Глава 10. Тело Генриха, увезенное из замка Шинон, пронесли по узким улицам города, по мосту через Вьенну, мирно искрящуюся под солнцем

Аббатство Фонтевро

Анжу

Тело Генриха, увезенное из замка Шинон, пронесли по узким улицам города, по мосту через Вьенну, мирно искрящуюся под солнцем, через зеленый тихий лес и внесли в аббатство Фонтевро. Епископ Варфоломей Турский отслужил мессу по усопшему под высоким куполом аббатства. Здесь воздух был холоден и свеж. Генрих наконец‑то обрел покой.

В аббатство прибыли Ричард и Готфрид Фицрой, но принц Джон Безземельный так и не появился.

«Прячется от гнева Ричарда, услышав, что брат не щадит предателей, отвернувшихся от его отца, – сухо думал Брайан, стоя во время церемонии рядом с Маршаллом. – Жаль, что ему не хватает ума понять – Ричард будет защищать его, как мог бы защищать глупого ребенка».

Но сейчас Брайана не занимали мысли ни о Джоне Безземельном, ни, по правде говоря, о похоронах Генриха.

Он постоянно следил за Элизой де Буа. Она стояла на коленях с видом смиреннейшей из святых. Элиза была в белом наряде: платье из струящегося шелка, отделанном белым горностаем. Под легким головным убором струились роскошные волосы, падая на спину, как слепящий луч заката. Было невозможно оторвать взгляд от этих волос, пальцы ныли от желания коснуться их, – как у ребенка, тянущегося к лакомству.

Особенно потому, что воспоминания имели так мало отношения к рассудку и так много – к чувствам. Совсем недавно Стед видел ее, одетую только волосами, чувствовал, как ласкают эти шелковистые пряди его загрубевшее тело…

Она подняла голову, и он вздрогнул как от удара. По ее щекам струились слезы, прелестные черты лица увяли от скорби. Было невозможно отрицать, что она искренне горевала о смерти Генриха.

С поднятым подбородком и молитвенно сложенными руками, она являла собой чудесную статуэтку: стройная, как у лебедя, шейка, прелестно очерченный тонкий профиль, высокая грудь, тонкая, грациозная фигура. Казалось, шелк платы, струится вокруг нее. Она могла бы быть ангелом, если бы Брайан не знал, что это существо сотворено скорее в преисподней, чем на небесах.

Внезапно он напрягся, стиснув зубы: по телу прошла су дорога. День превратился в настоящую пытку, поскольку яд еще действовал. С новой болью возобновлялся и гнев. Его потрясла ненависть Элизы: она ненавидела его так страстно что решилась отравить. И он знал, как его отравили: подсыпав яд в вино.

Он сообщил о своем подозрении только Элизе; Маршалл и остальные считали, что отравление было вызвано жареным мясом. Но за годы своей службы Брайан становился жертвой дурно приготовленной пищи чаще, чем ему хотелось бы, и этот случай был совсем иным. В судорогах был виноват яд, ловко подмешанный в вино Элизой де Буа.

От всего этого его любопытство стало еще более острым. Казалось, ядом стала сама Элиза, таинственная, скрытная, живущая в сплошном обмане. Когда‑то Брайану хотелось вновь увидеть ее, теперь же он желал только одного: поскорее ее забыть. Когда она находилась поблизости, он сгорал от желания сразу и задушить Элизу, и стащить с нее все шелка, меха, все свидетельства принадлежности к миру знатных и богатые, и уложить ее куда угодно, пусть даже на голую землю.

Во второй раз стиснуть зубы его заставила не боль в животе. Это было острое желание вновь овладеть ею, а затем избавиться от всех воспоминаний.

Она презирала его так, что решилась убить. Брайан ничем не был ей обязан. Через две недели, если не испортится погода, они доберутся до Элеоноры, и больше ему не придется беспокоиться об Элизе. Вскоре после этого Ричард уладит все дела в европейских владениях и отправится в Лондон на коронацию.

И, повинуясь долгу коронованного монарха, Ричард вознаградит Брайана за всю прежнюю службу, как и обещал.

Его женой станет Гвинет, а ее приданым – неизмеримые богатства и многочисленные титулы. Эта добыча досталась Брайану с трудом, но она была достойна человека, жаждущего иметь земли и дом.

Монахи закончили петь, Ричард Львиное Сердце повернулся и покинул аббатство. Обменявшись взглядами, Брайан и Уилл Маршалл последовали за ним.

Солнце стояло высоко над головами, медно‑золотая шевелюра Плантагенета нестерпимо блестела в его лучах. Внезапно он остановился, отчего плащ величественно обернулся вокруг его тела, и взглянул на Брайана и Уилла.

– Надеюсь, вы готовы к путешествию?

– Да, ваша милость, – вежливо отозвался Уилл.

– Тогда поспешите к моей матери! Она будет править вместо меня, обретет власть, чтобы освободить других заключенных – тех, кого держат взаперти не за преступления, а по повелению Генриха и его приближенных. Я хочу начать правление, отпустив вожжи, вы согласны?

– Да, – подтвердил Брайан. – Могущественный правитель должен уметь быть милостивым.

Ричард кивнул, довольный самим собой и репликой Брайана.

– А по пути в Англию вам придется поразмыслить.

– О чем, ваша милость? – с любопытством осведомился Брайан.

Ричард ударил кулаком по ладони.

– О деньгах! Добрые друзья, наши битвы с отцом опустошили английскую казну. Я должен Филиппу Французскому двадцать тысяч – это долг отца, и мне нужно гораздо больше, намного больше, чтобы собрать войско и отправить его в Святую Землю. – Ричард замолчал, поднял голову и прищурился, глядя на солнце. Где‑то рядом звонко чирикал воробей. – Я был еще мальчишкой, когда услышал, что Саладин захватил Иерусалим со своим войском неверных. С тех пор мне снились крестовые походы. И теперь, чтобы исполнить клятвы отца, я должен повести войско в поход, но для этого мне нужны деньги!

– Мы подумаем, где их взять, Ричард, – сухо пообещал Брайан.

– Хорошенько подумайте и запомните – я с радостью продал бы весь Лондон, если бы на него нашелся покупатель! Я должен пополнить казну для похода!

Маршалл и Брайан переглянулись и кивнули.

– И позаботьтесь о леди Элизе. Вы отвечаете за ее безопасность. Помните об этом.

Брайан удивленно взглянул в глаза Ричарда. Прежде ему казалось, что Ричард посылает Элизу де Буа к Элеоноре в виде наказания, но теперь он увидел, что Львиное Сердце искренне тревожится об этой девушке.

Это неприятно раздражало Брайана.

– Мы будем защищать ее так, как только сможем, – вежливо ответил он. – Однако, может быть, ей не следует сопровождать нас. Мы с Маршаллом отправимся в путь всего с пятью рыцарями, по дороге нам могут встретиться опасности…

– Что еще за опасности? – нетерпеливо перебил Ричард. – Мы вступаем в эпоху мира. Девушку сопровождают два самых искусных рыцаря нашего времени. Она должна быть в безопасности. А теперь оставьте меня. Милостью Божьей мы вскоре встретимся на коронации!

Они давно приготовились покинуть Фонтерво. Боевые лошади были оседланы, припасы уложены. Если повезет, через неделю они увидят берег Англии, а еще через несколько дней встретятся с Элеонорой.

Брайан и Маршалл направились к коням, туда, где ждали их остальные рыцари. Внезапно Брайан остановился и нахмурился.

– Каким образом нас будет сопровождать герцогиня? Я не вижу экипажа…

Уилл рассмеялся:

– Она поедет верхом, так же, как и мы.

– Но такой длинный путь…

– Не тревожься, друг. Она ездит верхом не хуже мужчины.

Брайан пожал плечами и сел на своего жеребца, недавно приведенного из конюшен Монтуа.

– Где она?

– Прощается с Ричардом.

Брайан нахмурился, оглянувшись и увидев, что Ричард предлагает Элизе набросить его плащ поверх платья. Плащ окутал ее фигуру, и эта милая сцена почему‑то доставила Брайану раздражение. Он повернулся к Уиллу;

– Разве она едет без горничной?

– Да, но не в одиночестве. С нами отправится в путь Джоанна, жена сэра Тэо Болдуина, – объяснил Уилл. – Она привыкла следовать за своим мужем, так что женщины не будут нам обузой.

Женщины в пути – всегда обуза, подумал Брайан, но промолчал. Он знал леди Джоанну, подвижную даму с тронутыми сединой волосами, смелую и честную, и любил ее. Она была лучшей спутницей, чем какая‑нибудь пугливая горничная, не привыкшая к тяготам долгих путешествий.

– Предоставляю заботу о дамах тебе, друг, – заметил Брайан Маршаллу, и тот рассмеялся.

Пришпорив жеребца, Брайан выехал вперед, занял место во главе кавалькады и поднял руку, повернувшись к Ричарду. Ричард в ответ подал знак. Брайан с недовольством отметил, что Уилл помог Элизе сесть в седло ее арабской кобылы. Кавалькада двинулась вперед легкой рысью.

Двигаясь вперед, Брайан думал, что день для начала путешествия выбран довольно удачно. Лето было в самом разгаре, анжуйские поля пышно зеленели вокруг, на деревьях пели птицы, а по обочинам дороги цвело множество цветов. Солнце припекало, но прохладный ветер овевал всадников. Они выбирали большие, оживленные дороги, ибо их вел Брайан. Добраться можно было за три дня, с женщинами же путешествие могло занять неделю. Брайан решил, что континент они пересекут не более чем за четыре дня. Их путь проходил мимо замков Ричарда; одного – в Ле‑Мане, где родился Генрих, другого – в Руане. Однако путники не ждали пышного приема и отдыха, которого обычно удостаивались посыльные Ричарда, – их дело было спешным. Сегодня они намеревались переночевать у монахов в аббатстве святого Иоанна Мученика, к югу от Лафер‑Бернар.

Элиза ехала молча; быстрая езда не располагала к беседам, да и в любом случае она предпочла бы не вступать в разговор. Она любовалась красотой летнего дня, высокой густой травой на пологих склонах холмов, свежей зеленью лесов. Они проезжали по лучшим из земель Генриха, по его анжуйским владениям. Эту красоту Генрих любил и лелеял. Но теперь Генрих мертв, его глаза закрылись навсегда.

По мере того как проходили часы, Элиза начала тихо вздыхать и ерзать в седле. Нарастающая жажда вытеснила из ее головы печальные мысли. Они проезжали милю за милей, но Стед не останавливался. В горле у Элизы першило, тело ныло от долгого пути, проведенного в чертовски неудобном дамском седле. От раздражения она принялась думать о Брайане, и эти мысли наполнили ее отчаянием. Чтобы избавиться от мыслей о своих потерях, она стала размышлять об отмщении, придумывала диалоги, в которых она надеялась найти нужные слова, чтобы убедить Элеонору Ахвитанскую не позволить Ричарду вознаградить Брайана Стеда.

Солнце уже клонилось к западу; а кобыла все больше и больше замедляла шаг, и Элиза исполнилась растущим раздражением к Брайану. Словно почувствовав ее мысли, Уилл придержал коня.

– Нам осталось совсем немного, – пообещал он, и Элиза попыталась улыбнуться.

К наступлению сумерек они оставили за собой немало миль пути. Маршалл вырвался вперед и присоединился к Брайану.

– Вероятно, нам следует остановиться и подумать о том, как переночевать, – предложил Маршалл.

Брайан покачал головой:

– Мы должны проехать еще немного, Уилл.

Уилл пожал плечами:

– Знаю, но дорога слишком опасна для езды в потемках.

Брайан взглянул на Уилла:

– Кто‑нибудь жалуется?

– Нет, но…

– Тогда едем вперед.

Элиза была готова упасть с седла к тому времени, как кавалькада достигла аббатства святого Иоанна Мученика. Слава Богу! Как могут мужчины проводить в седле целые дни, не испытывая жажды и неудобства? Но едва всадники принялись спешиваться на мощеном дворе аббатства, Элиза заметила, что Брайан Стед пристально смотрит на нее, и решила не выдавать никаких признаков утомления или слабости. Она холодно ответила на его взгляд и тут же рассмеялась над какими‑то словами Уилла Маршалла, когда тот подошел, чтобы помочь ей спешиться.

Элиза быстро поняла, что Генрих был покровителем аббатства. Брайан был хорошо знаком с аббатом – казалось, они добрые друзья. Аббат радостно приветствовал гостей, еще сильнее обрадовался, узнав, что те спешат освободить королеву, и предложил им ночлег. Аббатство было невелико, но его поля давали богатый урожай. Гостей угостили виноградом и овощами, выловленной из ближайшего ручья форелью и угрями.

На протяжении всей трапезы Элиза чувствовала на себе взгляды Брайана. Делая вид, что не замечает их, она не переставала с жадностью поглощать угощение.

Леди Джоанна оказалась приятной спутницей, она напоминала Элизе ее горничную, Джинни. Несмотря на то что леди Джоанна была на добрые два десятка лет старше Элизы, ни скорость, ни продолжительность пути ее не смущали, а потому Элиза и решила не выдавать своей усталости.

Постель в темной, душной келье, отведенной Элизе и Джоанне, оказалась жесткой, но Элиза заснула почти мгновенно.

Рассвет принес с собой пронзительные крики птиц и грубый стук в двери кельи. Элиза сонными движениями протерла глаза и поняла, что леди Джоанна уже исчезла из комнаты.

Дверь резко распахнулась. Элиза невольно потянула одеяло до подбородка – на пороге стоял Стед. Однако он даже не взглянул на нее.

– Вставай, Элиза, скоро выезжаем, – бросил он и вышел, захлопнув за собой дверь.

– Скатертью дорога! – пробормотала она вслед ему, желая швырнуть чем‑нибудь в дверь.

Но в келью тотчас вошла леди Джоанна, излучая энергию, с радостной улыбкой на пухлых щеках.

– Яйца и жареные почки уже готовы, дорогая, а прямо под нашими окнами пробегает самый лучший из ручьев на свете! Поторопись, дорогая, скоро мы выезжаем.

Элиза принужденно улыбнулась и заставила себя соскочить с постели. Она подошла к окну.

– Ручей? – переспросила она.

– Да, совсем рядом. Видишь?

Элиза увидела неширокую, журчащую речушку, впадающую в озеро неподалеку от аббатства. Поколебавшись всего секунду, она вскочила на каменный подоконник и улыбнулась леди Джоанне:

– Я вернусь сию минуту!

Леди Джоанна с неодобрением отнеслась к прыжкам в окно в одной рубашке, но только рассмеялась:

– О, если бы мне вновь стать молодой! Но скорее, дорогая, пока не пришли монахи. Знаешь, здесь далеко не все святые.

Элиза кивнула и поспешила спрыгнуть на землю.

Солнце едва поднялось, но уже обещало тихий и жаркий день. Элиза бросилась к берегу речушки, встала на колени и радостно погрузила руки в чистую ледяную воду. Вода ласкала лицо, придавала бодрость. Элиза зачерпывала ее ладонями, пила и умывалась. Усталость стремительно уходила из тела. Холод воды освежал ее, заставлял почувствовать себя молодой, резвой и сильной. Она уже не злилась на Стеда. Вскоре она убедит Элеонору, что Стед не заслуживает ничего, ровным счетом ничего!

Охваченная радостным предчувствием, она поднялась на ноги. Повернувшись, чтобы забраться в окно своей кельи, Элиза похолодела.

Он стоял между ней и окном, наблюдая за ней, и, по‑видимому, не без интереса. Он медленно оглядел ее с головы до ног, а затем в обратном порядке, не проявляя никаких чувств.

– Мы готовы в путь, – произнес он. – Ты задержала всех и чуть не попала в беду.

– В беду? – эхом повторила она.

Он раздраженно шагнул к ней и, не обращая внимания на испуганный вздох, запахнул ее рубашку на груди.

– С таким же успехом ты могла бы выйти сюда совсем обнаженной, – заметил он. – И поскольку твоя добродетель вызывает большие сомнения…

Она почувствовала его пальцы на своем теле, от этого прикосновения кровь прилила к ее щекам, а с губ готовы были сорваться страшные проклятия.

– Пусти меня! – крикнула она, отбиваясь. Уже освободившись, она добавила, оглянувшись через плечо: – Вот уж не ожидала, что за мной будут ходить по пятам!

Одним шагом Стед нагнал ее и повернул за плечо, взглянув прямо в глаза.

– Запомни, события не всегда могут быть такими, каких ты ожидаешь, герцогиня. Больше не делай таких глупостей.

Она промолчала, гордо подняв голову. Стед отпустил ее и оттолкнул.

– Одевайся и выходи во двор. Живо.

Она не решилась возразить, ибо не хотела задерживать всю кавалькаду. Но в спешке ей пришлось пожертвовать завтраком, и не прошло и двух часов, как в животе Элизы все чаще стало раздаваться голодное урчание. Она вновь была несчастной, и более того: место на ее теле, которого коснулся Стед, горело, не переставая. Ее охватывал озноб, сменяющийся жаром. Элиза вновь и вновь давала себе клятву, что Стеду не поздоровится, что он поплатится за все. Она позаботится о том, чтобы сделать его несчастным.

Брайан ехал, пристально посматривая по сторонам, и его тревога усиливалась, по мере того как грозовые тучи затягивали небо. Ему не удавалось забыть вид Элизы, ее счастливый смех, когда она считала, что за ней никто не наблюдает. Он злился на то, что из‑за нее пришлось потерять время, но еще больше оттого, что Элиза, по‑видимому, еще не поняла, что большинство мужчин, даже слуг Божьих, могут быть опасными, если их раздразнить.

Но в том, что она само искушение, Брайан не сомневался! Ее волосы плескались по спине, как продолжение золотистого солнечного луча, мокрая рубашка обрисовала упругие груди с яркими розовыми бутонами на них…

«Она – мое проклятие, – молча терзался Брайан. – Она презирает меня, меня ждет совсем иное будущее, однако она час за часом проникает в мой ум и тело…» Она преследовала его как наваждение, завладевала им…

Внезапно небеса разверзлись, полил дождь. Путники уже достигли гор, дорога здесь была опасной, и часто Брайану казалось, что они пробираются по топкому, вязкому месиву. Однако останавливаться из‑за дождя они не могли, путешествие следовало завершить как можно быстрее.

Эту ночь им пришлось провести в охотничьем домике, перед очагом, и ужинать жесткой, наскоро приготовленной дичью.

На следующий день дождь лил не переставая. К ночи они достигли монастыря, смогли вымыться и плотно поужинать. Утром появилось солнце, а к ночи путники добрались до О.

Они подъехали к маленькой деревушке к югу от О, близ порта, откуда уходили несколько судов, пересекающих Ла‑Манш. Брайан решил переночевать в деревне. Судя по сильному ветру, вскоре вновь должен был начаться дождь. Завтра им придется продолжить путь по морю.

Маршалл нагнал Брайана, едущего во главе кавалькады.

– Здесь есть дом, где мне не раз приходилось останавливаться, там наверху подходящая комната для Элизы и Джоанны, а все мы можем разместиться в другой.

Брайан кивнул.

– Я знаю этот дом, я и сам хотел направиться туда. – Он повернулся, чтобы отдать приказания рыцарям, и тут же тихо выругался, когда увидел, что все пятеро воинов, как и Уилл, наперебой предлагают помощь Элизе де Буа.

Нет, больше он не станет думать о ней. Пусть подсыпает яд в чужое вино.

Спешившись, он бросил поводья деревенскому мальчишке, приказав ему разместить всех лошадей в конюшне. Затем, пренебрегая гостеприимными восклицаниями хозяина таверны, завернулся в плащ и направился к морю.

Брайан не помнил, как долго стоял, глядя на воды Ла‑Манша и мечтая о том, каким будет возвращение на землю которую он считал родной. Шум шагов заставил его очнуться. Обернувшись, Брайан увидел Маршалла, несущего большой мех эля.

Широко усмехнувшись, Брайан принял у друга из рук мех и жадно напился.

– Спасибо, Уилл. Мысли и эль хорошо сочетаются.

– Не спорю. Что ты здесь делаешь?

Брайан сухо рассмеялся:

– Мечтаю.

– Странно. Мне хватило дня для размышлений о будущем.

– Тебе не о чем размышлять, Уилл. Вскоре ты будешь эрлом Пемброкским, лордом Ленстерским и бог весть кем еще!

– Я слишком мало знаю о женщинах. Я слышал, что эта Изабель де Клер очень молода и красива. Интересно, решится ли она стать женой покрытого шрамами и уставшего от сражений вояки?

– Вскоре она поймет, что ты за человек, и этого будет более чем достаточно, – заверил его Брайан. – Стоит тебе заботиться о ней так же, как о нашей герцогине, и Изабель сочтет тебя самым галантным из мужчин.

Брайан даже в полутьме почувствовал, как внезапно напрягся Уилл. Неужели его слова прозвучали слишком резко?

– К чему такой сарказм, Брайан?

– Разве? Я ничего не имел в виду.

– Ты зол на нее, Брайан. Вам надо помириться – оба вы любимцы Ричарда.

Брайан пожал плечами:

– Какая разница? После коронации мы расстанемся.

Уилл смутился. В сумерках Брайан с трудом мог различить его лицо.

– Когда видишь рядом вас обоих, возникает странное ощущение: кажется, что напряжение наполняет воздух, как перед грозой.

– Ничего странного. По‑моему, этой леди не помешала бы порка.

Уилл прищелкнул языком.

– По крайней мере, можешь не беспокоиться: Гвинет не понадобится наказывать, она ждет не дождется тебя! – Уилл зевнул и потянулся. – Как хочешь, а я иду спать, Ты скоро?

– Скоро. Мне нравится смотреть на море. Кажется, завтра будет дождливый день.

– Значит, предстоит трудное плавание.

– Нам нельзя задерживаться.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Уилл направился от берега к деревне, а Брайан продолжал смотреть вдаль, на море, удивляясь самому себе. Что‑то насторожило его. Когда Уилл заговорил о Гвинет, он испытал странное предчувствие. Он так устал, еще до смерти Генриха, до того, как будущее стало сомнительным и стало не до мечтаний. Уже и не верилось, что в конце концов отношения с Гвинет будут освящены браком.

Но в этом случае он не получит обширных земель на Корнуолле, вдоль побережья Дувра. Не станет эрлом Уилтширским, лордом Глифским…

Сейчас все это в пределах его досягаемости; и если бы не странное предчувствие…

Глупо, оборвал он себя. Мечтатели – глупцы, и он, ничего не имея, тешил себя мечтами о просторных владениях. О неизмеримом приданом, взятом не за безобразной старой ведьмой, а за Гвинет…

Брайана раздражало то, что ему не удавалось ясно представить себе Гвинет. Ее образ заслоняли огромные бирюзовые глаза, волосы, подобные солнечному лучу, а не черные, как ночь…

– Помогите! Помогите…

Резкий вопль, пронзивший темноту, ошеломил его, приковал к месту, а затем заставил броситься бегом к деревне. Пробежав полдороги, он остановился и прислушался. Вопль послышался снова, на этот раз из густых прибрежных зарослей.

Он узнал этот голос. Слишком часто он слышал эти крики.

Пробравшись через кусты, Брайан увидел ее. Элиза яростно боролась с двумя мужчинами – молодым и постарше. Оба выглядели оборванными и грязными. Тот, что постарше, был почти беззубым, у молодого поперек одутловатого лица красовался шрам.

Когда Брайан появился на поляне, Элиза как раз вырвалась из рук молодого, но старик ждал ее, поводя обломком кинжала.

– Не трепыхайся, миледи! Мы только немного позабавимся и не причиним тебе вреда! Веди себя тихо, слышишь, иначе придется тебя прикончить. Мне бы не хотелось портить такую кожу…

Брайан шагнул вперед.

– Посмей только дотронуться до нее, и ты умрешь. Она любимица Ричарда, герцога Нормандского и Аквитанского, который вскоре станет королем Англии!

Молодой оглядел Брайана, задержав взгляд на его широкой груди, а затем медленно подняв голову. Он понял, что столкнулся с рыцарем в расцвете сил и здоровья, к тому же в полных доспехах; однако, казалось, это не отрезвило парня.

– Он один! – выкрикнул он. – А нас двое!

Старик ухмыльнулся и подал молодому какой‑то знак. Брайан взглянул на парня, и тут же старик поднял обломок кинжала, целясь ему в горло.

У Брайана не оставалось выбора, кроме как рвануть из ножен меч и нанести удар, прежде чем ржавый кинжал старика коснулся его тела.

– Пресвятая Дева! Да это сам дьявол! – выкрикнул парень, попятившись в испуге. – Я не трогал ее! Я ухожу, ухожу…

Он бросился бежать, но Брайан уже забыл о нем, гневно обернувшись к Элизе.

Она куталась в изодранный плащ и, когда Брайан приблизился, с ужасом взглянула на него.

– Ты убил его! – воскликнула она, и в ее голосе было столько же вины, сколько обвинения. Если бы она не вышла подышать свежим морским воздухом, ничего бы не случилось. Этот старик был отъявленным негодяем, вероятно, собирался убить ее, однако мысль о том, что именно она стала причиной его смерти, причиняла Элизе боль.

– Сожалею, – буркнул Брайан. – Значит, мне следовало позволить ему убить меня?

– Ты не должен был убивать его! Он всего лишь нищий старик! – возразила она, думая только о том, как бы не выдать свои истинные чувства, не дать Брайану понять, какой виноватой она чувствует себя.

Несколько секунд он молчал, глядя на нее и сверкая глазами в темноте.

– Убивать кинжалом или травить ядом можно только молодых и здоровых рыцарей, верно?

– Думай, как хочешь! – фыркнула она. Брайан вновь обвинял ее! Он никогда не поверит, что она даже не собиралась причинить ему вред. Она взглянула на мертвеца, и ее замутило. – Незачем было убивать его.

– Да, незачем. Я не люблю убивать, герцогиня. Мне приходится делать это во время сражений, но убийство ради забавы – твое пристрастие, а не мое. Какого черта ты оказалась здесь? Это твоя глупость заставила меня совершить убийство!

– Глупость? Я всего лишь хотела подышать свежим воздухом…

– Свежим воздухом! Безмозглая курица! Этот старик, которого ты оплакиваешь, хотел изнасиловать тебя!

На ее запачканном лице красовались царапины, шелковое платье и королевская мантия были изорваны. Однако Элиза ухитрялась сохранить величественную позу, и ее глаза горели, как две бирюзовые звезды, когда она взглянула в лицо Брайану и с сухим сарказмом произнесла:

– Мне уже случалось пережить такое.

– В самом деле? Думаю, герцогиня, тебе еще только предстоит узнать, насколько жесток может быть мир. Если бы не Ричард, я бы предоставил тебе полную свободу познать его нравы. – Брайан сам был поражен мягкостью собственного голоса. Его гнев не утихал, он вспыхивал внутри и сжимал тело, требуя действий. Однако он умудрялся сдерживаться, не наносить ей оскорблений и ударов, хотя сдерживался он из последних сил. Он отступил назад, чтобы взять себя в руки. – Возвращайся в таверну, я пойду следом. Ричард просил нас позаботиться о тебе, и я выполню его просьбу. Если тебе вновь понадобится свежий воздух, попроси проводить тебя. Но если я вновь застану тебя в одиночестве, то свяжу по рукам и ногам и освобожу только перед встречей с королевой. И прошу тебя, не сделай ошибки, не прими мои слова за пустые угрозы.

– Я не стану делать этого, Стед, – невозмутимо отозвалась Элиза. – Я учту твои предостережения. Мне бы не хотелось оставлять за собой усыпанную трупами дорогу в Винчестер!

Она распрямила плечи, закуталась в порванный плащ и величественно прошла мимо.

Пальцы Брайана зудели от желания рвануть ее за плечо, вытянутые руки сжались в кулаки.

Он с трудом заставил себя разжать их. Когда Элиза обернулась, на губах рыцаря играла мрачная усмешка.

Плавание было сущим кошмаром. Брайан множество раз переплывал Ла‑Манш, однако не мог припомнить, чтобы когда‑либо еще море было таким свирепым.

Небо приобрело унылый стальной оттенок, его усеивали мрачные тучи, которые сходились, расходились, проливая время от времени ледяные дожди. Маршалл маялся от морской болезни, как и леди Джоанна с мужем, и последние часы плавания провел, перегнувшись через борт. Брайан не сомневался, что в любой момент может стать его товарищем по несчастью. Рыцари, у которых хватало сил сдержать тошноту, чувствовали себя не лучше, чем издыхающие псы.

Брайан подошел поближе к Уиллу, зная, что помочь ему ничем не сможет, но надеясь ободрить друга своим присутствием. Уилл цеплялся за борт белыми от натуги пальцами. Он повернул к Брайану измученное лицо.

– Незачем присматривать за мной, друг. Эта хворь рано или поздно кончится. В конце концов, я старый, израненный в боях вояка. Лучше помоги леди Элизе.

Брайан нахмурился.

Уилл протянул к нему дрожащую руку.

– Я помню, что заботы о ней поручены мне. Но если ты желаешь помочь мне, друг, тогда я прошу тебя позаботиться о Элизе.

Брайан пожал плечами.

– Как хочешь, Уилл. – Качка лишила его всех сил и смягчила нрав. Он мрачно улыбнулся. Конечно, эти мысли были недостойны рыцаря, но он внезапно пожелал увидеть Элизу беспомощной, лишенной гордости и силы стихиями неба и моря.

Брайан отступил от согнутого пополам рыцаря и побрел на поиски Элизы. Он был уверен, что даже матросов ужасает отвратительная погода.

Но только не ее…

Элиза стояла у борта судна, высокая, прямая и гордая, будто приветствуя свирепый ветер и волнующееся море. Ее глаза ярко блестели, щеки разгорелись от удовольствия и возбуждения. Она была одета в шерстяной плащ, но не куталась в него. Капюшон упал с ее головы, и золотисто‑медные пряди растрепались на ветру, будто сами стали ветром. На губах играла улыбка, лицо было обращено к небу. С оттенком горечи Брайан подумал, что эта женщина выглядит, как древняя жрица, божество, колдунья.

Глядя на нее, он вновь почувствовал нарастающий гнев. Если бы она побледнела, если бы ее стройное тело извивалось в судорогах, он мог бы испытать сочувствие, мог бы даже подумать, что пришло время перемирия между ними.

Брайан вздохнул. Нет, перемирие между ними невозможно. Ему не в чем было обвинить себя; она лгала ему каждым словом. Однако он дал ей понять, что ее имя и положение могут ничего не значить, что она может оказаться во власти превосходящей силы. За этот урок она никогда не простит его. По‑видимому, именно за это она ищет его смерти.

Ну и что, сердито спросил себя Брайан. Да, им придется вместе путешествовать с Элеонорой, ждать прибытия Ричарда, но затем их пути разойдутся. Ему предстоит жениться на богатой наследнице, а затем отправиться в чужие земли с крестоносцами, рыцарями Божьими, готовыми на битву за Него под знаменами Ричарда Львиное Сердце…

Брайан стиснул зубы. Вскоре все кончится. Надо только не обращать на нее внимания, держаться подальше.

Однако ее вид по‑прежнему уязвлял Брайана. Почему‑то ее прямая фигура, будто вбирающая силу бушующей вокруг бури, вызывала у него раздражение.

Но еще досаднее было понимать, что его до сих пор тянет к ней. Даже сумасшедший не мог бы желать женщину, которая стремилась убить его, не важно, по каким причинам. Особенно теперь, когда Брайана ждала нежная и любящая невеста. И все‑таки он хотел Элизу. Он мечтал раскрыть ее тайну. Может, именно эта тайна привлекала его, заставляла кипеть от желания его кровь. Каждый раз, едва Элиза появлялась рядом, вожделение затуманивало его сердце и мозг… Ему хотелось обнять, утешить ее…

Нет! Он стремился только сломить ее дух и тело, завладеть ею, как добычей, укротить, как лошадь, ухаживать за ней, как за мечом и доспехами.

Сломить ее и дать понять, что он не из тех мужчин, что будут снисходительны к ее уловкам, ее коварству, стремлению покорить их, чтобы потом погубить.

Вероятно, только тогда он сможет избавиться от ее яда.

«Прекрати! Забудь о ней», – предупреждал он себя.

Брайан повернулся, чтобы уйти к Маршаллу, но резкий крик вырвался из его сжатых губ. Впереди показалась Англия. Англия, владения Ричарда Львиное Сердце.

Гвинет… Сладкая, пышнотелая… и богатая. Гвинет исцелит его от гнева и мрачных желаний…

Судно резко качнулось на волне. Брайан крепко вцепился в борт, глубоко вздохнул и проглотил слюну. Еще одна такая же волна, и он присоединится к Маршаллу…

– Земля! – крикнул матрос.

Земля. Англия. Минстерский порт. Он выдержит, он непременно выдержит…

Элизе еще не доводилось видеть ничего более удивительного, чем английское побережье. Особенно ее поразил не пейзаж, хотя ей понравились пологие, поросшие травой холмы, скалистые утесы и леса, темнеющие вдалеке, а народ. Люди сновали повсюду, их было множество. Портовый город жил своей хлопотливой и шумной жизнью. Рыбаки продавали улов, крестьяне – овощи, скот, птицу, все мыслимые и немыслимые товары. Уличные музыканты праздно слонялись вокруг торговцев, облаченные в яркое тряпье, сердечно благодаря за каждую брошенную им монету.

Большинство людей, которых видела Элиза, были бедны. Богатые поместья располагались в глубине страны, а в портовых городах зарождалось новое сословие – сословие купцов. По обеим сторонам улиц теснились лавки, где можно было купить любой, притом втридорога, товар из любой провинции континента. Море и долгие столетия крестовых походов объединили страны мира. Тонкие восточные шелка стали появляться в любом английском городе, как и толедские клинки, парчовые скатерти, медные подсвечники, персидские ковры…

Словом, все, на что только могли поглазеть крестьяне и купить богачи.

Это был удивительный город.

Элиза чувствовала на себе множество любопытных взглядов. Люди с открытыми от удивления ртами оборачивались вслед их кавалькаде. Город буквально кипел от возбуждения с того момента, как они ступили на берег. Уже пронеслись слухи о том, что прибывшие должны освободить добрую королеву Элеонору после стольких лет заточения.

Среди англичан, разумеется, были и такие, кто считал Элеонору чужестранкой, принесшей с собой только беды. Но большинство уже давно признало ее своей королевой. Пока она была молода, то ослепляла всех своей красотой, а теперь люди вспоминали о ее достоинстве и гордости, храбрости и ласковой улыбке. Элеонора любила Англию, и люди знали это. Она была королевой во всех отношениях. Годы тюрьмы не заставили народ забыть об этом. Музыканты слагали о ней песни, и едва рыцари сошли на берег, ведя в поводу коней, фыркающих и косящихся на море, народ начал выкрикивать: «Боже, храни Ричарда Львиное Сердце!», «Да благословит Господь Элеонору Аквитанскую!», «Да благословит Бог нашу вдовствующую королеву!»

Элиза улыбалась, находя все это забавным. Возможно, многие из этих людей воевали против Ричарда, когда тот враждовал с отцом, но Львиное Сердце был известен во всем христианском мире не только своей храбростью, но и великодушием. Он был бесспорным наследником престола, казалось, народ готов радостно встретить его, не нуждаясь ни в каких побуждениях.

Толпы окружали их, провожая в город и постоянно выкрикивая приветствия. У Элизы сжалось сердце, когда она разглядела женщин: многие из них, по возрасту едва ли старше ее самой, были изможденными и постаревшими от тягот жизни. Дети цеплялись за их юбки, и даже они выглядели слабыми и уставшими. Они старались прикоснуться к ней, дотронуться до шелкового платья с меховой отделкой. Одолеваемая жалостью, Элиза вытащила из седельной сумки горсть монет и бросила их в толпу. Толпа не рассеялась, крики стали еще громче, люди обступали ее все теснее, до тех пор, пока лошадь не стала двигаться шагом.

Внезапно Элиза почувствовала чужие пальцы на своей руке и услышала громкий треск. Встревожившись, она обернулась и обнаружила, что бородатый старик оторвал рукав ее платья. Дико сверкая глазами, цепляясь за нее, старик пытался стащить Элизу с седла.

– Не надо! – вскрикнула Элиза. – Пожалуйста, не надо!

– Это шелк! Шелк! – выкрикивал старик, и Элиза с ужасом поняла, что он собирается стащить с нее платье.

Рыцари придвинулись ближе, но сумасшедший не успокаивался. Люди вокруг, казалось, перестали бояться тяжелых копыт боевых коней. Элиза вскрикнула, понимая, что еще не много – и она соскользнет с седла.

– Не надо! – вновь крикнула она, стараясь взглянуть в глаза старику. На минуту стыд промелькнул в его глазах, и Элиза почти уверовала, что ей удалось справиться с ним.

Однако она так и не узнала, права ли она. В этот момент откуда‑то подъехал Брайан Стед, приказав старику: «Пошел прочь!» Он не вытащил меч, даже не попытался ударить хоть кого‑нибудь, но толпа отхлынула в стороны, и даже Элизе захотелось попятиться. Она знала, что его индиговые глаза способны превращаться в горящие бездны ада, знала слишком хорошо. Но в этот момент его ярость и сила ужаснули Элизу не меньше, чем толпу вокруг.

– Дура! – кратко выплюнул он и выдернул из ее рук поводья. Ее конь попятился, вздрогнул, но тут же послушно последовал за конем Брайана.

Элиза услышала громкий стук копыт, когда остальные рыцари галопом последовали за ними. Слезы выступили на ее глазах, когда ветер растрепал волосы и швырнул их прямо в лицо. Однако испуг прошел, и она вновь была разъярена. Неужели теперь она всегда будет дрожать от одного его взгляда? Нет, только не это! Она больше не вздрогнет, не попятится, и он узнает, что нельзя властвовать только с помощью грубой силы!

Казалось, прошла целая вечность, но вскоре они замедлили галоп, а затем перешли на рысь. Кавалькада не покинула город, только достигла окраины, подальше от базара и соленого запаха моря. Они подъехали к большому строению с соломенной крышей. Вокруг теснились такие же, но поменьше строения, плетенные из прутьев и обмазанные глиной. Выцветшая вывеска висела на шесте, надпись на ней гласила: «Таверна».

Рыцари начали спешиваться, Брайан Стед раздавал приказы. Где же Уилл Маршалл, мельком удивилась Элиза.

Не то чтобы он был ей нужен, однако Элиза продолжала размышлять об этом до тех пор, пока Стед не приблизился и бесцеремонно не снял ее с седла.

– Поговорим внутри, – сообщил он, обхватив ее руку выше локтя. Элиза боролась с искушением оттолкнуть его и впиться ногтями в его щеку, но отказалась от этого желания. Брайан был не в лучшем настроении, и Элиза решила, что даже присутствие вокруг свидетелей не спасет ее от унижения и ответного удара.

Смирив гордость, она перестала обращать внимание на его руку и позволила провести себя в таверну. Где же леди Джоанна? Элиза с отчаянием подумала, что только присутствие второй дамы смогло бы смягчить Стеда.

Таверна была небогатая. В большой комнате оказался только очаг и грубые дощатые столы. Оставив Элизу греть руки над очагом, Брайан подозвал владельца таверны, дюжего детину в огромном, заляпанном пятнами жира переднике.

Краем глаза Элиза оглядела других посетителей таверны. Судя по виду, все они были моряками, эти мужчины с задубевшими лицами. Однако взгляд большинства из них был довольным и Элиза слегка улыбнулась. Да, они действительно были довольны. Они порвали с повелителями земли, которые приговаривали их к жизни в постоянном труде; а море, каким бы суровым повелителем оно ни было, избавляло их и от нищеты, и от служения другим господам.

«Я знатная леди», – напомнила себе Элиза. Она была хорошей госпожой, справедливой и милосердной, как учил ее Генрих, доброй, как Мари и Уильям де Буа. Монтуа отличалось от других владений, люди там были сыты и хорошо одеты. Да, они работали на Элизу, но могли оставить себе большую часть урожая, их вознаграждали за труд. Элиза с горечью подумала, всегда ли порядок будет таким. Да, по крайней мере пока она жива. Когда‑то она мечтала, как они с Перси станут воспитывать своих детей, побуждать их гордиться Монтуа, помнить о своем долге, который налагает эта гордость. А теперь…

Теперь она осталась одна. Но она поклялась, что, пока жива, будет пристально следить за соблюдением справедливости. Она всегда будет править своим крохотным герцогством мудро и умело, как только… как только все будет кончено. Когда свершится месть.

По ее телу прошла дрожь, коснувшись сердца. Ее учили быть гордой, но не злобной и мстительной. Она пыталась убедить себя, что жаждет только «справедливости», но это ей не удавалось. Никогда в жизни она еще не испытывала такого гнева. Элиза помнила, что род Плантагенетов – а она была одним из потомков этого рода – принес себе много бед, яростно пытаясь оправдать собственные ошибки. Но она ничего не могла поделать: Стед не заслуживал всего того, на что надеялся. Как бы ни была виновата она сама, Элиза ничего не могла изменить. Стед отнял у нее не только Перси, но и все иллюзии. Она потеряла власть над собственной судьбой, она вряд ли когда‑нибудь вновь поверит в существование любви. Все, что ей осталось, – это ее титул и ум да стремление к отмщению или справедливости, которой заслуживал Стед.

– Значит, тебе не терпится доставить нам побольше неприятностей?

Это шипение раздалось возле ее уха совершенно неожиданно. Элиза отвернулась от огня и ошеломленно уставилась на Стеда. Он дотронулся до оторванного рукава ее платья, и Элиза заметила, с какими ухмылками смотрят в ее сторону посетители таверны.

Он взял ее за руку и провел через большой зал в прилегающую комнату.

Элиза с отвращением сморщила нос. В комнате стояла вонь немытых тел, на лежанках не было матрасов, только солома и одеяла, наверняка кишевшие насекомыми.

– Больше мне нечего предложить, – сухо заметил Стед. – Кроме, конечно, общего зала, но уверяю тебя, гуляки, которые собираются туда ближе к вечеру, не будут с тобой церемониться.

Элиза промолчала. Подойдя к открытому окну с частым переплетом, она вдохнула свежий воздух.

Стед оглядел ее, и когда заговорил вновь, тон его был таким, каким он мог бы говорить со скверным ребенком:

– Я уже многое знаю о тебе, Элиза. Я знаю, что ты можешь быть упрямой, нечестной, коварной, надменной, мстительной. Я всегда был уверен, что ты не оставляешь мысли отомстить мне. Я уже говорил, что не терплю бессмысленных убийств. Сегодня ты чуть не вызвала бунт. Нет, с тобой бы ничего не случилось, ты находилась под защитой вооруженных воинов. Пострадали бы только бедняки. А я гораздо охотнее перерезал бы глотку тебе, чем крестьянину, жаждущему получить хотя бы толику того, что даровал тебе Бог.

Элиза обернулась.

– Я хотела только подать им…

– Значит, ты глупа, ибо так не подают. Не будь рядом нас, тебя ограбили бы до последней нитки, изнасиловали и, возможно, убили бы. У тебя есть явная склонность попадать в трудные положения.

– Да неужели? – высокомерно прервала Элиза. – Тогда такую склонность я приобрела совсем недавно. Напомню тебе кое о чем, сэр Стед: ты всего лишь нищий рыцарь, а я герцогиня Монтуанская. Я выше тебя, Стед, и твое дело – выполнять мои приказы. А что касается моей склонности навлекать на себя беду… повторяю снова: какая тебе разница? Я скорее отдамся десятку грязных крестьян, чем соглашусь терпеть прикосновение твоих пальцев.

– В самом деле? – учтиво осведомился Стед.

– Да, это так.

Он отвесил поклон – изысканный и вежливый.

– Ваше превосходство, миледи, всего лишь предположение, которое нам еще предстоит проверить.

Элиза насмешливо улыбнулась:

– Боюсь, такого шанса тебе не представится, Стед. Вскоре мы предстанем перед Элеонорой, Ричард прибудет в Англию, и мы расстанемся.

Стед улыбнулся ей в ответ, и его улыбка вызвала у Элизы ощущение, будто по комнате пронесся пронзительный зимний ветер.

– Тогда запомни, миледи: едва в Англии появится Ричард, я окажусь выше тебя.

– Когда женишься на Гвинет и получишь ее титулы?

– Да, когда женюсь на Гвинет.

Элиза удержала на лице беспечную улыбку.

– Награда, которая ждет тебя, тоже всего лишь «предположение», не так ли, сэр Стед? Вероятно, и его следует подвергнуть проверке.

– Да ну? – с интересом воскликнул Стед. – А может, это правда, будущее иногда можно предвидеть. – Он обернулся и взялся рукой за дверь. – Я принесу тебе поесть. Я не намерен вступать в битву за тебя за ужином. Если ночью тебе что‑нибудь понадобится, я буду спать перед дверью.

– Я не желаю, чтобы ты торчал у меня под дверью…

Он рассмеялся, вновь оглядывая ее.

– Ты переменила мнение, герцогиня? Неужели ты предпочитаешь, чтобы я спал в комнате?

– Я никогда не переменю мнения, Стед, – холодно произнесла Элиза. – К тому же леди Джоанна…

– Леди Джоанна направляется в Саутгемптон вместе со своим мужем. По‑видимому, она не годится для роли компаньонки – она слишком добра. Поскольку ты предпочитаешь не видеть меня в комнате, я останусь за дверью. Бог свидетель, я считаю тебя недостойной такого внимания, но Ричард, по‑видимому, ценит тебя. Потому я постараюсь благополучно доставить тебя к Элеоноре.

Он вышел за дверь – высокая и статная фигура в тяжелых доспехах, которые он носил без малейшего труда.

Дверь резко захлопнулась, и Элизе показалось, что от удара полетели щепки.

Но холод в комнате не исчезал.

Кто он такой, яростно думала Элиза, чтобы так обращаться с ней? Ничтожество! Ничтожество, не имеющее ни титула, ни земель. Простой воин, уставший от сражений рыцарь. Существо, состоящее из дерзости и мускулов, умеющее искусно обращаться с мечом или копьем…

Он коснулся ее и уничтожил…

Боже, она сделает с ним то же самое! Он даже отослал леди Джоанну, а Элиза уже привыкла к ее обществу. Она почувствовала прилив тоски. И он осмелился назвать ее «недостойной»!

Недостойной? Господи, как мучителен и жесток мир… Для Стеда она осталась всего лишь воровкой, сочетанием женского коварства и красоты. Но он еще узнает, он еще поймет, что хитрость может быть такой же мощной, как сталь, доспехи и дерзость.

Элиза слабо удивилась, почему ей так хочется повалиться на пол и разразиться слезами – может, потому, что он прав? Она действительно навлекала на себя опасность и прошлой ночью, и сегодня. Если бы она услышала об этом от Маршалла, она могла бы признать свою ошибку, согласиться с тем, что ей еще предстоит многому научиться, попросить прощения, – не за то, что сделала, а за то, что не подумала, прежде чем сделать. Перед Маршаллом – да, она была согласна на все это, но не перед Стедом!

Она никогда еще не испытывала таких сильных чувств, как сейчас. Это пугало Элизу.

Но времени было не вернуть, Элизу закружила вызванная ею самой буря.

Подобно огню и ветру, она не желала подчиняться никому и ничему.