Екатерина II как идеал русского женского шовинизма

Ее обожают литераторы и недолюбливают историки, которые слишком озабочены «правдой и справедливостью», чтобы понимать чеканную прелесть этого грандиозного образа, яркого до болезненности и веками усмехающегося над жалкой «исторической правдой» и более чем сомнительной «исторической справедливостью».

Совсем недавно в очередной просветительской передаче нашего больного и хилого Петербургского телевидения бледный историк, стоя под памятником Екатерине перед Александринским театром, тихо и горько говорил о том, что величайшей лицемерке всех времен удалось опорочить перед лицом Истории хорошего, в сущности, человека – своего мужа Петра III, оклеветать его, невинно убиенного реформатора, желавшего добра России. И казалось в эти мгновения, что бледный историк говорит не столько про дела давно минувших дней – уж очень лирично и взволнованно звучал его голос! – а про себя и свою семейную жизнь. Может, сидит в бетонной пятиэтажке где‑то на проспекте Большевиков, поджидает с работы бледного историка его собственная Екатерина Великая, и наш историк каждый раз с опаской возвращается домой, тревожась: не встретится ли ему на пороге веселый шофер Алешка Орлов с монтировкой в руке? Подавляющее большинство мужчин не могут не испытывать по отношению к Екатерине Великой чувственную смесь ужаса и восхищения, даже под маской «исторической объективности», и чем мужчина крепче духом, тем легче восхищение одолевает ужас. Женщины же, по‑моему, не могут не испытывать ничего, кроме тайной или явной, но восторженной зависти. Ибо Екатерине Великой удалось такое, чего ни до нее, ни после не добивалась ни одна женщина в мире.

Почему великий и могучий дух, известный нам под псевдонимом Екатерина Великая, впал в распутство земной жизни, мы на земле никогда не узнаем. Но величие и мощь этого духа нам внятны; внятно также и то, что он не знал ни меры, ни покоя, и это самое распутство земной жизни было им освоено роскошно, пышно, без ограничений, преград и моральных барьеров. Екатерина Великая не может быть названа предтечей русского феминизма – феминизм же все‑таки, несмотря на крайности, основан на гуманистической идее равных прав и равных возможностей обоих человеческих полов. Никаких равных прав и равных возможностей с мужчинами у Екатерины не было – она сначала была ими унижена, а затем ими же и возвышена. Мужчины, возвеличившие Екатерину, наивно полагали ею управлять. Но она стала править ими. А посему Екатерина Великая может быть названа идеалом русского женского шовинизма, отрицающего всякое равенство полов и считающего женский род абсолютно превосходящим по всем показателям род мужской. Так римские рабы со слезами на глазах слушали апостола Павла, говорящего им, что богатый верблюд никогда не пролезет сквозь игольное ушко в Царствие Небесное. Идея о том, что «все мужики сволочи», родилась в России, в ней живет, процветает и не собирается помирать. А что с ними, со сволочами, делать? В идеале – иметь их, пока не надоест, а потом на помойку. Но мыслимо ли это осуществить на практике? А вот худенькой принцессе Ангальт‑Цербстской все удалось! Заштопанное платье. Униженье в семье. Муж – придурок. Пока всё как у всех (у всех заштопанное платье! у всех муж придурок!). Но затем: гвардейский бунт, тысячи мужских рук, поддерживающих слабое тело будущей царицы, быстрая смерть придурка. И – царствование, царствование без конца и края!

Екатерина Великая имела, как известно, кого хотела, сколько хотела и когда хотела. Выходя из спальни, вглядывалась в гвардейцев, стоящих на страже, манила пальчиком и говорила: «Паренек, паренек, поди сюда!»

«Паренек, паренек, поди сюда…» Это же вековая мечта женского человечества, это эротическая утопия, осуществившаяся единожды в русской истории. Ибо в жизни – хрен они подойдут, пареньки‑то. Здесь еще набегаешься, насоблазняешь, умишком напряжешься – как их, пареньков пугливых, заманить в силки. А заманишь – другая проблема: как их потом выкурить из своей жизненной норы? Ах, недаром грустно поет Надежда Бабкина: «Екатерина Вторая что‑то приснилася мне…»

Но, кроме свободного эротического выбора, у Екатерины Великой были и другие заманчивые возможности. Например, провинившихся подруг она имела обыкновение бить кнутом и ссылать в Сибирь. А? Каково, подружки? Не завистно?

Однако я не случайно назвала Екатерину идеалом именно русского женского шовинизма. Ибо чем русское отличается от нерусского? Правильно, душевностью. И если Клеопатра предлагала «ценою жизни ночь свою», то Екатерина не была столь кровожадна. Любовники отправлялись в ссылку, нагруженные бриллиантовыми перстнями, деревеньками, дворцами и т. д. Бери, как говорится, сколько унесешь, и отваливай. Бездонную глубину ее презрения и современники, и потомки охотно принимали за мудрость.

Пожалуй, мудрости‑то в ней и не было, зато имелась сверхчеловеческая трезвость во взгляде на человеческие дела. Екатерина Великая никогда не стремилась искоренять человеческие пороки – напротив, она их учитывала и впрягала в систему управления Россией. Она учла и впрягла в систему управления Россией свой собственный порок, если таковым считать эротическую сверхвозбудимость. У каждого толкового, крепенького и румяного паренька, будь он беднота беднотой, был шанс ниже царского пояса! Что в сравнении с этим дохлая «великая американская мечта» с парадигмой «от чистильщика сапог до миллионера», когда надо десятилетиями считать центы и мучить свой богоподобный разум всякими смешными мелочами типа труда и усердия. А потом, хорошо, ты станешь миллионером – и думаешь, та зараза, которая двадцать лет назад сказала тебе «нет», тебя полюбит? Да никогда. «Великая американская мечта», нагло бросившая вызов и Хаосу, и Эросу (презирая их обоих), терпит от них сокрушительное поражение. А вот «великая русская мечта» – несокрушима, ибо делает и Эрос, и Хаос верными – и притом добровольными! – слугами Космоса. Создается новая аристократия, ведущая происхождение от приближенности к царской вагине. Пишутся поэмы. Подавляются бунты. Выигрываются войны. Строятся дворцы. Дипломаты составляют доклады. Народ страдает, как ему и положено. Таврида покорена. Кавказ под крепкою пятою. Всю пирамиду пронизывают Эрос и Хаос, но стоит она крепко, сцепленная эротическими лучами Великой Царицы.

Грусть была в том, что все это держалось только Ею, и с Ее смертью неминуемо должно было рухнуть. Но такова Россия, начавшая «культивировать» личности далеко не с И.В. Сталина. Вся наша история, в общем, сложена из мифов о культе великих личностей.

Если этого не понимают историки, это прекрасно понимает массовая культура, которая, при всей ее комической пошлости, все‑таки чуть ли не единственное живое место человеческой творческой деятельности. Екатерина Великая в массовой культуре – любимица, поставляющая дикое количество великолепных эротических сюжетов, и это длится уже два века. Два века человечество не может и не хочет расставаться с образом любвеобильной русской царицы, тиранки и лицемерки, по утверждениям историков. И вновь звучит восхищенный и тоскующий голос Надежды Бабкиной: «Катя, Катерина! Господи прости! Ты – царица мира и всея Руси!»

Так зовут, так призывают – ох, не дай бог, вызовут…

1996

Date: 2015-09-02; view: 341; Нарушение авторских прав