Жертвоприношение дочери

идентичностью, которая соответствует потребностям мужчины. Отец, царь Агамемнон, потворствует обесцениванию фемининно-сти, когда в конце концов соглашается пожертвовать дочерью ради того, чтобы ахейцы смогли вернуть Елену. И он полагает, что жена Клитемнестра подчинится его воле. На первом месте для него -честолюбие и стремление лс власти, а жизнь и благополучие доче­ри его волнует в последнюю очередь.

Как две сестры, Елена и Клитемнестра, служат воплощением расщепленного фемининного идеала красоты и послушания, так и два брата, Менелай и Агамемнон, внутренне соответствуют этим противоположностям. Менелай, младший брат, пылкий живой юноша, настолько увлечен красотой Елены, что ради нее готов по­жертвовать всем - не только многочисленными преданными вои­нами, но и даже жизнью своей племянницы. В отличие от него старший из братьев - Агамемнон - сделал свою душу заложницей честолюбия и непомерной жажды власти над Элладой, несмотря на то что роль правителя заставляла его быть в изоляции и не да­вала возможности выражать обычные человеческие чувства, в дан­ном случае - отцовскую любовь к дочери. Быть может, для Ага­мемнона мучительнее всего было то, что он даже не мог плакать. Вот что он говорит:

О, тяжко это новое ярмо...

(Иронически.)

Украшен им на диво царь микенский,

Что демона хотел перехитрить...

Им хорошо, незнатным... могут плакать,

Когда хотят, и сердце в речи вылить...

Стоящий наверху стыдится слез:

Они его бесчестят... Гордость правит

Царями, а посмотришь - так они

Рабы своей же черни, да... и только...

Стыд отнял у меня отраду слез,

Но высушить источник слез не властен.

Пред этим морем бедствий я - не царь.²¹

Что же это за ярмо, в которое попал Агамемнон как царь и отец? Видимо, речь идет о бессилии духа, символически выражав­шемся в безветрии, которое охватило море. И, как возвещает хор,

«...злы они - богиня и судьба». Агамемнон оказался заложником своевольного мужского стремления к власти во имя Эллады, а зна­чит, ради этого он должен принести в жертву свою дочь, которая станет душой Греции. Но сначала она должна умереть как простая смертная. Царь, внешнее воплощение божественного закона, созна­тельно поддерживает ценности, признаваемые культурой. В этой культуре фемининные ценности снижены и служат лишь удовлет­ворению маскулинных потребностей. Следовательно, здесь женщи­на не обладает реальной властью. Елену просто соблазняют, ибо она является ■«красивой вещью». Клитемнестра, послушная жена, обязана подчиняться мужу. Как мать она должна бы иметь какую-то власть в доме, но оказывается бессильной спасти жизнь дочери, и ее приносят в жертву политической мощи государства. Ифиге-ния говорит отцу, умоляя его сохранить ей жизнь: «...природа / Судила мне одно искусство - слезы, / И этот дар тебе я прино­шу...» ²² Однако ее чистота и невинность и ее слезы не имеют силы, если высшей ценностью является политическая власть. Таким об­разом, культурное обесценивание фемининности, которое поддер­живает царь Агамемнон, заставляет его пожертвовать дочерью. И, несмотря на свою чистоту и благородство, Ифигения, которая про­щает отца, видя, что его решение окончательно и ей придется по­кориться жестокой судьбе, в конечном счете признает это обесце­нивание фемининности. Она приносит себя в жертву Элладе, про­возглашая, что «один ахейский воин стоит нас десятков тысяч». Признавая проекцию души своего отца, она говорит:

Я умру - не надо спорить, - но пускай, по крайней мере, Будет славной смерть царевны, без веревок и без жалоб. На меня теперь Эллада, вся великая Эллада Жадно смотрит; в этой жертве беззащитной и бессильной Все для них: попутный ветер и разрушенная Троя...²³

Становясь душой Эллады, Ифигения отрекается от собствен­ной фемининной идентичности и от ценности своих слез: «...О, не тебе над нашей славой плакать... Могилой мне алтарь богини бу­дет»²⁴. Но хотя она покоряется и прощает, ее мать, полная ярости

²¹ Euripides, "Iphigenia in Aulis", p. 383.