Этимология и история терминов: этика, мораль, нравственность

Термин «этика» — древнегреческого происхождения. Он берет начало от слова этос (ēthos), означавшего в далекие времена местопребывание — человеческое жилище, звериное логово, птичье гнездо. В этом значении оно употреблялось еще Гомером. Позднее данное слово приобретает новый смысл — устойчивая природа какого-либо явления, в том числе характер, внутренний нрав живых существ. В данном значении оно широко используется в философии. Эмпедокл говорит об этосе первоэлементов. Гераклит говорит об этосе человека, имея в виду то, что на русский язык переводится словами «образ жизни», «характер»: «Характер человека есть его демон». Вместе с новым значением слово «этос» приобретает нормативный оттенок, обозначая такую устойчивую природу явления, которая вместе с тем выступает в качестве образца.

Смещение и углубление значения слова «этос» (от местопребывания к характеру, устойчивой природе) является многозначительным: здесь можно усмотреть зависимость характера, устойчивой природы человека и животных от их совместного проживания, общежития.

Аристотель, отталкиваясь от слова «этос» в значении характера, внутренней природы, нрава, образовал прилагательное «этический» или «этосный» (ēthicōs) — относящийся к этосу. Им он обозначил особый класс качеств, относящихся к характеру человека, описывающих его совершенное состояние — этические добродетели. При терминологическом обозначении и содержательном описании этических добродетелей Аристотель ссылается также на термин «привычка» (ethos), который от термина ēthos в значении характера отличается только одной первой буквой (эпсилон, пятая буква греческого алфавита, вместо эты — седьмой буквы). Этические добродетели (мужество, умеренность, щедрость и другие) отличаются как от природных свойств человека, аффектов, так и от качеств его ума (дианоэтических добродетелей). Уже от прилагательного «этический» Аристотель пришел к существительному «этика», являющемуся, с одной стороны, обобщением соответствующего класса добродетелей, а с другой — обозначением той области знаний, которая изучает человеческие добродетели (сочинения Аристотеля — «Никомахова этика», «Большая этика», «Эвдемова этика» — являются первыми, предметная область которых обозначена словом «этика»).

Термин «мораль» — и по содержанию и по истории возникновения — латинский аналог термина «этика». В латинском языке есть слово «mos» (множественное число — «mores»), соответствующее древнегреческому этосу и обозначающее нрав, обычай, моду, устойчивый порядок. На его базе Цицерон с целью обогащения латинского языка и с прямой ссылкой на опыт Аристотеля образовал прилагательное «моральный» (moralis) для обозначения этики, назвав ее philosophia moralis. Уже позднее, предположительно в IV веке, появляется слово «мораль» (moralitas), в качестве собирательной характеристики моральных проявлений. Множественное число от него — moralia — употреблялось как обозначение и моральной философии и ее предмета.

В русском языке есть самобытный термин «нравственность», являющийся в целом эквивалентом греческого слова «этика» и латинского слова «мораль». Насколько можно судить, он повторяет их историю. В русском словаре 1704 года (словарь Поликарпова) есть слово «нрав», но нет еще слов «нравственный» и «нравственность». В словаре 1780 года (словарь Нордстета) есть уже слово «нравственный», но нет слова «нравственность». И только в словаре 1793 года (академический словарь) в добавление к двум вышеназванным появляется слово «нравственность». Интересно заметить: немецкий термин, обозначающий нравственность (Sittlichkeit), также воспроизводит историю и логику своих иноязычных и более древних эквивалентов. Согласно толковому словарю братьев Гримм, в XIII веке существовало слово «нрав» (Sitte), в XIV веке появляется слово «нравственный» (sittlich) и только в XVI веке возникает существительное «нравственность» (Sittlichkeit), обобщающее определенную реальность внутренней жизни человека и его отношений с другими людьми.

Таким образом, термины «этика», «мораль», «нравственность» приблизительно однотипны по своему этимологическому содержанию и истории возникновения. В ходе развития культуры они приобретали различные смысловые оттенки, самым существенным из которых является разведение этики и морали (нравственности) как науки, области систематизированного знания, и ее предмета (или объекта). Попытка эта, хотя она имеет многовековую историю, не удалась. И язык и духовный опыт сопротивляются тому, чтобы закрепить за этикой исключительно или хотя бы даже преимущественно значение науки, а мораль лишить какого-либо теоретического статуса.

В современном — и живом и литературном — русском языке все три термина содержательно перекрещиваются и в принципе являются взаимозаменяемыми. Сказать «этические нормы», «моральные нормы», «нравственные нормы» — значит сказать одно и то же. Складывается, конечно, определенная традиция привычного словоупотребления, но она не является жесткой. К примеру, применительно к идеалам чаще обращаются к термину «нравственный» — нравственные идеалы. Ничто, однако, не препятствует тому, чтобы то, что обозначается как «нравственные идеалы», назвать «этическими идеалами» или «моральными идеалами». Определенную область философского знания принято называть этикой или философской этикой, ее же нередко именуют нравственной философией, моральной философией. Злоупотребления моральной проповедью мы, как правило, именуем морализаторством (морализированием); этот же процесс можно обозначить и как нравоучительство, этизирование.

Этика не является в строгом смысле слова ни наукой, ни даже областью теоретического знания, если понимать под наукой, теоретическим знанием идеальное удвоение реальности, ее более или менее адекватный субъективный образ. Знание само по себе не меняет предмет, а меняет наш взгляд на него. Одно время люди думали, что Солнце вращается вокруг Земли. Потом они стали считать, что Земля вращается вокруг Солнца. Это кардинальное изменение наших знаний само по себе никак не сказалось на реальном положении Солнца и Земли. Этическое знание — совсем иного рода. Оно меняет сам предмет, формирует его. Как мы видели, и термин и понятие морали возникают в рамках систематизированной мыслительной деятельности. Этика может считать, что мораль дана богом. А может утверждать, что она обусловлена историческими обстоятельствами. Эти два взгляда, принятые всерьез, в их прямом и обязывающем значении, дают не просто два разных понимания, но и два разных состояния морали. Этику точнее было бы определить не как науку о морали, а как самосознающий моральный опыт. И это всегда субъективный опыт, то есть опыт того субъекта, который размышляет, сознает себя.

Характеризуя эту особенность этики, Аристотель говорил, что ее целью являются не знания, а поступки. Не для того человек изучает этику, чтобы узнать, что такое добродетель, а для того, чтобы стать добродетельным. Или, говоря по-другому, мораль как та реальность, с которой имеет дело этика, не может существовать вне обращения к этике. Она нуждается в этике, в ней получает продолжение и завершение.

Особенности морали

1. Среди тайн, которые познает и преодолевает в своем опыте человек, самой непостижимой является он сам. Что такое человек, откуда и зачем он? Существуют разнообразные, взаимоисключающие ответы на эти вопросы — от признания того, что человек есть создание бога, венец мироздания, до утверждения о том, что он является ошибкой эволюции, болезненной мутацией природы. Не рассматривая концепции человека по существу, заметим: само их взаимоисключающее многообразие является выражением некоторых отличительных особенностей человеческого бытия.

Жизнедеятельность всех живых существ, включая тех высших животных, которые в эволюционном ряду стоят близко к человеку и считаются родственными ему, заранее запрограммирована: она содержит в себе свою собственную норму. Человек составляет исключение, его жизнедеятельность не запрограммирована. В его поведении нет никакой предзаданности. Индивидуальные вариации поведения, порой большие, наблюдаются и у животных. Однако тип поведения у них предзадан. Мы знаем, что в случае нормального развития получится из маленького ягненка или маленького волчонка. Но мы никогда не можем с уверенностью сказать, что получится из маленького человечка. Из него может получиться все, что угодно, И когда про одного говорят, что он похож на ягненка, другого называют хищником, третьего сравнивают со змеей и т. д. — это больше, чем фигуральные выражения. Человек живет по нормам, которые он сам себе задает. Его действия носят целесообразный характер, то есть он действует сообразно целям, который перед собой ставит. Цель можно назвать причиной, которая находится не сзади, а впереди, дана как бы не до следствия, а после нее. Человек сам задает основания, причины своего поведения.

Разные люди и один и тот же человек в разное время могут совершать разные, взаимоисключающие поступки. Ворон ворону глаз не выклюет, — говорит русская пословица. Животным присущ врожденный запрет братоубийства. Им свойственны инстинктивные тормозные механизмы, ограничивающие проявления агрессивности против представителей своего вида. У человека ничего этого нет или ослаблено до очень опасного предела. Из Библии нам известно: Каин убил Авеля. Брат убивает брата. Существуют физиологические механизмы, в силу которых проявления жизни являются источником приятных ощущений, а проявления смерти (ужас на лице, вид крови и т.д.) порождают инстинктивное отвращение. Человек может преодолевать и эти ограничения до такой степени, что способен радоваться страданиям (феномены садизма или мазохизма). Человек есть на все способная тварь — это суждение писателя и социолога А.А. Зиновьева является в такой же мере суровой оценкой, в какой и беспристрастной констатацией факта.

Другим аспектом отмеченной особенности человеческого бытия является то, что человек находится в процессе непрерывного становления. Он всегда стремится стать иным, чем он есть на самом деле, подняться над самим собой. Он постоянно недоволен собой, обуреваем желанием быть другим, выйти за свои границы. Наиболее очевидно и вызывающе это обнаруживается в отношении к смерти. Человек смертен, как и все природное. Ничто не может отменить этого факта, никому и никогда не удавалось обойти его. Встреча индивида с собственной смертью абсолютно неминуема. Тем не менее человек не может принять этого факта, бунтует против него, бросает ему вызов. Стремление к бессмертию — специфическое стремление человека.

Мало сказать: человек не тождествен самому себе. Следует добавить: эту нетождественность он воспринимает как недостаток. Он движим желанием быть другим, но это состояние вечного становления он не может принять как норму. Он в то же время желает освободиться от желания быть другим. Человеку свойственно представлять жизнь в виде иерархии, нижней точкой которой является растительный и животный мир, а верхней — некое гипотетическое, идеальное состояние, именуемое одними богом, другими — коммунизмом, третьими — точкой омегой и т. д. Сам человек в этой иерархии находится посередине. Он не внизу и не наверху. Он на лестнице, которая ведет снизу вверх. При описании особенности человеческого бытия в философии неоплатонизма использовался образ человека, который по пояс находится в воде. Бытие человека изначально раздвоено: он стремится выйти из воды, но остается в ней; он находится в воде, но стремится выйти из нее. Человек занимает в космосе срединное положение и по определению является незавершенным существом. Стремление к завершению, которое может быть названо одновременно и стремлением к совершенству, — отличительная особенность человека.

Мораль и есть отношение человека к себе в перспективе собственного стремления к совершенству, идеалу.

2. Эта замкнутость на идеал, совершенство выражается в том, что в человеческих мотивах и соответствующих им действиях есть пласт, который не может получить эмпирически доказательного объяснения, не умещается в границы закона причинности и принципа полезности. Человек, как уже отмечалось, не хочет мириться со смертью. Это — закон природы. Однако мы знаем много случаев, когда люди идут на смерть за свои убеждения, считая их важнее жизни. Такой способ поведения мы называем героическим. Из двух возможных вариантов поведения в бизнесе, один из которых сулит доход в один миллион рублей, а второй в десять раз больше, человек изберет второй. Однако есть поступки, которые он не совершит ни за какие деньги. Нет такой корысти, которая оправдала бы предательство друга, измену Родине, потому что и дружба, и любовь к Родине ценны сами по себе. Они бес-корыстны. Мораль есть та область героического и бескорыстного в человеке, которая не выводится из обстоятельств и не сводится к ним, а имеет автономный, то есть самозаконодательный, характер. Она бес-причинна и неутилитарна.

Древнегреческий философ и врач Секст Эмпирик описывает такую ситуацию: человек, который находится под ножом хирурга, выносит сопряженную с этим боль, а его близкие, наблюдающие со стороны, не выносят ее и падают в обморок. Почему так происходит? Возможны различные ответы на этот вопрос. Для самого Секста Эмпирика данный пример иллюстрировал тезис скептической философии, согласно которому основным источником страданий является воображение: сознание того, что страдание — это плохо, приносит более сильные страдания, чем само страдание. Если же говорить о моральной основе описанной ситуации, то ее можно сформулировать так: со-страдание для человеческой личности более значимо, чем страдание. Или, если выразить ту же мысль иначе, страдания других людей могут оказывать на человека более сильное воздействие, чем его собственные страдания.

3. Поскольку точкой отсчета морали является некое идеальное состояние, которое по определению бесконечно, неисчерпаемо совершенно, то она не может не находиться в отрицательном отношении к любому наличному состоянию, которое всегда конечно, ограниченно. Мораль в ее конкретном выражении поэтому всегда имеет характер запретов. Позитивная формулировка в данном случае означала бы парадокс сосчитанной бесконечности.

Этот вывод может вызвать возражения, так как существует немало этических предложений, заключающих позитивное содержание и имеющих форму предписаний (будь милосерден, люби ближнего и т. д.). Они, однако, всегда являются настолько общими, неопределенными, что их можно рассматривать как вариации одного-единственного требования — требования быть моральным. Строгий, конкретный и, самое главное, проверяемый смысл имеют только моральные запреты. Как говорил Монтень, самый тонкий кончик циркуля является слишком толстым для математической точки. Точно так же реально практикуемые нормы не могут считаться воплощением морали. Индивиды и их поступки отличаются друг от друга только мерой морального несовершенства.

4. В человеке, начиная с древности, выделяются три составляющие: тело, душа, дух. Мораль является характеристикой души. Не тела. Не духа. А души. С одной стороны, существуют аффекты, природные инстинкты и стремления — все то, что сопряжено с удовольствиями и страданиями. С другой стороны, существует созерцательная деятельность, выводящая человека в чистые сферы абсолютного. Первое воплощается во всей прагматике жизни. Второе — в высших формах духовной деятельности, искусстве, философии, религии. Душа есть плоскость пересечения аффектов и духа, их переход друг в друга. Это — не аффекты, а способность последних слушаться указаний духа как высшей инстанции. Это — и не дух, а его способность быть управляющим началом по отношению к аффектам. Тело и дух образуют как бы два полюса души, ее разумную и неразумную, высшую и низшую части. Если тело есть животное начало в человеке, а дух — божественное начало в нем, то душа представляет собой самое человеческое в человеке. Тело привязывает человека к земле, скручивает его обручем ненасытных желаний, духом он созерцает вечное. Душа представляет собой соединение одного с другим, она характеризует человека в его движении от низшего к высшему, от животного к богу, от конечного к бесконечному, показывает меру преодоленности животно-неразумного начала и меру воплощенности божественно-разумного начала. Качественное состояние души выражается в морали. Мораль, собственно, и есть анатомия души. Подобно тому как дух бывает истинным или ложным, тело — сильным или слабым, так и душа бывает доброй или злой, точнее, добродетельной или порочной (недобро-детельной). Вовсе не случайно образный строй культуры связывает душу и мораль с одним и тем же человеческим органом—сердцем.

5. Чем же определяется то или иное состояние души, а соответственно моральные качества человека? Что составляет специфическую предметность последних? В платоновском диалоге «Федон» рассказывается миф, согласно которому души людей после смерти воплощаются в животных соответственно тем навыкам, которые они обнаружили в своей человеческой жизни. Те, кто был склонен к чревоугодию, беспутству и пьянству, перейдут в породу ослов или подобных им животных. Те, кто предпочитал несправедливость, властолюбие и хищничество, перейдут в волков, ястребов или коршунов. А каков же будет удел людей добродетельных — рассудительных и справедливых? Они, всего вероятней, окажутся среди пчел, ос, муравьев или, быть может, вернутся к человеческому роду, но в любом случае это будет среда общительная и смирная. В образной форме Платон выразил очень важную истину: характер человека, качество его души определяются характером его отношений с другими людьми. Сами эти отношения, а соответственно человеческая душа становятся добродетельными в той мере, в какой они оказываются смирными, сдержанными, умеренными. Любопытно заметить, что, согласно Платону, добродетельности недостаточно для того, чтобы попасть в род богов. Для этого надо еще стать философом. Платон тем самым обозначает различие между душой и моралью, с одной стороны, разумом и познанием — с другой.

Мораль ответственна за человеческое общежитие, она и есть то, что связывает, соединяет человеческое общежитие, делает его возможным. Для того чтобы могло состояться человеческое общежитие, необходимо осознать его в качестве первоценности. Это и составляет содержание морали:

Отношения людей конкретны, «вещественны». Они всегда строятся по поводу чего-то. По поводу воспроизводства жизни — и тогда мы имеем область сексуальных и семейных отношений. По поводу здоровья — и тогда мы имеем систему здравоохранения. По поводу поддержания жизни — и тогда мы имеем экономику. По поводу защиты от преступности — и тогда мы имеем судебно-полицейскую систему. Отношения не только в масштабе общества, но и между отдельными индивидами строятся по тому же принципу: между человеком и человеком всегда есть нечто другое, третье, благодаря чему их отношения приобретают размерность. Люди вступают в отношения друг с другом постольку, поскольку они что-то делают: пишут статью, обедают в ресторане, играют в шахматы и т. д. Зададимся вопросом: что останется в отношениях между ними, если полностью вычесть из них это «что-то», все конкретное, предметно обусловленное многообразие?

Останется только их общественная форма, это и будет моралью. Мораль есть нацеленность людей друг на друга, которая существует изначально, до каких-либо конкретных взаимоотношений между ними и является условием возможности этих отношений. Не приходится сомневаться, что практический опыт сотрудничества детерминирует мораль. Но без морали не мог бы состояться сам этот опыт сотрудничества.

Для того чтобы понять природу и назначение государства, Гоббс постулировал некое гипотетическое естественное состояние тотальной вражды между людьми (войны всех против всех). Для того чтобы понять природу и назначение морали, нам следовало бы сделать предположение противоположного рода — об изначальном состоянии слитности людей, их гармонии с собой и друг с другом (разве не об этом религиозный миф о происхождении человечества от одного человека — Адама и о райской жизни первых людей?). Государство не может полностью преодолеть враждебности людей, и под умеряющей корой цивилизации бушуют агрессивные страсти, которые время от времени, иногда очень опасным образом, разрывают ее. Точно так же предметная, пространственно-временная разъединенность людей не может полностью прорвать их слитность, объединяющее всех людей нравственное начало.

Словом, мораль есть общественное начало в человеке, она связывает людей воедино до всех их прочих связей. Ее можно назвать человеческой (общественной) формой всех связей и отношений между ними. Мораль очерчивает тот универсум, внутри которого только и может разворачиваться человеческое бытие как человеческое.

6. Мораль как общественная форма отношений между людьми, делающая возможными все прочие, предметно обусловленные отношения между ними, как такое объединяющее начало, которое дано до пространственно-временной разделенности людей и противостоит ей, мыслима только в сопряжении со свободой. Акты свободы по определению являются всеобщими — ничто не может им противостоять и их ограничивать. В противном случае они не были бы свободными. Моральная всеобщность, поскольку она не считается ни с какими ограничивающими ее обстоятельствами, предполагает в качестве своего основания свободу. В противном случае она не была бы всеобщностью.

Мораль присуща только существу, обладающему свободой воли. Или, говоря по-другому, только она позволяет нам судить о наличии свободной воли. Как было иронично замечено в истории философии, лучшее доказательство существования свободы воли состоит в том, что без нее человек не мог бы грешить. Это остроумно, но не точно. Для объяснения пороков мы не нуждаемся в постулате свободы воли, ибо пороки имеют свои, вполне достаточные эмпирические причины. Вопрос о том, почему человек грешит, почему он склонен к обману или скупости, не вызывал никогда трудностей ни в теории, ни в повседневной практике. Иное дело — вопрос о добродетельности человека, о том, почему он противостоит лжи и стремится быть щедрым. На это нельзя ответить без допущения свободы воли. Более того, понятие добродетели уже содержит в себе такое допущение, поскольку бескорыстие, то есть несвязанность какими бы то ни было выгодами и соблазнами, входит в ее определение.

Единство свободы и всеобщности (объективности, необходимости) составляет характерную особенность морали. Мораль не имеет ничего общего с произволом. У нее есть своя логика, не менее строгая и обязательная, чем логика природных процессов. Мораль существует в форме закона, она не терпит исключений. Мир морали общезначим, объективен, необходим, но это такая общезначимость, объективность, необходимость, путь к которой лежит через бездну, именуемую свободой. Говоря точными словами Канта, в морали человек подчинен «только своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству»[2]. Особенность морали состоит в единстве двух противоположных полюсов человеческой деятельности: добровольно-личностного и объективно-универсального.

7. Как возможно единство личностной автономии и всеобязывающей необходимости? Если мораль, опирающаяся на свободу воли личности, является всеобщим законом, то, по крайней мере, для всех других людей, кроме данной личности, она оказывается предзаданной, объективно предписанной. В то же время сама данная личность оказывается в зоне действия нравственного закона, предписанного ему другими личностями. Получается парадокс: акты свободной воли не могут не быть всеобщими, но, становясь всеобщими, они сковывают свободную волю. Поскольку мораль есть продукт моей свободы, то она имеет форму всеобщности. Но принимая форму всеобщего закона, она внешним образом ограничивает свободу других индивидов. Эту же мысль можно выразить иначе: так как в обоснование морали я не могу предъявить ничего, кроме моей доброй воли, то это как раз означает, что у меня нет оснований считать ее законом для других и уж во всяком случае нет оснований требовать от них, чтобы они безусловно признавали сформулированный мной, то есть мой, моральный закон. Или это мой закон, и тогда он не может быть всеобщим. Или это всеобщий закон, и тогда он не может быть моим.

Если исключить псевдорешения, которые состояли бы в том, чтобы отказаться или от идеи всеобщности морали (таковы разновидности эмпирической этики, связывающие мораль с каким-либо материальным принципом — интересом, выгодой и т. д.), или от идеи личностной автономии (по этому пути пошла теологическая этика, интерпретирующая моральные требования как заповеди бога), то выход из означенной дилеммы состоит в конкретизации понятий личностной автономии и всеобщего закона применительно к морали. Личность автономна в том смысле, что она сама избирает закон своего существования, она, и только она осуществляет выбор между природной необходимостью и моральным законом. Мораль является всеобщим законом в том смысле, что ее ничто не ограничивает; это — не реальная всеобщность, а идеальная. Индивидуальная воля оказывается свободной не тогда, когда она свое выдает за всеобщее, а тогда, когда всеобщее избирает в качестве своего. Свободная воля тождественна моральной воле. Воля становится свободной тогда, когда она оказывается моральной. Безусловный моральный закон, опирающийся на автономию личности, имеет разный смысл для самой личности и для других людей. Для самой личности он существует реально, для других людей — идеально. Моральная личность апеллирует к всеобщему закону не для того, чтобы предъявить его другим, а для того, чтобы избрать его в качестве закона собственной жизни. Без этого она не может достоверно знать, является ли ее воля действительно свободной, моральной.

То соотношение универсальности и индивидуальности, которое специфично для морали, хорошо прослеживается на примере золотого правила нравственности — одного из древнейших и общепризнанных формул морального закона. Золотое правило возникает в разных культурах приблизительно в одно и то же время — в середине первого тысячелетия до нашей эры. Везде оно имеет схожую формулировку, самую полную и развернутую из которых мы находим в Евангелии от Матфея (Мф. 7:12): «Во всем, как вы хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». В русском языке оно отлилось в пословицу: «Чего в другом не любишь, того сам не делай». Данное правило в его всеобщей и обязательной части, распространяющейся также на других людей, имеет идеальный характер, выступает в форме некоего внутреннего образа: как вы хотите, чтобы с вами поступали люди; чего в другом не любишь... То же самое правило применительно к самому индивиду имеет уже форму действенного предписания: поступайте и вы... того сам не делай. В первом случае речь идет о волении, идеальном проекте, во втором — о поступках.

Прежде чем и для того чтобы принять некое правило в качестве нормы собственного поведения, человеку необходимо мысленно испытать его на всеобщность, общеобязательность. Золотое правило нравственности, по сути дела, и предлагает условия такого эксперимента: человек должен представить себе, захотел ли бы он сам подчиниться этим нормам, если бы они практиковались другими людьми по отношению к нему. Для этого надо не только поставить себя на место другого, но и его поставить на свое место — поменяться с ним местами.

8. Свобода — не только основание морали, она является вместе с тем и ее пространством. Таинственное поле личной автономии, через которое осуществляется прорыв в сферу моральной необходимости, является вместе с тем и ее единственным испытательным полигоном.

Обязывающая сила морали опосредована свободным выбором. Это означает: моральный закон в отличие от всех других нормативных требований не допускает поиндивидного различия между субъектом и объектом. Человек следует только тем моральным нормам, которые он внутренне одобряет, считает наилучшими. А он принимает в качестве наилучших только те моральные нормы, которые он хотел бы видеть в качестве норм своей собственной жизни. Отношение человека к морали — совершенно особенного рода: он не познает мораль, он проживает ее. Прокламировать мораль и практиковать ее суть два момента одного и того же процесса. Они не могут быть разведены без того, чтобы мораль не подверглась глубокой деформации. Нечеловеческая тяжесть морали может быть оправдана только тем, что человек добровольно взваливает ее на себя. Мораль — это такая игра, в которой человек ставит на кон самого себя. Сократ был принужден выпить яд. Иисус Христос был распят. Джордано Бруно был сожжен. Ганди был убит. Таковы ставки в этой игре.

Так как мораль предшествует предметно обусловленным отношениям людей, она не может иметь адекватного предметного воплощения. Если бы, говорил философ Витгенштейн, мы представили себе абсолютную личность, обладающую всеведением, то в этом универсуме знания не нашлось бы места этическим суждениям. Мораль говорит не о том, что было, есть или будет. Она говорит о том, что должно быть. Моральные утверждения нельзя проверить ни на достоверность, ни на практическую эффективность. Мораль не умещается ни в словах, ни в поступках. Она измеряется только усилиями, направленными на ее осуществление. Вот почему мораль имеет самообязывающий характер.

Парадоксы морали

Итак, понятие морали можно свести к следующим основным определениям: а) мораль есть стремление к совершенству; б) она не подчинена закону причинности и принципу полезности; в) конкретные выражения морали выступают в качестве запретов; г) мораль есть совершенное состояние души человека; д) она характеризует способность человека жить сообща и представляет собой общественную форму отношений между людьми; е) мораль есть единство автономии личности и всеобщего закона; ж) наиболее адекватной формой морального закона является золотое правило нравственности; з) моральный закон не допускает разведения субъекта и объекта действия.

Одной из труднейших — и теоретических и практических проблем этики является проблема персонификации морали. В истории мысли и культуры господствовал взгляд, согласно которому одни индивиды являются добрыми, моральными, а другие злыми, аморальными, и поэтому первые должны учить вторых. Это — одна из самых распространенных и коварных деформаций морали. Рассмотрим два типичных случая такой деформации, получивших название парадоксов морального поведения и моральной оценки.

Классической формулировкой парадокса морального поведения обычно считаются слова Овидия: «Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь»[3]. Человеку свойственно стремиться к лучшему для себя — благому, доброму. В данной ситуации, однако (и в этом ее парадоксальность), происходит наоборот: он выбирает худшее, дурное, как бы вредит себе. Получается: человек знает мораль, но не следует ей. Она не имеет для него обязывающего смысла. Можно ли в этом случае считать, что он действительно знает мораль (видит и одобряет лучшее). Нет, нельзя, ибо у нас нет иного критерия морали, кроме усилий по ее осуществлению. В описанной ситуации человек лишь полагает, только делает вид, будто он видит и одобряет лучшее, благое. На самом деле нельзя знать мораль, не будучи моральным. Показателем отношения человека к морали являются его поступки, его готовность испытать на себе ее благотворную силу. По плодам их узнаете их — это евангельское правило можно считать решением указанного парадокса.

Без такого бытийного (замкнутого на поступки) прочтения морали мы бы не имели критерия для определения меры добродетельности конкретных индивидов. Дело в том, что человек не просто думает о себе лучше, чем он есть на самом деле. Он вообще склонен думать о себе хорошо. Субъективной точкой отсчета собственных действий для него всегда является добро. Даже люди, которых принято считать отъявленными злодеями, стремятся выдать свои преступления за справедливые деяния. При этом они могут быть очень искренними. Моральное самообольщение — не всегда обман и лицемерие. Чаще всего оно является самообманом. Вспомним, как Раскольников — главный герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», — прежде чем совершить преступление, прилагает огромные интеллектуальные усилия для того, чтобы оправдать его: де и убивает он никому не нужную, даже всем вредную старуху. И делает он это, чтобы получить возможность совершить много добрых дел... Он выискивает все эти «аргументы» не для других, а прежде всего для себя. Раскольников хочет обмануть себя и свое (планируемое) зло в своих собственных глазах изобразить как добро. Если руководствоваться тем, что люди одобряют и в каком этическом свете они хотят предстать перед другими, то нам пришлось бы перевести их всех в разряд ангелов. Не нужно страдать излишней подозрительностью, чтобы не верить моральной самоаттестации человека. Совместная человеческая жизнь, общественная атмосфера была бы намного чище, если бы индивиды не думали и уж во всяком случае не говорили каждый о себе, что они — хорошие (честные, совестливые и т. д.) люди.

Парадокс моральной оценки связан с вопросом о том, кто может вершить моральный суд. Логично предположить, что такую функцию могли бы взять на себя люди, возвышающиеся над другими по моральному критерию, подобно тому как это происходит во всех других сферах знания и практики (правом авторитетного суждения по биологии имеет биолог, по юридическим вопросам — юрист и т. д.). Однако одним из несомненных качеств нравственного человека является скромность, даже более того — сознание своей порочности. Он не может считать себя достойным кого-то судить. С другой стороны, люди, охотно берущие на себя роль судьи и учителя в вопросах морали, уже одним этим фактом обнаруживают такое самодовольство, которое органически чуждо морали и является безошибочным индикатором этической глухоты. Те, кто мог бы вершить моральный суд, не будут этого делать; тем, кто хотел бы вершить моральный суд, нельзя этого доверять. Моральный суд в данном контексте понимается широко — как моральное учительство.

Выход из этой безвыходной ситуации заключен в нравственном требовании: «Не судите других». Моральный суд есть суд человека над самим собой, и этим он отличается от юридического суда. Деяние, за которое человек отвечает перед другими людьми, именуется преступлением; то же деяние, когда за него человек отвечает перед своей совестью, именуется злом (или грехом). Преступление есть пре-ступление какого-либо правила, которое достаточно четко зафиксировано в обычае, законе или иной объективированной форме. Грех есть нарушение нравственного закона, к которому человек приобщен внутренне (именно это имеется в виду, когда говорится, что нравственный закон запечатлен в человеческом сердце). «Закон есть совесть государства», — писал Т. Гоббс. Переиначив его, можно сказать: «Совесть (голос морали) есть закон личности».

Требование единства субъекта и объекта как условия нормального функционирования морали является особенно жестким и непререкаемым в случаях морального осуждения. Что же касается морального восхваления, то вопрос о его оправданности и конкретных формах нуждается в особом рассмотрении. Тем не менее в целом и оно имеет парадоксальную природу: самовосхваление личности находится под моральным запретом, а восхваление других может быть интерпретировано как скрытая форма самовосхваления. Ведь нужно иметь право не только для того, чтобы осуждать других, но и для того, чтобы восхвалять их.

Добродетель и счастье

Мораль есть неотъемлемое свойство человеческого поведения, подобно тому как прямохождение есть неотъемлемое свойство человеческого организма. Только благодаря внутреннему свету морали индивид узнает себя в других людях и понимает, что он — человек. Единое солнце морали, если оно и существует, недоступно человеческому взору. Мораль горит лампадой внутри (в сердце) каждого индивида. Лампада эта иногда бывает ослепительно яркой, иногда тусклой, едва видимой (индивидуальные моральные различия между людьми могут быть очень большими), тем не менее огонь морали горит в каждом человеке. В доказательство этого можно привести два факта: удивительная точность обыденных представлений о морали как бес-корыстии и присущая каждому индивиду безошибочная способность отличать добродетель от порока.

Моральная детерминация человеческого поведения не является единственной. Наряду с ней и независимо от нее оно детерминируется также природными законами — естественными потребностями индивида, конкретными обстоятельствами его жизни. Человеческое поведение вполне эмпирично и утилитарно. Это второе начало человеческого поведения в отличие от морального является себялюбивым.

Человек как бы подключен к двум различным источникам энергии: морали и природе. Два начала человеческого бытия — моральная необходимость и природная необходимость, само-отвержение и само-утверждение — могут функционировать только вместе, в паре. Человеческое общество и есть опыт соединения этих двух детерминаций. Цивилизация потому и является цивилизацией, что признает законность обоих стремлений человека — и морального стремления, накладывающего обязанности по отношению к другим людям, и природного стремления, обязывающего заботиться о своем собственном благополучии. Она представляет собой поле полемики, спора этих начал.

Взаимоотрицание морального человеколюбия и природного себялюбия составляет два вектора цивилизации, которые в одном пределе угрожают деградацией в варварство, в другом — обещают блаженство вечной жизни. Если вообще общество (цивилизация) есть соединение природной детерминации и моральной необходимости, то история общества есть поиск гармонического синтеза между ними. Как возможен такой синтез? Этот вопрос составляет общий и основной предмет всех религиозных и философских размышлений о морали и ее месте в жизни. Платон уподоблял человеческое благо напитку, составленному из бодрящей воды и хмельного меда. Одна вода безвкусна. Один мед ядовит. Только вместе они дают напиток жизни. Все дело — в пропорции между ними. Какие на этот счет существуют рецепты?

В истории культуры таких рецептов было много. Мы рассмотрим некоторые из них, которые оказались наиболее целебными, — учения великих моралистов: основателей религий, философов, заслуживших репутацию учителей человечества. Они предложили такие программы преодоления разрыва между добродетелью и счастьем, обязанностями и жизненным благополучием, родом и индивидом, каждая из которых: а) является оригинальной и цельной; б) испытана опытом собственной жизни создателя; в) обнаружила свою действенность, закрепившись в культуре в форме устойчивой, долговременной традиции.

При всех, порой очень существенных, различиях между великими моралистами они были единодушны в одном — в пессимистической оценке реального состояния межчеловеческих отношений. Каждый из них, на своем языке, в рамках своей культуры и эпохи, констатировал, что в мире нет подлинной добродетели. Стремление людей к успеху и благополучию опасным образом оторвало их от нравственных обязанностей по отношению друг к другу. Человек находится в ситуации противоестественного выбора между добродетелью и счастьем. Неужели нет иной платы за внешний успех, кроме подлости? Обязательно ли чистота мотивов должна покупаться ценой земного ничтожества? Или, быть может, существует иная перспектива, когда добродетель является хотя и узким, но единственным путем к подлинному блаженству, а нравственная порочность обрекает человека на жизненный крах? Возможно ли такое устройство мира, при котором не убивают праведников и не возводят на трон злодеев? Великие моралисты полагают, что такая перспектива существует. Каждый из них предлагает собственную этико-нормативную программу, в рамках которой достигается гармония между нравственными обязанностями человека и его себялюбивыми притязаниями.

Мораль освещает путь человеческой жизни. Ее свет не проникает в то, что было до и что будет после. Ее власть распространяется только на этот промежуток между до и после. Она посюстороння. Мораль не призвана к тому, чтобы удержать человека и человечество от срыва в доисторическое состояние или увести их в послеисторическую идиллию, — эти задачи решаются иными средствами. Ее миссия иная — дать определенное направление самому историческому бытию. Мораль есть правда земной жизни, и вне конкретного наполнения, вне связи с человеческой жаждой счастья ее не существует.

Сказанное не означает, что мораль не имеет отношения к религии, философской метафизике или иным источникам сверхчувственного «знания». Имеет. Только она не сводится к ним. Она начинается тогда, когда религиозная, философская или иная первоистина переводится в сокровенные ориентиры человеческого поведения. Мораль ответственна за осмысленность жизни человека.

[1] Печатается по изданию: Гусейнов А.А. Великие моралисты. М., 1995.. М., 1999. С. 3–21. — (Прим. сост.).

[2] Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4 (1). С. 274.

[3] Овидий. Метаморфозы, кн. VII, ст. 20–21 / Перевод С. Шервинского. М., 1977. С. 170.