Аламеда, Севилья, 19 апреля, 17:15

Деревянные ворота со скрипом открылись, разорвав полицейскую ленту, которой они были опечатаны. Том осторожно шагнул в небольшой внутренний дворик. Вокруг поднимались стены двухэтажного здания, оставляя наверху маленький клочок серого тяжелого неба.

Земля была покрыта битой черепицей и обломками кирпичей. Слева – гора песка с собачьими экскрементами, в которые кто‑то наступил: все еще можно было различить большой отпечаток рифленой подошвы. В дальнем углу лежала гора мусора, наметенного туда ветром. Тому показалось, что там лежит использованный презерватив. Он в ярости мотнул головой. Рафаэль заслуживал лучшей участи.

– Сюда.

Марко Гильес протиснулся мимо него и вышел на середину дворика. Том замешкался, чтобы закрыть за собой ворота. Стояла жаркая для этого времени года погода – это было чересчур даже для климата Испании, и он пытался отлепить футболку от тела, чтобы хоть как‑то освежиться.

Гильес был одет словно участник третьесортного мюзикла пятидесятых годов – синие фланелевые брюки, светло‑зеленая куртка и кремовые ботинки, нуждавшиеся в чистке и полировке. У него было вытянутое бледное лицо; маленькие мутные карие глаза разделял большой, невероятно тонкий нос, отбрасывавший длинную тень, словно солнечные часы. Рыжие от природы волосы и бородка были покрашены черной краской, в результате чего получился насыщенный коричневато‑красный цвет, менявший оттенки в зависимости от освещения.

– Здесь…

Эффектным жестом он указал на дверной проем. Ногти на его руке были обгрызены, кутикулы покрыты заусенцами и запекшейся кровью. Том поднял глаза и увидел по обеим сторонам двери дырки от гвоздей, от которых на землю спускались запекшиеся следы крови. Кровавые пятна были обведены мелом, образовав линию, напоминающую лассо.

– Причина смерти – асфиксия. – Гильес сверился с бумагами, лежавшими в маленькой кожаной сумке. Он говорил с заметным испанским акцентом. – Вес тела, повисшего на гвоздях, не дал ему дышать. Это случилось всего за несколько минут. – Он провел рукой по бородке, против роста волос, словно трепал кошку.

– Вот почему римляне прибивали и ноги тоже, – бесстрастно заметил Том. – Чтобы распятые не могли подтянуться и сделать вдох. Это удлиняло страдания.

– Значит; могло быть и хуже? – В голосе Гильеса послышались заинтересованные нотки. – Ему повезло?

– Его распяли, Марко, – огрызнулся Том. – Пригвоздили к дверной коробке во дворе, полном собачьего дерьма и использованных презервативов. Думаешь, ему повезло?

Он отвернулся и в ярости уставился на открытую дверь. Та малая его часть, которая все это‑время с надеждой кричала, что Рафаэль не мог умереть, что это все какая‑то нелепая ошибка, замолкла. Именно здесь закончилась жизнь Рафаэля, угасла с последним судорожным вдохом. Он почти пожалел, что не остался дома по совету Доминик.

Они долго молчали. Гильес, медленно двигая челюстью, словно пережевывая что‑то, ждал, пока Том заговорит.

– Хочешь посмотреть фотографии? – спросил он в конце концов, протягивая Тому папку.

– Нет. – Том с отвращением отвернулся, представив себе, как Гильес в детстве одну за другой отрывал лапки крабам и смотрел, как они тщетно барахтались на дне корзинки. – Просто расскажи, что написано в заключении.

Гильес разочарованно пожал плечами и перевернул страницу.

– Рафаэль Квинтавалле. Белый мужчина. Пятьдесят шесть лет. Найден мертвым в Domingo de Ressureccion – Пасхальное воскресенье. Убийство. Коронер сказал, тело висело здесь два или три дня. Опознавала приемная дочь.

– Ева? – удивленно переспросил Том. – Она здесь?

– Ты ее знаешь?

– Когда‑то знал, – со вздохом кивнул Том.

– Дикая штучка, – присвистнул Гильес. – Здесь сказано, что ее арестовывало ФБР за контрабанду бриллиантов.

– Давно дело было. Что там еще про Рафаэля?

– Последний раз его видели во время шествия Макарены на Чистый четверг. Как минимум двое клянутся, что видели, как он шел в Базилика де ла Макарена на исповедь аккурат перед началом шествия.

– На исповедь? – недоверчиво нахмурился Том. – Ты уверен?

– Так здесь написано, – потряс бумагами Гильес.

– А что там сказано насчет его квартиры? Полиция нашла что‑нибудь?

– К тому времени, когда они приехали, все уже обыскали. Они опоздали.

– Я опоздал, – прошептал Том.

– Ты его хорошо знал? – заинтригованно спросил Гильес, обмахиваясь одной из фотографий.

– Работали вместе пару раз, – ответил Том. – В молодости. Не знаю почему, но мы привязались друг к другу. С тех пор и дружили.

Он замолчал, вспоминая время, когда ушел из ЦРУ, а точнее, когда его коллеги решили, что он стал опасной помехой, которую необходимо устранить. Рафаэль помог, когда Том ударился в бега, помог освоиться в деле, представил его нужным людям, в том числе и Арчи. Он думал об их дружбе и времени, которое они проводили вместе. Теперь все кончено.

– Рафаэль был старой закалки. Настоящий человек. Он научил меня играть в эту игру. Я доверял ему. Он доверял мне. В нашем деле такое нечасто встречается.

– Говорят, он был хорошим фальсификатором.

– Одним из лучших, – согласился Том. – Две его работы висят в Музее Гетти, три – в Прадо. И это только те, о которых он мне рассказывал.

Но он отошел от дел? – неуверенно спросил Гильес.

– Он мне так сказал. Но тех, кто отошел от дел, не распинают.

Гильес кивнул, словно пришел к тому же выводу. Том встретился с ним глазами.

– В чем дело?

– Aqui[6].

Гильес шагнул к маленькому колодцу и указал на каменную ступеньку, ведущую к нему. Здесь тоже были меловые линии – на земле и на камне.

– Мы считаем, он сжег что‑то до того, как его убили. Маленький блокнот или что‑то вроде. А потом порезал себя. – Глаза Гильеса горели, ноздри раздувались, как будто он шел по следу. – Его указательный палец был весь в крови.

– Он что‑то написал, да? – Тому показалось, что он разучился дышать. – Покажи мне.