Глава первая. От Немана до Смоленска. Первые выстрелы на границе. Летучий казачий корпус атамана Платова. Первые кавалерийские дела и первые виктории. Славный бой под Миром. 1 page

Ночь на 13 июня 1812 года на берегах тихого, плавно несущего свои воды в Балтику пограничного Немана выдалась темной, а утро обещало быть сырым и туманным. Дождливые облака закрывали луну, и ее свет не серебрил неманскую гладь. По всему литовскому берегу реки разъезжали сторожевые пикеты от Лейб‑гвардии Казачьего полка. Донцы молчаливо всматривались в противоположный берег, контуры которого едва просматривались в ночи, прислушивались к звукам, тревоживших устоявшуюся над рекой тишину.

Там, на западе от Немана, небо уже много дней издали отсвечивалось огнями бесчисленных бивачных огней. Если ветер дул с той стороны, то он доносил хорошо «читаемый» гул нахождения вдали от реки большого скопления людей, лошадей, повозок. Но ночь на 13 июня была тиха: ветер не дул с мест расположения огромной французской армии, подтягивающейся к российской границе.

Однажды лейб‑казаки могли наблюдать, как на противоположном берегу Немана близ города Ковно, в том месте, где французские саперы наведут понтонные мостовые переправы, появилась немногочисленная группа всадников в мундирах польских улан. Они то медленно ехали по берегу, рассматривая противоположный, российский берег в подзорные трубы, то останавливались и что‑то обсуждали. Тогда еще не знали, что в этой группе конников, в простом польском мундире, находился сам император французов с начальником своего главного штаба маршалом Бертье, лично выбиравший место переправы через пограничную реку для главных сил Великой армии. Надо заметить, что место перехода через границу России Наполеоном было выбрано удачно.

Одной из застав лейб‑казаков повезло: там услышали стук конских копыт и скрип колес на противоположном берегу еще до того, как у уреза воды замаячили тени людей. Их, высвечиваемых луной в разрывах между облаками, становилось все больше и больше. На воду спешно спускались лодки, на руках подносились громоздкие понтоны. Доносился приглушенный людской говор, командные слова. Дозорным стало ясно: французы начинают переправу и готовят понтонный мост, да еще не один.

Командовавший здесь казачьими пикетами бывалый штаб‑ротмистр А. Н. Рубашкин долго рассматривать приготовления недругов не стал: и так было ясно, что к чему. Он немедленно послал донесение полковому командиру Василию Васильевичу Орлову‑Денисову о том, что французы в ночи начинают переправу через Неман в больших силах, используя лодки и строя не один понтонный переход через реку. Генерал‑майор граф Орлов‑Денисов был готов услышать такое, поскольку верил в то, что новая война с наполеоновской Францией у России уже не за горами, а дело ближайших дней и ночей.

Командир Лейб‑гвардии Казачьего полка незамедлительно послал в недалекий город Вильно (Вильнюс), где находился со свитой император Александр I и генералитет 1‑й русской Западной армии, с тревожным донесением урядника Ивана Крючкова. Ему было приказано коня не жалеть, а гнать во весь конский мах.

Урядник с небольшим конвоем, данным ему на всякий случай, умчался из полковой штаб‑квартиры в те минуты, когда в ночи над Неманом уже гремели ружейные выстрелы с правого, российского берега. Первые пули по врагу в Отечественную войну 1812 года были выпущены из донских лейб‑казачьих ружей. Донцы пикетов штаб‑ротмистра Рубашкина вели огонь по переправлявшейся на лодках французской пехоте. Те отвечали русским конникам ружейной пальбой уже с чужого берега.

Наполеоновский адъютант Арман де Коленкур в своих мемуарах «Поход Наполеона в Россию» встречу французских военных русскими казаками на российском берегу плавно несущего свои воды Немана описывает куда «скромнее», и то понятно:

«Ночью дивизия Морана перешла через Неман. За нею последовали другие, так как понтонные парки заранее были стянуты к реке. Операция была выполнена в несколько часов без всяких помех даже со стороны казаков, которые в небольшом числе находились на правом берегу и стали отвечать на ружейные выстрелы, направленные против них, лишь тогда, когда наши части вступили в первую деревню по ту сторону Немана, находившуюся на некотором расстоянии от реки».

Ожидалось ли вражеское вторжение в те июньские дни 12‑го года? Вполне определенно можно сказать, что да, ожидали. Казачьи дозоры многие дни перед этим могли наблюдать, как это описал мемуарист, на противоположном берегу пограничного с Восточной Пруссией полноводного Немана следующую картину:

«Неприятельские войска час от часу более и более скоплялись на Немане. О беспрестанном умножении их и приготовлениях к переправе показывали лазутчики, беглецы, наконец, и наши передовые цепи. Нам видно было, как неприятели свозили лес и барки, и усиливали вдоль реки разъезды. Во многих местах пробовали они глубину Немана, под видом купанья, и доходили до половины реки.

В Мерече, на вопрос нашего пикета, для чего они это делают, поляки отвечали, что, переправившись чрез Неман, скажут причину.

В ночное время слышны были с русского берега движения войск, бряцание сабель, топот и ржание лошадей, крики погонщиков. Только нельзя было знать точного направления неприятелей, потому, что они ходили то вверх, то вниз по реке, в разных местах делали обозрения и съемки, и расширяли дороги.

У нас усугубили надзор, подтверждая пикетам и разъездам смотреть зорче. Парламентеров запретили пропускать в главные квартиры, и велели отбирать от них депеши, оставляя переговорщиков в передовых цепях до получения ответа.

Без письменных видов от главнокомандующих не разрешали въезда из‑за границы и выезда из России. Береговым жителям дозволили производить рыбную ловлю только для их пропитания, да и то возле нашего берега, с подтверждением не выезжать на середину реки.

Со 2‑го июля остановили ход почт в чужие края, и всякое сообщение с противоположным берегом Немана прекратилось…»

Начало вражеского вторжения в России описано многими мемуаристами, исследователями и писателями. Военный историк старой России А. И. Михайловский‑Данилевский так изобразил то памятное событие в своем известном труде по Отечественной войне 1812 года:

«Наполеон… приказал, чтобы к вечеру начинали наводить три моста на Немане между Ковно и Понемунями.

На этом пространстве, почти возле самого Немана, стояли пехота, конница и артиллерия, в густых, необозримых колоннах. Запрещено было разводить огни, и велено хранить величайшее молчание, чтобы никакой бивачный дым, никакой шум не изменили присутствию неприятельских сил на рубеже России.

Солнце село; наступила тишина, и Наполеон прибыл к Неману руководствовать переправою. При нем (с)пущены понтоны на воду, и 300 поляков 13‑го полка отчалили от берега на лодках. Они заняли лежавшую на той стороне небольшую деревню.

Тут был лейб‑казачий разъезд. Начальник его, Жмурин, поскакал донести командиру полка графу Орлову‑Денисову о переправе неприятелей, и испрашивал приказаний: ударить ли на них, или отступить? Разъезду велено собраться и отойти назад. Между лейб‑казаками и поляками произошло несколько ружейных и пистолетных выстрелов. Гул их огласил песчаные берега Немана…»

…Великая армия императора Наполеона I начала переправу через пограничный Неман еще до получения императором Александром I, находившимся в Вильно, официального объявления войны России. Его французский посол в Санкт‑Петербурге не без внутреннего торжества вручил главе российского МИДа 10 июня. Эстафета с берегов Невы не могла своевременно доставить эту весть в Вильно. Однако ошеломляющего вероломностью, внезапного первого удара у Бонапарта в ту ночь не получилось: несшие дозоры гвардейские казаки Орлова‑Денисова, гордость Тихого Дона не оплошали. Они подняли тревогу еще до того, как первые вражеские лодки пристали к правому речному берегу.

Когда стало ясно, что тревога поднята по всему правобережью Немана, казаки отошли к своим главным силам: задачу армейского дозора они исполнили, настрелялись вдоволь и видом своим испуга новоявленному врагу не выказали. Внезапного появления под утро на российском берегу неприятеля не произошло, как то иногда описывают. И «виной» тому стала пограничная казачья стража (по тому случаю она состояла из лейб‑казаков), которая после 1812 года просуществовала в старой России еще более столетия.

Так для России начиналось нашествие более чем 600‑тысячной наполеоновской Великой армии, вобравшей в себя военную силу пол‑Европы и предназначенной для Русского похода Бонопарта. В первом эшелоне значилось примерно 450 тысяч человек и 1066 орудий. В ходе войны на российскую территорию было переброшено еще около 190 тысяч человек из состава тех сил, которые не перешли черту госграницы в первые дни вторжения и находились в составе 2‑го эшелона Великой армии.

Лишь половину этой невиданной для истории Европы массы войск составляли собственно природные французы, граждане своей страны. Остальные (германцы и поляки, итальянцы и австрийцы, испанцы и португальцы, швейцарцы и бельгийцы, голландцы и хорваты… и даже египетские мамелюки) были рекрутированы из союзных и вассальных Франции европейских государств.

Россия в составе всех своих вооруженных сил в 1812 году имела 622 тысячи человек. Но из них на прикрытии западной границы было сосредоточено всего лишь 210–220 тысяч человек. Они составили на начало войны три полевые действующие армии: 1‑ю Западную военного министра России генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли, 2‑ю Западную генерала от инфантерии П. И. Багратиона и 3‑ю Обсервационную (Наблюдательную) генерала от кавалерии А. П. Тормасова.

В первый день «грозы 12‑го года» в русской армии, в ее казачьих полках читался приказ императора Александра I Павловича. В нем были и такие строки:

«…Не нужно напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу! Я с вами. На зачинающего Бог!»

…Отечественная война 1812 года стала для истории апогеем столкновения на полях Европы двух подлинных империй Российской и Французской, созданной силой оружия за короткий временной срок великим венценосным завоевателем Наполеоном. На континенте у Бонапарта к тому году оставался единственный противник, растерявший своих союзников на сухопутье, – Россия. Схватка двух гигантов не заставила себя долго ждать, и стороны готовились к ней самым серьезным образом.

Подготовка к новой большой европейской войне коснулась и казачьи войска, составлявшие основу легкой, иррегулярной конницы русской армии. С образованием в 1802 году Военного министерства (первоначально называлось Министерством военно‑сухопутных сил) казачьи войска, прежде всего Войско Донское, подверглись структурной (штатной) реорганизации. Первые военные министры России – генерал от инфантерии С. К. Вязьмитинов (1802–1808), генерал от артиллерии А. А. Аракчеев (1808–1810) и генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли (1810–1812) в работе по усилению русской армии о казачестве не забывали.

В 1802 году император Александр I утвердил штаты Донского казачьего полка (кроме Лейб‑гвардии Казачьего и Атаманского, находившихся на особом положении). Полк, в котором ранее числился 501 человек, теперь состоял из:

командира полка в звании штаб‑офицера (полк носил имя своего командира, при его замене, убытии или гибели он переименовывался);

5 есаулов;

5 сотников;

5 хорунжих;

1 квартирмейстера;

1 писаря;

5 старших урядников;

5 младших урядников;

550 рядовых казаков.

Всего в 5‑сотенном Донском казачьем полку по штату числилось 578 человек. Но Отечественная война 1812 года при ее накале боевых действий (особенно во время контрнаступления русской армии) внесла существенные «поправки» в численность казачьих полков не только Дона: в той войне фактическое число строевых казаков в конном полку колебалось от 200 до 400 человек.

К концу военной кампании 12‑го года в полках оставалось менее половины штатного состава. Причина была не только в неизбежных боевых и санитарных потерях, различного рода командировках. Большое число рядовых казаков несли ординарческую и вестовую службу при штабах и лицах высшего армейского командного состава. То есть были там, где требовались конные люди сноровистые, быстрые в движении и неприхотливые в походной жизни.

Кроме того, полки выделяли часть своих людей для формирования летучих (партизанских) отрядов. Отдавали сколоченными для боя конными сотнями и командами с опытными урядниками и офицерами. Такие бойцы большую часть войны сражались вне своих полков и возвращались в их ряды только после расформирования отрядов армейских партизан, что делалось в самом конце 1812 года или в начале следующего 1813 года.

Каждый полк формировался под попечительством своего командира на выделенные из войсковой казны средства. Казенное довольствие (деньги и фураж) выплачивалось и выдавалось лишь при удалении полка более чем на 100 верст от войсковой территории. На меньшем расстоянии довольствование полка шло за счет войска и за свой собственный счет. В те годы жалованье казачьим офицерам полагалось по штату гусарских полков, тоже легкоконных.

«Донские штаты» распространялись и на полковую систему других казачьих войск. Равно как и каждое новое «Положение о Донском казачьем войске» становилось основанием для созданий «Положений» о других казачьих войсках.

Всего в Отечественной войне 1812 года приняло участие (находилось на действительной службе) именных по фамилиям командиров (кроме гвардии) 45 легкоконных полков и две роты конной артиллерии Донского казачьего войска, о чем войсковая канцелярия сделала Военному министерству соответствующий отчет. В войне участвовали следующие полки:

Лейб‑гвардии Казачий полк.

Атаманский полк.

1. Подполковника И. И. Андрианова 2‑го.

2. Подполковника Ф. А. Барабанщикова 2‑го.

3. Полковника В. А. Быхалова 1‑го.

4. Войскового старшины М. А. Власова 2‑го.

5. Подполковника М. Г. Власова 3‑го.

6. Полковника П. М. Гордеева (затем генерал‑майора И. К. Красного 1‑го, подполковника М. Г. Чернозубова 8‑го).

7. Полковника А. Г. Грекова 4‑го.

8. Генерал‑майора П. М. Грекова 8‑го.

9. Полковника А. Е. Грекова 9‑го (бывший полковника И. Петрова, прибыл с Кавказской линии).

10. Войскового старшины И. В. Грекова 21‑го.

11. Генерал‑майора А. К. Денисова 6‑го (затем подполковника И. Г. Мельникова, войскового старшины И. И. Жирова).

12. Генерал‑майора В. Т. Денисова 7‑го.

13. Полковника Г. А. Дячкина.

14. Генерал‑майора И. Д. Иловайского 4‑го.

15. Генерал‑майора Н. В. Иловайского 5‑го.

16. Подполковника С. Д. Иловайского (затем подполковника Т. Д. Грекова 18‑го).

17. Полковника О. В. Иловайского 10‑го.

18. Полковника Т. Д. Иловайского 11‑го.

19. Полковника В. Д. Иловайского 12‑го.

20. Полковника И. И. Исаева 2‑го.

21. Генерал‑майора А. А. Карпова 2‑го.

22. Войскового старшины П. А. Киреева 2‑го.

23. Войскового старшины Д. Д. Комиссарова.

24. Подполковника Ф. А. Кутейникова 4‑го.

25. Подполковника И. Г. Лащилина.

26. Полковника Г. А. Луковкина 2‑го.

27. Майора Ф. Ф. Мелентьева (затем войскового старшины Д. Ф. Горина).

28. Полковника Н. Г. Мельникова 5‑го.

29. Майора С. И. Пантелеева 2‑го.

30. Подполковника И. И. Платова 4‑го.

31. Войскового старшины М. Д. Платова 5‑го.

32. Полковника М. И. Родионова 2‑го.

33. Майора А. И. Селиванова 2‑го.

34. Войскового старшины С. И. Семенчикова (бывший войскового старшины Н. Б. Рубашкина, прибыл с Кавказской линии).

35. Подполковника И. Ф. Слюсарева 2‑го (затем войскового старшины Г. Г. Мельникова 4‑го).

36. Полковника В. А. Сысоева 3‑го.

37. Подполковника И. Г. Турчанинова 1‑го (бывший майора А. И. Исаева 4‑го).

38. Подполковника К. И. Харитонова 7‑го.

39. Войскового старшины А. И. Чикилева 1‑го.

40. Войскового старшины В. А. Кутейникова 6‑го.

41. Войскового старшины И. Г. Попова 13‑го.

42. Полковника А. А. Ягодина 2‑го (рабочий полк).

43. Войскового старшины А. М. Гревцова 2‑го (рабочий полк).

Конную артиллерию Донского казачьего войска на театре войны представляли две отдельные воинские части (по 12 конных орудий в каждой):

1‑я рота донской артиллерии войскового старшины П. Ф. Тацина.

2‑я рота донской артиллерии войскового старшины П. В. Суворова 2‑го.

Большая часть выше указанных конных полков и артиллериийские роты казачества Дона приняла самое деятельное участие в войне, особенно при преследовании наполеоновской Великой армии. Часть полков боевые действия вела откомандированными отдельными сотнями и командами. Другая их часть несла службу пограничной стражи, состояла в гарнизонах и так далее.

В 1812 году несколько донских казачьих полков изменили свои наименования, поскольку произошла смена (по разным причинам и не по одному разу) их командиров. Так, в ожесточенном бою при Молевом Болоте геройски погиб отважный подполковник И. Г. Мельников 3‑й. Его полк принял войской старшина И. И. Жиров. Так в рядах русской действующей армии появился «новый» по названию казачий полк с Дона.

Два казачьих (рабочих) полка занимались на театре военных действий инженерно‑строительными работами. Донские казаки отдельными командами участвовали в восстановлении разрушенных переправ через водные преграды, возводили на путях движения войск новые мосты, ремонтировали дороги, вели земляные работы и делали многое другое, для чего требовались в большом числе умелые рабочие руки.

«Примерным» полком для всех казачьих частей в «грозу 12‑го года» являлся Атаманский полк. Он был создан на основании высочайшего повеления 20 апреля 1775 года как образцовый 5‑сотенный полк Войска Донского. Его войсковой атаман А. И. Иловайский в тот день издал приказ о сформировании для несения непрерывной внутренней службы особого, Атаманского полка, «дабы оный, будучи всегда в особом присмотре и попечением атамана, исправностью своею во всех нужной казацкой службы оборотах служить мог образцом для прочих полков».

Первоначально Атаманский казачий полк численно особо не отличался от других донских казачьих полков. Пять сотен конников, каждый из которых снаряжался на действительную службу «за свой кошт», при двух верховых лошадях. Пика атаманцев имела крашеное (красное) древко.

Офицеров в сотне было три – есаул (командир), сотник и хорунжий. На положении офицеров находились писарь и каптенармус. Всем чинам полка было установлено следующее жалованье: полковнику – 300 рублей, офицерам – 50, писарю – 30, казакам – по одному рублю в месяц.

Атаманцы отбирались из лучших казаков со всех станиц Дона. При этом учитывались не только внешние данные (такой казак должен был быть даже с виду бравым молодцом, не говоря уже о его воинской выучке), но и умение хорошо петь и плясать. Не случайно всероссийские императоры отмечали полковой хор и пляску казаков Атаманского (будущего Лейб‑гвардии) полка на биваках и торжествах.

…Основным оружием для казаков в Отечественную войну 1812 года служили сабли, пики, пистолеты и ружья. Единообразия в вооружении не соблюдалось. Холодное оружие – сабли и шашки – было, как говорится, всех времен и народов, и являлось, как правило, семейными реликвиями, переходя от отца к сыну. Часть конников калмыцких, башкирских и тептярских полков имели луки со стрелами.

Из огнестрельного оружия в казачьих полках имелось: пистолеты (парами), ружья, карабины, мушкетоны и штуцера. Поскольку казаки вооружались на войну сами, то они имели то, что им доставалось в наследство от отцов и дедов. Кремневое огнестрельное оружие было отечественного и иностранного производств. К концу войны казаки имели в избытке французского оружия, «взятого с боя», то есть трофейного. Оно им служило после 12‑го года не одно десятилетие.

Современные ружья и пистолеты казачьей конницы не отличались от тех, что имели кирасиры и драгуны, гусары и уланы русской армии. Кавалерийское огнестрельное оружие принципиально не отличалось от пехотного, хотя и имело некоторые особенности, связанные с применением в конном строю. Отечественное огнестрельное оружие производилось в ту эпоху на Тульском (крупнейший), Сестрорецком и Ижевском заводах. Наиболее современными кремневыми ружьями, сделанными в России, были пехотные ружья образца 1805 года (калибром 19,5 мм) и образца 1808 года (калибром 17,78 мм), которые не уступали лучшим иностранным образцам. Широкое применение получили кремневые кавалерийские пистолеты образца 1809 года.

…Новое столкновение с наполеоновской Францией привело к реорганизации действующих сил казачьих войск. Перед самой Отечественной войной 1812 года (весной этого года) в составе русской армии создается уникальное по своему составу и назначению кавалерийское соединение – летучий казачий корпус генерала от кавалерии М. И. Платова. Собственно говоря, другой кандидатуры на должность корпусного командира и не искалось. Корпус организационно входил в состав 1‑й Западной армии, хотя к началу войны находился в большом отрыве от главных сил своей армии. Действовать же до выхода к Смоленску платовским полкам пришлось совместно с багратионовской 2‑й Западной армией.

Атаман Матвей Иванович Платов, кавалер ордена Святого Георгия Победоносца 2‑й (полководческой) степени был уже признанным вождем казачества. Военный орден он получил за генеральские отличия в ходе Русско‑прусско‑французской войны 1806–1807 годов. Высочайший указ от 22 ноября 1807 года гласил о его боевых заслугах кратко: «За неоднократное участие в боях в должности начальника передовых постов в войну с французами 1807 года».

Основу летучего казачьего корпуса составили семь Донских казачьих полков: Атаманский, подполковника М. Г. Власова 3‑го, подполковника Грекова 18‑го, генерал‑майора В. Т. Денисова 7‑го, генерал‑майора Иловайского 5‑го, подполковника И. Г. Мельникова 3‑го и подполковника К. И. Харитонова 7‑го и 2‑я Донская конно‑артиллерийская рота (12 орудий). В ходе войны командиры полков не раз менялись.

Помимо них в платовский летучий корпус вошли следующие полки иррегулярной легкой конницы: Перекопский подполковника Ахмет‑бея Хункалова 1‑го и Симферопольский подполковника К. М. Балатукова конно‑татарские, Ставропольский калмыцкий капитана П. И. Диомидия и 1‑й Башкирский майора М. М. Лачина. Тактика их действий была вполне схожа с казачьей тактикой. Походные невзгоды всадниками этих полков переносились столь же легко, как и казаками.

Перед самой войной казачий летучий корпус атамана М. И. Платова пополнился еще тремя казачьими полками – Донским Краснова 1‑го, 1‑м и 2‑м Бугскими (есаула С. Ф. Жекула, которого сменил ротмистр А. Н. Чеченский, и войскового полковника М. А. Немце‑Петровского). Так в корпусе, легком на подъем и неутомимом в действиях, стало 14 полков легкой конницы при 12 легких орудиях.

С началом войны 2‑й Бугский казачий полк был разделен на отдельные команды и большую часть войны состоял при штаб‑квартире 1‑й Западной армии, неся ординарческую и вестовую службу. Вообще откомандирование отдельных сотен и отдельных команд из летучего казачьего корпуса в войну стало порочной системой, что невосполнимо умаляло его боевую силу.

Атаман М. И. Платов по такому случаю не раз высказывал свое неудовольствие высокому начальству. Поделать же с такой напастью корпусной командир ничего не мог: ему приходилось выполнять на сей счет письменные приказы вышестоящих лиц. К тому же подобные откомандирования, от которых без пуль и болезней редели полковые ряды, было системой для хода предыдущих войн.

Летучий казачий корпус генерала от кавалерии М. И. Платова, мобильный и маневренный, представлял собой для врага грозную силу. Всего в нем числилось около 7 тысячи сабель при 12 конных орудиях. Мужество, неприхотливость и лихость платовских конных бойцов неприятелю были известны не понаслышке, а по событиям коалиционных войн в Европе против наполеоновской Франции начала XIX века.

Платовский корпус, который в русской армии назывался «Донским войском» (именно так называет его в своих «Записках» А. П. Ермолов) располагался в городе Гродно и Белостокской области. Начало войны показало, что он находился опасно далеко от штаб‑квартиры 1‑й Западной армии, поскольку не смог с ней соединиться до самого Смоленска.

На 17 августа в летучем казачьем корпусе генерала от кавалерии М. И. Платова значилось 46 сотен, людей: 15 штаб‑офицеров, 117 обер‑офицеров, 141 унтер‑офицер (урядник) и 3123 рядовых казака. Всего провиант получало 4694 человека (вместе с нестроевыми). Фураж получали на: 3264 строевых, 164 артиллерийских и 556 подъемных (обозных) лошадей. Людей и лошадей в платовском корпусе было больше, чем в 1‑м или 2‑м резервных кавалерийских корпусах той же 1‑й Западной армии.

Отдельные казачьи отряды разной численности к началу войны в обязательном порядке состояли в составе и других русских армий – багратионовской 2‑й Западной, 3‑й Обсервационной и Дунайской. Ряд армейских корпусов имел полки иррегулярной конницы в качестве собственной, корпусной кавалерии. Как, например, указывалось в «Описании Отечественной войны в 1812 году по высочайшему повелению, сочиненном генерал‑лейтенантом Михайловским‑Данилевским», в котором давалось расписание армейским силам:

«1‑я Западная армия, Барклая де Толли. Пехотные корпуса…

3‑й, Тучкова 1.

Пехота, 2 дивизии: 3‑я, Коновницына, и 1‑я гренадерская, Графа Строганова; 2 сводных гренадерских батальона; конница, лейб‑казаки, Черноморская сотня и Тептярские казаки.

Батальоны – 26. Эскадроны – 6. Казачьи полки – 1».

Здесь под эскадронами разумелись Лейб‑гвардии Казачий (донской) полк и входившая тогда в его состав Черноморская казачья сотня с берегов Кубани. Тептяри представляли Оренбургское казачье войско, то есть казачество Урала.

В силу своего армейского предназначения казакам пришлось не только открывать (с русской стороны) ружейными выстрелами новую войну с наполеоновской Францией на ночных берегах пограничного Немана, но и быть участниками первых серьезных схваток с врагом. Мемуарист генерал‑адъютант граф Е. Ф. Комаровский, инспектор Внутренней стражи, состоявший в первые дни войны в свите императора Александра I, в «Записках» рассказывал о том, как французы входили в Вильно (ныне Вильнюс, столица Литвы):

«…Наш арьергард, состоявший из одних гвардейских казаков, под командою генерал‑адъютанта графа Орлова‑Денисова, был атакован французами в виленских улицах. Сей генерал так славно защищался, что не только отретировался в совершенном порядке, но даже ранил и взял в плен начальника неприятельского отряда, графа Сегюра, а полковник Ефремов сам своею пикою нанес почти смертельный удар принцу Гоненлоэ, бывшего после при дворе министром короля Вюртембергского».

Адъютант Наполеона А. де Коленкур этот эпизод начала Русского похода Бонапарта тоже занес в свой походный «Дневник»: «Наш авангард имел довольно оживленную стычку в нескольких лье от Вильно, а потом вторую вблизи города. Нашей кавалерии не повезло. Капитан легкой кавалерии де Сегюр попал в плен».

Первый французский офицер, взятый в плен казаками в 1812 году, оказался знатным человеком: он приходился двоюродным братом бригадному генералу графу Филиппу‑Полю де Сегюру, блиставшему в свите Наполеона, будучи главным квартирьером его походной штаб‑квартиры, и написавшему историю Русского похода 1812 года. Пленный такого рода во все времена был источником важной, конфиденциальной информации, которую нельзя было получить от рядового армейского офицера. Действительно, взятый лично в плен командиром Лейб‑гвардии Казачьего полка граф Сегюр, при своем капитанском чине, знал многое из того, что интересовало главнокомандующего 1‑й Западной армии генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли, одновременно еще остававшегося военным министром России.

…Венценосный полководец Бонапарт, казалось бы, в преддверии большой войны постарался предусмотреть все для подъема боевого духа тех сотен тысяч солдат, которые не уставали приветствовать его возгласами «Да здравствует император!» Перед вторжением в Россию, с «запоздалым» объявлением войны ее государю, в «многоевропейских» войсках Великой армии был зачитан приказ императора Наполеона I о начале Русского похода:

«Воины! Вторая Польская война начинается. Первая кончилась при Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Францией и вечную войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои. Она объявляет, что дась отчет о поведении своем, когда французы возвратятся за Рейн, предав на ее произвол союзников наших. Россия увлекается роком; да свершится судьба ее!

Не думает ли она, что мы изменились? Разве мы уже не воины аустерлицкие? Россия дает нам выбор: бесчестие или война. Он не сомнителен. Вторая Польская война столь же прославит французское оружие, сколько и первая. Но мир, который мы заключим, будет прочен и уничтожит пятидесятилетнее гордое и неуместное влияние России на дела Европы».