Т а м же, с. 37

'Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 66.

тех современных ему языковедов, которые отождествляли грамматиче­скую форму лишь с аффиксами. Такое отождествление существовать в языке не может.

Грамматические формы в языке составляют стройную систему, ибо «ответить на вопрос о значении данной формы или ее отсутствия для мысли было бы возможно лишь тогда, когда бы можно связать эту форму с остальными формами данного строя языка, связать таким обра­зом, чтобы по одной форме можно было заключить о свойстве если не всех, то многих остальных»¹. Это положение он поясняет примером, из которого видно, что грамматическая форма выделяется путем про­тивопоставления одной формы другой: «Когда я говорю: Я кончил, то совершенность этого глагола сказывается мне не непосредственно звуковым его составом, а тем, что в моем языке есть другая подобная форма кончал, имеющая значение несовершеннее»².

Критикуя широко распространенную точку зрения о падении грам­матических форм на втором этапе развития языка, Потебня указывал, что никакого падения форм нет. Грамматисты ошибочно отождествля­ли грамматическую форму с аффиксами, а потому отпадение их счита-ли_признаком вырождения языка. Потебня указывал, что «факт состоит в стирании флексий.,, рассматриваемых как звуковые элементы, но~не в уменьшении общего количества форм и не в потере формальности в языках, ее выработавших»³. Он критикует и В. Гумбольдта, который утверждал, что язык на современном этапе не развивается, а лишь сохраняет формальность древних языков в языках современных. На­оборот, в современных языках появляются новые грамматические формы. Их возникновение идет двумя путями: «а) Отдельная грамма­тическая форма... может непосредственно перерождаться в другую. <...> б) Грамматическая форма неизбежно входит в строй языка, ле­жащий в основании последующего строя, но сама может исчезать, не оставляя непосредственного остатка в другой форме»⁴. Это приводит к тому, что «поверхность языка всегда более-менее пестреет оставшими­ся наруже образцами разнохарактерных пластов»⁸.

Потебня подробно останавливается также на семантической и син­таксической характеристиках частей речи. В его трактовке части речи выступают как исторически динамичные категории, проходящие в сео-ем развитии ряд этапов. Потебня исходит из того, что «слово вначале лишено еще всяких формальных определений и не есть ни существи­тельное, ни прилагательное, ни глагол»⁶. Первобытное слово обозна­чало только один признак, и по способу представления этого признака оно напоминало причастие. Внутреннюю природу этого имени (при­частия) Потебня пытается рассматривать как синкретизм (слияние) глагольных и именных грамматических категорий — падежа, числа, рода, времени, залога.

'Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 62.

^! Там же, с. 45.

^! Там же, с. 61.

⁴ Т а м ж е, с. 63.

^s Тая же, с. 131.

^! Потебня А. А. Мысль и язык, с. 120.

Т

Излагая свою точку зрения на появление этого причастного перво­образного слова, Потебня называет его также безотносительным, ка­чественным или объективным корнем, а корни местоименные — относительными, указательными или субъективными. Далее он за­мечает, что различие корней качественных и указательных откосится к глубочайшей древности, но, если судить по позднейшим языкам, оно может быть непервобытно.

Затем из первобытного слова — причастия — выделяются катего­рии существительного и прилагательного. Существительное Потебня определяет как признак, заключенный (данный, готовый) в чем-то определенном для мысли и без помощи другого слова. Так, например, когда мы произносим существительные старка («старая водка», «ста­рая овца»), старуха, мы имеем в виду определенный признак, содержа­щий какой-либо обобщенный элемент. Потебня указывает, что сущест­вительное становится отвлеченным, т. е. таким названием признака, которое воспринимается уже самостоятельно, в отвлечении от какого-либо комплекса признаков. Это отвлечение представляет результат абстрагирующей деятельности человеческого мышления и возможно лишь на более позднем этапе.

В дальнейшем развитии конкретное существительное, содержащее совокупность признаков, теряет один из признаков, именно тот, кото­рый становится несущественным по сравнению с другими признаками. Общий признак существительного,, указывает Потебня, заключается в том, что оно выступает как название грамматической субстанции, или вещи. Под грамматической субстанцией, или вещью, понимается совокупность признаков, совершенно однородных с тем, который может быть этимологически дан в существительном.

Определенное таким образом существительное, под которое под­ходят, по Потебне, и местоимения, несет определенную функцию — выражать подлежащее, которое он определяет как «вещественное ука­зание на непосредственного производителя признака, означаемого сказуемым»¹. Ту же грамматическую функцию несет и прилагательное, "выступающее в функции подлежащего. Приведя пример битый не­битого везет, Потебня указывает, что «здесь соль речи именно.в том, что субстанция, к которой относится данный признак, предполагается существующею, но никак не определяется... кто бы ни был бит, но он небитого везет. Такая неопределенность субстанции есть свойство при­лагательного. Подлежащее здесь указано вещественно посредством признака, который в нем находится, но оно не стало существительным, потому что комплекс признаков, к коему относится данный, не опре­делен» ².

Существительное и прилагательное выделились из категории имени, поэтому они очень близки между собой. Эта близость заключается не только в том, что они когда-то имели одинаковую основу, но и в том — и это гораздо важнее,— что они выражают признак. Когда, например, говорят светлое солнце, то имеется в виду, что признак дан в предмете,

'Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 100. ² Т а м же, с. 104—105.

находится в нем. Но прилагательное обозначает не только признак, но' и качество, как безотносительное (белый), так и относительное (отцов, отцовский).

Потебня различает прилагательные атрибутивные (белый снег) и предикативные (снег бел); «в русском прилагательное предикативное, отличаясь от атрибутивного, остается все-таки признаком, мыслимым в субъекте и изменяющимся вместе с ним: снег бел и бумага бела, но белизна в том и другом случае как бы различна»¹.

Грамматический атрибут (или определение) распадается на собст­венно определение и приложение. Функция приложения—средняя меж­ду собственно определением и определительным предложением с гла­гольным сказуемым. Характерным признаком приложения является его большая, по сравнению с определением, предикативность. Именно в этом заключается разница между определениями типа царь Петр и Петр, царь-преобразователь; приложение всегда тяготеет к определя­емому слову, а не к сказуемому.

Что касается глагола (сказуемого), то он, указывает Потебня, изоб­ражает признак во времени его возникновения с точки зрения действую­щего лица. Возникнув из первоначального, причастного слова, глагол в дальнейшем все более приобретает глагольный характер. Взаимная связь имени и глагола объясняется именно их одновременным возник­новением. Определяя отношение имени к глаголу, Потебня отмечает, что имя относится к глаголу, как воспоминание прежде познанного Опознанному вновь, и «различие имени и глагола должно быть только формальное, т. е. должно состоять не в содержании, а в способе его представлять»². В структуре глагола две части — вещественная и фор­мальная, т. е. он.обладает лексическим и грамматическим значениями.

В выделении наречия как обстоятельства, под которым понимается признак, связанный с другими признаками, проявляется характерное для Потебни стремление представлять каждую часть речи в связи с дру­гими. При существительном не бывает наречия, так как между ними не может быть согласования. При прилагательном наречие выступает как несогласуемый атрибут атрибута. Поэтому «чем ближе существи­тельное к прилагательному, тем возможнее приложение к нему наре­чия»³. Может употребляться наречие и с глаголом (мыть чисто), вклю­чая сюда и инфинитив, который, по словам Потебни, есть особая часть речи. С наречиями Потебня сближает сравнительную степень прила­гательного (белее) и деепричастие.

Выделяя инфинитив в особую часть речи, Потебня объясняет это увеличением глагольности. По его мнению, инфинитив — это наиболее ранняя форма глагола, бывшая сперва существительным, потом поте­рявшая свою субстанцию, но еще не слившаяся с глаголом («имя в эти­мологическом и род глагола в синтаксическом отношении»).

При анализе членов предложения — подлежащего, сказуемого (его разных видов), дополнения, обстоятельства — Потебня необычай-

¹ П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 113—114 г Там же, с. 88. ³ Т а м ж е, с. 125.

но подробно разбирает различные синтаксические отношения (преди­кативные атрибут, прилагательное, связка, различные степени пре­дикативности в оппозиции, различные виды оппозиции). Он четко различает члены предложения и части речи и объясняет специфику функционирования каждой части речи в предложении.

Вопрос о взаимоотношениях частей речи и членов предложения ре­шался Потебней лишь в общих чертах. Вполне определенными можно признать те части речи, которые принято называть знаменательными. Однако формальных критериев разграничения, например, существи­тельного и глагола, не предложено. Потебня считал также, что в про­цессе развития языка (по крайней мере в русском языке) происходит дифференциация функций членов предложения.

§6. УЧЕНИЕ О ПРЕДЛОЖЕНИИ (ТЕОРИЯ СТАДИАЛЬНОСТИ В РАЗВИТИИ ЯЗЫКА)

Предложение как основа синтаксиса постоянно привлекало внима­ние А. А. Потебни. Если существенный признак предложения заключа­ется в том, что в него входят части речи, считал Потебня, то естествен­но предположить связь истории грамматических категорий с историей предложения. Исследуя эволюцию речи и мысли, он отрицательно от­носился к общим определениям предложения, игнорирующим принцип развития и устанавливающим неподвижную схему для явления, ко­торое постоянно изменяется. «Понимая язык как деятельность,— писал Потебня,— невозможно смотреть на грамматические категории, каковы глагол, существительное, прилагательное, наречие, как на нечто не­изменное, раз навсегда выведенное из всегдашних свойств человече­ской мысли. <...>. Но с изменением грамматических категорий не­избежно изменяется и то целое, в котором они возникают и изменяются, именно предложение. <...> Так и из основного взгляда на язык как на изменчивый орган мысли следует, что история языка, взя­того на значительном протяжении времени, должна давать ряд определений предложения»¹.

Поскольку Потебня находит в современном языке остаточные (ре­ликтовые) образования, он считает невозможным дать такое определе­ние предложения, которое охватывало бы синтаксические особенности языка и прошлого, и настоящего, т. е. maximum определения пред­ложения. При современном состоянии синтаксических исследований это невозможно. Раз так, то в современных языках, «наиболее развитых в формальном отношении, каковы наши, мы замечаем в этих последних, что главное (независимое от другого) предложение невозможно (к р о-ме случаев опущения глагола) без verbum finitum (т. е. глагола в тесном смысле, без причисления к нему причастных форм); что само по себе vb. finitum составляет предложение, например, будет (с предполагаемым как определенным, так и неопределенным субъек­том). Поэтому, определивши такой глагол, тем самым определим mini­mum того, что должно заключаться в предложении этих языков»².

¹ Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 82—63. ⁸ Там же, с. 84.

S3

Однако взгляды Потебни на сущность предложения можно обоб­щить следующим образом: а) предложение есть грамматическая струк­тура, т. е. оно представляет собой формальное целое и ничего, кроме.формы, не содержит; б) в определение членов предложения должно входить понятие частей речи, ибо эти категории предполагают друг _друга; в) первобытное конкретнее мышление предполагает синтетиче-, "ский подход к понятию предложения; г) главнейший и необходимейший | ^элемент предложения — предикативность, под которой понимается \ способность сказуемого соединяться с подлежащим для образования предложения; главным носителем предикативности является сказуемое как член предложения и глагол как часть речи; д) предикативность —• ядро предложения, подлежащее в предложении может отсутствовать, глагол никогда. По словам Д. Н. Овсянико-Куликовского, Потебня счи­тал предложениями без подлежащего не только такие предложения, как светает, тошнит, но и такие, как Я сказал (с ударением на глаголе), потому что местоимение я в данном случае ■—.только замена окончания..в глаголе; если же ударение падает на я, то местоимение уже не служит заместителем личного окончания, а указывает на действующее лицо; е) если предикативность — ядро предложения, то только сказуемое как член предложения и глагол как часть речи определяются самостоя­тельно; остальные части речи определяются по их связи с глаголом, а члены предложения — по связи со сказуемым.

Установление различных этапов (стадий) в развитии предложения 1 должно отразить, по мнению Потебни, различные этапы мышления. [ Он выделяет два этапа в развитии предложения: именной и г л а-г о л ь и ы й. На древнейшей стадии языкового развития <<иш._было, так сказать, гораздо предикативнее; предложение заключало в себе менее единства, основанного на противоположности главных членов, чем нынешнее»¹. Так, Потебня говорит о том, что на именной стадии развития предложения гораздо чаще были распространены предложе­ния, соответствующие современному Он рыбак, в котором сущест­вительное рыбак является частью составного именного сказуемого, содержащего признаки существительного и глагола. Для этого же этапа характерно употребление существительного в функции опреде­ления, то, что Потебня называет атрибутивностью имени (типа рубаха-парень, бой-баба и т. п.; ср. англ. stone-wall). Сравнивая обороты я не ездок, жалоба моя с оборотами не езжу, не жалуюсь, Потебня считает первые более древними. Он указывает, что примеров предложений, характерных для именного этапа развития, в памятниках литературы не зафиксировано. На этом раннем этапе не было еще дифференциации существительного и прилагательного.

С каким же этапом развития мышления связывал Потебня именной строй языка? Как в развитии мысли и языка образное выражение древ­нее безобразного, так и понятия действия, качества — относительно поздние отвлечения. Суждения аналитические, состоящие из разделе­ния мыслимого на вещь и ее качества и действиям, стали возможны лишь потому, что им предшествовали суждения синтетические, состоящие

¹ П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 96. 94

из сочетания двух равно субстанциональных комплексов. Так, сущест­вительное с определительным прилагательным предполагает сочетание двух существительных, притом сочетание^паратактическое. Таким об­разом, для раннего этапа была характерна конкретность восприятия предметов и явлений объективной действительности, без расчленения их на признаки и качества. Это целостное восприятие находило свое выражение в именном строе языка, когда за основу наименования брал­ся какой-нибудь один признак.

На этом этапе сопоставляемые существительные, определяемое и определяющее, могут не только следовать друг за другом (типа кита сватови, брови-соболь), но и соединяться союзом (типа кита и сватови, брови и соболь). Предметы объективного мира не ставятся ни в какие отношения друг с другом, они воспринимаются как сосуществующие. Сочетания слов на этой стадии развития предложения паратактиче­ские, т. е. отношения зависимостей не указаны. Ср. сказочные и былинные зачины: и приплыла к нему рыбка и молвила человечьим голо­сом; и пришла к нему красна девица и сказала...; временное отношение, поражаемое подчинительным союзом когда, здесь отсутствует.

Следующая особенность древнейшего типа предложения заключа­лась, по мнению Потебни, в широком распространении присоединения, примыкания, когда приложение непосредственно примыкает к опре­деляемому. Наряду с таким порядком слов было.возможно и отделе­ние приложения от определяемого слова сказуемыми, дополнениями и обстоятельствами (Судислав преставися, Ярославль брат) ¹. Закан­чивая рассмотрение древнейшего этапа развития предложения, Потеб­ня пишет: «Первоначально простые предложения следуют друг за дру­гом так, что формальные отношения между ними вовсе не сознаются и не обозначаются. Ряды их подобны рисунку без перспективы. Связь между ними устанавливается посредством местоимений относительных и союзов»².

При реконструкции именного строя предложения Потебня поль­зуется материалом либо письменных текстов XIV—XVIII вв., либо j памятников устного народного творчества. Однако он, во-первых, силь-;. но нарушает историческую'перспективу, проецируя материал письмен­ных памятников на первобытное состояние языка, и, во-вторых, не---' оправданно приписывает языку этого периода стилистические приемы, характерные для позднейших произведений народного творчества. Поэтому «нарисованная Потебней картина эволюции именного строя предложения полна противоречий и неясностей. <...> Прежде всего очевидно, что Потебня изображает не столько генезис и развитие именного предложения, сколько -с«-мантическую структуру и синтаксические своеобразия имени на более древней стадии развития индоевропейских языков. Ив этом пла­не выводы и наблюдения Потебни полны глубокого интереса»³.

¹ См.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 4, с. 286—288.

² Т а м же, т. 1-2, с. 128.

'Виноградов В. В. Учение А. А. Потебни о стадиальности развития синтаксического строя в славянских языках.— «Вестник МГУ», 1946, № 3-4, с. 23 24.

•' Ближе к настоящему времени именной характер предложения все более и более стирается. Усиление глагольности, смену в строе пред­ложения Потебня прямо связывал с изменением миросозерцания пер­вобытных людей, увидевших в окружающем их мире проявление энер­гии, силы: «...Человек переходит от бессвязности, дробности, па-ратактичности мысли и речи к возможности стройного подчинения многих частностей речи цельности периода, многих периодов цельно­сти сочинения; от бессознательной однородности душевного строя к сознательному единству миросозерцания и характера»¹. * На глагольном этапе развития предложения выделяются два перио­да, или ступени. Для ранней ступени характерно «недостаточное син­таксическое различение и даже безразличие глаголов служебных и знаменательных и такое господство в предложении начал согласования, при котором члены предложения, сравнительно с позднейшим языком, слишком однородны. Ср., например, избьраш/я Кира царя с нынешним выбрали Кира царём и т. п.² Именно к этому времени относится ука­зание Потебни на то, что все чдены предложения определяются по их связи со сказуемым. Поэтому он и разбирает далее вопрос о составных членах предложения и их заменах, анализируя главным образом со­ставные сказуемые, в которых предикат выражен причастием, имени­тельным падежом существительного и прилагательным.

Типичными для первого этапа развития глагольного предложения были конструкции составных сказуемых с предикативным действи­тельным причастием настоящего и прошедшего времени на -ищи, -чий, -вший, -ший типа И есть церки та стояши в Корсуне граде (совр. церковь стоит), отъселе человекы бядеши ловя (совр. будешь ловить) и т. д. В таких конструкциях причастия имели большую предикативную

.силу, потому что в это время оно могло иметь такую степень относи­тельной самостоятельности и предикативности, какой в более поздний период обладает лишь личный глагол и отчасти неопределенное накло­нение, кроме того, само предложение не было еще достаточно цельно. В предложении И есть церки та стояши мысль, по мнению Потебни, развивается как бы скачками; внимание здесь обращается на признак, а не на действие. Особенностью глагольного предложения на ранней стадии его развития является, по словам Потебни, согласование; имя, особенно причастие, не присоединяется к глаголу.

Усиление глагольности в составном сказуемом явилось лишь частью увеличения глагольности предложений на позднейших этапах развития глагольного предложения. В более позднем наслоении, отчасти по­крывшем собой предшествующее, «мы находим: слияние составного ска­зуемого в цельное; усилия, отчасти успешные, образовать чисто фор­мальные глаголы; разложение составного сказуемого на сказуемое с придаточным предложением; замены вторых сказуемых падежей частью несклоняемыми словами сравнительно позднего образования (наречием — прилагательного, деепричастием — причастия), частью

¹ П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 3. Харьков, 1899,
с. 642-643.

² Там же, т. 1-2, с 131.

падежами с предлогом, частью творительным»¹. Эти процессы сопро­вождаются выделением имени существительного «как слова по преиму­ществу самостоятельного и несогласуемого и прилагательного как слова атрибутивного. <...> Во всем этом видно... стремление сос­редоточить предикативность в глаголе на счет предикативности имени и причастия»². Таковы, по мнению Потебни, характерные особенности позднего этапа в развитии глагольного пред­ложения, которые привели к изменению даже его внешнего облика.

Учение Потебни об исторической изменчивости синтаксических категорий имеет также философское значение. Как уже указывалось, в лингвистических взглядах Потебни грамматическим категориям существительного и прилагательного соответствовали гносеологиче­ские категории субстанции и качества. На материале изменения этих грамматических категорий Потебня стремился проследить, как раз­вивалась способность человека к отвлеченному мышлению.

§7. ЗНАЧЕНИЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ РАБОТ А. А. ПОТЕБНИ

Языковедческие работы А. А. Потебни были высоко оценены уже его современниками. Профессор А. С. Будилович еще в 1892 г. пи­сал: «Оказалось, что и синтаксические категории языка, которые прежде считались столь же неизменными, как законы логики, на деле изменяются, и притом одновременно с изменением этимологиче­ских форм и во взаимодействии с последними' Это открытие, не только угаданное, но и доказанное Потебнею, имеет в языковедении такую же важность, как учение Дарвина об изменяемости видов в науках биологических»³.

Советские языковеды особенно выделяют работы Потебни по син­таксису. «В... «синтаксическом», как выражался Потебня, подходе к явлениям языка заключается громадное значение лингвистических работ Потебни для нашей современности»,— указывал академик В. В. Виноградов⁴. По его мнению, значение работ Потебни для современного языкознания заключается в том, что он выдвинул ряд новых принципов понимания и исследования синтаксических явлений: а) принцип исторической изменчивости синтаксических категорий и — соответственно —'принцип историзма в осмыслении современной синтаксической системы; б) принцип структурной взаимосвязанности всех основных грамматических категорий — слова, части речи, члена предложения и предложения.

Решение основных вопросов языкознания, в том числе и проблемы определения языка в связи с теорией познания, анализ всех лингви­стических проблем с точки зрения гносеологии — основная особен­ность лингвистической концепции Потебни. Его концепция языка

¹ Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 131 — 132. г т а м же, с. 517.

3 Памяти Александра Афанасьевича Потебни. Харьков, 1892; с. 64.

4 в и н о г р ад о в В. В. А. А. Потебня.— «Русский язык в школе», 1938, _№5-6. ^с- 113—114.

4 за» ¹⁵⁹ 97

G

N

прежде всего должна быть определена как ^илрхофско-гнойеологи-ческая.

Несомненная заслуга Потебни перед языкознанием в том, что он стремился к решению обших проблем. «...Потебня внимателен к частному факту, но он подчиняет свой материал вопросам прежде всего общего порядка. Его не удовлетворяет систематика как таковая: он стремится перебросить те или другие мосты между группами син­таксических фактов, стремится объяснить пути развития соответст­вующих категорий, получить историю явлений, связав их в при­чинно-следственную связь. Для его метода такая установка —научная необходимость, и в ней, не говоря уже об его искусстве анализа, глав­ное значение того важного шага в исторической лингвистике, который сделан был у нас именно им»\

'Булаховский Л. А. Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1952, с. 19.

ГЛАВА 7