л я (смеется). Да ведь это на сцене. И было это, когда носили кунтуши. Но Збышко… Ой! Хеся!..

Входит Г а н к а и становится на колени возле печки.

Х е с я. О, Ганка!.. Спрошу у нее. Увидишь, наврала я или нет.

М е л я (робея). Хеся! Ты, пожалуйста, не спрашивай.

Х е с я. А почему? Это мое дело, да и мама не слышит.

М е л я. Хеся! Мне почему-то стыдно перед Ганкой.

Обе замолкают.

Х е с я (тихо). Ну хорошо, не стану спрашивать. Но вчера я подглядела… Ты занешь, как он ее щипал!

М е л я. А говоришь, любит ее.

Х е с я. Ну да, конечно!

М е л я. Нет, если б любил, стал бы он ее щипать!

Х е с я. Знаешь, Меля, тебя надо под стеклянный колпак, да-да.

М е л я. За что же, Хеся, меня под колпак?

Х е с я. За то, что ты дурра! (Помолчав, неожиданно.) Ах, хотела бы я знать, где этот Збышко пропадает ночами!

М е л я (наивно). Может быть, в парке гуляет, теперь так хорошо!

Х е с я. Как ты глупа! (Вдруг обращается к Ганке.) Ганка, ты не знаешь, где господа пропадают по ночам?

Г а н к а. Откуда же мне…

Х е с я. Ну, как пан Збышко. До утра и почти каждую ночь.

Г а н к а. А надо быть где-нибудь…

Х е с я. Я спрашивала его, куда он ходит, он говорит: «Повеселиться». А кухарка смеялась и уверяла меня, что он таскается по ресторанам. Ах, боже мой! Когда же я, наконец, все узнаю? Когда же я стану совсем большая? Когда передо мной не будет тайн?

М е л я. А по-моему, так лучше.

Х е с я. Как?

М е л я. Ни о чем не знать. Это так приятно. Да, лучше ничего не знать. (Присаживается к столу.)

Х е с я. Вздор!

Я В Л Е Н И Е 4

Т е ж е и Дульская.

Д у л ь с к а я (ураганом проносится по сцене). Вы чего здесь? Что это еще? Ступайте оденьтесь. Меля, гаммы! Ганка, прибери в комнате! Фелициан! (Вбегает в свою спальню.)

Меля хочет уйти.

Х е с я. Не уходи, вихрь промчался… «Фелициан!» (Передразнивает, как носится мать.)

М е л я. Хеся!

Х е с я. Что? Непочтение к родителям? Э, предрассудки!

М е л я (огорченная). Хеся! Смотри, Ганка смеется.

Х е с я. Ну так что же? И пускай смеется! Разве я не вправе иметь свое мнение? (Ганке.) Ты чего смеешься, идиотка? Прибирай комнату! Или нет, погоди. Ты была когда-нибудь в ночном кафе?

Г а н к а. Хи-хи-хи! Тоже еще скажете… Я даже не знаю, где это.

Х е с я. Потому что ты дура. А кухарка в молодости бывала. Говорит, что там сидят господа и попивают ликеры и там очень весело. Она рассказывала, что туда приходят молодые красивые девушки и…

М е л я. Тише, Хеся! А то еще мама услышит!

Г а н к а уходит на кухню.

Х е с я. Знаю я тебя, знаю! Не из-за мамы это, а просто ты не хочешь, чтобы у тебя в голове стало чуточку посветлее.

М е л я. Я уже сказала: мне лучше не знать.

Х е с я. А только что сама спрашивала.

М е л я. О чем?

Х е с я. Да о детях.

М е л я. Ну, то совсем другое.

Х е с я. Почему же?

М е л я. Потому что о детях интересно. А это гадко.

Х е с я. И вовсе нет, это куда интереснее.

М е л я. Может быть, но мне как-то противно.

В передней хлопнула дверь, входит З б ы ш к о.

Х е с я. О, гуляка идет!

Я В Л Е Н И Е 5

М е л я, Х е с я, З б ы ш к о, Д у л ь с к а я.

У Збышко воротник поднят, лицо помятое, озябший, съежившийся.

Х е с я. Где ты был? Где был?

З б ы ш к о (отстраняет ее тростью). Убирайся!..

Х е с я. Где ты был? Где кутил? Мой золотой, скажи… скажи… Я ничего не скажу маме.

З б ы ш к о. Убирайся!..

Х е с я. Как ты мило выражаешься! Не скажешь? А я знаю. Ты был в ресторане, пил ликеры, там были красивые женщины… От тебя так приятно пахнет сигарами… Ох… Ох… до чего я это люблю…

З б ы ш к о. Говорят тебе, убирайся!

М е л я. Хеся, перестань!

Х е с я. Ах, ты вот как? Погоди! Вырасту – буду вот так же веселиться, бывать в кофейнях и пить ликеры… И по ресторанам буду ходить, как ты, как ты. (Скачет перед ним на одной ноге.)

З б ы ш к о. Прекрасное воспитание! Подаешь большие надежды.

Х е с я. А теперь, чтобы научить тебя быть вежливым в домашнем кругу… (Зовет.) Мамуся, мамуся! Збышко пришел.

З б ы ш к о. Тише, ты!

Д у л ь с к а я (влетает как бомба). Ты здесь?!

З б ы ш к о. И да и нет! Надо поспать перед службой.

Д у л ь с к а я. Ну нет, погоди. Мне нужно с тобой поговорить.

З б ы ш к о. Я с ног валюсь!

Д у л ь с к а я. Верю. (Девочкам.) Ступайте оденьтесь. Меля, гаммы!

М е л я. Уже некогда.

Д у л ь с к а я. Ну, для твоих упражнений времени хватит. А Хеся снова порвала калоши.

З б ы ш к о. Нет ли тут черного кофе?

Д у л ь с к а я. Нет, пан Збышко!.. Ты, Хеся, ничего не бережешь! Не выйдет из тебя хорошей хозяйки.

Д е в о ч к и убегают в свою комнату.

З б ы ш к о. Нет ли черного кофе в этом заведении?

Д у л ь с к а я. Где ты был?

З б ы ш к о. Э!

Д у л ь с к а я. Где ты был до этих пор?

З б ы ш к о. Если я вам скажу, мамуся, то вы подпрыгните на месте.

Д у л ь с к а я. О!

З б ы ш к о. А потому лучше и не спрашивайте.

Д у л ь с к а я. Я – мать.

З б ы ш к о. Именно поэтому.

Д у л ь с к а я. И я должна знать, где ты растрачиваешь время и здоровье.

З б ы ш к о. А вы, мамочка, видите, что у меня тут, под носом? Усы, а не молоко, значит…

Д у л ь с к а я. Как ты выглядишь!

З б ы ш к о. Э!

Д у л ь с к а я. Ты зеленый.

З б ы ш к о. Это модный цвет. Приказали же вы, мамочка, выкрасить в зеленое балконы и окна.

Д у л ь с к а я. Ни одна девушка не пойдет за такого.

З б ы ш к о. Выходят и за худших!

Дульская пожимает плечами.

Ну, как же насчет кофе в этом заведении?

Д у л ь с к а я. А ты выражайся приличнее. Думаешь, ты еще в обществе кокоток?

З б ы ш к о. Оно не хуже другого. И дались же вам, мамочка, эти кокотки. Будто у нас, в нашем собственном доме, им не сдают квартиры. Сами же вы, мамочка, отдали кокотке наш бельэтаж.

Д у л ь с к а я (с достоинством). Но я с ней не раскланиваюсь.

З б ы ш к о. А денежки, мамочка, берете с нее. Да еще какие!

Д у л ь с к а я. Извини, пожалуйста, но таких денег я себе не оставляю.

З б ы ш к о. А что вы, мамочка, с ними делаете?

Д у л ь с к а я (величественно). Налоги ими уплачиваю.

З б ы ш к о. Ха-ха. Ну, пойду спать.

Д у л ь с к а я. Перестанешь ты повесничать?

З б ы ш к о. Jamais*!

Д у л ь с к а я. Смотри же, долгов платить не буду.

З б ы ш к о. Ну, об этом в другой раз.

Д у л ь с к а я. Збышко! Збышко! Для того ли я кормила тебя своим материнским молоком, чтобы почтенное, незапятнанное имя Дульских ты позорил по кафешантанам и кабакам?

З б ы ш к о. Что же, надо было кормить меня детской мукой Нестле. Говорят, отличная.

Дульская, подавленная, присаживается возле стола.

(Подходит к ней, садится на стол и говорит развязно.) Ну не сердитесь, пани Дульская. А что мне, мамочка, делать в этом доме? Никто у нас не бывает… живем какими-то нелюдимами.

____________

* Никогда! (Франц.).

Д у л ь с к а я. Тяжелые времена – не до приемов.

З б ы ш к о. Э! Человек – общественное животное. Надо же ему кой-когда обменяться мыслями с себе подобными. Видите ли, мамочка, «мысль» - это великое слово!

Д у л ь с к а я. У меня нет времени думать.

З б ы ш к о. Это неправда! А потому я – вон из дому. Ведь у нас в доме настоящее кладбище. Кладбище чего? Мысли, свободной… широкой мысли…

Д у л ь с к а я. Потому ты – в кафешантаны или в…

З б ы ш к о. Да! Да! А что вы, мамочка, можете знать о путях человеческой мысли даже у такого мещанина, как я?

Д у л ь с к а я. Ты глуп. Ты и твой отец – два сапога пара. Он каждый день таскается по кофейням, а ты и вовсе бог знает где!

Из спальни выходит Д у л ь с к и й.

Я В Л Е Н И Е 6

Д у л ь с к а я, З б ы ш к о, Д у л ь с к и й.

Дульский – испитой чиновник; одет очень прилично, для выхода; чистит шляпу.

Д у л ь с к а я. Ну. наконец-то…

Дульский смотрится в зеркало.

З б ы ш к о. Доброе утро, отец!

Дульский жестом отвечает на приветствие сына.

Д у л ь с к а я (мужу). Сегодня жалованье?

Дульский утвердительно кивает.

Смотри, не потеряй. Чего ты ждешь? А, сигару… Збышко, достань отцу сигару – вон там, на печке.

Дульский равнодушно пожимает плечами и уходит в переднюю.

Д у л ь с к и я. Можно с ума сойти с этим человеком.

З б ы ш к о. Так вы его, мамочка, выдрессировали.

Д у л ь с к а я. Нет, это уж чересчур!

З б ы ш к о. Покойной ночи! Пойду вздремнуть!

Д у ль с к а я. А служба?

З б ы ш к о (зевая). Куда она денется!

Д у л ь с к а я (останавливает его). Збышко! Поклянись, что ты исправишься.

З б ы ш к о. Ну нет! Лучше буду держать экзамен на чин! (Уходит.)

Я В Л Е Н И Е 7

Д у л ь с к а я, Г а н к а, потом З б ы ш к о, М е л я.

Д у л ь с к а я. Сотри пыль с фортепиано. Кухарка собралась на рынок?

Г а н к а. Да, пани.

Д у л ь с к а я уходит на кухню. Ганка убирает гостиную. Через минуту из своей комнаты выглядывает З б ы ш к о.

З б ы ш к о. Ганка, ты одна?

Г а н к а. Оставьте меня в покое.

З б ы ш к о. Какая муха тебя укусила?

Ганка молчит.

Подойдите-ка, покажи мне свою рожицу! Чего ты злишься?..

Ганка отмалчивается и только работает все лихорадочнее.

И не идет же тебе, когда ты дуешься.

Г а н к а (неожиданно). Да, те панны, от которых пан возвращается, конечно, красивее меня.

З б ы ш к о. Ах… вот оно что… Вот что тебя задело за живое!

Г а н к а. Мне все равно, только бы пан ко мне не приставал.

З б ы ш к о. Если ты станешь добрее, то я не буду уходить из дому.

Г а н к а. Ничего мне не надо. Можете отправляться к ним.

З б ы ш к о. Так я этому и поверил! Да ты сохнешь по мне!

Г а н к а. Уходите, пан Збышко, не то еще пани войдет.

З б ы ш к о. Ну… поцелуй пану руку за то, что ты его рассердила.

Г а н к а (смеется). Вот еще! (Хлопает его по руке.)

З б ы ш к о. Ах ты, шельма! (Хочет ее обнять.)

Как раз в эту минуту входит М е л я. Девочка издает слабый крик, а затем, покраснев, потупив глаза, идет к фортепиано. Г а н к а убегает на кухню. М е л я садится за свои упражнения. З б ы ш к о уходит к себе.

М е л я (поиграв с минуту, встает и, подойдя к комнате Збышко, стучится). Збышко!

З б ы ш к о (выглядывает из дверей, полуодетый). Чего тебе?

М е л я (таинственно). Вы не бойтесь меня, я ничего маме не скажу.

З б ы ш к о. Ты с ума сошла!

М е л я. Ведь вы не виноваты…

З б ы ш к о. Что?

М е л я (робко). Ну… Ганка и ты… если вы…

З б ы ш к о. Я тебе задам! Не смей говорить об этом. Стыдись, от земли не видать, а уже такая испорченная.

М е л я. Я? Да нет, Збышко, я думаю как раз наоборот… я…

З б ы ш к о. Отстань. (Исчезает за дверью.)

Меля стоит опечаленная и задумчивая. Подходит к фортепиано и начинает играть гаммы. Влетает Х е с я в накидке и шляпе, на руке у нее такая же накидка и шляпа для Мели: бросает

на пол книжки, стянутые ремнями.

Я В Л Е Н И Е 8

М е л я, Х е с я, Д у л ь с к а я, Г а н к а.

Х е с я. Одевайся живее, Офелия! Мальчишки уже идут в школу.

М е л я (надевает накидку). Хеся! А ты не будешь делать глазки тому высокому студенту?

Х е с я. Я буду делать все, что мне нравится.

М е л я. Мне стыдно за тебя!

Х е с я. Ну и стыдись, пожалуйста! Но только попробуй заикнуться маме – и я тут же ей скажу, что ты по ночам не спишь, а все вздыхаешь! И мама рассердится на это куда сильнее, чем за студента.

М е л я. Сомневаюсь.

Х е с я. А я нет. Мама знает меня и понимает, что я знаю границы и не забудусь.

М е л я. Как тебя понять?

Х е с я. Уж я знаю, что говорю! О моя непорочная лилия!

Д у л ь с к а я (входя). Ганка, проводи паненок.

Голос Ганки из кухни: «Иду!»

Вот вам зонтик! Ступайте. Идите прямо, не оглядываясь. Помните: скромность – это сокровище девушек. (Хесе.) Не сутулься.

Входит Г а н к а в платке.

Х е с я (бросает Ганке книжки). На, тащи! До свиданья, мамуся.

Д е в о ч к а уходит с Г а н к о й. Дульская стирает пыль и стонет. Звонок в передней. Дульская идет и открывает дверь Увидев к в а р т и р а н т к у, пятится назад.

Я В Л Е Н И Е 9

Д у л ь с к а я, к в а р т и р а н т к а.

Д у л ь с к а я. Извините… я не одета. Войдите, я сейчас вернусь.

К в а р т и р а н т к а. Я на минутку. Вы не стесняйтесь.

Д у л ь с к а я. Ничего, ничего, я только что-нибудь накину на себя. (Бежит в свою комнату.)

К в а р т и р а н т к а медленно входит. Она бледна и печальна. По-видимому, она перенесла какую-то тяжелую болезнь и душевное потрясение. Садится в ближайшее кресло и сидит неподвижно, потупившись. Через минуту входит Д у л ь с к а я в добротном фланелевом

капоте.

Садитесь, пожалуйста, на кушетку.

К в а р т и р а н т к а. Спасибо. Мне только два слова. Я получила ваше письмо… (Запнулась. Молчит.)

Д у л ь с к а я. Так вы уже выписались из больницы?

К в а р т и р а н т к а. Да! Третьего дня мама перевезла меня.

Д у л ь с к а я. Вижу, что вы здоровы.

К в а р т и р а н т к а (с грустной усмешкой). О, до этого еще далеко!

Д у л ь с к а я. Ох! В домашней обстановке вы бистро восстановите силы. Для женщины главное на свете – дом. Я люблю это повторять.

К в а р т и р а н т к а. Но его надо иметь.

Д у л ь с к а я. У вас есть муж, положение…

К в а р т и р а н т к а. Да… но… (Помолчав, продолжает с видимым усилием.) Скажите, так ли уж необходимо, чтобы к первому числу я съехала?

Д у л ь с к а я. О да!.. Ваша квартира мне очень нужна для моих родственников.

К в а р т и р а н т к а. Я предпочла бы остаться. Трудно подыскать себе квартиру зимой.

Д у л ь с к а я. Ах, но я ничего не могу поделать. Право же, не могу.

К в а р т и р а н т к а. Стоит вам только захотеть… Ведь вы приказали вывесить билетик о сдаче. Значит, ваши родственники сюда не переезжают.

Д у л ь с к а я (поджимая губы). Не заставляйте меня говорить вам неприятные вещи.

К в а р т и р а н т к а. А в чем вы можете меня упрекнуть?

Д у л ь с к а я (вспылив). Но, извините, все имеет свои границы! А публичный скандал?

К в а р т и р а н т к а. Так вот в чем дело!

Д у л ь с к а я. А в чем же еще? Платили вы мне в срок. Детей и собак у вас не было. И досаждали вы только выколачиванием ковров по утрам. Так вы и жили бы в моем доме… но вдруг… Нет, стоит мне вспомнить об этом, как меня в жар бросает. Карета скорой помощи перед моим домом! Скорая помощь! Словно здесь кабак, в котором произошла драка.

К в а р т и р а н т к а. Но, извините, происшествия могут случать всюду.

Д у л ь с к а я. У порядочных домовладельцев происшествий не бывает. Разве там, перед графским домом, вам случалось видеть карту скорой помощи? Нет! А эта шумиха в газетах! Три раза было упомянуто имя Дульских – имя моих дочерей, и при таком скандале…

К в а р т и р а н т к а. Но, позвольте, вам, вероятно, известны причины… и…

Д у л ь с к а я. Велика важность, что ваш муж и та девица – дело обыкновенное…

К в а р т и р а н т к а. Но она была моей служанкой. Это омерзительно! Нет, я не могла вынести. И как только я убедилась…

Д у л ь с к а я. Так вы сейчас же за спички – какая пошлая отрава! Люди вокруг смеялись. А чем это кончилось? Настоящая комедия. Другое дело, если б вы умерли… ну!..

К в а р т и р а н т к а (тихо). И жаль, что не умерла.

Д у л ь с к а я. Я не говорю, что хотела бы этого, но когда дело кончается смертью, то всегда… А так… Повторяю, кругом смеялись. Еду я как-то в трамвае, проезжаем мимо моего дома – ведь остановка чуть подальше, - вдруг двое каких-то мужчин, пассажиры, показывают на мой дом: «Вот это дом, где та ревнива жена травилась…». И начали смеяться. Со стыда меня чуть удар не хватил!

К в а р т и р а н т к а. Пожалуйста, извините меня за все эти неприятности.

Д у л ь с к а я. Э, да что теперь, когда такая слава пошла.

К в а р т и р а н т к а. Я сама жестоко поплатилась. Впрочем, я не знала, что делала. Я была, как помешанная.

Д у л ь с к а я. Ну конечно. Всякий самоубийца – это помешанный; у него нет морали, он утратил веру в бога. И знаете, это – трусость. Да, трусость. К тому же, он губит собственную душу. Не, правильно, что самоубийц хоронят отдельно. Пусть не суются к порядочным людям. Убивать себя – и ради кого? Ради мужчины! Ни одни мужчина не стоит того, чтобы ради него идти на вечные муки.

К в а р т и р а н т к а. Позвольте, но дело не просто в мужчине, а в муже.

Д у л ь с к а я. Э!

К в а р т и р а н т к а. Я не могла этого вынести под своей кровлей.

Д у л ь с к а я. Лучше под своей, чем под чужой. Меньше пересудов, а то и вовсе никто не знает.

К в а р т и р а н т к а. Но я-то ведь знаю.

Д у л ь с к а я. Милая моя, на то у нас и четыре стены, чтобы сор из избы не выносить. Тащить к людям свою домашнюю грязь – это непорядочно и неморально! Я всегда так жила, чтобы никто не мог сказать, что я была причиной скандала. Женщина должна прожить жизнь тихо и спокойно. Так уже заведено, и этого надо держаться.

К в а р т и р а н т к а. А что, если бы пан Дульский забылся с прислугой?

Д у л ь с к а я. Фелициан? Да это невозможно… Вы его не знаете. А затем… мне до вас дела нет. Я обязана оберегать себя и свою семью от кривотолков. Вы можете снова совершить такой же безбожный поступок, ведь подобные приступы безумия возвращаются… А потому…

К в а р т и р а н т к а (встает). Понимаю! Я съеду. Однако скажу вам, что велеть мне сейчас искать себе квартиру – это непорядочно и неморально! Я потеряла столько сил.

Д у л ь с к а я (оскорбленная, встает). Не вам учить меня порядочности. Я из почтенной, издавна всем известной семьи. У меня скандалов не бывает!

К в а р т и р а н т к а. Не сомневаюсь в этом. Но можете не опасаться. В другой раз я уже не стану травиться. Для этого надобно иметь много мужества, хотя вы это и называете трусостью… И к тому же надо много страдать. А мне это уже не под силу… Впрочем, я расстаюсь с мужем, и это лучший залог того, что я больше не стану ревновать.

Д у л ь с к а я. Расстаетесь с мужем? И очень плохо делаете. Снова пойдут пересуды, и никто не одобрит вашего поступка. Уж по одной этой причине я не могла бы позволить вам жить в моем доме. Одинокие женщины – это не… как вам это сказать… ну, вы меня понимаете…

К в а р т и р а н т к а (насмешливо). Да, понимаю. А все же та квартирантка из бельэтажа, которая возвращается по ночам…

Д у л ь с к а я (с достоинством). Эта особа живет на свои собственные средства. Из-за нее перед моим домом еще не видали карет скорой помощи.

К в а р т и р а н т к а (насмешливо). Только экипажи на резиновом ходу и автомобили.

Д у л ь с к а я. Они останавливаются на несколько домов дальше. А затем я, кажется, не обязана давать вам отчет в своих поступках.

К в а р т и р а н т к а. Еще бы! Ведь это завело бы нас чересчур далеко. Прощайте.

Д у л ь с к а я. И не вздумайте отговаривать тех, кто будет приходить осматривать квартиру!

К в а р т и р а н т к а (направляясь к выходу). Я буду говорить, что в квартире сыро. И ведь правда сыро.

Д у л ь с к а я. Помните, что есть суд, моя милая.

К в а р т и р а н т к а. Так мне подсказывает моя совесть. Прощайте.

На пороге появляется п а н и Ю л ь к е в и ч.

Д у л ь с к а я (возмущенно). Маня! Ты слышишь? Будь свидетельницей. Пани говорит, что…

К в а р т и р а н т к а. Прощайте! (Уходит.)

Я В Л Е Н И Е 10

Д у л ь с к а я, п а н и Ю л ь с е в и ч.

Д у л ь с к а я (вне себя от ярости). Нет! Это… это такое… такое…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Тетя, успокойтесь.

Д у л ь с к а я. Если так дальше пойдет, то придется ехать на воды, в Карлсбад.

П а н и Ю л ь с е в и ч. И я с вами поеду, тетя.

Д у л ь с к а я. Обойдется без тебя.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А что случилось? Уж не квартирантка ли это с первого этажа? Та, что травилась?

Д у л ь с к а я. Да-да… она самая. Выписалась из больницы. После того скандала… держать ее в моем доме я не могу. Помнишь, когда ее выносили, она была почти голая! Такой ужас! Я предложила ей подыскать себе другую квартиру.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ах так? Отлично. Нам как раз прибавили, и эту квартиру мы охотно возьмем.

Д у л ь с к а я. Обойдется и без вас!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Право, тетя, вам следовало бы это сделать для нас, как для родственников.

Д у л ь к е в и ч. Не по нынешнему времени такая роскошь.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А, понимаю. Вы, тетя, думаете, что мы не будем платить.

Д у л ь с к е в и ч. Я ничего не думаю. Но знаю, что вы живете не по средствам.

П а н и Ю л ь с е в и ч. Ну, например, ну?

Д у л ь с к а я. Ходите в театр. И притом на самые пустые пьесы.

П а н и Ю л ь с е в и ч. Нельзя же…

Д у л ь с к а я. Выписываете газеты…

П а н и Ю л ь с е в и ч. Простите, тетя… но это…

Д у л ь с к а я. Я всегда беру газету у знакомых, и с меня достаточно. А не дадут – свет не перевернется вверх дном оттого, что я не буду читать печатных бредней. Наконец, устраиваете званые ужины.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Это необходимо.

Д у л ь с к а я. А если необходимо, то не жалуйся, что тебе не хватает.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Мы не можем жить, как…

Д у л ь с к а я. Как мы! Посмотрим, что вы запоете под старость. У меня с Фелицианом на этот счет другие правила.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Мой муж не умеет копить, я тоже…

Д у л ь с к а я. При таких наклонностях тебе нужно было выйти замуж за того аптекаря, который сватал тебя. Я тебя уговаривала.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да ведь он год назад умер от чахотки!

Д у л ь с к а я. Вот-вот! И ты была бы вдовой, собственницей каменного дома.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. О!

Д у л ь с к а я. Нечего тебе, нечего… Обеспеченное существование – это основа жизни. А что до твоего мужа, то и его можно прибрать к рукам. Получать за него жалование, если начнет транжирить. И выдавать ему ежедневно по двенадцать грошей на кофе. А сигары для него покупать самой и сушить их на печке. Иначе такой господин тебя разорит.

Я В Л Е Н И Е 11

Т е ж е и З б ы ш к о.

З б ы ш к о (входит). Такая трескотня, что невозможно уснуть.

Д у л ь с к а я. Тем лучше, ступай на службу.

З б ы ш к о. Э! (Пани Юльясевич.) Как поживаешь, старая?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А ты как, чучело?

З б ы ш к о (смотрится в зеркало). Да, я действительно зеленый.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А что, ты делаешь сегодня предложение?

З б ы ш к о. Вот еще тоже! Но наш старик советник снова будет кисло поглядывать на меня. Ведь там горы запущенных бумаг, право, целые горы!

Д у л ь с к а я. Нагромождай, побольше нагромождай бумаг!

З б ы ш к о. Да ведь это не я нагромождаю, а просители. (Греется у печки.)

Д у л ь с к а я (снимает капот). Извини, моя дорогая. Я буду прибирать комнату, так надо поберечь капот.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Пожалуйста, тетя, не стесняйтесь.

Дульская стирает пыль и с негодованием поглядывает на сына.

З б ы ш к о. Так вы, мама, в само деле выбрасываете вон квартирантку, которая травилась?

Д у л ь с к а я. А тебе что?

З б ы ш к о. Да слышал, с пятого на десятое. Весьма назидательный для меня поступок. Она и не очень симпатична, эта женщина.

Д у л ь с к а я. Охотно верю. Скандалистка.

З б ы ш к о. Она поступила так из любви к мужу. Ведь это в мамином вкусе: супружеская любовь.

Д у л ь с к а я. Какая там у нее супружеская любовь! Знай себе шуршит шелковыми нижними юбками.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну так что же?

Д у л ь с к а я. Порядочная не станет наряжаться для мужа еще и под платьем.

З б ы ш к о (пани Юльясевич). Сиди смирно, ведь и ты шуршишь. Нет, квартирантка с первого этажа, ручаюсь, - порядочная женщина.

Д у л ь с к а я. Откуда ты это знаешь?

З б ы ш к о (спокойно). Я приволокнулся было за ней и получил по носу.

Д у л ь ч и н с к а я. Ты бы хоть моих квартиранток оставил в покое. Подвинься… Долго ты еще будешь торчать у печки? (Горячо.) Как погляжу на тебя, так иной раз не верится, что ты мой сын.

З б ы ш к о. Ну, мама, если вы сомневаетесь…

Д у л ь с к а я. Помалкивай! (Пани Юльясевич.) Советую тебе никогда не иметь детей.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. О! Мы совсем об этом и не хлопочем.

Д у л ь с к а я (сыну). Нет, Збышко, ты выродок, ты не мой сын.

З б ы ш к о. На беду, мамочка, ваш! И в этом вся моя трагедия. (Играет на фортепиано.)

Д у л ь с к а я. Слышала? Он сказал – на беду!

З б ы ш к о. Еще бы! Быть Дульским – да это катастрофа!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Послушай, Збышко, ты чересчур много себе позволяешь.

З б ы ш к о. Не приставай.

Д у л ь с к а я (пани Юльясевич). Никакой морали, никаких принципов…

З б ы ш к о. Никакой маски, мамочка. Не то что у вас!

Д у л ь с к а я. Кончится тем, что он еще пристанет к социалистам.

З б ы ш к о. Для этого я слишком глуп.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеется). Чтобы стать социалистом, не надо держать экзамена.

З б ы ш к о. Вот именно надо… И труднее экзамена нет.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Но перед кем?

З б ы ш к о. Перед своей совестью, перед своей душой, милый ангел!

Д у л ь с к а я. Чтобы сделаться социалистом, надо прежде всего перестать верить в бога.

З б ы ш к о. Так! Давно не говорили о боге в этом доме.

Я В Л Е Н И Е 12

Т е ж е и Г а н к а.

Г а н к а (из кухни). Вельможная пани, вот зонтик.

Д у л ь с к а я. Поставь его в передней. А потом прибери в комнате молодого пана. Кухарка вернулась?

Г а н к а. Да, уже!

Д у л ь с к а я. Я на минутку… (Убегает на кухню.)

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А тетя права. Пора тебе остепениться. Выглядишь ты, как мертвец.

З б ы ш к о. И ты тоже выглядишь прекрасно.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я? Да я вчера из дому не выходила!

З б ы ш к о. Это значит, что я шалопайничал вне дома, а ты – не выходя из дому.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеется). Ты несносен.

З б ы ш к о. Когда как.

Ганка проходит по сцене. Збышко провожает ее глазами.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Чего ты так уставился на Ганку?

З б ы ш к о. Она мне нравится.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Служанка?

З б ы ш к о. А почему бы и нет? Что она, не женщина? Уверяю тебя, что даже очень…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Кое-что я уже слыхала.

З б ы ш к о. А тебе что?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я думала, вкус у тебя более утонченный.

З б ы ш к о. Ты глупа со своей мещанской эстетикой. Впрочем, я, знаешь, вроде пианиста – как увидит открытый рояль, так уж готов сыграть пассаж…

П а н и Ю ь с е в и ч. Да, но рояль не…

З б ы ш к о. Дорогая моя… каждая женщина – это рояль, надо только уметь играть!... Ах, как спать хочется!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. И чего ты таскаешься по кабакам?

З б ы ш к о. А где мне таскаться? Где-нибудь да надо.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. На твоем месте я завела бы знакомство… солидное… ну… Ведь столько кругом замужних женщин, которые… Что? Да боже ты мой!

З б ы ш к о. Спасибо. Хватит с меня мещанства у нас в доме и во мне самом.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Почему же ты мещанин?

З б ы ш к о (ходит по сцене). Да потому, что я родился мещанином, ангел ты мой… был им уже во чреве матери. И даже если б я содрал с себя шкуру, то ведь и в душе у меня претолстый слой мещанства. Искоренить его невозможно! И все же кто-то новый, иной борется во мне самом с этим мещанином, тормошит его, давит. Но знаю – это только до поры до времени, а тот, наш потомственный мещанин, возьмет верх. Наступит час, когда я стану Фелицианом – буду драть с жильцов квартирную плату, и буду… ну… Дульским… пра-Дульским, обер-Дульским, буду родить Дульских, целое племя Дульских… И отпраздную серебряную свадьбу, и на моей могиле поставят приличный памятник, подальше от самоубийц. Да… и лицо у меня не будет зеленое, а весь я нальюсь жиром и спасительными теориями, буду очень много говорить о боге… (Не договаривает, идет к фортепиано и нервно играет.)

П а н и Ю л ь я с е в и ч (подходит к нему). От мещанства можно освободиться.

З б ы ш к о. Неправда! Тебе кажется, что ты от него свободна, потому что приобрела кое-какой внешний лоск. Но ведь ты… ну… накладного красного дерева, что ли, как твоя стильная мебель, как твои крашеные волосы. Нет, это – клеймо… госпожа советница… клеймо!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Разве ты учился играть?

З б ы ш к о. Я? Да я не знаю ни одной ноты. Это во мне что-то само играет… И что-то бьется во мне… но со временем затихнет… Э! Да что об этом… (Обнимает ее.) Знаешь, а ты ведь очень… очень…

П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеясь). Отстань!

З б ы ш к о (смеясь). Музыкальный пассаж, моя дорогая… пассаж…

Проходит Г а н к а, бросает на обоих угрюмый взгляд, уходит на кухню.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (смотрит на нее). А знаешь, это любопытно.

З б ы ш к о. Что такое?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да эта девка… Если б ты видел, как она посмотрела на нас! На твоем месте…

З б ы ш к о. Да, если будет время…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ты меня не понимаешь… От нее надо держаться подальше.

З б ы ш к о. Да, если будет время…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ты меня не понимаешь… От нее надо держаться подальше.

З б ы ш к о. Э!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Она ревнива. Будет устраивать тебе сцены.

З б ы ш к о. Ну вот еще!

Я В Л Е Н И Е 13

Т е ж е и Д у л ь с к а я

Д у л ь с к а я (входит, сыну). Ты еще здесь? И тебе не стыдно? Отец твой трудится, я тружусь, сестры…

З б ы ш к о (идет в переднюю, снимает с вешалки пальто, одевается). Мамочка, мамочка! Трудимся мы или нет, конец у всех один…

Д у л ь с к а я. Неправда, мы – люди труда, а бездельники… это…

З б ы ш к о. Нет, и мы и вы…

Д у л ь с к а я. Что? Что?

З б ы ш к о. Вытянем копытца, и капут… Так-то! (Пани Юльясевич.) Так-то, куколка! (Уходит.)

Я В Л Е Н И Е 14

Д у л ь с к а я, п а н и Ю л ь с е в и ч.

Д у л ь с к а я. Это ужасно, ужасно. Ты слышала, как он разговаривает? А ведь такой способный, такой одаренный! Захоти он, да перед ним открылась бы карьера!.. Да, карьера! Но он не хочет, слышишь… нет, нет. Знай себе повесничает да повесничает. Только заведется в кармане грош – Збышко и след простыл. Ничего в голове, только одни кафе да юбки.

Г а н к а входит с подносом; на нем водка и закуска.

Садись, моя дорогая!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Спасибо, тетя.

Садится за стол.

Он какой-то раздраженный, недовольный.

Д у л ь с к а я (вновь загоревшись). Да разве он знает, чего хочет? Ему бы надо бога благодарить, что жив-здорово… За твое… (Пьет.) Ганка!.. Ступай убери переднюю.

Г а н к а уходит. Пани Юльясевич провожает ее газами.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Вы, тетя, довольны Ганкой?

Д у л ь с к а я. Да ничего.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Увольте ее, тетя.

Д у л ь с к а я. Как?.. Почему же?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я кое-что приметила…

Д у л ь с к а я. Ворует?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нет… хуже…

Д у л ь с к а я. Ну! Ну!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Мне кажется, Збышко приволокнулся за ней.

Д у л ь с к а я. Э, пустяки!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Уж я знаю, что говорю! Увольте ее, пока не поздно.

Д у л ь с к а я. Моя дорогая… это тебе показалось. А затем… (Смотрит в сторону.) Если разобраться во всем, то… Ну… как тебе сказать… пиво еще не перебродило!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А!..

Д у л ь с к а я. Словом, ты понимаешь…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Лучше у себя дома?

Д у л ь с к а я. Я этого не говорю… но…

П а н и Ю л ь с к а я. А знаете, тетя, вы, пожалуй, правы.

Обе замолкают; по сцене проходит Г а н к а.

Ну и вкус у мужчин!

Д у л ь с к а я. Да что об этом! Только бы не таскался по притонам и не губил своего здоровья. Надо быть матерью, чтобы понимать, до чего больно видеть, как твой сын чахнет. Еще сыру?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Спасибо! Но смотрите, как бы она потом…

Д у л ь с к а я. Будет и она довольна. Все они без совести и веры… Покажу тебе шляпку. Которую я отдавала в переделку. (Приносит шляпу, украшенную фиалками, надевает на голову; при бумазейной кофточке и нежней юбке это производит удивительный эффект.) Хорошо?

П н и Ю л ь я с е в и ч. Очень! Очень!

Д у л ь с к а я. Приходится экономить, вот и переделываю себе старое тряпье.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. На вас, тетя, все хорошо. А что, тетя, вы повышаете в этом году квартирную плату?

Д у л ь с к а я. Собираюсь! Обязана даже! Все повышают. Покажу тебе поквартирную роспись.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну-ну!

Д у л ь с к а я (достает из ящика стола бумагу, и обе, опираясь о стол, с любопытством наклоняются над ней). На первый этаж и подвал надбавка, на круг, по пяти крон. В сенях поставлю бельевой каток.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Тесно… Зубы себе повышибают.

Д у л ь с к а я. А мне все равно. Я там никогда не бываю. На бельэтаж, кокотке, - десять крон.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Кокотка? Это слишком мало. Я бы надбавила по меньшей мере двадцать.

Д у л ь с к а я. Ты думаешь?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Еще бы! Денег у нее довольно, и достаются они ей легко, пусть платит…

Д у л ь с к а я (довольная). Пусть платит!

Д у л ьс к а я. Значит, кокотке – двадцать, советнику – десять. Третий этаж…

Обе, раскрасневшись, считают, наклонившись над столом.

З а н а в е с м е д л е н н о п а д а е т