CcccxXXI

После сражения при Лейпциге я мог бы опустошить страну, лежащую между мною и неприятелем, как то сделал Веллингтон в Португалии или как в былые времена еще Людовик XIV повелел поступить в Палатинате: право войны позволяло мне это, но я не хотел подобным образом обеспечивать свою безопасность. Мои солдаты, раздавив баварцев при Ганау, показали, что я могу полагаться на их доблесть [170].

CCCCXXXII

Ничего необыкновенного в побеге Мале не было, другое дело – арест Ровиго или бегство Ласкье. Все потеряли голову, начиная с самих заговорщиков [171].

CCCCXXXIII

Много 'Критиковали мою статую на Вандомской площади и велеречивые надписи о моем царствовании. Однако ж надобно, чтобы короли позволяли делать все по причуде художников, – ведь Людовик XIV отнюдь не приказывал, чтобы поместили рабов у ног его статуи, и не требовал, чтобы Ла Фёйлад начертал на пьедестале: "Бессмертному человеку". И когда увидят где‑нибудь надпись "Наполеон Великий", то поймут, что не я сочинил эту надпись, а лишь не запрещал говорить об этом другим [172].

CCCCXXXIV

Я советовался с аббатом Грегуаром [173]касательно конкордата 1801 г., его мнения показались мне весьма здравыми, однако ж я лишь принял их к сведению и в пререканиях со священниками уступил только в нескольких пунктах. Но именно в этом я и был не прав.

CCCCXXXV

Тот, кто не стремится снискать уважение современников, не достоин его.

CCCCXXXVI

Карл Пятый годам к пятидесяти начал молоть всякий вздор; в отличие от него многие короли всю свою жизнь только и делают, что болтают всякую чепуху [174].

CCCCXXXVII

Говорят, что Этъенн занимается политикой, в мое же время он сочинял комедии, – это был весьма необходимый государству человек [175].