Безвыходное положение

Я видел Джонни впервые, с тех пор как ему ампутировали ногу. Я не знал, в каком настроении его застану. Когда я в последний раз его видел, он был весь покрыт фуфляками, но продолжал нести какую‑то чушь насчёт Бангкока.

К моему удивлению, этот чувак, недавно потерявший ногу, ничуть не унывал:

– Рентс! Братан! Как делишки?

– Нормально, Джонни. Я тебе сочувствую, чувак.

Он рассмеялся над моими соболезнованиями:

– Подававший надежды футболист? Но даже это не остановило Гэри Маккея, правда?

Я только усмехнулся.

– Белый Лебедь не застоится в доке. Как только научусь ходить на этих ёбаных костылях, сразу же вернусь на улицу. Они не могут обрезать птичке крылышки. Они отняли у меня ноги, но никогда не отнимут крыльев, – он похлопал себя рукой по плечу, чтобы показать, откуда у него должны расти крылья. По‑моему, чувак верит, что они у него действительно есть. – Ты ничево‑о не сможишь измини‑и‑и‑и‑ить… – пропел он. Интересно, под чем он сейчас.

Будто прочитав мои мысли, он говорит:

– Тебе надо попробовать этот циклозин. Сам по себе он говно, но если смешать с метадоном – полный улёт, чувак! У меня никогда в жизни не было такого охуенного прихода. Даже от той колумбийской дряни, которой мы трескались в восемьдесят четвёртом. Я знаю, ты щас не торчишь, но если вдруг надумаешь, то попробуй этот коктейль.

– Чё, правда?

– Это полный атас, бля! Ты же знаешь Мать‑Настоятельницу, Рентс. Я верю в свободный рынок наркоты. Но надо отдать должное нашему здравоохранению. После того, как мне отрезали это копыто, и я прошёл оздоровительное лечение, я поверил в то, что государство может конкурировать с частными предпринимателями в этой отрасли и поставлять потребителям удовлетворительный продукт по низкой цене. Метадон в сочетании с циклозином, я тебе говорю, чувак, ебать мои лысые яйца! Я прихожу в клинику, получаю свои колёса, а потом нахожу какого‑нибудь парня, которому прописали циклозин. Его прописывают беднягам с раком, СПИДом и прочей херотой. Мах на мах, и оба чувачка довольны, как ёбаные слоны.

У Джонни кончились вены, и он начал ширяться в артерии. Через пару заширов у него началась гангрена. Потом пришлось отрезать ногу. Он заметил, как я покосился на его забинтованную культю: я просто не мог удержаться.

– Я знаю, о чём ты думаешь, сукин ты кот. Ну нет, они никогда не отрежут среднюю ногу Белого Лебедя!

– Я даже не думал об этом, – возразил я, но он вытащил свой член из своих боксёрских шорт.

– Хотя мне от него никакого толку, – засмеялся он.

Я обратил внимание, что его елда покрыта сухими струпьями, значит, заживает:

– Похоже, подсыхают, Джонни, гнойники, типа.

– Ага. Я решил больше не колоться и пересесть на метадон с циклозином. Когда я увидел эту культю, то подумал, что у меня появился ещё один шанс, новое место доступа, но этот коновал сказал мне: «Забудь. Только вставишь туда иглу, и тебе пиздец». А оздоровительное лечение – это классно. Белый Лебедь разработал план: встать на ноги, спрыгнуть с наркоты и стать настоящим барыгой – не колоться, а только торговать, – он оттянул пояс и забросил свой покрытый паршой прибор обратно в шорты.

– Лучше бы тебе подвязать с этим, – советую я ему. Но он пропускает мои слова мимо ушей.

– Нее‑а, мне нужна хуева груда капусты, а потом можно и в Бангкок.

У чувака уже и ноги нет, а он всё не может расстаться со своей мечтой о Таиланде.

– Запомни, – сказал он, – я не хочу ждать, пока приеду в Таиланд, чтобы там поебаться. Главное – постепенно сокращать дозняк. Тут на днях, когда сестра пришла на перевязку, мой зашевелился. Старая калоша и всё такое, а я сидел, как пацан, зажав залупу в кулаке.

– Тебе б только встать на ноги, Джонни, – подбадриваю я его.

– Хуя тебе! Кто захочет ебаться с одноногим? Мне придётся им платить – полный крах Белого Лебедя! Но всё равно, чувихам лучше платить. Строить ёбаные отношения на чисто деловой основе, – в его голосе звучала горечь. – Дрючишь Келли?

– Не, она щас тут, – мне не понравилось, как он спросил, и не понравилось, как я ответил.

– Тут на днях заходила эта сука Элисон, – сказал он, раскрывая причину своей злобы. Эли и Келли были лучшими подругами.

– Правда?

– Посмареть шоу уродцев, бля, – он кивает на свой забинтованный обрубок.

– Перестань, Джонни, Эли не такая.

Он снова смеётся, доставая диетическую колу без кофеина, отрывает кольцо и делает глоток.

– В холодильнике есть ещё одна, – предлагает он, показывая на кухню. Я отрицательно качаю головой.

– Ага, заходила тут на днях. Несколько недель назад. Ну, я и говорю: «А как насчёт минета, цыпка?» В память о прошлом. В смысле, это самое меньшее, что она могла б сделать для Матери‑Настоятельницы, для Белого Лебедя, который столько раз её выручал, бля. Эта бессердечная стерва обломала меня, – он с отвращением покачал головой. – Я ни разу не завалил эту шлюшку, сечёшь? Ни разу в жизни. Даже когда она была на кумарах. Одно время она готова была отдаться за дозняк.

– Я понимаю, – поддержал я его. Может, он говорил правду, а может, и врал. Между мной и Эли всегда существовала какая‑то молчаливая неприязнь. Даже не знаю, почему. Но, какова бы ни была причина, мне нетрудно поверить в любую гадость, сказанную про неё.

– Белый Лебедь никогда не воспользуется тем, что дама в беде, – улыбается он.

– Разумеется, – говорю я без тени убеждения в голосе.

– Никогда не воспользуюсь, – резко обрывает он меня. – И никогда не пользовался, понял? – Пока не попробуёшь пуддинга, не узнаешь, какой он на вкус.

– Ну да, потому что у тебя всегда были полные яйца ширки.

– Ха‑ха‑ха, – смеётся он, прижимая к груди банку с колой. – Белый Лебедь не подсирает своих людей. Это золотое правило номер один. Ни за «чёрный», ни за что угодно. Не сомневайся в честности Белого Лебедя на этот счёт, Рентс. Я не всегда был уторчанным по самые яйца. Если б я захотел, я мог бы подставить эту сучку. И даже когда я был уторчанным, я мог бы её продать. Живое мясо, сука. Я мог бы выгнать эту блядь на Истер‑роуд в миниюбке и без трусов, вмазал бы её, чтоб она прикусила язык, и бросил бы её на полу пивняка за гаражом. Устроил бы у себя дома ёбаный бордель, а сам стоял бы на улице и брал по пятёрке с рыла. Я имел бы с этого астрохуические барыши. А через недельку, когда ребята вдоволь наебутся, сходил бы в Тайни и позвал бы всех этих прокажённых «джамбо».

Трудно поверить, но Джонни до сих пор не был ВИЧ‑инфицированным, хотя он и содержал ещё больше торчковых притонов, чем мистер Кадона. Он выдвинул шизовую теорию, согласно которой ВИЧем заражаются только «джамбо», а у «хибсов» против него иммунитет:

– Я бы всё устроил. И ушёл бы на покой. Пару неделек, и я бы жил в Таиланде, и кучи азиатских задниц мостились бы ко мне на фейс. Но я этого не сделал, потому что нельзя подсирать своих людей.

– Трудно быть человеком принципа, Джонни, – улыбаюсь я. Мне хочется уйти. Я не выдержу ещё одного пересказа его воображаемых азиатских приключений.

– Вот именно, бля. Моя беда в том, что я забываю обиды. В бизнесе не может быть никаких симпатий. Перед лицом драконова закона мы все знакомые. Так нет же, добренький ублюдок Белый Лебедь питал дружеские чувства. И чем же эта корыстная стерва ему отплатила? Я попросил её о маленьком отсосе, только и всего. Она могла бы сделать его хотя бы из сочувствия к моей ноге, понимаешь. Я б даже разрешил ей погуще намазаться помадой, это самое, для большей безопасности, сечёшь? Короче, я высадил её. Она только глянула на сочащиеся ранки и тут же выпала на измену. Я сказал ей: «Не переживай, слюна – естественный антисептик».

– Да, так говорят, – согласился я. Мне пора.

– Угу. И вот, что я тебе скажу, Рентс. Тогда, в семьдесят седьмом, мы были правы. Вся эта фелляция. Утопить весь ёбаный мир в слюне.

– Жаль только, что все мы высохли, – говорю я и поднимаюсь, чтобы идти.

– Ага, точно, – говорит Джонни Свон, уже спокойнее.

Самое время валить.