Глава 17. Они высадились в Лондоне

Они высадились в Лондоне. Эйден и Конн перешли со «Счастливого путешествия» на большую, удобную гринвудскую барку, которая отвезла их вверх по Темзе в Оксфорд. Это был не самый быстрый способ передвижения, однако самый удобный. Эйден вспомнила, как они ехали этим путем в первый раз, в гораздо более безоблачный период их жизни. День их прибытия в Англию пришелся на 19 августа, и это был двадцать пятый день рождения Эйден, первый день рождения, который она встречала вместе с Конном.

У него, конечно, не было времени купить ей подарок, но барка была завалена цветами, как и комната на постоялом дворе, где они провели первую ночь после приезда. В Оксфорде их ждала большая карета, и здесь Эйден, в первый раз после всего случившегося, встретилась лицом к лицу со своими слугами. Но, к ее удивлению, Мартин, кучер, и его помощник. Том, так же как и грумы, весело приветствовали ее, как она потом заметила Конну, так, как будто их хозяева просто были в гостях, на каком‑то светском приеме.

– Они именно так и думают, – сообщил он ей. – Они считают, что после моего освобождения из Тауэра нас отправили во Францию, чтобы мы немного побездельничали. Именно так бы поступила Бесс.

– Значит, никто не знает, где на самом деле я была? – В ее голосе прозвучали слабенькие нотки надежды.

– Знают, конечно, Мег и Клуни. Моя сестра Скай и ее муж, Адам, знают тоже.

Эйден кивнула. Ей нравилась золовка, и она почему‑то думала, что Скай не осудит ее. Теперь ей оставалось только навести порядок в своей собственной душе, но это было гораздо более трудной задачей по сравнению с теми, с которыми она сталкивалась раньше. Эйден не винила себя за случившееся с ней, потому что была совсем не глупа, но она не могла забыть о том, что ей пришлось испытать, находясь в гареме Мюрада. Воспоминания преследовали ее и ночью, и днем.

В сельской Англии буйствовало позднее лето, на полях кое‑где уже был убран урожай. Август был сухим, и дороги пыльными, но несмотря на это, Эйден то и дело высовывалась из окна кареты, потому что с каждой новой милей местность становилась все более и более знакомой. Наконец показался Перрок‑Ройял, и она заплакала от радости, не стыдясь своих слез, потому что уже не надеялась снова увидеть родной дом.

Когда они повернули на подъездную аллею, ведущую к дому, Конн втащил жену в карету и начал мокрым платком вытирать ее щеки, потому что слезы смешались с дорожной пылью и размазались по лицу.

– Ты же не хочешь выглядеть как уличный мальчишка, милая? – сказал он. – Один из грумов поскакал верхом вперед, и весь дом будет нас ждать.

И они ждали. Бил с женой, Эрвина, Леома, Ранкин, Хейг, молодой Бил, управляющий, и его брат Херри, егерь, и все их помощники, включая мальчика на побегушках и точильщика ножей. Выстроившись по рангу, они все широко заулыбались, когда их хозяин и хозяйка вышли из кареты, и приветствовали их впервые после более чем годичного отсутствия. Глаза Эйден перебегали с одного на другого, и наконец она нашла того, кого искала. Мег, прижавшаяся к Клуни, показалась ей неожиданно постаревшей, какой Эйден едва ли помнила ее.

– Мег! – Эйден, улыбаясь и отвечая на приветствия, прошла сквозь толпу и обняла свою служанку. – Дорогая Мег!

– Слава Богу, дитя мое! – всхлипывала Mer. – Слава Богу, что вы благополучно вернулись домой!

– Хватит, Mer, – терпеливо сказала Эйден и снова крепко обняла ее. – Франция не так уж далеко отсюда, и я обещаю тебе, что больше не уеду!

Mer была не так стара, чтобы не сообразить, о чем идет речь, и поэтому она обняла Эйден в ответ и не сказала ни слова, в то время как остальные слуги приветливо улыбались хозяину и хозяйке, довольные тем, что они вернулись: без них поместье казалось осиротевшим.

– Лорд и леди де Мариско ждут вас в доме, – сообщил им Бил, когда в этой суматохе ему наконец удалось вставить слово.

Скай только взглянула на Эйден и сразу поняла: что‑то не так и потребуется немалое время, чтобы понять, в чем дело. За свою жизнь она дважды побывала на Среднем Востоке. Первое путешествие было замечательным, второе кошмаром. Однако она была искушеннее Эйден в плотских делах. Скай видела, что Эйден устала, и поэтому и после теплых приветственных слов и приглашения приехать к ним они с Адамом уехали.

Как Эйден ни любила Скай, она была рада, что они уехали. Ей хотелось побыть одной, а не поддерживать праздную беседу. Проводив своих родственников, она обогнула дом и медленно пошла по таким знакомым дорожкам среди роз, астр, изящных турецких гвоздик, многоцветных левкоев, которые были в полном цвету. Среди душистых цветов лениво летали с довольным жужжанием большие, толстые, желтые с черным шмели, и на мгновение ей показалось, что она никуда не уезжала.

Вернувшись в дом, она прошла по всем комнатам, касаясь рукой каждого предмета мебели, водя пальцем по драпировкам, по хорошо знакомой резьбе на спинках стульев. Она глубоко вдыхала особый запах своего дома: смесь старого дерева, сухих трав, стряпни Леомы и цветов, наполнивших дом. Дома! Она действительно была дома!

Конн дал ей возможность побродить по дому. Он как никто другой знал, как дорог Перрок‑Ройял его жене. Его жена! Он прожигал жизнь, никогда точно не зная, чего хочет, пока Елизавета Тюдор не женила его на Эйден. Он не был создан для власти. Денег у него было более чем достаточно, а его красивое лицо и быстрый ум помогли ему завоевать благосклонность королевы и двора. Тем не менее этого было мало. Все было не так, пока он не женился на Эйден и не обнаружил, к своему удивлению, что он, по существу, обычный человек, преданный муж. С какой‑нибудь очаровательной молоденькой девицей он мог никогда не понять этого, однако Эйден с ее острым умом, казалось, помогла раскрыться лучшим его чертам. И какие бы трудности ей ни пришлось преодолевать, он будет рядом, чтобы помочь ей, потому что он любит ее. Все было очень просто.

Первые несколько недель прошли относительно легко, и казалось, Эйден обретает душевное равновесие. По мере того как она погружалась в окружающую жизнь, он видел, как к ней начинает возвращаться обычная уверенность. Хотя она по‑прежнему не могла заставить себя подарить ему свое тело, она становилась все более и более ласковой с ним и на людях, и наедине, и он надеялся, что со временем все наладится между ними. Но однажды днем его надежды рухнули. Приехав домой после проверки работ по уборке остатков урожая, он узнал, что Эйден заперлась в их спальне и отказывается выйти.

– Она не желает разговаривать со мной, милорд! – всхлипывала Mer.

– Сколько она там сидит? – спросил он у почти впавшей в истерику служанки, – Она совсем не выходила сегодня, милорд. Когда я принесла ей завтрак, дверь была заперта, и она не позволила мне войти. В чем же дело?

Приказав слугам оставаться внизу, Конн поднялся по лестнице и прошел по длинному коридору к их спальне. Остановившись у двери, он прислушался, но ничего не услышал.

– Эйден! – позвал он. – Эйден, любимая, в чем дело? – Ответом ему было полное молчание. – Эйден, если ты не ответишь, мне придется сломать дверь, чтобы войти в комнату. Ты уже до смерти перепугала слуг, потому что они не помнят, чтобы ты вела себя подобным образом! Неужели ты действительно хочешь, чтобы я непременно сломал эту очень хорошую дверь и замок и еще поранился?

Минуту он думал, что она по‑прежнему не ответит, но потом через дверь донесся голос:

– Я хочу поговорить со Скай.

– Очень хорошо, я пошлю за ней, но до этого ты откроешь мне дверь?

– Нет, я открою ее только для Скай.

– Ну хорошо, я сам поеду в Королевский Молверн, Эйден, и привезу свою сестру. – Зная, что больше она ничего не скажет, он повернулся и поспешил вниз по лестнице в Большой зал, где в нервном ожидании толпились слуги.

– Нечего бояться, – успокоил их он. – Возвращайтесь к своим обязанностям. Я еду, чтобы привезти свою сестру, потому что госпожа захотела поговорить с ней. Нет сомнения, какой‑то женский каприз испортил настроение моей жене. – После этих слов, ухмыльнувшись с деланной веселостью, он вышел из зала, оставив слуг в еще большей растерянности, потому что Эйден была женщиной слишком практичной, чтобы поддаться приступу дурного настроения. По крайней мере раньше она себя так не вела.

Конн полями доехал до дома своей сестры и вместе со Скай и Адамом вернулся обратно. Адам поехал с ними, поймав взгляд, брошенный ему женой. Он давно научился читать подобные взгляды. Было ясно, что Скай нужно его присутствие по одной‑единственной причине – чтобы успокаивать Конна.

– Она не захотела сказать тебе, в чем дело? – спросила Скай, пока они ехали. – Может быть, произошло что‑то неприятное за несколько последних дней?

– Ничего, – ответил Конн. – Она неважно себя чувствовала, но мы оба решили, что это всего лишь осеннее недомогание. Вообще она сильная женщина, но год был трудным для нее.

Они приехали в Перрок‑Ройял, и Скай, оставив мужа с братом в Большом зале, торопливо поднялась по лестнице к спальне Конна и Эйден. Стукнув в дверь, она крикнула:

– Эйден, это Скай! Пусти меня.

– Ты одна?

– Да.

Раздался звук поворачивающегося в железном замке ключа, и Эйден распахнула дверь.

– Входи, – сказала она, впуская свою золовку в спальню. Потом она закрыла и заперла дверь прежде, чем Скай посмотрела на нее.

Взглянув на Эйден, Скай была несколько ошеломлена. На ней была простая шелковая сорочка, в которой она спала, а ее красивые, медного цвета волосы в беспорядке распущены по плечам. Под глазами были большие темные круги. И взгляд был затравленный. Она даже не подождала, пока Скай начнет задавать вопросы, а, глядя прямо на красивую женщину, стоящую перед ней, тусклым и бесцветным голосом сказала:

– Я беременна.

– Но это же замечательно! – ответила Скай. – Почему же ты в таком унынии, Эйден?

– Я не могу быть уверена в том, что это ребенок Конна! – последовал отчаянный выкрик.

Скай сразу все стало понятно, и она обняла Эйден.

– Рассказывай.

Теплый и участливый голос золовки заставил Эйден уронить несколько слезинок. Ее страх и напряжение ослабли. Секунду‑другую она тихо плакала на обтянутом зеленым шелком плече Скай, а потом, перестав плакать так же внезапно, как и начала, она заставила Скай сесть на кровать и начала рассказывать.

– Я потеряла ребенка Конна сразу после того, как меня похитили. Выкидыш случился на борту корабля, который вез меня в Алжир. С того времени мои периоды не были регулярными. Я никогда не знала, когда начнутся месячные. Вот почему я не уверена в том, чьего ребенка я ношу. В течение относительно короткого периода мной обладали трое мужчин. Принц Явид‑хан, султан и Конн. Говорю тебе честно, не знаю, чье семя сейчас прорастает в моей утробе. Как я могу радоваться своему состоянию? Что, если это ребенок не Конна?

– Если ты не можешь быть уверена, не может быть уверен и Конн, – сказала Скай. – Я знаю своего брата и верю, что любого твоего ребенка он примет как своего собственного.

– Я бы не возражала, чтобы это был ребенок Явид‑хана, – тихо сказала Эйден и смущенно покраснела. – Ты, должно быть, считаешь меня ужасной распутницей после этих слов, но я по‑своему любила его, и он был хорошим человеком. Мне хотелось бы, чтобы ты меня поняла. На Востоке все совсем по‑другому. Я считалась женой принца, потому что он женился на мне согласно своей вере и в качестве свадебного подарка сделал меня свободной. – Она вздохнула. – Как может кто‑то понять это?

– Я понимаю, – тихо сказала Скай. – Видишь ли, дорогая диден, когда‑то я оказалась в похожем положении. После смерти моего первого мужа. Дома О'Флахерти, было устроено так, что я вышла замуж за человека, который был моей первой любовью, за Найла, лорда Бурка. В те дни я уже была матерью двух сыновей, и едва мне минуло восемнадцать, как я оказалось ответственной за благополучие моей семьи. Несмотря на то, что у меня было пять братьев, они были слишком молоды, чтобы заниматься делом моего отца, а мои старшие сестры были на это не способны. Поэтому мой умирающий отец назначил меня главой рода О'Малли с Иннисфаны. Конну тогда было три года. – Она улыбнулась. – Я превратила корабли отца в солидный торговый флот, и было решено, что перед свадьбой я должна совершить со своими кораблями плавание в Алжир. Найл, упокой Господь его душу, не любил моря, но поехал с нами. Мы находились всего в нескольких днях пути от Алжира, когда на нас напали пираты‑берберы. Наш вымпел, являющийся охранным свидетельством, был в клочья разодран и унесен во время шторма, в который мы попали, поэтому пираты не знали, что мы плыли под защитой человека, бывшего тогда деем города.

В последовавшем сражении меня взяли в плен. Я была уверена, что видела, как Найл Бурк был убит. Шок от всего пережитого отнял у меня память, а когда наконец я пришла в себя, я обнаружила, что являюсь собственностью человека по имени Халид эль‑бей, который был известен как главный алжирский прелюбодей. Я не помнила ничего о себе, кроме собственного имени. Однако при людях он называл меня Мула эль‑Халид, что означает «Желание Халид», хотя наедине звал меня Скай. Сначала Халид собирался отдать меня в самый лучший публичный дом, который назывался Домом Блаженства, но получилось так, что он влюбился в меня, а я в него. Он освободил меня, когда мы поженились, так же, как принц Явид‑хан освободил тебя, когда женился на тебе, что, я полагаю, соответствует мусульманским законам.

– Это так, – сказала Эйден, слушая рассказ с широко раскрытыми от удивления глазами.

– Мы были счастливы, Халид и я, – продолжала Скай. – И хотя меня несколько беспокоило, что я не могу вспомнить ничего из прошлого, кроме своего имени, я была довольна. Именно во время своего первого пребывания в Алжире я познакомилась с Робби, деловым партнером Халида в торговой компании, в которую они оба вложили свои деньги. Тогда же я познакомилась и с моим старым добрым другом Османом, астрологом. Однако рабыня, которая надзирала за работой Дома Блаженства, в течение многих лет была влюблена в Халида и болезненно ревновала, когда он женился на мне. Лучший друг Халида, Джамиль‑паша, капитан‑комендант крепости Касба, увидел меня без чадры и стал домогаться меня. Вместе эта парочка составила заговор против нас. Джамиль обманул бедную Ясмин, заставив ее поверить, что она убивает меня, сонную, когда на самом деле она убила Халида. Когда Ясмин узнала о своей ошибке, она призналась мне во всем, а потом покончила с собой.

Зная о коварстве капитана, я смогла отсрочить притязания Джамиль‑паши на срок тридцатидневного траура, в течение которого я с помощью Робби тайно переправила состояние Халида из Алжира в Англию, а потом сбежала от Джамиля. Он был отвратительным человеком, и жена моего секретаря. Мари, незадолго перед нашим бегством послала ему от моего имени блюдо засахаренных фруктов. Это были его любимые сласти, и он съел их все, но Мари добавила в них лекарство, которое сделало Джамиля импотентом. Это была достойная месть.

– Жаль, что я не могла сделать то же с султаном Мюрадом! – воскликнула Эйден с такой злобой, которую Скай никогда не смогла бы ожидать от нее. – Боже, как я ненавидела его! – Ее голос внезапно сорвался, и она содрогнулась, а в глазах было отвращение. – Что он творил со мной, Скай! Ужасные вещи!

– Расскажи мне, – спокойно сказала Скай.

– Не могу, – прошептала Эйден. В голосе ее слышался ужас.

Скай наклонилась вперед и взяла руки своей невестки. Ее сине‑зеленые глаза были так же безмятежны и серьезны, как серьезен был ее голос.

– Я возвратилась в Алжир много лет спустя после моего первого пребывания там. К тому времени я уже была в третий раз замужем за Джеффри Саутвудом, он умер вместе с нашим младшим сыном Джоном во время эпидемии. И вот тогда наконец ко мне вернулась память: я вспомнила, что была женой Найла Бурка. У нас было двое детей, но оба были младенцами, когда Найла схватили и продали на галеры. Именно там его увидел работорговец, который выкупил его с галер, потому что знал, что сможет продать Найла принцессе Тюрхан, сводной сестре твоего султана Мюрада, красивой молодой вдове, жившей в городе Фее в королевстве Марокко.

Принцесса очень любила мужчин и, ко всеобщему ужасу, держала собственный мужской гарем. Никто, однако, не осмеливался мешать ей, потому что она была дочерью султана Селима. Кроме того, легендарная богатая принцесса из Оттоманской семьи щедро жертвовала для бедных и была очень популярна в народе, который она так любила, хотя и шокировала.

Когда я узнала, где оказался мой муж, я решила спасти его. Но чтобы попасть в Фее, который является святым городом и, стало быть, закрыт для иностранцев и неверных, я должна была стать служанкой какого‑нибудь жителя города. У Османа был племянник, Кедар. Ему Осман и представил меня в качестве рабыни, купленной на базаре. Кедар дважды в год приходил из Феса в Алжир со своими караванами и всегда жил у Османа.

Кедар, моя дорогая Эйден, был самым похотливым из всех мужчин, которых я когда‑либо знала. Мне казалось, что его аппетит на женщин неистощим. Его чувственность не знала границ. Ему страшно нравилось брать к себе нескольких женщин и наблюдать, как они занимаются любовью друг с другом. Он придумывал сексуальные игры, в которых требовалось участие всех женщин гарема. Он прибегал к помощи мазей и снадобий, и у него было несколько устрашающих муляжей из слоновой кости, выполненных в виде точной копии его члена, которые он применял на своих женщинах либо как предмет для получения удовольствия, либо в качестве орудия пытки, в зависимости от своего настроения. Эйден, ты ничего не можешь рассказать мне такого о султане Мюраде, что могло бы потрясти меня, но если ты хочешь избавиться от своих печальных воспоминаний, ты должна смотреть этим воспоминаниям в лицо храбро и честно.

– Явид‑хан, – нерешительно начала Эйден, – был нежным любовником. Он обучил меня приемам, которые доставляли мне удовольствие. Таким штучкам, которые Конн со мной никогда не проделывал.

Скай улыбнулась. Она хорошо представляла, чему Явид‑хан обучал Эйден, чтобы доставлять ей удовольствие, и чего Конн никогда не делал. Конн не знал, поскольку ему никогда не объясняли, что не существует большой разницы между занятиями любовью с «хорошими» женщинами и с «плохими» женщинами.

– Надеюсь, – сказала она, – что ты расскажешь Конну, каким образом принц умел доставить тебе удовольствие.

– Осмелюсь ли я? – Эйден была удивлена словами Скай.

– Если ты не расскажешь ему, тогда кто же расскажет? – спросила Скай. – Но продолжай.

Эйден стала рассказывать свою историю, ее голос иногда дрожал, особенно когда она описывала или пыталась описать унизительные извращения, которым ее насильно подвергал султан Мюрад. В этом месте она не смогла продолжать, и на глазах у нее показались слезы.

Скай на мгновение закрыла глаза, когда ее собственные мрачные воспоминания нахлынули на нее.

– Все хорошо, Эйден, – успокаивающе сказала она. – Я понимаю, что ты хочешь рассказать, и не нужно говорить об этом вслух. То, что делал с тобой султан, является особенно отвратительным видом извращений, которые любят мужчины, считая, что тем самым они доказывают свое превосходство над женщиной.

– Мне было ненавистно это, – яростно сказала Эйден. – Я чувствовала себя такой беспомощной, но оказалось – это только начало. Иногда ему нравилось иметь других женщин, когда я была с ним, а потом в ход шли маленькие серебряные шарики, которыми он мучил меня.

"Это что‑то новенькое», – подумала Скай. Она никогда не слышала про такое извращение.

– Расскажи‑ка мне о них, – попросила она из чистого любопытства, и Эйден выполнила ее просьбу.

– Проклятие! – тихо выругалась леди де Мариско, когда Эйден кончила рассказывать. – Я думала, что все знаю, но об этих маленьких серебряных шариках никогда не слышала.

– Мне говорили, что их подарил султану китайский император, – ответила Эйден. – О, Скай! Это было так ужасно. Султан никогда не бывал удовлетворен. Были случаи, когда он удерживал меня на всю ночь, и тем не менее ему приводили еще трех или четырех других женщин, чтобы он мог пользовать их, пока я наблюдаю. Боже, как я ненавидела его и как я молю, чтобы это был не его ребенок.

– Ребенок, которого ты носишь, Эйден, это твой ребенок. Никогда не переставай думать об этом! Это твой ребенок, который будет носить твое имя так же, как носит твое имя Конн. Ты должна честно рассказать моему брату о своих сомнениях. Он поймет.

– Как он может понять? – воскликнула Эйден. – Как он может согласиться с таким позором? Мы, конечно, можем притвориться перед всем миром, что просто были во Франции в течение этих последних месяцев, пережидая, когда кончится временное изгнание, определенное королевой Конну, но, Скай, и он и я знаем правду. Я провела больше года вдали от мужа, вынужденная вступить в плотскую связь с двумя другими мужчинами! Мы не можем забыть об этом, и теперь я беременна! Ребенок, отца которого я сама не могу определить! Пусть Господь сжалится надо мной! Как я смою позор со своего невинного младенца, если обнаружится, что он незаконнорожденный?

– Как и у тебя, Эйден, когда‑то у меня тоже был муж‑мусульманин. Ни один наш ребенок не был бы принят в нашем обществе, и тем не менее моя старшая дочь, Виллоу, является весьма уважаемой женщиной, не так ли?

– Виллоу дочь Халид эль‑бея? – Эйден была поражена признанием Скай.

– Да, – спокойно сказала Скай, – и я настаиваю, чтобы ты сохранила эту тайну, Эйден. Даже Виллоу не знает, что ее отец – Великий Прелюбодей Алжира. Для ее душевного спокойствия я приписала Халиду европейское происхождение, кое‑что изменив, и, как видишь, и она, и все вокруг удовлетворились моими объяснениями. Виллоу родилась здесь, в Англии, и, несмотря на то, что ее мать ирландка, а отец испанец, в которого превратился алжирский бей, она больше всех из моих детей походит на англичанку. – Скай засмеялась. – Странно, что это идет ей, хотя, убей меня, я не понимаю почему. – Она стиснула руки Эйден. – Если твой ребенок не родится точной копией своего отца, определить, кто из трех мужчин является его отцом, невозможно. Не отвергай своего ребенка из страха, что его отцом может быть Мюрад. Ребенок не отвечает за родителей. Что касается Конна, я думаю, ты согласишься со мной, что он добрый человек. Он поймет, что и ты и дитя являетесь невинными жертвами обстоятельств, и, кроме того, существует весьма большая вероятность, что отец ребенка – он.

– Ты действительно так считаешь? – Эйден с надеждой посмотрела на Скай.

– Да, – сказала Скай и, увидев выражение облегчения на лице Эйден, была рада, что ответила утвердительно, хотя по правде говоря, сама не знала, какова вероятность того, что отцом ребенка является ее брат.

– Я была так напугана, – сказала Эйден. – Всего несколько дней назад до меня дошло, что я беременна. Я не особенно хорошо чувствовала себя по утрам в последние несколько дней, и мои соски неожиданно стали болеть. Когда я поняла, что беременна, я тут же сообразила, что не могу быть уверена, кто отец ребенка. Я страшно испугалась.

– Можно понять, – сухо заметила Скай, – но я действительно считаю, что сейчас ты должна поговорить с Конном. Великий Боже, Эйден, я никогда не видела мужчину, так влюбленного в женщину, как мой брат влюблен в тебя. Ты полностью приручила этого повесу. Он будет просто счастлив услышать твою новость, и я готова побиться об заклад, что ему никогда не придет в голову, что отец ребенка не он.

– Но я должна рассказать ему, – сказала Эйден. – Я скорее сама умру, чем обижу Конна. Если это будет сын и окажется, что его отцом является не Конн, будет непорядочно объявить его наследником моего мужа. Конн должен знать правду и принять решение – хочет ли он признать этого ребенка своим. Если нет, тогда я уеду, рожу его и отдам ребенка в достойную семью.

– Он не отвергнет ни тебя, ни ребенка, – с уверенностью сказала Скай. Она знала своего брата, он был добрым человеком.

– Позови его, прошу тебя, – попросила Эйден. Скай кивнула и, выйдя из комнаты, торопливо сбежала по лестнице, чтобы разыскать брата и привести его к жене. Эйден бросилась к комоду, вытащила оттуда чистую ночную сорочку из белого шелка со светло‑розовыми лентами и надела ее, скинув измятую сорочку, которая была на ней. Потом, взяв щетку из свиной щетины, она яростно стала расчесывать свои спутанные волосы, пока не привела их в порядок и ее серьезное лицо не стали обрамлять мягкие завитки. Она услышала знакомые шаги Конна на лестнице и, схватив склянку с лавандовой водой, надушила за ушами, запястья и ямочку на шее. Она только успела поставить склянку на место, как отворилась дверь, и, повернувшись, она оказалась лицом к лицу с мужем.

Конн растерянно мялся в дверях, не решаясь обнять ее, и Эйден не сдержала улыбку, припомнив правдивые слова Скай. Он действительно любил ее, и уверенность в этом придала ей смелости, в которой она очень нуждалась, чтобы откровенно поговорить с ним.

– У меня будет ребенок, – тихо сказала она и стала ждать, какой эффект произведут на него эти четыре простых слова.

Его красивое лицо просияло от радости, но потом он помрачнел.

– Ты огорчена этим, милая? Вот почему ты была не в настроении сегодня?

Она чуть не рассмеялась: «Не в настроении? Проклятие! Как скромно сказано!» – но ответила серьезно:

– Я никогда бы не могла быть несчастной, забеременев от тебя, мой обожаемый муж. Ты не представляешь, как я горевала, когда потеряла нашего первого ребенка, ребенка едва зачатого и бесследно исчезнувшего, и тем не менее слава Господу, что мне не пришлось вынашивать этого ребенка в рабстве, Конн! Нет, моя любовь, меня беспокоит не беременность, просто я не могу быть уверенной, твой ли это ребенок. – И она рассказала ему о своих сомнениях, закончив словами:

– Тебе нет нужды признавать этого ребенка, Конн. Я могу уехать, когда мое состояние нельзя будет скрыть, мы придумаем какой‑нибудь разумный предлог. Ребенка можно будет отдать на воспитание в хорошую семью, как поступают с другими незаконнорожденными богатые родители.

– Ты этого хочешь, Эйден?

"А чего хочется мне?» – подумал он. Смысл сказанного ею постепенно доходил до него. «Я не могу быть уверенной, что это твой ребенок», – сказала она. Если она не была уверена, мог ли быть уверен он? Хотел ли он действительно растить сына другого мужчины? Признать его своим наследником? Боже, помоги ему! Он любил ее всем сердцем, но не был уверен, хочет ли он этого.

– Нет, я не буду навязывать тебе этого ребенка, Конн. Что, если это будет сын? Я не могу навязывать тебе сына другого мужчины в качестве наследника.

– Ты сама сказала, Эйден, что не можешь быть уверена в том, мой ли это ребенок, но вполне вероятно, что он может быть моим, и, говоря честно, дорогая, я хотел бы поверить в это. Мы больше не будем выслушивать весь этот вздор относительно твоего отъезда или о воспитании нашего ребенка на стороне, Эйден. Этот ребенок наш. Он родится здесь, в Перрок‑Ройял, как и полагается, и я буду любить его и избалую, вероятно, больше меры.

"Храбрые слова, старина Конн», – подумал он, но, увидев явное облегчение в ее глазах, он заставил себя слегка улыбнуться. Улыбка стала шириться, когда она выбранила его в своей обычной манере.

– Я не позволю портить наших детей, Конн, – сказала она строго. – Они должны быть крепки умом и телом и учиться бороться за свое место в жизни.

– Я намерен баловать их, – сказал он, – так же, как я балую тебя. – И, преодолевая их отчужденность, он обнял ее и страстно поцеловал, отчего у нее слегка закружилась голова. – Я люблю тебя, Эйден. Я всегда любил тебя, и я буду продолжать повторять это снова и снова до тех пор, пока ты полностью не успокоишься, моя дорогая. А теперь, если ты не чувствуешь себя усталой, я хочу, чтобы ты оделась и спустилась вниз к ужину отпраздновать со мной предстоящее рождение нашего первенца, который родится… – Он запнулся и наклонил набок свою темноволосую голову. – Когда?

Впервые за последние несколько дней Эйден засмеялась, и смех ее был счастливым.

– В конце зимы, – сказала она. – Возможно, в начале марта. – Она застенчиво улыбнулась ему. – У нас есть еще время, милорд, чтобы заняться любовью. – И она слегка покраснела.

Он крепко обнял ее и страстно простонал ей на ухо:

– Эйден, дорогая, это правда?

Она смотрела на него, и он был поражен, увидев новое выражение ее сияющих серебристо‑серых глаз.

– Дорогой Конн, пока мы тут договаривались насчет ребенка, я поняла, что очень глупо продолжать отказываться от взаимного удовольствия из‑за жестокости и извращенности одного человека. Не ты, муж мой, обидел меня, а я заставила тебя страдать из‑за того, что сотворил со мной султан. Для меня это будет все еще нелегко, Конн. Мне кажется, что во мне больше нет чувств, что я вообще не понимаю их. В моих венах страсть как будто застыла, но возможно, что со временем твоя любовь сумеет растопить мое сердце. Я молюсь об этом, Конн, потому что люблю тебя.

Он прижал ее к груди, вдыхая слабый запах духов, все больше и больше убеждаясь в том, что она не сумасшедшая. Она была всего лишь его несчастной, оскорбленной Эйден, и его обязанностью как мужа было вернуть ее в прежнее состояние. Он долго гладил ее мягкие, густые волосы, а потом сказал:

– Одевайся и спускайся к ужину, любимая. Тебе помочь?

Взглянув на него, она увидела неподдельную радость в его глазах и, приподняв уголки рта в улыбке, сказала:

– Будет лучше, если мне поможешь ты. Старушка Мег будет суетиться и дергать меня так, что мне в конце концов захочется визжать. Но ты можешь обойтись без шалостей, Конн? – Сделав шаг назад, она ухватилась за подол своей рубашки, стянула ее через голову и отбросила в сторону. – Ну? – спросила она.

Почему, подумал он, всякий раз, когда он видит ее, ее тело кажется ему еще красивее?

Он хотел предложить ей послать к черту ужин и повалить ее на кровать, чтобы вволю нацеловаться и наласкаться. Ему хотелось кликнуть Мег, попросить ее спуститься в Большой зал и сказать его сестре и ее мужу, что они могут уезжать домой.

– Ну? – повторила Эйден.

Вздохнув, он открыл комод с ее нижними юбками, сорочками и, вытащив необходимые предметы туалета, начал помогать ей одеваться.

– Не вздумай когда‑нибудь сказать, – усмехнулся он, вновь обретая чувство юмора, – что я человек, который не умеет контролировать себя, мадам. Это величайшая жертва, которую я приношу во имя соблюдения правил приличия.

Эйден засмеялась.

– Ты мог предложить Скай и Адаму уехать домой, – лукаво сказала она, – но это будет неприлично, потому что именно из‑за меня они не смогли пообедать дома. – Она натянула тонкие вязаные шелковые чулки, намеренно выставляя на обозрение длинные и изящные ноги. Вручив ему свои шелковые подвязки, она протянула ему ногу.

Конн медленно натянул первую подвязку на ногу жены до бедра, завязав ее туго, но не слишком, а потом озорно поцеловал мягкую кожу с внутренней стороны бедра. Услышав удивленный возглас, вырвавшийся у нее, он улыбнулся и занялся второй подвязкой, наклонив голову, чтобы она не заметила его улыбки. Потом поцеловал второе бедро.

– Дьявол, – пробормотала она, но в голосе ее не было укора. Потом она отошла и выбрала себе платье мягкого коричневого шелка, которое он помог ей застегнуть. Соблазнительный вырез платья закрывали кремовые кружева, такие же кружева на рукавах скрывали кисти рук.

Конн обнял ее пока еще тонкую талию и несколько раз пылко поцеловал теплые, пушистые завитки на шее.

– С гораздо большим удовольствием я бы раздевал тебя, Эйден, а не одевал.

К своему удивлению, она почувствовала, как ее рот расплывается в улыбке.

– Ты наглец, – выбранила его она. – Иди и скажи своей сестре, что я скоро спущусь. Я вижу, что соблазнить тебя, милорд, не составляет труда, но я не хотела бы, чтобы подверглось сомнению гостеприимство нашего дома.

Усмехнувшись, он отпустил ее и ушел, оставив ее причесываться и выбирать украшения. Скай с облегчением вздохнула, когда увидела, что он входит в Большой зал, все еще весело ухмыляясь.

– Эйден говорила с тобой? – спросила она, гадая, все ли ее невестка рассказала ему.

– Конечно, – ответил он. И, подойдя поближе к Скай и Адаму, заговорил вполголоса, чтобы слуги, накрывавшие на стол, не могли услышать его:

– Но я уверен, что ребенок мой. Как бы там ни было, ее вины в этом нет, а что еще, черт возьми, я могу сделать? Я люблю Эйден, и я не хочу, чтобы она была несчастлива, не хочу снова расставаться с ней.

Скай почувствовала, как ее сердце разрывается от нахлынувшей любви к младшему брату, ее глаза затуманились от слез, и она крепко обняла его.

– Это за что же? – спросил он.

– За то, что ты, Конн, оказался настоящим мужчиной и братом, которым могла бы гордиться любая сестра, – объяснила она.

– Я не святой, – напомнил он ей. – Я боюсь, Скай. Боюсь, что он родится похожим на другого мужчину. Но что я могу сделать? Ребенок может быть и моим, и я не позволю, чтобы Эйден огорчалась из‑за того, что произошло не по ее вине!

Адам де Мариско кивнул.

– Ты мудр. Эйден достаточно настрадалась. Бедная девочка! Всего два года назад она прибыла ко двору маленькой деревенской мышкой. Какой же наивной она была! Ну ладно, Конн, сейчас все позади. Кевен Фитцджеральд давно исчез, и, слава Богу, ты получил свою жену обратно.

– Как бы мне хотелось добраться до этого проклятого ублюдка! – гневно воскликнул Конн. – Он заслуживает смерти за свои деяния. Каким нужно быть мерзавцем, чтобы продать в рабство родного человека?

– Возможно, есть способ добраться до него, – медленно сказал Адам. – Было установлено, что он работал на испанцев. Бывший шпион Испании, Антонио де Гуарас, который сидит в Тауэре с 1577 года, был пойман на том, что обменивался посланиями, которые посылались ему в кожаных мешках с вином, регулярно доставляемых в Тауэр коменданту. В поставляемой партии всегда был один пустой мешок, который кто‑то из тюремщиков, человек, сочувствующий папизму, извлекал и относил де Гуарасу. Отсылать ответную записку в пустых мешках было еще легче. Де Гуарас придумал шифр, довольно несложный, который шпионы Уолсингема разгадали. Вот так Сесил убедился, что ты невиновен. Кажется, брат Антонио де Гуараса, Мигель, был связан с Кевеном Фитцджеральдом. Целью заговора было подорвать доверие королевы к О'Малли с Иннисфаны, потому что братья Скай опустошали Испанский Мейн, а торговая компания Скай и Робби отнимала жирные куски не только у испанцев в Леванте, но и в Ист‑Индии. Испанцы и португальцы, конечно, рассматривают Ист‑Индию как свою частную собственность. В устройстве заговора чувствовалась неуклюжая рука посла де Мендозы. Бог да поможет этому человеку, потому что, помимо всех других качеств, ему недостает хитрости. Он даже хуже, чем де Спес, хотя, должен заметить, его манеры чуточку лучше. Сесил и Уолсингем узнали из записок де Гуараса, что Кевен ускользнул с братом Гуараса, Мигелем, в Испанию, где король должен наградить его землей и найти ему жену. Деньги, которые получил Кевен от продажи Эйден, должны были пойти на финансирование нового начинания нашего господина Фитцджеральда в Испании.

– Значит, он в Испании, – задумчиво сказал Конн.

– Да, – сказал Адам.

– В каком месте?

– Мы еще не знаем, но можно приказать нашим шпионам выяснить это. Тебе это хочется знать? Конн кивнул.

– Я хочу, чтобы этот ублюдок сдох, – угрюмо сказал он. – Это по его вине Эйден пришлось так мучиться. Это по его вине ни я, ни моя жена никогда не узнаем, действительно ли я отец нашего первого ребенка. Да, я хочу, чтобы этот ублюдок умер! Он человек без принципов, и у меня нет повода для милосердия. Он не проявил милосердия ни ко мне, ни к Эйден. Он решил сделать так, чтобы меня казнили за преступление, которое я не совершал, а потом женился бы на моей жене. Когда он узнал, что его план сорвался, он расправился с Эйден безжалостным и жестоким способом. Нет, я не буду чувствовать сожаления, если он умрет. Жаль, что я не могу убить его сам.

– Я тоже хотела бы получить такую возможность, – сказала Эйден, подходя к нему. – Думаю, что смогла бы легко убить кузена Кевена голыми руками. – Она помолчала, как бы в раздумье, а потом сказала:

– Мой дед может знать, где Кевен. Я напишу ему, и если он поддерживает связь с Кевеном, как разозлится этот ублюдок, узнав, что я вернулась домой. Это может заставить его выползти из укрытия. Мы, конечно, не скажем деду правду о моих приключениях, но я горю жаждой мщения даже больше, чем ты, мой дорогой Конн. Как бы сильно ты ни любил меня, ты не можешь себе представить, чего мне стоила его подлость. Чего стоило это нам обоим!

Конн задумчиво посмотрел на жену.

– От одного письма вреда не будет, – сказал он, – и для тебя это не опасно, моя любовь. Кевен не смог убить нашу любовь, но это стоило нам времени и ребенка.

– И все же, – мудро заметила Скай, – ваша любовь стала еще сильней, несмотря на все ваши беды. Не тратьте время на бесполезную ненависть, мои дорогие. В конце концов Кевен будет наказан. Сказано же, что истинное отмщение принадлежит Богу.

– В данном случае, – ответила Эйден, – я хотела бы, чтобы Бог позволил мне сделать это самой.

– Поосторожней, – пошутил Адам, – вдруг твое желание исполнится. Судьба иногда выкидывает странные шутки. Я не думаю, чтобы вы хотели иметь на своей совести убийство человека.

– Наверное, нет, – согласилась Эйден, а потом улыбнулась. – Давайте больше не будем говорить о Кевене Фитцджеральде. Это заставляет меня чувствовать себя несчастной, а я сейчас не хочу быть несчастной. Адам, Скай и Конн уже знают, а вы нет, дорогой брат. У меня будет ребенок! Разве это не счастливая новость?

Темно‑синие глаза Адама де Мариско потеплели от радости.

– Ребенок, говорите? – сказал он. – Да, Эйден, это и впрямь хорошая новость! Велвет и Дейдра будут рады узнать, что у них появится еще один родственник. – Подойдя к высокому буфету, где стоял кувшин ароматного бургундского с виноградников Аршамбо, он налил четыре кубка и раздал их собравшимся. Потом поднял свой кубок и сказал:

– Тост за новое поколение Сен‑Мишелей! Долгой вам жизни! Здоровья, благополучия не только этому ребенку, но и всем вашим детям!

Конн обнял жену и, глядя в ее обращенное к нему лицо, с воодушевлением добавил:

– Аминь!