Глава 2. Амос стоял неподвижно, устремив перед собой невидящий взгляд и не вытирая слез, катившихся по щекам

Амос стоял неподвижно, устремив перед собой невидящий взгляд и не вытирая слез, катившихся по щекам. Спустя несколько мгновений он сделал глубокий судорожный вздох, запер дверь кабинета и вернулся к столу, где бережно завернул жемчуга в чистый носовой платок. Они показались ему прохладными на ощупь. Должно быть, Мэри недавно велела их почистить.

В конце дня он отнесет их домой и сохранит для Рэйчел, положив в резную деревянную коробочку для писем, единственную вещь, которую он оставил себе в память о матери. Амос снял галстук, расстегнул воротник и прошел в ванную комнату, чтобы умыться. Насухо вытершись полотенцем, он закапал в глаза капли, снимающие усталость.

Вернувшись за стол, он вдавил кнопку интеркома.

— Сьюзен, сегодня вы можете быть свободны. Повесьте на двери табличку «Закрыто» и переключите телефон на автоответчик.

— С вами все в порядке?

— Все отлично.

— А мисс Мэри... как она себя чувствует?

—Хорошо.

Разумеется, она ему не поверила, но Амос был уверен, что секретарша, проработавшая у него двадцать с лишним лет, оставит при себе подозрения о том, что у ее работодателя и мисс Мэри далеко не все в порядке.

— Ступайте и как следует отдохните.

— В таком случае... до завтра.

— Да, до завтра.

Завтра. Ему страшно было подумать о том, что принесет завтрашний день Рэйчел, которая сейчас наверняка осматривала хлопковые поля и верила в то, что когда-нибудь они будут принадлежать ей. Завтра все будет кончено - все, чему она посвятила свою взрослую жизнь. Ей исполнилось двадцать девять, и скоро она станет богатой. Она сможет начать все сначала - если только найдет в себе силы, - но это будет уже где-нибудь в другом месте, не в Хоубаткере, и не в том будущем, которое Амос нарисовал себе после того, как уйдет Перси, последний из его друзей. Амос и Рэйчел обожали друг друга, и ее дом всегда был бы открыт для него. Сердце старого холостяка радовалось при мысли о том, что она переедет в Хоубаткер, поселится в особняке Толиверов, выйдет замуж и станет растить детей, которых он будет любить и баловать в старости. Завтра все кончится и для него.

Амос тяжело вздохнул и открыл дверцу шкафа. Он никогда не пил до шести вечера, да и тогда позволял себе не больше двух бокалов шотландского виски, наполовину разбавленного содовой. Сегодня он достал бутылку из бара, выплеснул воду из стакана и недрогнувшей рукой налил себе изрядную порцию «Джонни Уокера».

С бокалом в руке Амос подошел к французскому окну, выходившему в маленький дворик, в котором буйно цвели летние цветы Восточного Техаса. Садик спланировал и разбил Чарльз, сын основателя фирмы. Амос вспомнил день, когда Чарльз, которому тогда было пятьдесят, отвернулся от этого самого окна и спросил, не интересует ли его должность младшего партнера. Сначала Амос растерялся, а потом пришел в неописуемый восторг. Предложение прозвучало через сорок восемь часов после того, как он отдал Уильяму Толиверу свой билет, увидел Мэри и познакомился с местным магнатом, ее супругом, и столь же могущественным Перси Уориком. Все произошло так быстро, что у Амоса голова шла кругом...

Все это случилось однажды утром в начале октября 1945 года. Только что демобилизовавшись из армии, не имея работы, равно как и гвоздя, на который можно было бы повесить свою шляпу, Амос направлялся в Хьюстон на встречу с сестрой, которую почти не знал. Вдруг поезд ненадолго остановился у небольшого городка. Над зданием вокзала висел плакат: «Добро пожаловать в Хоубаткер, самое сердце сосновых лесов Техаса!» Амос вышел на перрон, чтобы размять ноги. Вдруг к проводнику подбежал мальчишка-подросток с зелеными глазами и черными, как вороново крыло, волосами и завопил:

— Задержите поезд! Задержите поезд!

— У тебя есть билет, сынок?

— Нет, сэр, я...

— В таком случае тебе придется подождать следующего поезда. В этом нет ни одного свободного места до самого Хьюстона.

Амос смотрел на раскрасневшегося юношу, дыхание которого шумными клубами пара вырывалось изо рта, и сразу же догадался, что тот сбежал из дому. «Он очень похож на меня», — вдруг понял Амос. И тогда он протянул мальчику свой билет.

— Вот, возьми. А я подожду следующего поезда.

Юноша помахал рукой на прощание, и поезд унес его прочь. А Амос одернул форму, закинул на плечо рюкзак и зашагал в город, намереваясь провести там всего одну ночь. Но утренний поезд ушел без него. Амос часто задумывался о том, какую шутку сыграла с ним судьба... Бегство Уильяма стало для него, Амоса, входным билетом, и он ни разу не пожалел об этом. До сегодняшнего дня.

Он сделал глоток виски, чувствуя, как оно катится вниз по пи­щеводу, похожее на мелкие обломки бритвенного лезвия. «Черт побери, Мэри, что на тебя нашло, почему ты так поступила?»

Внезапная мысль заставила его подойти к книжной полке. Он нашел том, который отнес на свой стол. Есть ли тут ответ? Амос не перечитывал историю семейств-основателей Хоубаткера с того самого октябрьского утра, когда помог Уильяму бежать. Позже, уже в городе, Амос узнал, что беглеца, племянника Мэ­ри Толивер ДюМонт, объявили в розыск. Амос отправился в би­блиотеку на поиски сведений о богатеях ДюМонтах, которые должны были помочь ему решить, следует ли уведомить власти о местонахождении мальчика. Библиотекарь протянула ему эк­земпляр вот этой самой книги, написанной Джессикой Толивер, прабабушкой Мэри. И теперь, если ему повезет, он сможет оты­скать ниточку к разгадке, которую не заметил сорок лет назад. Книга называлась «Розы».

Повествование начиналось с того, как Сайлас Уильям Толи­вер и Джереми Мэтью Уорик прибыли в Техас осенью 1836 го­да. Они были младшими сыновьями самых известных плантато­ров Южной Каролины, и у них практически не было шансов стать хозяевами огромных угодий, принадлежавших их отцам, посему они решили основать собственные плантации и отпра­вились на поиски плодородных земель. В жилах обоих текла го­лубая кровь английских королей, хотя происходили они из враж­дующих домов — Ланкастеров и Йорков. В середине XVII века отпрыски этих семейств, враждовавших во время войны Алой и Белой розы, обнаружили, что живут по соседству в Новом Све­те на месте будущего города Чарльстона. Семейства зарыли то­пор войны, похоронили раздоры предков и сберегли лишь эм­блемы, которые должны были свидетельствовать о том, что они сохраняют верность своим домам в Англии, - розы. Уорики, по­томки дома Йорков, выращивали в своих садах исключительно белые розы, тогда как Толиверы разводили только алые, символ дома Ланкастеров.

Сайлас Толивер и Джереми Уорик отчаянно хотели обзавес­тись хлопковыми плантациями в таком месте, где можно было бы основать город. К каравану повозок присоединились и представители менее знатных семей, разделявшие, тем не менее, те же устремления и веру в упорный труд, Господа Бога и традиции Юга. С собой они взяли рабов - мужчин, женщин и детей. Караван от­правился на запад. Неподалеку от Нового Орлеана им навстречу выехал француз, высокий и стройный, ловко сидевший в седле. Он представился как Анри ДюМонт и попросил разрешения присо­единиться к каравану. Француз был изысканно одет и буквально излучал обаяние. Он тоже оказался аристократом, потомком ко­роля Людовика, чье семейство эмигрировало в Луизиану, дабы из­бегнуть ужасов Французской революции. Из-за расхождений с от­цом во взглядах на то, как следует управлять большим торговым магазином в Новом Орлеане, Анри вознамерился создать соб­ственную империю в Техасе без вмешательства родителя. Сайлас и Джереми приняли его с распростертыми объятиями.

Если бы они продвинулись еще немного вперед, сообщала чи­тателю Джессика Толивер, то непременно достигли бы плодо­родных земель, именуемых «черный воск». Но к тому времени как караван переправился через реку Сабина, отделявшую Луи­зиану от Техаса, лошади и путешественники устали и утомлен­ный Сайлас Уильям Толивер обвел взглядом заросшие соснами холмы и процедил, растягивая слова:

— Как вам это место?

Путешественники передавали друг другу этот вопрос, хотя и намного менее утонченным языком, так что у последней повоз­ки он звучал уже примерно так:

— Как 'ам есто?

С общего одобрения поселение решили назвать именно так. Отцы-основатели дали свое согласие при одном условии: две со­гласные «ch» заменить на один твердый звук «k», чтобы назва­ние писалось и произносилось как «How-but-ker»[2].Первые поселенцы были согласны с тем, что здесь, под сенью сосен, жизнь должна протекать в полном соответствии с юж­ными традициями. Как оказалось, плантаторами стали немно­гие. Чтобы освободить землю, пришлось срубить чересчур мно­го деревьев, а на склонах гор трудно заниматься земледелием. Джереми Уорик разглядел свое будущее в рубке и продаже лесо­материалов. Он намеревался завоевать рынки Далласа и Галве­стона, равно как и других городов, растущих как грибы после дождя.

Анри ДюМонт открыл магазин текстильных товаров в самом центре города. Кроме того, он приобрел несколько участков, ко­торые сдавал внаем.

Но Сайлас Уильям Толивер не пожелал сменить род занятий. Убежденный в том, что земледелие - единственное стоящее де­ло, которым должен заниматься мужчина, он отправил своих ра­бов культивировать и выращивать акры хлопка, а потом восполь­зовался доходами для расширения своих владений. И через несколько лет ему принадлежал самый крупный кусок земли вдоль реки Сабины, которая обеспечивала ему легкую доставку хлопка на плотах в Мексиканский залив.

Лишь однажды он позволил себе отклониться от образа жиз­ни, запланированного еще до отъезда из Южной Каролины. Вме­сто того чтобы выстроить роскошный особняк на плантации, расчищенной от деревьев, Сайлас возвел его в городе. Это была уступка супруге. Та предпочитала проводить время в компании подруг, таких же южанок, как и она сама, обитавших в домах на Хьюстон-авеню. На той же улице, известной среди поселенцев как «Уголок основателей», жили и ДюМонты, и Уорики.

Сайлас назвал свою плантацию Сомерсетом, в честь графства в Англии, откуда происходили его предки.

Вряд ли стоит удивляться тому, что на первом же собрании бразды правления были вручены Сайласу, Джереми и Анри. Ан­ри был знаком с реалиями войны Алой и Белой розы. Он обра­тил внимание на кусты роз с обернутыми тряпками корнями, ко­торые обе семьи с величайшим трудом привезли с собой из Южной Каролины, и вполне понимал их значимость. После собрания Анри сделал главам обоих семейств частное предложе­ние. Почему бы им отныне не выращивать в своих садах розы обоих цветов, красного и белого, в знак нынешнего и будущего единства?

Его предложение было встречено неловким молчанием. Анри положил руки на плечи Сайласу и Джереми и негромко произнес:

— Между вами имеются разногласия. Вы привезли их сюда под видом фамильных роз.

— Розы символизируют наше происхождение, — возразил Сайлас Толивер.

— Это так. Розы символизируют то, кем вы являетесь по от­дельности, но они должны олицетворять собой и то, кто вы вме­сте. Вы сознаете возложенную на вас ответственность. А рассу­дительные мужчины улаживают миром расхождения во взглядах. Они не устраивают войн, дабы разрешить их. До тех пор пока в ваших садах будут цвести розы только одного цвета, в воздухе будет витать угроза войны.

— А как же ты? — спросил его один из товарищей. — Ты же участвуешь в этом предприятии вместе с нами. Что ты будешь выращивать в своем саду?

— Как вам сказать... — Француз развел руками - жест, типич­ный для представителей его нации. — Красные и белые розы, что же еще? Они станут напоминанием о нашей дружбе, о наших со­вместных усилиях. И если я когда-нибудь обижу вас, то пошлю алую розу в знак примирения. А если алую розу с таким же наме­рением получу я сам, то верну белую розу в знак прощения.

Сайлас и Джереми задумались над его предложением.

—У каждого из нас есть гордость, — произнес наконец Дже­реми Уорик. — Таким людям, как мы, бывает трудно признать свои ошибки.

— И простить нам будет ничуть не легче, — подал голос Сай­лас Толивер. — А когда в наших садах будут расти и белые, и алые розы, мы сможем просить прощения и даровать его, не прибегая к словам. — На мгновение он задумался. — А что... если в про­щении будет отказано? Что тогда? Что же, нам выращивать еще и розовые розы?

— Розовые розы? — презрительно фыркнул Анри. — Какой жалкий цвет для столь благородного растения. Нет, джентльме­ны, я предлагаю только алые и белые. Среди мужчин с честны­ми намерениями и доброй волей нет места таким ошибкам, не­правильным суждениям, ложным шагам, какие нельзя было бы простить. Итак, что скажете?

Вместо ответа Джереми поднял бокал с шампанским, и Сай­лас последовал его примеру.

— Верно! Верно! — воскликнули оба. — Предлагаем тост за алую и белую розы. И да растут они в наших садах вечно!

Амос вздохнул и закрыл книгу. Занимательное повествование, но читать его дальше не было смысла. Книга заканчивалась опти­мистическим перечнем потомков, которые должны были следо­вать этой яркой традиции. Их звали Перси Уорик, Олли ДюМонт, Майлз и Мэри Толиверы. Книга вышла в 1901 году, Мэри тогда исполнился год, а мальчикам было по шесть лет от роду. Ответы, которые искал Амос, лежали в более позднем периоде их жизни. Так что вряд ли он найдет в «Розах» хотя бы намек на трагедию, о которой упомянула Мэри. Но что же теперь делать?

Не секрет, что, хотя они и жили на виду друг у друга, разделяя общие взгляды и убеждения, работали каждый по-своему. В са­мом начале было заведено непреложное правило - предприя­тие каждого должно развиваться или чахнуть по собственным законам, без финансовой поддержки со стороны остальных. На­сколько было известно Амосу, это правило никогда не наруша­лось. Толиверы выращивали хлопок, Уорики рубили лес, ДюМонты продавали роскошные ткани, и ни разу - даже когда Мэри Толивер вышла замуж за Олли ДюМонта - они не объ­единяли своих активов и не полагались на ресурсы других.

Так почему же Мэри оставляет Сомерсет Перси?

«Ты вошел в нашу жизнь после того, как наша история состо­ялась», — сказала Мэри, и теперь Амос был склонен этому ве­рить. Только один человек мог восполнить те главы, которые он пропустил. Больше всего ему хотелось тут же отправиться в Уорик-холл, забарабанить в дверь и потребовать от Перси, чтобы тот рассказал ему, что заставило Мэри продать «Толивер фармз», завещать ему плантацию, которая принадлежала ее семье, и лишить права на наследство свою внучатую племян­ницу, которую она обожала.

Но у Амоса не было иного выхода, кроме как хранить молчание и надеяться, что последствия не окажутся столь взрывоопасными, как он опасался. При мысли об этом у Амоса разрывалось сердце, но он ничуть не удивится, если Рэйчел закажет розовые розы на мо­гилу Мэри. Это было бы печальным венком в память о ней. И тра­гическим завершением тех отношений, которые их связывали.

Покачивая головой и чувствуя, что виски начало действовать, Амос с трудом выбрался из кресла и спрятал дополнение и пись­мо обратно в конверт. На мгновение он задумался, не швырнуть ли их в мусорную корзину, но потом, пожав плечами, подошел к шкафу и спрятал документы в папку, хранившую последние по­желания Мэри ДюМонт.

Date: 2015-09-02; view: 234; Нарушение авторских прав