Глава шестая. Стася всегда немного робела в доме Сверчковых

Стася всегда немного робела в доме Сверчковых. Весь уклад жизни генеральской семьи был ей странен и чужд, а сам генерал, Оксана Тарасовна и даже маленький Володька, говорящий языком взрослого, вызывали в ней чувство необычайного уважения, смешанного с каким‑то тайным страхом. Но, несмотря на это, ее тянуло в дом к Сверчковым. Каждый раз, уходя от них, она чувствовала в себе неясное, неосознанное желание стать лучше, пересмотреть свои поступки. Точно такое же чувство уносила она с собой, уходя с занятий литературного кружка. Но чувство это жило в ней обычно до ее дома, затем оно покидало ее и возвращалось вновь, когда она сталкивалась со Сверчковыми или с Агриппиной Федоровной. Стася не любила и не умела копаться в своей душе и потому не пыталась задержать в себе это новое, неясно волнующее ее желание.

Стася шла к Сверчковым. Стояла оттепель, снежинки лениво падали на ее бархатную шапочку, на черный каракуль воротника и сейчас же таяли.

Стася взошла на крыльцо, поднялась на носки и с трудом дотянулась до звонка. Она услышала шаги и шум открываемой внутренней двери. Ей показалось, что идет Вера. Поспешно спрыгнув с крыльца, Стася спряталась за углом дома.

Дверь открылась. Кто‑то потоптался на крыльце, подождал и, убедившись, должно быть, что никого нет, с шумом захлопнул дверь.

Стася, тихонько посмеиваясь, снова поднялась на крыльцо и только собралась позвонить, как дверь распахнулась и из нее проворно выскочил генерал. Он намеренно притаился в сенях, рассчитывая накрыть расшалившихся мальчишек, которые по пути из школы любили забавляться квартирными звонками. Увидев Стасю, генерал удивленно развел руками, а Стася покраснела и смущенно сказала:

– Ой, пожалуйста, простите, Трофим Калинович, я думала, это Вера…

– То‑то, думала… Ишь маленькая, – сказал генерал, пропуская Стасю вперед. В коридоре он громко крикнул: – Вера, Володька! Поймал мальчишку‑озорника. Смотрите!

Брат и сестра появились немедленно. Увидя Стасю, они звонко засмеялись. У Стаси смущение прошло, и она тоже принялась хохотать, рассказывая Вере, как она перепугалась, увидев Трофима Калиновича.

Вера провела Стасю в свою маленькую комнату и ушла. В комнате стояла кровать, этажерка с книгами, письменный стол, два стула и маленький зеркальный шифоньер. От двери до кровати по полу тянулась красная бархатная дорожка. Стася прошла по дорожке, ступая так, чтобы видеть себя в зеркало, поправила волосы, села на стул и принялась рассматривать фотографии. Вера сейчас же возвратилась, подошла к кровати, со спинки ее сняла полотенце и стала вытирать руки. Стася заметила, что пальцы ее покраснели и распухли от горячей воды.

– Опять стирала? – спросила Стася подругу.

Вера кивнула и, снимая с себя передник, начала рассказывать:

– Вчера я была в Театре юного зрителя, смотрела «Старые друзья» Малюгина. Понравилась мне эта вещь! Не согласна я со статьей, напечатанной в нашей газете. Читала ты?

– Читала, – сказала Стася.

Но это была неправда. Она вообще не читала газет. Она сказала так потому, что ей хотелось быть не менее серьезной, чем подруга. А на самом деле она с горечью думала: «Почему я никогда не имею своего мнения? Читаю и сразу же начинаю думать так, как пишет автор. А у Веры, у Стреловой, у Феди Новикова, у Сафронова всегда есть свое мнение. Как это, должно быть, интересно – иметь свое мнение?»

– Но я не согласна также и с режиссером. Я бы совсем, совсем не так поставила эту вещь. Ты не слушаешь меня, Стася?

– Не понимаю, Вера, зачем ты портишь руки, – перебила ее Стася, – ведь у вас есть Кирилловна?

– Я стираю только свое белье. Кирилловна старая, ей трудно.

– Так возьмите молодую.

– А Кирилловну выгнать? – с обидой в голосе произнесла Вера. – Она маму вынянчила, меня, у нее никого нет во всем свете. Какая ты, Стася… Вот я и помогаю…

– И нравится? – с ехидцей спросила Стася.

– Ну, как тебе сказать… Не нравится, а нужно.

– И ты сама пришла к выводу, что нужно? – Стася засмеялась. – Врешь, Верка, это все Оксана Тарасовна тебя заставляет. Решительно не понимаю, зачем это. Потребуется, так и без предварительной муштры выучишься. – Стася засмеялась еще веселее. – Знаешь, Вера, я бы на твоем месте решительно протестовала против муштры.

Вера ничего не ответила, быстро надела платье и подошла к зеркалу причесываться. Стася смотрела на нее в зеркало, как на портрет, обрамленный дубовой рамой. Высокая, тоненькая, шея длинная, волосы причесаны на прямой ряд и без кокетства заплетены в две косы. «Вот ведь не красивая, – подумала Стася, разглядывая Веру. – Черты лица слишком крупные, зубы великоваты, нос тоже великоват, а что‑то есть в ней лучше всякой красоты. Что ж это? Прекрасный цвет лица, румянец? Нет, не в этом дело. Смотреть на нее хочется дольше, чем на любую красавицу».

Стася неожиданно засмеялась.

– Ты прости меня, Верка, мне сегодня с утра смешинка в рот попала. Если бы у тебя выросла борода, ты бы в точности походила на Трофима Калиновича. И характером ты вся в него.

Вера вспомнила разговор за столом о тщеславии, покачала головой и задумчиво ответила:

– Нет, Стася, отец в тысячу раз лучше меня… Всё, – через минуту сказала она, счистила рукой упавшие на воротник волосинки, убрала в шифоньер гребенку, и обе девочки пошли в прихожую одеваться.

Вскоре они шагали по улице к Новикову иллюстрировать стенную газету. Федю, Стрелову и Стасю с Верой литературный кружок избрал членами редакционной коллегии. На улице было шумно. Толпы народу возвращались с работы домой. По дороге мчались машины.

– Как в Москве, – сказала Стася, хотя она никогда не была в Москве.

Девочки схватились за руки и со смехом быстро пошли по тротуару, то и дело натыкаясь на встречных прохожих, извиняясь и сворачивая в сторону.