Акт второй

Декорация первого действия. Постепенно темнеет. По сцене автоматично ходит в халате

Д у л ь с к и й с часами в руке. Зажмуривает глаза и продолжает ходить, словно деревянная кукла. Наконец останавливается. Тотчас же отворяются двери супружеской спальни; оттуда

высовывается Д у л ь с к а я в корсете и юбке.

Я В Л Е Н И Е 1

Д у л ь с к и й, Д у л ь с к а я, потом Х е с я.

Д у л ь с к а я. Фелициан! Фелициан!

Дульский, очнувшись, смотрит на нее.

Ходи! Почему не ходишь? Еще нет двух километров. Я там у себя считаю!

Дульский показывает ей часы.

Не морочь мне голову своими часами. Самые точные у меня в голове. Не ходи! Не ходи! Хорошо! Пожалуюсь доктору. Я нарочно велела тебе ходить на курган Костюшко не по улице, а здесь, по комнате… хотела своими глазами видеть, что ты не плутуешь… А ты… Ну, да это твое дело.

Дульский снова начинает ходить. Вбегает нарядно одетая Х е с я - в светло-голубом платьице, в туфельках и голубых чулочках.

Х е с я (целует отца в манжету). Папа, вы идете на курган?

Дульский утвердительно кивает.

Х е с я. А много осталось?

Дульский показывает ей пять пальцев.

Пятьсот?

Дульский подтверждает кивком.

Значит, вы, папа, уже возле парка Иордана?

Дульский что-то невнятно бормочет.

(Смеясь.) Так! Так! Но идите, папа, быстрее, а то ведь там грабят.

Дульский тревожно глядит на нее и пожимает плечами. Хеся вскакивает на кушетку и смотрится в зеркало. Дульский подходит к ней и стаскивает с кушетки.

Мама не видит. (Бежит к дверям комнаты девочек.)

Голос Дульской: «Хеся! Меля уже оделась?»

Х е с я. Нет, еще ковыряется!

Дульский, огорченный, что-то бормочет.

Папа, вы этого не понимаете? Ну… еще наряжается! В ваше время так не говорили? Ну так что же? Зато теперь говорят.

Д у л ь с к а я (высовывается из двери своей спальни, разодетая по-праздничному). Фелициан, довольно тебе ходить. Ты уже на месте. Завтра дойдешь до грота Твардовского. (Исчезает.)

Х е с я (подходит к окну, дует на стекла, поет). «Все замерзло, все обледенело».

Дульская, осмотревшись, тихонько идет к печке, влезает на кресло и крадет сигару. Как раз в эту минуту Хеся оглядывается и замечает это. Дульский, смещено крякнув, идет в переднюю, одевается и, вернувшись в гостиную, подходит к двери Дульской, стучится. Дульская

выглядывает.

Д у л ь с к а я. Тебя уже несет в кофейню? На, возьми свои двадцать грошей. Каждый день буду давать по двадцать. Недельные выдачи ни к чему – проматываешь все сразу с приятелями. К ужину возвращайся. (Исчезает.)

Дульский, оправив одежду перед зеркалом, уходит. Хеся подбегает к печке, влезает в кресло и крадет сигару.

Я В Л Е Н И Е 2

Х е с я, М е л я.

В дверях появляется М е л я, одетая так же, как и Хеся; она бледна и кажется больной. Меля останавливается огорченная на пороге, а затем бежит к Хесе; та показывает ей язык и

убегает к кушетке.

М е л я. Хеся! Покажи, что ты взяла?

Х е с я. Ну, сигару! Велика важность!

М е л я. Украла?

Х е с я. Ах! Да ведь только что и отец украл. Если такой домовладелец может себе это позволить, то почему же мне нельзя?

М е л я. На что тебе сигара?

Х е с я. На что? Вы-ку-рю!

М е л я. Ох! Когда?

Х е с я. В воскресенье! А затем я поеду!

М е л я. Куда?

Х е с я. В… Ригу! Или нет, я отдам сигару любовнику нашей кухарки. Ты знаешь, я видела его. Он – денщик. Ну да, у лейтенанта… и очень... очень…

М е л я. Как только ты можешь обращать внимание на таких?

Х е с я. А почему бы нет? Почему?.. Постой, отчего ты такая бледная?

М е л я. Голова у меня страшно разболелась.

Х е с я. А не стащила ли и ты сигару?

М е л я. Ох, нет! Я всегда такая слабая. Кажется, спала бы только.

Х е с я. Лучше давай разучивать шассе, моя золотая. Я все забываю, с какой ноги начинать, дорогая ты моя… Учитель танцев опять будет меня стыдить… Вот тебе и раз, туфелька развязалась. Ганка! Ганка!

Входит Г а н к а, бледная, изменившаяся.

Я В Л Е Н И Е 3

Т е и Г а н к а.

Х е с я. Завяжи мне туфельку! Ято это, неужели и ты больна? Смотри, Меля, как она выглядит.

Г а н к а. Это вам так кажется.

Х е с я. Да нет, ведь ты насилу ноги таскаешь… Ну, теперь можешь идти!

Г а н к а уходит, Хеся качает головой.

М е л я. Ничего удивительного. Я знаю, почему она так изменилась.

Х е с я. Знаешь? Скажи!

М е л я. Нет, Хеся, это ее тайна. И я пока не вправе говорить.

Х е с я. Как хочешь, тоже мне еще тайны… Ну… ну… дай лапу! Как танцуется это шассе? Un-deux, undeux*. (Свистит.) Ну, а теперь вальс, моя дорогая, брильянтовая.

Вальсируют.

М е л я. Почему ты меня так прижимаешь?

Х е с я (танцуя). Потому что я за мужчину.

М е л я. У меня дух захватило.

Х е с я. Так и надо… А если за даму, то вот как. О! (Перекидывается на руку Мели.) Томно… томно. И смотреть в глаза… в глаза. Я всегда так делаю.

М е л я. Ты?

Х е с я. Да, я! И, уверяю тебя, студенты становятся красными, как свекла!

М е л я. Пусти!

Х е с я. Что с тобой?

М е л я. Не знаю, но…

Х е с я. Ну тогда сыграй. Но тихонько, чтобы не пришла мама. Не могу попасть в такт. (Подталкивает Мелю к фортепиано.) Вальс!

Меля тихонько играет.

(Делает па, смеется и впадает в такт кэк-уока.) Меля, кэк-уок!

Меля тихонько играет. Хеся скачет. Входит З б ы ш к о.

_____________

* Раз-два, раз-два. (Франц.)

Я В Л Е Н И Е 4

Т е ж е и З б ы ш к о.

З б ы ш к о. Что это?

Х е с я (танцуя). Кэк-уок, кэк-уок, кэк-уок! Ну как? Есть у меня данные для шансонетки?

З б ы ш к о. Не для одной, для двух.

Х е с я (торжествуя). А что!

З б ы ш к о (садится). Где же ты этому выучилась?

Х е с я. Игнаня меня научила. Ну, знаешь, Игнаня Ольбжицкая. Ее брат почти всегда в кабаре. Он и выучил ее, а он – меня.

З б ы ш к о. А я думал, тебя кухарка научила.

Х е с я. Кухарка?

З б ы ш к о. Да. Ведь это она восполняет пробелы в твоем воспитании!

Х е с я. Ты опять за свое?.. Ей-богу, нет!

З б ы ш к о (встает, горячо). Как ты лжешь! Эх, и все здесь лгут. Но ты хоть бога оставила бы в покое.

Х е с я. Ты снова злишься? А ведь стал было добрее. Ну, Меля, еще немножечко, Скажи, Збышко, принц мой, так хорошо? (Танцует.)

З б ы ш к о. Да нет, перегнись еще немножечко!

Х е с я. Как? Как?

Танцуют вдвоем.

До чего хорошо, приятно, словно по воздуху носишься.

Я В Л Е Н И Е 5

Т е же и Д у л ь с к а я.

Д у л ь с к а я (врывается в гостиную). Что здесь творится? Что это за балет?

З б ы ш к о. Я восполняю пробелы воспитания моей сестры. (Перестает танцевать.)

Д у л ь с к а я. Хеся! Как тебе не стыдно? Что это такое! (Сыну.) Наказание божье мне с тобой. То волком смотришь, а то вдруг начинаешь дурить. И девочек вводишь в соблазн.

З б ы ш к о. Ну ладно, ладно. К чему столько слов? Куда это вас несет, таких расфуфыренных?

Д у л ь с к а я. Прежде всего – не несет.

З б ы ш к о. Ноги вас не несут?

Д у л ьс к а я. Неприлично так выражаться.

З б ы ш к о. А прилично, по-вашему, одевать девочек, словно танцовщиц? О! Какие ажуры!

Д у л ь с к а я. Они дети, им можно.

З б ы ш к о. Хороши дети! Девицы уже – да, да!

Д у л ь с к а я. Все девушки из порядочных домов так ходят на уроки танцев.

З б ы ш к о. Пусть привыкают, пусть привыкают.

Х е с я. К чему? К чему?

З б ы ш к о. Вырастешь – будешь декольтироваться сверху. А теперь, в роли наивного дитяти, декольтируйся снизу.

Д у л ь с к а я. Збышко! Замолчи! Не смей! (Меле.) Отчего ты такая бледная?

З б ы ш к о. Не удивительно – застыла от холода.

Сумерки становятся гуще.

М е л я. У меня голова разболелась. Мамуся, я лучше останусь дома.

Д у л ь с к а я. Покажи язык! Белый… Опять что-нибудь такое съела?.. (Прикладывает руку ко лбу Мели.) Жар. И вечно с тобой… Нигде не колет, а?

М е л я. Вот где болит.

Д у л ь с к а я. Под левой лопаткой? Поставь себе горчичники – найдешь там у нас, отец только раз прикладывал их себе. Ступай разденься.

З б ы ш к о. Зачем? Она и так раздета. Лучше пусть уж оденется.

Д у л ь с к а я. Хеся! Накидку, перчатки!

З б ы ш к о. Вы пешком пойдете? В таком виде? Да вас арестуют!

Д у л ь с к а я. Господи Иисусе! Терпенья моего нет!.. Лампу не надо пока зажигать. (Сыну.) Ты уходишь?

З б ы ш к о. Нет!

Д у л ь с к а я. Так присмотри за печкой. Через час мы вернемся. Меля, переоденься.

Х е с я и Д у л ь с к а я уходят. Меля идет в свою комнату.

Я В Л Е Н И Е 6

З б ы ш к о, потом Г а н к а.

Збышко стоит неподвижно; затем ленивым, усталым движением вытягивает руки, отворяет дверцу печки, садится возле. Появляется Г а н к а. Увидев Збышко, она подходит к нему, становится на колени и нежно, с какой-то собачьей покорностью целует ему руку. Он гладит

ее по голове, отвернувшись от нее.

З б ы ш к о. Ну хватит уже… хватит…

Г а н к а. Пан Збышко… я…

З б ы ш к о. Что? Чего?

Г а н к а. Я иду… куда вы казали.

З б ы ш к о. А! Ну ступай! Ступай! И не бойся. Расскажи смело и ясно, что и как.

Ганка стоит на коленях не двигаясь.

Ну, отчего ты не идешь?

Г а н к а. И сама не знаю. Мне что-то… как-то…

З б ы ш к о. Ну не тяни… Иди, а то возвратятся.

Г а н к а. Иду… (Уходит.)

Я В Л Е Н И Е 7

З б ы ш к о, М е л я.

Меля, в кофточке, тихонько подходит к Збышко и садится на низенькой скамеечке напротив.

М е л я (робко). Збышко!

З б ы ш к о. Ты не легла?

М е л я. Не могу. Мне еще хуже. Я тебе не помешаю?

З б ы ш к о. Нет. Изо всей семьи только ты еще сносная. Не оттого ли, что ты так болезненна? В тебе есть что-то милое, иное, чем у остальных.

М е л я. Иное? И ты думаешь, это оттого, что я больная?

З б ы ш к о. Да. У тебя мало жизненных сил. А потому ты идешь по жизни, не расталкивая людей локтями, но… крадешься. Ты меня понимаешь, а?

М е л я. Да. Мне и самой кажется, что я всем уступаю дорогу, что каждую минуту меня могут задеть… что…

З б ы ш к о (насмешливо). Это скверно. Панна Дульская должна пробиваться вперед, вот так… понятно? Чуть кто-нибудь заденет, ты – его. Вот наше правило: расчищать себе побольше места. Für die obere zehn Tausend Milionen мещан*!

М е л я (пристально смотрит на него). Збышко! А почему ты нас так не любишь?

З б ы ш к о. Слишком мягко сказано: «Не любишь». Я всех вас ненавижу. И себя вместе с вами.

М е л я. И себя ненавидишь? А я тут было… Можно мне поговорить с тобой, а? Когда наступают сумерки, я много дала бы за то, чтобы с кем-нибудь по-хорошему, тихо, спокойно поговорить. Но у нас нельзя. Живем, как на толкучем рынке. Мама все говорит, что нужно трудиться. Но ведь можно и мыслью потрудиться. Не так ли, Збышко?

З б ы ш к о. Говори… Говори…

М е л я. Ты себя ненавидишь. А мне себя так жаль! Никто не делает мне ничего дурного. У меня есть отец, мамочка, ты с сестрой, я хожу на уроки, не калека… И обо мне заботятся, пичкают меня железом, растирают мокрыми полотенцами. А все-таки, все-таки, Збышко, мне кажется, что надо мной творится какая-то несправедливость, что я в тюрьме… Я тебе не сумею всего объяснить, но…

З б ы ш к о. Нехорошо, Меля, что ты все это так чувствуешь, нехорошо. Постарайся избавиться от этих переживаний. Скоро ты станешь взрослой, выйдешь, как водится, замуж и начнешь расталкивать людей локтями.

М е л я. Нет, я уйду в монастырь.

З б ы ш к о. Пустое! Победит то, что заложено в тебе поглубже. Будешь как мама.

М е л я. Но ведь отец не расталкивает людей локтями.

З б ы ш к о. Отец избрал благую участь. За него мама локтями пробивается через толпу, а он идет следом.

М е л я (помолчав). Грустно как-то все это.

З б ы ш к о. Лошадь – и та заплакала бы.

М е л я. Ты надо всем насмехаешься.

З б ы ш к о. Это смех висельника.

Оба замолкают.

М е л я (робко). Збышко!

_____________

*Для верхних десяти тысяч миллионов. (Нем.)

З б ы ш к о. Что тебе?

М е л я. Я хотела еще сказать, но… Ты не накричишь на меня? Я от всего сердца. Ведь тогда… когда я увидела…

З б ы ш к о. Ты о чем?

М е л я. Да о тебе и Ганке… Ты накричал на меня, а я, видишь ли…

З б ы ш к о. Зачем ты об этом?

М е л я. Мне жаль и тебя и Ганку. Я все думаю о вас. Я даже за вас молюсь. Вы, должно быть, очень несчастливы.

З б ы ш к о. Мы? Но почему?

М е л я. А как же? Она простая служанка, а ты – чиновник… Как же!.. и любите друг друга… Это очень печально, мамуся будет очень против.

З б ы ш к о. Против?

М е л я. Ну да, когда вы захотите обвенчаться.

З б ы ш к о (вскакивая). Да ты с ума спятила! Я – с Ганкой?

М е л я (садится на стул). А что из того, что она ниже? Ведь король Сигизмунд-Август и Барбара…

З б ы ш к о. Нет, ты еще глупее, чем я думал.

М е л я. Только прошу… не брани меня! Я буду на вашей стороне. Я научу Ганку правильно говорить, пользоваться столовым прибором, буду обучать ее всему, что сама умею, пока она не станет, как мы. Я вам помогу.

З б ы ш к о. Чудная ты!

М е л я. Одно меня огорчает. Но не знаю, сказать ли…

З б ы ш к о. Ну уж выкладывай!

М е л я (встает). Только ты не говори этого Ганке, дай слово… В деревне у Ганки есть жених. Да-да. Не огорчайся, Ганка его не любит. Он – таможенный стражник. Мне попалась на глаза открытка к Ганке. Там было так красиво написано: «Панна Ганя, уважаемая пани! Пусть голубем летит к ножками панны эта открытка. Хотелось бы знать, отчего панна так редко пишет?» Вот как… О! «Голубем»… это красиво. И хотя на открытке не было голубя, а только розовая свинка с четырьмя поросятами, но ведь слова шли от сердца… И он, конечно, любит ее. Но она не отвечает на его письма, и это нехорошо, ведь он там пишет…

З б ы ш к о. Прошу тебя об одном. Не суйся ты в эти дела. У тебя голова болит, так ступай ляг в постель.

М е л я. Но я это от всей души.

З б ы ш к о. Знаю!

М е ля. И ты не сердишься?

З б ы ш к о. Нет. Подойди. Поцелуй меня!

М е л я (целует). Что же, ты меня ненавидишь?

З б ы ш к о (гладит ее). Нет, теперь нет!

М е л я. Спасибо… Так хорошо, когда с тобой ласково поговорят… Спасибо тебе… Збышко. (Тихонько уходит в свою комнату.)

Збышко встает, подходит к окну, в которое льется свет уличного фонаря, прислоняется лбом к стеклу и не шевелится. Входит заплаканная Г а н к а, укутанная в платок.

Я В Л Е Н И Е 8

З б ы ш к о, Г а н к а.

Г а н к а (приближается к Збышко; сквозь слезы). Пан Збышко…

З б ы ш к о. Ну что? Ну?

Г а н к а. Все так, как я говорила. (Тихо плачет.)

З б ы ш к о. Вот история! Ну и беда! (Ходит по сцене.)

Г а н к а. Что же мне делать?

З б ы ш к о. Поезжай домой.

Г а н к а. Ну нет! Отец шкуру с меня спустит. Не поеду.

З б ы ш к о. И перестань реветь. Еще не скоро. Что-нибудь да переменится.

Г а н к а. Как же! Таким, как я, ветер всегда в глаза. Вечно не та, так другая беда. И угораздило же меня! Боже! Боже! Теперь хоть в омут.

З б ы ш к о. Очень тебе это поможет!

Г а н к а. Смерть – от всего лекарство.

З б ы ш к о. Глупая ты!

Г а н к а. Еще бы!

З б ы ш к о. Тише, не плачь! Ах, черт бы меня побрал!

Г а н к а (старается заглушить платком рыдания). Что делать, пан Збышко?

З б ы ш к о (смотрит на нее. Затем уходит в свою комнату). Ну и беда! Беда!

Ганка раздражается рыданиями. Входит М е л я.

Я В Л Е Н И Е 9

Г а н к а, М е л я.

М е л я (подходит к Ганке и в тревоге останавливается перед ней). Ганка! Збышко за что-то сердился на тебя, правда?

Г а н к а. Нет!

М е л я. Но ведь я слышала. И боюсь, не по моей ли это вине. Наверное, это из-за жениха, который у тебя, там, в деревне. Но зачем, Ганка, ты скрытничала? Придется тебе перестать ему писать. Что ты так смотришь на меня? Я все знаю.

Ганка испуганно смотрит на нее.

Ну, все о тебе и Збышко, понимаешь?

Ганка закрывает лицо платком.

И не надо ничего бояться. Я с вами. Отца я тоже перетяну на вашу сторону. Все переменится, а когда вы поженитесь…

Г а н к а. Ну к чему это вы? Кто на мне теперь женится?

М е л я. Как это – кто?

Г а н к а. Кто возьмет чужого ребенка?

М е л я (с удивлением). Чужого ребенка? Что это ты говоришь, Ганка? Уж не вдова ли ты, раз у тебя ребенок? Я то ж ты ничего не скажешь Збышко?

Г а н к а (помолчав). А говорите, все знаете!

М е л я. Ну, будто Збышко и ты… что у вас будет неравный брак, но трудно…

Ганка, потупившись, молчит.

Чего же ты молчишь, Ганка? И все плачешь? Я желаю тебе только хорошего. Не плачь. Все еще уладится.

Г а н к а (с воплем). Ничего не уладится! Проклята я! Беда, беда… Ох, лучше бы мне на свет не родиться!

М е л я. Боже мой! Не плачь, Ганка.

Г а н к а. Лучше бы я калекой стала, чем в этот дом нанялась.

М е л я. Ганка, не плачь. У меня сердце разрывается. (Наклоняется к ней.)

Г а н к а. Пустите!

Я В Л Е Н И Е 10

Т е ж е и п а н и Ю л ь я с е в и ч.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (входит). Кто тут? На кухне темно, двери отперты. (Замечает Мелю и Ганку.) Что вы тут делаете в потемках?

Г а н к а убегает.

Меля, что у тебя за тайны с прислугой?

М е л я (взволнованно). Никаких у меня тайн нет, совсем другое. Ганка очень несчастна, я ее утешаю.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну-ка, зажги лампу.

Меля зажигает лампу.

Отчего ж Ганка так несчастна?

М е л я. Ох! Это страшная история!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А ты мне ее расскажи, Меля.

М е л я. Не могу, тетя, не могу. Но это ужасно. Это добром не кончится!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А ты расскажи. Может, я что-нибудь придумаю.

М е л я. И правда! Вы, тетя, такая умная. Вы лучше всех сумеете столковаться с мамой. (Садится.)

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А при чем тут мама?

М е л я. Как – при чем? Да все дело в ней! (Помолчав.) Я все расскажу вам, тетя, вот как на исповеди. Но, тетя, тетя, если вы меня выдадите, то я… то я… уж не знаю, что. Тетя, тетя!.. Случилось большое несчастье. Збышко влюбился в Ганку.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (прыснув со смеху). Только всего?

М е л я. Не смейтесь, тетя! Бог знает, что из этого выйдет. Ведь мама не позволит им жениться. Вот увидите, тетя!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Но откуда ты все это знаешь?

М е л я. Нечаянно подглядела! Ей-богу. И сразу глаза зажмурила.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Поздно ты зажмурила! Что же ты увидела?

М е л я. Тетя! Им придется пожениться. Они уже целуются!..

П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеется). Ну, если они уже целуются!..

М е л я. Да-да. Как я увидела это, так вовсе потеряла сон. Вспомню – и удивительно, что творится со мной. И плакать хочется, и грустно так, и мило… Но ведь это я. А мама, наверное, проклянет Збышко.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Не бойся, теленочек мой. За это мама его проклянет.

М е л я. Но это не все, нет… Тут все так запутано… Есть еще стражник в деревне, и не знаю, как и что… есть чужой ребенок.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Чужой ребенок?

М е л я. Ну да! Ганка сама говорила…

П а н и Ю л ь я с е в и ч (с любопытством). Ну… ну… что она говорила?

М е л я. Я говорю ей: «Пойдешь замуж», - это у меня в мыслях все она да Збышко. А она не плачет, а прямо-таки воет и говорит: «А кто ж меня возьмет теперь с чужим ребенком?»

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Так и сказала?

М е л я. Тетя, я никогда не лгу… Но я всего этого никак не возьму в толк. А вы, тетя, что-нибудь тут понимаете?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Понимаю! Понимаю!

М е л я. Так объясните мне, тетя моя дорогая!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нет. Я тебе ничего не стану объяснять. Но запомни, Меля: надо держать язычок за зубами. Никому об этом ни слова! Ни одного слова. И больше не подглядывать! А что-нибудь заметишь, закрой глаза.

М е л я. А вы поможете им, тетя?

П а н и Ю л ь с е в и ч. Пожалуй.

М е л я. Тетенька, милая! Они еще выкрадут друг друга или покончат с собой. Так было в Киеве. Тише! Збышко!

Я В Л Е Н И Е 11

Т е ж е и З б ы ш к о, одетый для выхода.

П а н и Ю л ь с е в и ч. Как поживаешь? Ты уходишь?

З б ы ш к о. Да!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Снова за старое?

З б ы ш к о. Снова.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А ведь ты стал было чаще оставаться дома.

З б ы ш к о. Как видно, с меня уже хватит.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Жаль. Ты лучше выглядишь, немного пополнел.

М е л я. Збышко, сейчас все возвратятся – будем чай пить.

З б ы ш к о. Не ждите меня.

М е л я. Мама опять рассердится.

З б ы ш к о. Отстаньте!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нельзя ли повежливей?

З б ы ш к о. Зачем?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Хотя бы со мной… Ты так себя ведешь…

З б ы ш к о. Моя дорогая, то ты сама напрашиваешься на оскорбления, то требуешь, чтобы тебя уважали. Выбирай что-нибудь одно: или ты порядочная женщина, или кокотка.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (взбешенная). Нет, с таким грубияном лучше не разговаривать.

З б ы ш к о. Да, лучше всего. И перестань штукатуриться. Ведь ты – словно каменный дом, отремонтированный по случаю приезда императора. Прощай!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Эй, не пришлось бы тебе пожалеть об этих грубых выходках.

З б ы ш к о. Я никогда ни о чем не жалею. (Уходит.)

М е л я. Он злится, как бывало прежде. И с Ганкой они так ссорились!.. О, мама идет через кухню.

Входят Д у л ь с к а я и Х е с я.

Я В Л Е Н И Е 12

Т е ж е, Д у л ь с к а я, Х е с я, потом Г а н к а, Д у л ь с к и й.

Д у л ь с к а я (пани Юльясевич). Здравствуй. Я сама не своя.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. В чем дело?

Д у л ь с к а я. Новое приключение в трамвае. Когда Хеся сидит, то она выглядит ребенком, ну… не выше метра. Я велю ей – согнись…

Х е с я. Э, мамочка! Пожалуйста…

Д у л ь с к а я. А Хеся как назло старается вытянуться! Ну и кондуктор придирается – все переглядываются…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ах! Это из-за одного-двух грошей…

Д у л ь с к а я. Кто не бережет гроша, тот не стоит и… шиша. Ганка, накрывай на стол! Мы теперь пьем чай здесь, печка в столовой совсем развалилась.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Почему же вы, тетя, ее не поправите?

Д у л ь с к а я. Да что я, дура? В будущем году я перейду в другую квартиру, а эту сдам в наем. Квартирант и поправит. Пойду накину капот. Хеся, переоденься! Меля, займись чаем! (Уходит.)

Г а н к а входит, накрывает на стол. Пани Юльясевич приглядывается к ней.

Х е с я. Сегодня был неинтересный урок. Хорошо, что ты не пошла. Одни школьники. (Убегает.)

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ганка! Отчего ты так осунулась?

Г а н к а. Зубы болят.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Зубы?

Д у л ь с к а я (в капоте). Живей самовар! Булок… Напейся с нами чаю.

Возвращается Х е с я с тетрадками.

Д у л ь с к а я. Как я счастлива, что я уже дома. Для женщины главное – дом. Я люблю это повторять. Позовите Збышко!

М е л я. Збышко ушел!

Д у л ь с к а я. Ушел?

М е л я. Но, должно быть, скоро вернется.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А вы, тетя, говорили, что Збышко исправился!

Д у л ь с к а я. Ну да. Он убедился, что главное на свете – дом и семья. Видно, по делу вышел!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Вовсе нет. Он говорил, что ему осточертели и дом и семья.

Д у л ь с к а я. Говорил?.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да, только что. Правда, я не поняла, что ему здесь так опротивело… Довольно и того, что взял, да и ушел.

Х е с я. Снова загуляет.

Д у л ь с к а я. А ты не суйся!.. Не знаю, что с моим мальчиком делать. Все стараюсь угодить ему, только бы удержать дома.

П а н и Ю л ь с е в и ч (значительно). Э, тетя! Быть может, это «стараюсь угодить» уже достигло своей цели.

Д у л ь с к а я. Не понимаю. Где же ему может быть лучше, как не в семейном кругу!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Гм!

Д у л ь с к а я (Меле). Что это ты переглядываешься с теткой?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Со мной? Это вам, тетя, показалось. А что до этого семейного круга…

Д у л ь с к а я. Что ты в этом смыслишь? Ты ведь все порхаешь. Признаюсь, о тебе уже начинают поговаривать.

П а н Ю л ь я с е в и ч. О ком только не говорят.

Д у л ь с к а я. О тебе говорят то, на что ты сама напрашиваешься.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Например?

Д у л ь с к а я. Да говорят, что ты кокетка.

П а н Ю л ь я с е в и ч. Э!

Д у л ь с к а я. Такое о тебе сложилось мнение. Никто не скажет этого обо мне.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (с раздражением). А вы, тетя, могли бы при девочках обойтись без этих поучений.

Д у л ь с к а я. Это дети, они не понимают. Впрочем, почему бы им не послушать. Пусть им будет наукой, до чего может довести легкомыслие и желание во что бы то ни стало нравиться.

Входит Д у л ь с к и й, кланяется, достает из кармана газету, садится и читает.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (все с большей злобой). По правде говоря, странные у вас, тетя, представления о гостеприимстве.

Д у л ь с к а я. У меня, моя дорогая, на первом плане мораль, все равно, в моем это доме или…

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Значит, я живу противно морали?

Д у л ь с к а я. Похоже, что да! Тебя вечно видят на улице.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Не ходить же мне по крышам!

Д у л ь с к а я. И ты выкрасила волосы в рыжий цвет. Ну где ты видела порядочную женщину с рыжими волосами?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нет, это уж чересчур.

Д у л ь с к а я. Вчера, например, Кренбова говорила…

П а н и Ю л ь я с е в и ч (встает). Э! Довольно, я наслушалась. Вам захотелось расстроить меня. Мне нет дела до того, чтó у вас творится. А должно быть, немало можно бы рассказать.

Д у л ь с к а я. Пожалуйста. Пожалуйста! Моя совесть чиста, и мне белого дня бояться нечего!

П а н и Ю л ь с к а я. Напрасно вы это о белом дне. Мало ли что может еще выплыть на свет божий. И советую не выводить меня из себя… А то я в самом деле…

Д у л ь с к а я (вызывающим тоном). Ну говори, говори, не стесняйся.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да как-то неудобно при детях.

Д у л ь с к а я. Хеся! Меля! Выйдите! Фелициан, убирайся и ты!

Х е с я, М е л я и Д у л ь с к и й уходят.

Ну вот мы одни. Выкладывай!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. И правда, тетя, вы заслужили. Уж если вас так интересует мой дом, то советую вам, тетя, прежде свой очистить от грязи.

Д у л ь с к а я. У меня никакой грязи нет. И о моем доме не трещат на всех перекрестках.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну так будет, будут – и еще как!

Д у л ь с к а я. Что это за намеки?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я все объясню, когда вы, тетя, позовете меня на крестины.

Д у л ь с к а я. Безвкусные шутки, пани. Мы с Фелицианом давно выбросили из головы эти глупости.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да я, тетя, и не говорю, что вы будете матерью, но – бабушкой!

Д у л ь с к а я. Что? Как?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Об этом позаботился Збышко.

Д у л ь с к а я. Збышко? Збышко?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да, и… Ганка!

Д у л ь с к а я. Иисусе-Мария! Что? Как? Ты лжешь! Лжешь! Ты меня на месте убить хочешь! Ужас. Мало того, что люди сманили у меня дворника… еще вот что выдумывают.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я лгу? Спросите у Ганки, тетя.

Д у л ь с к а я. Да это скандал! Ганка! Ганка! Сию же минуту сюда.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Лучше мне этого не слушать. Пойду к девочкам. А когда вы, тетя, сами убедитесь, то еще попросите у меня прощения!

Д у л ь с к а я. Как же!.. Ганка! Ганка!

П а н и Ю л ь я с е в и ч поспешно уходит, вбегает Г а н к а с бельем.

Я В Л Е Н И Е 13

Д у л ь с к а я, Г а н к а.

Г а н к а. Вы меня звали, вельможная пани? Я собралась катать белье.

Д у л ь с к а я. Ганка! Отвечай, но как на исповеди. Правда, что ты уже…

Ганка пятится к стене и замирает.

Отвечай.

Г а н к а (с усилием). Да, вельможная пани.

Д у л ь с к а я. А ты не лжешь? Ты, может, надуть хочешь?

Г а н к а. Нет, не лгу!

Д у л ь с к а я. Правду говоришь, как в смертный час?

Г а н к а. Как в смертный час!

Долгое молчание. Ганка плачет.

Д у л ь с к а я. Я отдам тебе документы, уплачу по первое, и – вон.

Г а н к а. Лучше я уйду сейчас!

Д у л ь с к а я. Да, так будет лучше. Я не могу держать у себя девиц, которые не заботятся о своей доброй славе! Убирайся сейчас же… Иду за документами. (Уходит в спальню.)

Ганка стоит не двигаясь, вытирает слезы и направляется к кухне.

Я В Л Е Н И Е 14

П а н и Ю л ь я с е в и ч, Г а н к а, потом М е л я, З б ы ш к о.

П а н и Ю л ь я с е в и ч (входит). Ганка!

Г а н к а. Что?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Что случилось?

Г а н к а (плачет). Вельможная пани выгнала меня вон.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Повидайся с паном Збышко.

Г а н к а. Да нет… что уж там! Чтоб им за все зло!.. (Бежит на кухню.)

М е л я (входя). Тетя! Тетя! Ну что? Ну что? Как мне страшно!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ступай к себе. И не показывайся тут.

М е л я. Боже мой! Тетя, не бросайте их.

Пани Юльясевич вталкивает Мелю в комнату девочек.

Входит З б ы ш к о.

З б ы ш к о (пани Юльясевич). Ты здесь? Удивительно… Там, у ворот, прохаживается твой офицер. Ждет не дождется.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. А тебе что? Остерегайся, чтобы ты сам не поучил по заслугам.

З б ы ш к о. Это что еще за тон!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Перемени ты свой. Через минуту не то запоешь. Узнали про твои шашни с Ганкой.

З б ы ш к о. А… черт побери!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ругайся. Очень тебе это поможет. Мать выгнала Ганку. Любопытно, чтó твоя честь обольстителя тебе подскажет сделать сейчас для твоей… жертвы! (Иронически смеется.)

З б ы ш к о (хватается за шляпу). Змея!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Так я и думала! Схватить шляпу – и фьюйть! Чего лучше!

З б ы ш к о. Молчи! Не доводи меня до бешенства.

Входит Д у л ь с к а я.

Я В Л Е Н И Е 15

Т е ж е и Д у л ь с к а я.

Д у л ь с к а я (в руке документы Ганки). Ганка!.. (Сыну.) А ты не уходи! Я с тобой поговорю.

З б ы ш к о. Хорошо, хорошо. Знаю уже, в чем дело, и… вы, мама, проявили бы больше такта, если бы помолчали об этом.

Д у л ь с к а я. Такта? Такта? Ты смеешь говорить о такте? Ты, виновник такого скандала под родительским кровом? Погоди, как затрезвонят по всей улице, тогда хоть дом продавай и перебирайся на окраину города, куда-нибудь в Дембники или в Кроводжу.

З б ы ш к о. Это не ваше дело!

Д у л ь с к а я. Бесстыдник! Довести до того, чтобы мне бог весть кто глаза колол.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну уж извините. По-вашему, я – бог весть кто? Это слишком. И вам ли, тетя, это говорить? А вы знаете, что мне достаточно сказать несколько слов – и вся эта история предстанет совсем в ином свете?

Д у л ь с к а я. Чтó бы ты ни сказала – все ложь. Такой, как ты, никто не поверит.

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Какова есть, вся тут. Но я ни за что не допустила бы того, чему здесь потворствовали. (К Збышко.) Ты послушай: тетя с самого начала все знала про Ганку.

Д у л ь с к а я. Неправда!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Как же! «Неправда»! Сквозь пальцы смотрели, сквозь пальцы! И только теперь, когда грозит скандал, вся вина взваливается то на Збышко, то на Ганку.

З б ы ш к о. Любопытно. А с какой это делалось целью?

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Чтобы ты сидел дома…

З б ы ш к о. А, понимаю!

Д у л ь с к а я. Она лжет!

З б ы ш к о. Она говорит правду. Это очень похоже на вашу мораль.

Д у л ь с к а я (стукнув кулаком по столу). Лжет!

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нет, не лгу!

З б ы ш к о. Она сказала правду. Я это чувствую, знаю. Так вот что тут поощряется, что здесь ползает – только бы за порог не выползало. Но кто сеет ветер – пожнет бурю! (Бежит на кухню.) Ганка!

М е л я, Х е с я появляются на пороге.

Д у л ь с к а я. Збышко!

З б ы ш к о. А вы хотите, мама, знать, что я сделаю? Хотите? Женюсь на Ганке!

Д у л ь с к а я. Иисус-Мария! Да меня хватит удар!

М е л я. Мама, прости их, благослови!

Д у л ь с к а я. Отстань!

З б ы ш к о (тащит за руку Ганку). Ганка! Сбрось эти лохмотья! Ты остаешься тут навсегда!

Г а н к а. Но мне отказано.

З б ы ш к о. Нет остаешься! Я на тебе женюсь.

Г а н к а. Господи Иисусе!

Д у л ьс к а я. Я не позволю.

З б ы ш к о. Обойдется и без вашего позволения.

Д у л ь с к а я (вошедшему Дульскому). Фелициан, полюбуйся… вот какой невесткой порадовал нас твой сын.

Дульский подходит встревоженный.

Ну, живей! Ты отец… Прокляни его. Может, опомнится.

З б ы ш к о. Это ни к чему. Все будет по-моему. Я посрамлю чудовище!

Д у л ь с к а я. О раны Иисусовы! А если меня спросят, из какого дома мы взяли жену для сына?

З б ы ш к о. То вы, мама, скажете, что не из дома, а из хаты. И это худшее для вас наказание. Ганка, становись на колени и проси «благословения».

Г а н к а. Простите, вельможная пани… ведь я…

Д у л ь с к а я. Убирайся вон! Фелициан, да отзовись же!

Д у л ь с к а я (падает на кушетку). Я не вынесу этого. Клянусь, не вынесу.

З б ы ш к о. Садись, Ганка, садись рядом с мамой. Теперь вот где твое место. (Насильно усаживает Ганку на кушетку.)

П а н и Ю л ь я с е в и ч. Збышко!

Звонок.

Ганка срывается с места и хочет бежать в переднюю.

З б ы ш к о. Сиди! Не шевелись!

Г а н к а. Я отворю!

Х е с я. Кто-то идет…

З б ы ш к о (насильно усаживает Ганку, идет по направлению к кухне и, стоя на пороге передней, говорит). Отворите, кухарка. И скажите, что обе пани Дульские принимают.

З а н а в е с.