Цит. по кн.: Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 2. М., 1953, с. 579. «Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 3, с. 29. » Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 9, с. 61

'Добролюбов Н. А. Поли. собр. соч., т. 1. М.—Л., 1934, с. 525.

слога, а равно, что язык и слог суть вещи совершенно различные» ¹.

В своих рецензиях Добролюбов язвительно критикует тех языко­ведов и историков, которые бесцеремонно обращаются со звуковыми закономерностями и игнорируют фонетические законы языка. — Добролюбов высказал и ряд положений, важных для теории перевода. Переводчик должен не только хорошо знать языки / родной и на который переводит,— но и быть ученым, т. е. знать нравы / и быт того народа, на язык или с языка которого он переводит. Бли-I зость к оригиналу Добролюбов отнюдь не понимает как дословный ' перевод, но переводчик, полагает он, не должен допускать ни одного неправильного оборота, ни одного неточного выражения для верной, передачи мысли подлинника.

Особое место в русском языкознании 60-х годов XIX в. занимает деятельность великого русского революционера-демократа Н. Г. Чер­нышевского (1828—1889), который, по словам В. И. Ленина, «сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философ­ского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, пози-тивнстсв, махистов и прочих путаников»². Высказывания Чернышев­ского по вопросам языка проникнуты непримиримостью к идеализму. С позиций материалистической теории он критиковал антинаучные взгляды В. Гумбольдта, отождествление им языка и мышления, мифо­логическую школу Я. Гримма, положения тех языковедов, которые отрицали историческое развитие языка.

Проблемы взаимосвязи языка и общества, языка и мышления,
классификации языков по разным морфологическим признакам,
вопросы происхождения языка, его исторического развития получили
в трудах Чернышевского глубокое теоретическое осмысление. В ра­
ботах «О расах», «О классификации людей по языку», «О различиях
I между народами по национальному характеру», «Национальная бес­
тактность», «Народная бестолковость», «Полемические красоты»,
«Антропологический принцип в философии» и др. он ставил и с пози­
ций материализма решал многие проблемы языкознания. Ленинская
характеристика трудов Чернышевского («От его сочинений веет духом
классовой борьбы» ³) с полным правом может быть приложима к его
работам по языкознанию,
i Рассматривая вопрос о характере связи языка и мышления, Чер-

нышевский критиковал тех ученых, которые отождествляли язык и мышление, а на основе особенностей языковой структуры делали заключение о типе мышления. Язык способен выразить любую мысль, и любая мысль способна выразиться в языке. Поэтому нельзя степень* умственного развития народа определять по грамматическому строки его языка. ЧернышеЕский решительно выступал против такой точки зрения, особенно против подобных взглядов В. Гумбольдта.

Много внимания Чернышевский уделял вопросу о соотношении 7. слова _и_пс;нятия в процессе формирования понятия. Он полагал, что

¹ Добролюбов II. Л. Поли. собр. соч., т. 3, с. 481. 'Ленин В. II. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 18, с. 384.?Там же, т. 25, с. 94.

допустимы случаи, когда отвлеченное понятие не может найти для своего выражения слова, а существовавшее ранее конкретное понятие оформлялось словом с конкретным смыслом. Следовательно, появле­ние абстрактного смысла в словах происходит не произвольно, а свя­зано с абстрагирующей работой мышления, находящегося в тесной связи с производственной практикой человека. «Мышление,— ука­зывал Чернышевский,-—состоит в том, чтобы из разных комбинаций ощущений и представлений, изготовляемых воображением при помощи памяти, выбирать такие, которые способствуют потребности мысля­щего организма в данную минуту, в выборе средств для действия, в выборе представлений, посредством которых можно было бы дойти до известного результата. В этом состоит не только мышление о житей­ских предметах, но и так называемое отвлеченное мышление»¹.

Чернышевский высоко ценил сравнительно-историческое языко­знание, ибо основательное знание «дается только сравнительно-исто­рическою филологиею при помощи философской грамматики»². Он выдвигает свои принципы сравнительно-исторического изучения язы­ков, полагая, что для установления родства языков необходимо опи­раться на устойчивые части, ибо наибольшее изменение корней озна­чает наибольшее удаление одного языка от другого. Затем при уста­новлении фонетических соответствий нельзя ограничиваться анализом отдельных звуков, а необходимо принимать во внимание всю систему фонетики сравниваемых языков. Только отчетливое представление о языковых явлениях в области грамматики и фонетики поможет, по мнению Чернышевского, изучить законы языка, без знания кото­рых невозможны сравнительно-исторические исследования.

Что касается лексики, то Чернышевский считал, что брать слова для сравнения нужно из ж и в о й р е ч и, а не из словарей. Призы­вая лингвистов внимательно относиться к происхождению слов, отыс­кивать истинные корни слов, а не причислять к корню «первые попав­шиеся под перо звуки»³, он выступал против произвольных лекси­ческих сопоставлений. По существу, Чернышевский впервые с пози- \ ций материализма сформулировал принцип сравнительно-историческо-{ го изучения языков.

На протяжении всей жизни Чернышевский внимательно следил за развитием науки о языке. Уже в последние годы он интересуется проблемой связи генеалогической и морфологической классификаций языков, вопросами составления алфавитов, транскрипции, перевода, вопросами изменения морфологической структуры слова языков отдельных семейств в результате их исторического развития, описы­вает особенности языков разных типов. И всегда Чернышевский рас­сматривал проблемы языкознания в тесной связи с потребностями общества.

'Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. 7, с. 277. ² Т а м же, т. 2, с. 683. ⁸ Там ж е, т. 16, с. 12.

,-»Й(Эь

ГЛАВА 6

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ А. А. ПОТЕБНИ

§ 1. ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ

Выдающийся представитель славянского языкознания Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891) родился в украинской дворянской семье. В 1850—1856 гг. Потебня учится в Харьковском университете сначала на юридическом факультете, а потом на историко-филоло­гическом. Окончив университет, он преподает в одной из харьковских гимназий и готовится к магистерскому экзамену. Магистерскую дис­сертацию «О некоторых символах в славянской народной поэзии» По­тебня защищает в 1861 г., а в 1862 г. в «Журнале Министерства народ­ного просвещения» был опубликован его первый большой труд «Мысль и язык». В этом же году Потебня был командирован за границу, в Берлинский университет, для изучения санскрита. Не удов­летворенный преподаванием в университете, через год он возвращается на родину и приступает к чтению лекций по славянской словесности.

Докторская диссертация Потебни «Из записок по русской грамма­тике» (ч. 1 и 2, 1874) была высоко оценена крупнейшими русскими и зарубежными славистами. В 1875 г. Потебня становится профессором Харьковского университета по кафедре истории русского языка и ли­тературы. Его лекции слушали известные впоследствии ученые-язы­коведы Б. М. Ляпунов, Д. Н. Овсянико-Куликовский и др. В 1877 г. Потебню избирают действительным членом Общества любителей рос­сийской словесности при Московском университете и членом-корре­спондентом Академии наук. В этом же году за научные труды Акаде­мия наук удостаивает его Ломоносовской премии. В последующем ему неоднократно присуждают золотые медали за разбор сочинений отдель­ных языковедов. Работы Потебни получают официальное признание в других странах (в 1887 г. его избирают членом чешского общества наук).

Из работ Потебни наиболее известны «Из записок по русской грам­матике», т. 3, «Об изменении значения и заменах существительного» (1899), «Из записок по русской грамматике», т. 4 (1941). Некоторые из работ Потебни были изданы посмертно его учениками: «Из записок по теории словесности» (1905), «Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка» (1894), статьи «Язык и народность» (1895), «Психология поэтического и прозаического мышления» (1940).

По широте разрабатываемых проблем — общие вопросы языко­знания, фонетика, синтаксис, семантика, этимология, диалектология, фольклор и этнография, литературоведение — Потебня занимает ис­ключительное место в истории языкознания.

§ 2. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ

При определении философской основы мировоззрения А. А. Потебни мнения ученых обычно расходятся: его называют и субъективным иде­алистом-психологистом, и объективным идеалистом, и эмпириком, и сенсуалистом, и т. д. Определенные основания для этого, несомненно,; были. На формирование мировоззрения Потебни большое влияние оказала идеалистическая концепция народной психологии (этнопси­хологии) последователя и ученика В. Гумбольдта Г. Штейнталя.

«Существенным определением человеческой души является то, что она не является обособленным индивидуумом, но принадлежит к опре­деленному народ у,— утверждает Штейнталь,— и мы не можем мы­слить отдельного человека иначе, как говорящим и вследствие этого членом определенного национального коллектива» ¹. Представители теории этнопсихологии исходили из того положения, что язык явля­ется самосознанием, мировоззрением и логикой «духа народа», а потому изучать язык необходимо именно как выражение «народного духа». «Дух народа», по их мнению, проявляется прежде всего в языке, затем в нравах и обычаях, установлениях и поступках, традициях и песнопе­ниях. Отсюда — чрезвычайно бережное отношение Потебни к фольк­лорным материалам, произведениям народного художественного твор­чества.

Следует отметить, что Потебня одним из первых в домарксистской философии приблизился к материалистическому пони­манию происхождения человеческого мышления как результата дея­тельности второй сигнальной системы и труда: «Человек превосходит животное, с одной стороны, словом, т. е. орудием, которое он создал себе для совершенствования мысли, с другой — машиной, т. е. тем,что кроме органов своих, данных ему природой, он создает для действий своих новые органы, орудия, начиная с палки, рычага»².

Заслуживает внимания и тезис Потебни о единстве теории и практики. «...Практика и теория (в широком смысле слова),— пишет он,— стороны, различимые только мыслью, а в действительности тесно связанные. Первая (практика) сама по себе была бы недостаточна для продолжения деятельности, ибо не давала бы возможности изменить ее при изменившихся условиях. Исключительная практичность, если бы была возможна, была бы смертью человечества. Например, к чему было бы приучение волов, приготовление плуга и запасы семян, если Сы человек не знал и не сообщал другим, что, когда и как с ними делать? То же и насчет исключительной теоретичности»³. Отрицая объективную истину, Потебня в то же время признавал, что критерий истины опре­деляется соответствием наших знаний реальной жизни.

Таким образом, оставаясь в целом на позициях психологизма, По­тебня разделял и материалистические взгляды, особенно по вопросу о

■Штейнталь Г. Грамматика, логика и психология (их принципы и их взаимоотношения).—Цит. по кн.: 3 в е г и и ц е в В. А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. 1, с. 133.

² П о т е б н я А. А. Из лекций по теории словесности. Харьков, 1894, с. 133.

³ Потебня А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905, с. 1.

связи языка и мышления. Материализм Потебни в решении основных проблем языкознания особенно ярко проявляется в сравнении с гумбольдтовским подходом к таким основополагающим вопросам, как сущность языка, законы его развития и процессы понимания и говорения, связь языка и мышления и т. д.

Иногда говорят, что Потебня развивает гумбольдтовские идеи на русской почве. Такое мнение неверно. Преемственность между взгля­дами Потебни и идеями Гумбольдта не вызывает сомнений, но положе­ниям Гумбольдта Потебня придает иное лингвистическое истолкование, вкладывает в них другое содержание. Он говорит, что принимает поло­жения Гумбольдта «не как решения занимающего нас вопроса, а как указания на те препятствия, без устранения коих невозможно само решение» *. Утверждение Гумбольдта о тождестве языка и «духа народа» является, по мнению Потебни, «следствием каких-нибудь недоразуме­ний». Потебня соглашается с тем, что дух без языка невозможен, но придает духу иное толкование: «Принявши... дух в смысле сознатель­ной умственной деятельности, предполагающей понятия, которые образуются только посредством слова, мы увидим, что дух без языка невозможен, потому что сам образуется при помощи языка и язык в нем есть первое по времени событие»².

Особое внимание Потебни привлекла идея Гумбольдта о том, что язык есть деятельность; именно эта мысль помогла Потебне понять сущность языка как беспрестанного стремления к совершенствованию языковых форм. И здесь у Потебни на первый план выступает идея языкового развития, которое он рассматривает как посту­пательный процесс, как переход от низших форм к высшим («язык на­ходится в постоянном развитии, и ничто в нем не должно быть рассма­триваемо как нечто неподвижное»³). Развитие языка предполагает по­явление в нем новых форм («замена простой формы сложною не есть только заплата на старое платье, а создание новой формы мысли»⁴). Стихийно диалектический характер процесса развития Потебня видел в его историчности. Духовная жизнь, подобно всему существующему, имеет свою историю, в связи с этим «всякое познание, по существу, ис­торично» \

В учении Потебни было развито другое знаменитое положение Гумбольдта — «всякое понимание есть непонимание, всякое согласие в мыслях — вместе несогласие». Это положение тесно связано с теорией индивидуальной психологии, утверждавшей субъективность содержа­ния и различие мыслей говорящего и слушающего. На восприятие одного и того же предмета говорящим и слушающим влияют самые раз­личные внешние условия, это приводит к тому, что у собеседников образ предмета вызывает различные ассоциации.

'Потебня А. А. Мысль и. язык. Изд. 3. Харьков, 1913, с. 23.' ² Там же, с. 37.

'Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 4. М,—Л., 1941, с. 76.

⁴ Т а м же, т. 1—2. М., 1958, с. 66.

⁵ Потебня А. А. Из записок по теории словесности, с. 25.

Речь здесь идет не о «непонимании» в собственном смысле слова. Потебня, восприняв идею Гумбольдта, разумел под «непониманием» не только обязательное отклонение от мысли, идущей от сообщающего, а «понимание по-своему» как творческую работу слушающего, как то новое, что он творчески привносит. Возбуждение извне—лишь повод для появления своего. Потебня особо подчеркивает это положение: «Люди,— говорит Гумбольдт,— понимают друг друга не таким обра­зом, что действительно передают один другому знаки предметов <...> и не тем, что взаимно заставляют себя производить одно и то же поня­тие, а тем, что затрагивают друг в друге то же звено цепи чувственных представлений и понятий <...>, вследствие чего в каждом восстают соответствующие, но не те же понятия»¹. Например, вещь, обозначае­мая словом стол, заключает в себе несколько признаков. Эти признаки являются совокупностью тех впечатлений, которые человек получал от столов, виденных ранее. Следовательно, они зависят от его зрения и осязания, которые у каждого человека различны, а также от воспоми­наний о прошлом, опять-таки индивидуально различных. Все это и вызывает известное «непонимание» в передаче мысли, ибо «говорить, значит, ке передавать свою мысль другому, а только возбуждать в другом его собственные мысли»².

Влияние учения Гумбольдта сильнее всего проявилось в психоло­гическом подходе Потебни к анализу языковых явлений. Стремление исследовать факты языка в плане тех психических процессов, которые происходят в сознании говорящего индивида, позволило Потебне впер­вые в русском языкознании (после логицизма Ф. И. Буслаева) при­менить психологический подход к языку. В какой бы форме ни про­являлся психологизм в работах Потебни — в форме народной или индивидуальной психологии,— он позволял выявить лингвистическое содержание его теории и вплотную подойти к таким проблемам общего языкознания, как соотношение языка и мышления, слова и понятия, происхождения и развития языка, сущности языка и языкового знака, внутренней формы слова и т. д.

§ 3. А. А. ПОТЕБНЯ О СВЯЗИ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

При решении языковедческих проблем, особенно при анализе соот­ношения языка и мышления, у А. А. Потебни много противоречий, которые обусловлены внутренней противоречивостью его философской концепции, включающей в себя и материалистические, и идеалистиче­ские положения.

Опираясь на мнение Г. Штейнталя, Потебня считает, что «область языка далеко не совпадает с областью мысли», ибо бывали периоды в истории человечества, когда язык не был связан с мышлением: «В сре­дине человеческого развития мысль может быть связана со словом, но в начале она, по-видимому, еще не доросла до него, а на высокой степени отвлеченности покидает его, как не удовлетворяющее ее тре-

¹ Потебня А.. А. Мысль и язык, с. ПО. Потебня А. А. Из лекций по теории словесности, с. 132.

бованиям и как бы потому, что не может вполне отрешиться от чувст­венности, ищет внешней опоры только в произвольном знаке»¹. Как отмечает Потебня, несовпадение языка и мысли проявляется еще и в том, что творческая мысль живописца, музыканта, шахматиста невы­разима словом, а в математике самые сложные понятия выражаются не словами, а условными знаками.

Однако в других местах своей работы «Мысль и язык» Потебня пря-

мо указывает, что «язык есть необходимое условие мысли отдельного лищ»,даже в полном уединении»², поскольку только через словесную оболочку мысль перестает быть исключительной принадлежностью од­ного лица и становится достоянием многих лиц. Более того, в процессе совершенствования умственной деятельности огромная роль отводится слову, так как «в слове впервые человек сознает свою мысль»³; мысль, по словам Потебни, вскормлена словом. Потебня подчеркивает о б о_б-дающую си л_у__ слова в систематизации и классификации человеческих знаний, ибо только слово назначает всему свое место в системе. И всем строем своих логических доказательств, анализом категорий представления, суждения, понятия Потебня утверждает те­зис о тесной связи языка и мышления, слова и понятия.

В интерпретации Потебни взаимосвязь языка и мышления выгля­дит следующим образом: прежде всего существуют объекты мышле­ния — предметы и вещи объективной действительности («вещь, нахо­дящаяся передо мной, другая вещь, кроме меня самого, называется объектом, иначе предметом»⁴), объекты мышления включают в себя и взаимоотношения между предметами объективного мира, существую- '■•' щиё независимо от субъекта и находящиеся с ним во взаимодействии. Все это влияет на органы чувств и является причиной возникновения процесса мышления, а также образов и понятий как результатов мыш-' ления. Наряду слэбъектами мышления существуют и субъекты мышле­ния ^«я сам»), люди. На первоначальном этапе развития человечества, "/ когда человек еще не выделился из окружающего его мира, объекты и ^/ ■ субъекты мышления совпадали. И лишь позднее «человек периода мифа» начинает объективировать через мышление окружающий мир.

Процесс мышления в понимании Потебни выступает как проекция на внешний объект познания деят ельности субъекта, результатом чего является образ познаваемых предметов и понятий о них, представляю­щий собой синтез субъективного и объективного. «Чувственный об­раз,— пишет Потебня,— исходная форма мысли, вместе и субъекти­вен, потому что есть результат нам исключительно принадлежащей деятельности и в каждой душе слагается иначе, и объективен, потому "что появляется при таких, а не других внешних возбуждениях и про­ецируется душою»⁵. Наличие в образе субъективного и объективного моментов делает возможным процесс понимания: «Речь нераздельна с пониманием, и говорящий, чувствуя, что слово принадлежит ему, в

¹ Потебня А. А. Мысль и язык, с. 36.

² Т а м же, с. 25.

⁸ Т а м ж е, с. 134.

⁴ П о т е б н я А. А. Из лекций по теории словесности, с. 133.

"Потебня А. А. Мысль и язык, с. 142.

то же время предполагает, что.слово и представление не составляют ис-. ключительной, личной его принадлежности, потому что понятное го­ворящему принадлежит, следовательно, и этому последнему»¹.

Потебня исходит из того, что в основе образования слова лежит реф­лекторное чувство человека, реагирующего на раздражения, идущие от объективной действительности (чувство голода, боли, страха, силь­ное впечатление от того или иного предмета). «Итак, образование сло­ва,— подытоживает свои замечания Потебня,— есть весьма сложный процесс. Прежде всего — простое отражение чувства в звуке, такое, например, как в ребенке, который под влиянием боли невольно издает звук вша. Затем — сознание звука <...>, достаточно ему [ребенку.— Ф. Б.] услышать свой звук вава от другого, чтобы вспомнить сначала свой прежний звук, а потом уже — боль и причинивший ее предмет. Наконец — сознание содержания мысли в звуке, которое не может обойтись без понимания звука другими. Чтобы образовать слово из междометия вава, ребенок должен заметить, что мать, положим, услышавши этот звук, спешит удалить предмет, причиняющий боль»². Поскольку человек воспринимает тот или иной предмет сразу не­сколькими органами чувств, которые воспринимают различные приз­наки предмета, то этот предмет в совокупности своих признаков обра­зует для мысли постоянную величину, чувственный образ предмета, в котором какой-нибудь признак преобладает. Один из признаков^__пр_е-обладающий над всеми остальными, этот центр образа, и есть, прясло-вамПотебни, внутренняя форма. Так, например, внутренняя форма ясно прослеживается в таких словах, как стол, окно, бык — «ревущий», волк — «режущий», медведь — «едящий мед» и т. д. Образ

. стола может иметь много признаков, но слово стол значит только простланное (от корня стл, ср. глагол стлать) и поэтому оно одинаково может обозначать всякий стол, независимо от его формы, величины и т. д.

В каждом слове, за исключением первообразных слов языка (к ним Потебня относит междометия), действие мысли состоит в сравнении двух мысленных комплексов или масс: одной вновь познаваемой, ко­торая составляет вопрос (он предлагает обозначить ее через х), и прежде познанной, представляющей собой уже готовый запас мысли. Напри­мер, пишет Потебня, найдено, что лат. carvus и наше слово корова значит «рогатый». Значит, в мысли человека «был уже запас сведений о рогатом животном, когда он узнал корову. Это общее между вновь познаваемым и прежде познанным называется по-латыни tertium com-

jparationis, т. е. третье сравнение, третья величина при двух сравнивае­мых. Самый процесс познания есть процесс сравнения. <...>jrerjtuuii__ comparationis, т. е. признак, по которому мы в слове обозначаем вновь

^познаваемое, называется п р е д с т а в л е н и е м» ³. Представлением, таким образом, выступает обозначение нового признака на основе ра­нее существовавшего.

1 Потебня А. А. Мысль и язык, с. 142.

² Т а м же, с. 82.

Потебня А. А. Из лекций по теории слозесности, с. 130—131.

Воспринимаемый чувственный образ распадается па ряд признаков, познаваемых путем сравнения друг с другом. Потебпя считает, что «вся­кое суждение есть акт апперцепции, толкования, познания, так что.совокупность суждений, на которые разложился чувственный образ, "можем назвать аналитическим познанием образа. Такая совокупность есть понятие»¹.

В интерпретации Потебни мыслительная деятельность состоит из нескольких этапов: то, что я вижу (предмет) -> характерный приз­нак воспринимаемого предмета (внутренняя форма) ->■ чувственный образ предмета (совокупность восприятий) ->- представление (сравне­ние восприятий) ->■ апперцепция (первый акт мысли) -v суждение (основная форма мысли) ->■ понятие (совокупность суждений). Для по­нятия характерна ясность, под которой Потебня понимает раздельность дризн яков. Понятие — это высшая форма деятельности мозга, извест­ное количество суждений, совокупность актов мысли. Мы не будем останавливаться на трактовке Потебней соотношения суждения и по­нятия, ибо неправильность его взглядов с точки зрения диалектиче­ского материализма слишком очевидна. Современная материалистиче­ская философия определяет понятие- как отдельную мысль, выделяе­мую из состава суждения (у Потебни понятие ■— совокупность сужде­ний).

Развитие взаимоотношений между мышлением и языком, по мнению Потебни, определяется следующим образом: от дословесного мышления образами через образное мышление, ассоциированное со словом, до мышления понятиями с помощью слов, причем все эти этапы тесно меж­ду собой связаны («развитие понятия из чувственного образа и потеря поэтичности слова—явления, взаимно условленные друг другом»'²). Огромная роль в этом процессе принадлежит слову, посредством кото­рого совершается переход образа предмета в понятие о предмете. Спо­собствуя переходу образа в понятие, по мере того как мысль посредст­вом слова идеализируется и освобождается от подавляющего ее влия­ния непосредственных чувственных восприятий, слово постепенно ли­шается своей образности.

В развитии образного_мышления Потебня выделяет два этапа: на первом мышление идет кгакретными_ образами ^предметов! «но на од­них кБ1жр^нызГТО'сп^и7п'1Ш;Гн^_е может успокоиться мысль, потому что процесс обобщения присущ человеческой природе»³. Поскольку, по мнению Потебни, ^ гувст вецный образ есть обобщение, выливающееся в представление, то на втором этапе^_мышление осуществляется _пред-, ставленидми предметов? "'

¹ Первую форму образного мышления Потебня называл чрезвычайно сажным достижением первобытного человека, возвышающим его над животными, ибо если животные не идут^алыпе_см_утных очертаний чувственных образов, то для человека эщт^^р^ с^у^щт.рснр^ои_пере-хсда к более абстрактным понятиям. Через образ «человек впервые

¹ П о т е б н я А. А. Мысль и язык, с. 130—13U

² Т а м же, с. 170.

³ П о т е б н я А. А. Из лекций по теории словесности, с. 84.

приходит... к знанию действительного предмета». Но усложняющаяся практика общественной деятельности приводит к увеличению количест­ва этих образов, возникает противоречие между обилием образов и ограниченностью слов для их обозначения. Это противоречле_устраняет-ся изменением способа мышления: слово начало означать не один, а множество предметов. Затем слово стало представлять абстрагирован-ный_о5раз предмета, выделяя наиболее характерный признак этого предмета. «В самом кругу изолированного образа,— пишет Потебня,— при~новых восприятиях одни черты выступают ярче от частого повто­рения, другие остаются в тени. При слове золото лам приходит на мысль цвет, а вес, звук могут вовсе не прийти, потому что не всякий раз при виде золота мы взвешивали его и слышали его звук» ¹.

В дальнейшем развитии от мышления образами к мышлению поня­тиями взаимосвязь языка и мышления меняется в процессе так называе­мой конденсации мысли. По мнению Потебни, возможности человече­ского сознания ограничены, а человеческое сознание напоминает не­большую сцену, на которой по очереди появляются и сходятся мысли. Единственный способ расширить эту сцену, «обня ть_мыслью возможно большее количество явлений и их отношений»..заклюцаёхсяЗ^тбмГ что­бы «свести разнообразные явления к сравнительно небольшому, коли­честву знаков или образов»³.

Мышление образами, когда мы не знаем, почему, каким признаком обозначено в данном слове известное значение, Потебня называет по­этическим (один из видов поэтического мышления — мышление мифи­ческое). Мыш ление _с помощью понятий^ срстоящее_,в_,раалржении из-^ вестного предмета на его признаки,—это прозаическое мышление; «Тем "самым полагается начало прозе, сущность коей — в известной сложности и отвлеченности мысли» ^З..0дним.из видов прозаического мы­шления является научное мышление с характерной для него способ­ностью к анализу-н~критике. «...Причина превращения поэтического слова в прозаическое или слова с представлением (в котором есть срав­нение) в слово без представления,— считает Потебня,—.заключается в расширении значения слова»¹.

Переход образа в понятие «может совершиться только посредством слова», но само слово никак не создает понятия из образа. Однако, по мнению Потебни, слово одинаково выражает и чувственный образ, и понятие, поскольку по содержанию наша мысль — ил"и~о5раз",".или понятие. Исходя из этого, Потебня допускает непоследовательность в решении вопроса о роли слова в образовании понятия. «Слово, будучи средством развития мысли, изменения образа в понятие, само не сос­тавляет се содержания» \— здесь он совершенно прав, так как в форми­ровании понятия слово выступает не-как непосредственный участник ^его образования, а как средство, орудие мысли. Слово содействует Р-^ожА^еиию понятия и завершает процесс его образования.

^Потебня А. А. Мысль и язык, с. 116.

Потебня А. А. Из лекций по теории словесности, с 03

Потебня А. А. Мысль и язык, с. 182.

1оте0ня А. А. Из лекций по теории словесности, с. 124.

⁶ Потебня А. А. Мысль и язык, с. 137,

Вопрос о примате понятия по отношению к слову Потебня решает также непоследовательно. С одной стороны, он пишет, что «язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее, что он не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятель­ность» ¹, «слово... всем своим содержанием отлично от понятия и не мо­жет быть его эквивалентом или выражением уже потому, что в ходе раз­вития мысли предшествует понятию»². Таким образом, признается пер­венство языка по отношению к мышлению, слова — к понятию. С Дру-' гой стороны, Потебня утверждает, что всякое слово «есть акт мысли, завершение ее усилия»³ (ср. также: «вне слова и до слова существует мысль»⁴). Следовательно, слово есть акт мысли, завершающий процесс образования понятия.

Диалектика взаимосвязи между словом и понятием не получила у Потебни достаточно последовательного развития. Односторонность решения этой проблемы заключается в том, что Потебня непременно искал примата либо слова, либо понятия. Объясняется это двой­ственностью понимания взаимосвязи языка и мышлелця. Но очень важна его мысль о том, что переход от наглядного, внешнего изобра­жения предметов к обобщенному их обозначению возможен только ₍при помощи абстрагирующей силы слова.

§ 4. УЧЕНИЕ О СЛОВЕ

При определении слова А. А. Потебня всегда указывал на связь звучания и значения. Он определяет слово либо как единство членораз­дельного звука и значения, либо как «звуковое единство с внешней стороны иединство представления и зна­чения с внутренней»^. Именно это единство и обеспечивает функци­онирование слова. Если у слов отнять сочетания составляющих их звуков, то они перестанут быть словами. И наоборот, лишенное своего значения слово превращается в «искусственный фонетический препа­рат». Определение£лова]как единства звука и значения предусматрива­ет еще наличие третвето элемента — представления, под которым Потебня понимает содержание мысли, или способ изображения данного значения. Таким образом, «всякое слово без исключения состоит из трех элементов: во-первых, членораздельного звука, без которого ело-/ во быть не может; во-вторых, представления и, в-третьих, значения! слова»⁶.

Значение и представление не совпадают; «уже при самом возник­новении слова между его значением и представлением, т. е. способом, каким обозначено это значение, существует неравенство: в значе­нии всегда заключено больше, чем в представ­лен и и»^т. В чем же заключается это различие? В трактовке Потебни

¹ Потебня А. А. Мысль и язык, с. 141. ₄

² П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 68.

³ П о т е б н я А., А. Из записок по теории словесности, с. 34.

⁴ П о т е б н я А. А. Из лекций по теории словесности, с. 127.

⁶ Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 13, 35. "Потебня А. А. Из лекций по теории словесности, с. 123. ' П о т е б и я А. А. Из записок по теории словесности, с. 21.

образ предшествует представлению, а значение слова «объединяет чувственный образ», т.е. обобщает, абстрагирует конкретные образы. И относительно широкое значение слова (например, защита) стремится оторваться от сравнительно узкого представления (например, щит), или «растет несоответствие между представлением и значением: нако­нец, несоответствие это достигает до такой степени, что признак, заключенный в представлении, в ряду других признаков, составляю­щих значение, является несущественным, и это есть одна, и притом главнейшая, из причин забвения представления»¹.

Развитие языка, как утверждает Потебня, и состоит в утрате пер­воначального образа и возникновении в силу этого новых слов. Всякое слово создает вместе с новым значением и новое представление. Поэто­му «в слове мы различаем: внешнюю ф о р м у, т. е. членораздель­ный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое зна-л чение слова, тот способ, каким выражается содержание»². Давая та­кое определение слова, Потебня одним из первых в русском языко­знании пытается решить с философских позиций вопрос об отноше­нии формы и содержания в слове. Для этого он вводит заимство­ванное у В. Гумбольдта понятие внутренней формы слова, которому дает различное толкование.

Пытаясь решить вопрос, «как звук получает значение», Потебня под­черкивает, что.использование звука для обозначения, нового понятия определяется прежним его значением («хотя для слова звук так необ­ходим, что без него смысл слова был бы для нас недоступен, но он ука­зывает на значение не сам по себе, а потому что прежде имел другое значение»³). Потебня дает несколько определений внутренней формы сло-~ва. В одном случае, определяя внутреннюю форму как «третью общую ^ежду двумя сравниваемыми величинами», он исходит именно из связи звука и значения, когда старому звуку придавалось новое значение.

Так, анализируя санскритский корень indh -- «жечь», он считает, что

внутренней формой этого слова будет «разумеется, то, что связывает значение... со звуком»⁴.

С другой стороны, внутренняя форма — это этимологическое зна­чение слова, свидетельствующее о преемственной связи его прежнего, объективного значения с нынешним, актуальным субъективным зна­чением. Потебня исходил из того, что в слове есть «два содержания: одно, которое мы выше называли объективным, а теперь можем назвать ближайшим этимологическим зяаче"нием слова, всегда заключает в себе только один "признак;"'"' Другое — субъективное содержание, в которой'"признаков может быть множество»?.

Что же понимал Потебня под объективным и субъективным значе­ниями слова? Люди по-разному воспринимают окружающую их объек-

Потебня А. А. Психология поэтического мышления.—В кн.: Вопросы теории и психологии творчества, т. 2, вып. 2. Спб., 1910, с. 122. Потебня А. А. Мысль и язык, с. 145—146. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 17. Потебня А. А. Мысль и язык, с. 84. ⁵ Т а м же, с. 83.

чиЕ-иую реальность в силу различного жизненного опыта, кругозора, образования, настроения и т. д. Нельзя найти двух человек, которые вкладывали бы одинаковое содержание в слово, обозначающее предмет или явление объективного мира. В значении слова для каждого инди­видуума содержится нечто субъективнее. Но вместе с тем люди в про­цессе общения понимают друг друга благодаря тому, что в словах есть общее, понятное всем людям, говорящим на данном языке. Вот..это оди­наковое в содержании слова и есть ближайшее, или объективное,. "значение слова. «...Ближайшее значение слбва,— говорит Потебня,— U_ajp о_д н о, между тем как дальнейшее, у каждого различное по ко­личеству и качеству элементов,— л и_д.н о»¹. В повседневной жизни

"люди имеют дело только с ближайшим значением слова. Выделение двух видов значения слова связано с пониманием Потебней соотноше­ния социального и индивидуального в языке и с его отрицанием мно­гозначности слова.

На ранних ступенях развития мышления за основу наименования того или иного предмета человек брал наиболее бросающийся в глаза, имеющий наиболее важное значение признак предмета. Этот признак выступал как образ предмета. По мнению Потебни, «внутренняя фор­ма есть тоже центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными»². Например, внутренней формой слова подснежник будет зафиксированный в названии один из основных признаков это­го растения — появление ранней весной, когда еще не сошел снег. Такие слова с ясной внутренней формой сейчас называют мотивирован­ными (ср.: мухомор, гололёд, ледокол, незабудка и др.).

Приведенная мысль Потебни сходна с известным высказыванием Л. Фейербаха: «Что же такое название? Отличительный знак, какой-нибудь бросающийся в глаза признак, который я делаю представителем предмета, характеризующим предмет, чтобы представить его себе в его тотальности»³. По мере усложнения общественной и производственной деятельности людей на первоначальный признак наслаивались другие признаки, вследствие чего значение слова углублялось и расширялось. Но внутренней формой слова все-таки выступало первоначальное зна­чение.

Концепция внутренней формы претерпевала у Потебни определен­ные изменения. Первоначально внутренняя форма выступает как синоним понятий этимологического значения слова и представления. В дальнейшем Потебня ужё~разграничивает представление и внутрен­нюю форму. Внутренняя форма обозначает ближайшее зна­чение слова и выступает как совокупность нескольких значений, в то

•время как представление выражает один признак. Внутренняя форма всегда сохраняется в' слове, в то время как представление может ис-

'чезать.

Следует обратить внимание на двухступенчатую природу внут­ренней формы. Внутренняя форма выступает у Потебни не только f

¹ П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 20.

² II о т е б н я А. А. Мысль и язык, с. 116.

³ Это высказывание отмечено В. И. Лениным в «Философских тетрадях» (см.:
Л спин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 29, с. 74).

• как центр образ*; она в какой-то мере уже обобщает отдельные приз-
' наки предмета, создавая из них единство' образа\ давая значение это--
^; му единству. Такиц образом, внутренняя форма лесть не образ предмё-.
та, а образ образа»] "-

Учение Потебни о внутренней форме слова тесно связано с п о н я-т и е м знака. Выделяя два содержания слова — ближайшее эти-' мологнческое (внутреннюю форму) и субъективное,— Потебня отме-■ - чал,"что «первое есть знак, символ, заменяющий для нас второе»¹. Сле­довательно^ знак — уже представитель значения, выражающий опр'еде-^ленный^признак. Например, ребенку впервые показали круглый ма- \ товый колпак лампы и спросили: «Что это такое?» Ребенок отвечает: ] «Арбуз». «Тут,— пишет Потебня,— произошло познание посредством наименования, сравнение познаваемого с прежде! п о з п а н н ы м. Смысл ответа таков: то, что я вижу, сходно с арбу-? зом. Назвавши белый стеклянный шар арбузом, ребенок не думал при­писывать этому шару зеленого цвета коры, красной середки с таким-то узором жилок, сладкого вкуса <...>. Из значения прежнего слова в новое вошел только один признак, именно шаровидность. Этот при­знак и есть знак значения этого слова. Здесь мы можем на­звать знак и иначе: он есть общее между двумя срав­ниваемыми сложными мысленными единицами или основание сравнения, tertium comparationis в слове»². По мнению Потебни, знак выступает не как представитель образа, а как представитель звука, «поэтому звук в слове не есть знак, а лишь оболочка, или форма знака; это, так сказать, знак знака»³.

В каком же отношении находятся между собой составляющие слово элементы — внешняя форма, содержание и внутренняя форма? По-. тебня считает, что внешняя ф орма с лова — это не просто членораздель­ный звук. Звуком она'станёТтогда* когда будет опосредствована через значение, «сформирована мыслью». Только значимый звук создает внешнюю форму, «если затеряна-для сознания связь между_зв_уксш..л значением, то звук перестает быть внешней формой»⁴. Именно внешняя форма находится в тесной связи с внутренней формой как первоначальным значением, она «нераздельна с внутренней, меняется вместе с ней, без нее перестает быть сама собою».

Что касается представления, то в процессе исторического развития языка прежнее содержание забывается, превращается во внутреннюю форму. Поскольку старое содержание теряется, постольку звук слова становится носителем более актуального значения. «Звук и значение,— пишет Потебня,— наЕсегда остаются непременными частями слова... но третий элемент слова, то, что мы называем представлением, стече­нием времени исчезает <...>. Причина превращения... слова с пред­ставлением... в слоео без представления заключается в расширении

'Потебня А. А. Мысль и язык, с. 83.

11 о т е о н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 17.'
■ 1 а м ж е.

⁴ П о т е б н я А. А. Мысль и язык, с. 148.

значения слова»¹. По мнению Потебни, в языке существует большее количество слов без представления.

Потебня считает, что слово приобретает смысл лишь в предложении и потому имеет только одно значение. Более того, любые синтаксиче­ские изменения функции слова в предложении и связанные с этим морфологические изменения означают возникновение нового значения, т. е. нового слова («в действительности <;...> верста... есть иное слово, чем версты, версте и т. д. в том же лексическом значении, т. е. малей­шее изменение в значении слова делает его другим словом»²). Таким образом, по Потебне, слово функционирует только в предложе­нии, проявляя свои свойства только в отношении к другим словам («вырванное из связи слово мертво, не функционирует, не обнаружи­вает ни своих лексических, ни тем более формальных свойств, потому что их не имеет. Слово конь вне связи <...> даже вовсе не слово, а пу­стой звук»³). Из этого замечания видно, что Потебня понимает язык как систему тесно связанных и взаимообусловленных элементов.

Итак, язык — система, «нечто упорядоченное, всякое явление его находится в связи с другими. Задача языкознания и состоит именно в уловлении этой связи, которая лишь в немногих случаях очевидна»⁴. Потебня отмечает, что в словаре любого языка много слов, а лексика нашей речи ограничена, но тем не менее почти все слова языка мы по­нимаем. Это возможно потому, что в языковой системе есть определен­ный порядок и определенные законы.

Отрицая общее значение слова и признавая каждое новое значение слова новым словом, Потебня считает, что «на деле есть только одно­звучность различных слов», т. е. омонимия. Такая точка зрения невер­на, потому что нельзя смешивать омонимию (совпадающие по зву­чанию, но различающиеся по значению слова) с полисемией, т. е. с многозначными словами, между значениями которых всегда имеется определенная связь.

§5. ТЕОРИЯ ГРАММАТИЧЕСКОЙ ФОРМЫ

Словам языка обычно свойственны два значения. Например, слово дом имеет не только лексическое значение (место для жилья), но и грамматические (имя существительное в именительном падеже единст­венного числа). Как указывает А. А. Потебня, кроме конкретного со­держания (ближайшего значения) слова заключают в себе «указание на один или несколько общих разрядов, называемых грамматическими категориями, под которые содержание этого слова подводится наравне с содержанием многих других. «Указание на такой разряд определяет постоянную роль слова в речи, его постоянное отношение к другим словам»⁵. Первое значение слова Потебня называет частным и лексическим, второе — общим и грамматическим.

¹ Потебня А. А. Из лекций по теории словесности, с. 123—124.

² П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 15.

³ Т а м же, с. 42.

' Потебня А. А. Психология поэтического мышления, с. 108.

ь П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 34.

Соответственно все слова языка он делит на две группы: а) слова вещест­венные и лексические (существительные, глаголы и др., т. е. слова пол-позначные, знаменательные) и б) слова формальные и грамматические (предлоги, союзы и др., т. е. слова служебные, незнаменательные).

Большое внимание Потебня обращает на раскрытие содержания грамматической формы, грамматической категории и понятия части речи. Он исходит прежде всего из того, что грамматические категории и так называемые части речи следует рассматривать как рубрики, по которым классифицируются наши представления как раздельные акты мысли, производящей такую классификацию («говорить на формальном языке... значит, систематизировать свою мысль, распределяя ее по из­вестным отделам»¹). Грамматические категории, по мнению Потебни, теснейшим образом связаны с вещественным, лексическим значением, поскольку «вещественное и формальное значение данного слова состав­ляют... один акт мысли»². Грамматическое и лексическое значения мы разрываем только тогда, когда слово делается предметом исследования; в процессе же говорения они едины. Особенно это характерно для индоевропейских языков. В языках же иного строя соединение лекси­ческого и грамматического значений усложнено; часто то, что мы пред­ставляем формой, в них является лишь содержанием, но и здесь форма и содержание составляют единство.

Так что же такое грамматическая форма в трактовке Потебни? «Грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным значением»; «грамматическая форма... со своего появ­ления и во все последующие периоды языка есть значение, а не звук»³. Нельзя принимать за форму внешний знак, не устает повторять Потебня, ибо «форма есть значение». Хотя звук и входит как составной элемент в понятие грамматической формы («грамматическая форма тоже имеет или предполагает три элемента: звук, представление и значение»⁴), но форму нельзя смешивать с ее внешним знаком, ибо она прежде всего есть значение. Потебня отмечает, что многие грамматические формы в определенных случаях не имеют звукового обозначения. Значит ли это, что грамматическая форма в данном случае не имеет значения? Потебня отвечает —не значит. «...Если при сохранении грамматиче­ской категории звук, бывший ее поддержкою, теряется, то это значит не то, что в языке ослабело творчество, а то, что мысль не нуждается более в этой внешней опоре, что она довольно сильна и без нее, что она пользуется для распознавания другим, более тонким средством, имен­но знанием места [разрядка наша.— Ф. Б.], которое занимают слова в целом, будет ли это целою речью или схемою форм»⁵.

Грамматические формы могут выражаться не только формальными элементами слова, но и его синтаксическими связями. Понимание грам­матической формы как синтеза семантических и синтаксических эле­ментов выгодно отличало построения Потебни от взглядов большинства

'Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 37.