В Иране. А меньше чем через год я оказался на совсем другом перекрестке

А меньше чем через год я оказался на совсем другом перекрестке. Там, где скрещивались не улицы двух прекрасных городов, а противоречивые политические интересы правительств многих капиталистических стран с интересами народов. Я оказался в Иране.

Из военной Москвы, строгой, единой и цельной, группа советских актеров перелетела на самолете через леса, степи, море, снежный горный хребет и опустилась в Тегеране. В шумном и пестром полувосточном-полуевропейском городе, где по асфальтированным улицам, мимо зеркальных витрин магазинов текли грязные арыки, где «фиаты» и «бьюики» обгоняли осликов, навьюченных так, что, кажется, их точеные ноги непременно должны сломаться, а навстречу шальному мотоциклисту, покачиваясь и звеня колокольчиком, шел верблюд, похожий на помесь медведя с лебедем.

Люди всех национальностей, всех цветов кожи и всех форм одежды, как в этнографическом атласе. Мужчины в чалмах и фесках, в фуражках с кокардами и без кокард, в пробковых шлемах, в цилиндрах, кепках и шляпах. Женщины в шелках, с бровями, выщипанными по всем правилам американской техники, и женщины в чадре или ситцевом покрывале с выглядывающим из-под него испуганным глазом. Старики, похожие на библейских волхвов или апостолов. Нищие в рубище. Слепые дети.

После нескольких концертов в Тегеране вылетаем на юг. Снова над горами, еще большими, кажущимися сверху рисунками Доре к Дантову «Аду». Потом пустыня. Делаем круг. Большая река. Океанские пароходы. Трубы заводов. Опять круг. Город Абадан опрокинулся и ушел куда-то вбок. В кабине холодновато от полета на большой высоте. Открываем дверь, и врывается раскаленный воздух.

Иностранцы в военных костюмах, голоногие, загорелые, в пробковых шлемах щелкают «лейками». Потом прячут «лейки» в чехлы, протягивают нам руки и говорят на чистейшем русском языке: «Здравствуйте, товарищ Яхонтов! Здравствуйте, товарищ Образцов! А мы вас еще вчера ждали!» Оказывается, это наши советские летчики – москвичи, ленинградцы, харьковчане. Разве их узнаешь в таком непривычном наряде? Нас везут на вертлявых, знакомых по фронту «джипах» в отведенные нам «боксы» – цилиндрические домики, похожие на разрезанные и положенные набок консервные банки. В них мы и живем, ежеминутно бегая под душ и выпивая по десять литров воды в сутки. Жара – пятьдесят градусов. Нас утешают: «Это пустяки, в середине лета дойдет до семидесяти».

На первый же концерт приезжают гости. Несколько грузовиков англичан и буйных американцев, свистом и криком выражающих свой восторг. Через несколько дней по просьбе «союзников» едем на грузовиках в какой-то дальний военный лагерь. Территория лагеря разгорожена. Отдельно англичане, отдельно американцы, отдельно «цветные»...

Концерт в восемь часов вечера на открытом воздухе. Только разве можно назвать воздухом горячее топленое молоко? Четыре тысячи пятьсот зрителей. Арабы, персы, индийцы, американцы, англичане, поляки, негры – мы насчитали двенадцать национальностей. От зажженных прожекторов тучи москитов и огромных жуков, обжигаясь, падают на эстраду. После каждого выступления их приходится выметать веником. Обливаемся потом, пьем воду и с нежностью вспоминаем московскую зиму.

За пятьдесят дней, включая дни переездов и перелетов, мы дали шестьдесят шесть концертов. Проехали все побережье Иранского Каспия. Были в Тебризе и даже в узком клине Ирана между Советской Арменией и Турцией, где города, как гнезда, лепятся к горам. Последний концерт снова в Тегеране, в иранском офицерском клубе в ночь перед отлетом. В саду бьют фонтаны. Зеленый газон. Дамы со шлейфами, послы и военные атташе, ужин с различными вариантами пловов, на улице вереницы ждущих машин. Южное небо, медленный рассвет. Надо торопиться в гостиницу. Снимать с себя фрачный крахмал, укладывать чемоданы.

В пять утра вылетаем из Тегерана, а в шесть вечера уже под самолетом улицы Москвы, мосты над рекой, Кремль, дорожка аэродрома.

Ужинаем дома. Спать не хочется. Хочется думать. За окном темная московская военная ночь. Сижу, пока не начинается новый рассвет. Медленно спускаются аэростаты заграждения. Молчаливые серебряные часовые на день ложатся спать в зеленую тень бульваров.

Снова еду в Новосибирск. За это время актеры под руководством режиссера Громова успели завершить начатую до войны постановку пьесы «Король-Олень» Гоцци.

Мне показывают спектакль. Что-то очень нравится, что-то не очень нравится. Скоро театр вернется в Москву. Там доделаем.

Date: 2015-08-24; view: 339; Нарушение авторских прав