CclVIII

Я – не более как сторонний наблюдатель, но мне лучше, нежели кому бы то ни было другому, известно, в чьи руки попала ныне Европа.

CCIX

Ныне, кроме камней, заложенных в основание Франции, я не вижу ничего другого.

CCLX

Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом [96].

CCLXI

Неисправимая чернь повсюду обнаруживает все тот же дух безрассудства.

CCLXII

Среди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.

ССLXIII

Если общественное мнение столь настойчиво высказывалось против предложенной в 1814 г. Сенатом хартии, то лишь потому, что все воочию узрели среди сенаторов одних выскочек, кои заботились только о собственных своих выгодах.

CCLXIV

Правда, что я переступил границы острова Эльба, но союзники сами не выполнили условий моего там пребывания [97].

CCLXV

В Европе более нет и речи о правах человека, а коли так, то людям только и остается, что убивать друг друга, как бешеных собак.

CCLXVI

Я вижу, что во Франции свобода заключается в хартии, а рабство – в законе.

CCLXVII

Авторы "Цензора" сродни тем мечтателям, коих надобно помещать в Шарантон, поелику оные, говоря по совести, сеют недоверие и ненависть. Они – из числа тех напыщенных фразеров, которых нужно держать под надзором и время от времени одергивать [98].

CCLXVIII

Государь всегда должен обещать только то, что он намеревается исполнить.

CCLXIX

Наилучшее разделение властей таково: избирательная, законодательная, исполнительная, судебная. Я строго следовал сему принципу в иерархии моей Империи.

CCLXX

Герцог Фельтрский [99]выказал себя реакционером и притеснителем, поелику пригоден он только для этого. Ему весьма хотелось бы попасть в анналы нашей истории, но он отнюдь не преуспел в этом. Мне не надобна была еще одна светлая голова, чтобы вести войну, – у меня своя была на плечах, вот почему я и выбрал его.

CCLXXI

Когда я объявил войну кортесам, то ожидал всего, но никак не предвидел, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков [100].