Общий вагон

Ох, ё– моё! Голова, как чайник, бля, я говорю, бля. Иду прямиком к ебучему холодильнику. Йес! Два батла «бэка». В самый раз. Выпиваю их одним залпом. Сразу полегчало. Но надо следить за временем, бля.

Когда я возвращаюсь в спальню, она ещё дрыхнет, сука. Гляньте на неё: толстая, ленивая стерва. Она думает, если у неё бэбик, так значит, можно валяться целый божий день, бля… но об этом в другой раз, бля. Короче, я собираюсь… лучше бы джинсы постирала мне, сучка… 501‑е… где мои 501‑е, бля?… вот они. Её счастье.

Она проснулась.

– Фрэнк… что ты делаешь? Куда ты собрался? – спрашивает у меня.

– Я ухожу. У меня дела, – говорю ей. – Куда, на хуй, делись мои носки?… – С бодуна на всё уходит в два раза больше времени, а тут ещё эта сука капает мне на мозги.

– Ты куда? Куда?

– Я же сказал, мне надо заныкаться, блядь. Мы с Лексо натворили делов. Больше ничё сказать не могу. Мне лучше исчезнуть на пару недель, бля. Если придут менты, ты меня сто лет не видела. Ты думала, я вожу ёбаные грузовики. Запомни, ты меня не видела.

– Но куда ты собрался, Фрэнк? Куда ты идёшь, чёрт возьми?

– Много будешь знать, скоро состаришься. То, о чём ты не будешь, бля, знать, они не смогут из тебя, на хер, выбить, – сказал я ей.

Тогда эта сукина кляча встаёт и начинает, бля, орать на меня, типа, я не могу просто так уйти. Я заехал ей по еблу, а потом выписал подсрачник. Сука падает на пол и стонет. Сама виновата, блядь, я ж объяснял ей, со мной нельзя говорить в таком тоне. Таковы правила игры, принимай их или вали на хуй.

– РЕБЁНОК! РЕБЁНОК!… – вопит она.

Я типа передразниваю её:

– ЛИБЁНОК! ЛИБЁНОК!… Заткни свою ёбаную пасть и не говори мне про этого ёбаного ребёнка! – А она валяется на полу и вопит, как хуева труба.

Может, это даже не мой ребёнок, бля. И вобще, у меня уже были дети от других девок. Я врубаюсь, что по чём. Они думают, если появится ребёнок, то всё, на хер, изменится, но их ждёт охуенный облом. Я насмотрелся на этих ёбаных детей. Они как чиряк на жопе.

Станок для бритья. Вот это мне пригодится. Что‑то ещё было.

Она продолжает орать, как ей плохо и чтобы я вызвал ей ебучего доктора, и всё такое. У меня нет, на хер, времени на это, и если я, бля, опоздаю, то только благодаря этой сучке. Пора съёбываться.

– ФРРРЭЭЭЭНННК! – орёт она, когда я выхожу из квартиры. Похоже на ёбаную рекламу «харп‑лагера»: «Самое время улизнуть»; это про меня.

Бар кишмя кишел: короткий день, и всё такое. Рентон, этот рыжий, ставит, бля, чёрный шар, чтоб сыграть с Метти.

– Реб! Запиши меня на пул, бля! Ты чё будешь? – я подхожу к стойке.

У Реба, или Второго Призёра, как мы его называем, нехуёвый фингал под глазом. У кого хватило наглости его разукрасить?

– Реб. Какой мудак это сделал?

– А, пара чуваков в «Лохенде». Я бухой был, – он робко смотрит на меня, как ёбаная овца.

– Имена знаешь?

– Не‑а, но ты не беспокойся, я всё разузнаю, брат.

– Обязательно разузнай. Ты с ними знаком?

– Не‑а, тока в лицо.

– Когда мы с Рентсом вернёмся из Лондона, бля, мы наведаемся, бля, в «Лохенд». Доузи там недавно кинули. Надо выяснить пару вопросов, бля, это уж точно.

Я поворачиваюсь к Рентсу:

– Ты готов, браток?

– Просто не терпится, Франко.

Я ставлю шары и по очереди их закатываю, оставляя этому мудаку всего две штуки.

– Можешь дрючить всяких там Метти и Сэксов, но когда за столом Ураганный Франко, можешь об этом забыть, рыжий, – говорю я ему.

– Пул – это для чмырей, – говорит он. Коротышка, бля. Если у этого рыжего чего‑то не получается, он всегда говорит, что это для чмырей.

Нам пора двигаться, и нет смысла начинать игру. Я поворачиваюсь к Метти и вытаскиваю капусту:

– Эй, Метти! Знаешь, чё это такое? – Я машу банкнотами у него перед носом.

– Э… да… – говорит он.

Я показываю на стойку:

– А знаешь, что это такое?

– Э… да… стойка, – он малехо тупой. Как валенок, бля. Но я знаю, как с ним говорить.

– Знаешь, чё это такое? – я показываю на своё пиво.

– Э… да…

– Может, тебе сказать по буквам, блядь? Пинта ёбаного «специального», «джэк‑дэниэлс» и кола, сука!

Он подходит ко мне и говорит:

– Э, Фрэнк, я на мели, понимаешь…

Понимаю, блядь.

– Может, выберешься на глубину, бля, – говорю я. Чувак понимает намёк и отходит к стойке. Он опять колется, если он вообще когда‑нибудь слезал с иглы, блядь. Когда я вернусь из Лондона, надо будет сказать ему на ушко пару тёплых слов. Ёбаные торчки. Никчёмные уроды. Но Рентс ещё не ширялся. Можно судить по тому, как он хлещет пивко.

Жду не дождусь, когда мы приедем в Лондон. Мы с Рентсом впишемся на пару недель у его друга – этого Тони и его чувихи‑лярвы. Они уехали куда‑то в отпуск. Я знаю там пару парней из тюряги; загляну к ним, помянем прошлое.

Эта Лоррен обслуживает Метти. Ёбаная писька. Я подхожу к стойке.

– Привет, Лоррен! Подойди‑ка сюда! – я отбрасываю ей волосы с лица и щупаю её за ушами. Такие чувихи. Эрогенные зоны и всё такое, блядь. – Можно проверить, занималась ты вчера сексом или нет, если пощупать за ушами. Тепло, врубаешься? – объяснил я.

Она только улыбнулась, Метти тоже.

– Не, бля, это научно доказано. Вы ни хуя не врубаетесь!

– Ну что, занималась Лоррен вчера сексом? – спрашивает Метти. Этого мудилу будто с креста сняли.

– Это наш секрет. Правда, цыпка? – говорю я ей. Мне кажется, она в меня втрескалась, потому что она всегда затихает и робеет, когда я с ней, блин, разговариваю. Как только вернусь из Лондона, сразу же загляну сюда, бля, и мы с ней, сука, ещё побеседуем.

Ебать меня во все дыры, если я останусь с Джун из‑за бэбика. А если эта сучка его хоть пальцем тронет, я её убью, на хуй. Когда у неё родился ребёнок, она решила, что может хамить мне, бля. Ни одна сука не смеет мне хамить, есть у неё ребёнок или нет никакого, на хуй, ребёнка. Она это знает и всё равно наглеет, блядь. Пусть только что‑нибудь случится с ребёнком…

– Слышь, Франко, – говорит Рентс, – пора выдвигаться. Не забывай, что нам ещё надо собраться.

– Ага, конечно. А чё ты взял?

– Пузырь водовки и несколько банок пива.

Можно было и так догадаться. Этот рыжий говорил, что терпеть не может ёбаной водки.

– Я взял батл «джей‑ди» и восемь банок «экспорта». Я могу сказать Лоррен, чтоб она налила нам ещё по кружке.

– Мы возьмём ещё по кружке, и опоздаем на поезд, – говорит он. Иногда я не догоняю его юмора. Мы с Рентсом знаем друг друга давным‑давно, но с тех пор он сильно изменился, а я никогда не увлекался наркотиками и всей этой хуйнёй. У него своё кино, а у меня своё. Но всё равно он уматный чувак, этот рыжий ублюдок.

Короче, я заказываю две кружки, одну со «специальным» для меня и одну с «лагером» – для рыжего. Мы собираем шмотки, ловим тачку и пиздуем на север. В привокзальном баре по‑быстряку опрокидываем ещё по пинте. Я болтаю с тем чуваком за стойкой, его брательник в Сафтоне учится. Неплохой пацан, насколько я помню. Мухи не обидит.

Лондонский поезд набит под завязку, блядь. Я просто хуею от этого. Ты платишь капусту за ёбаный билет, а потом оказывается, что мест, на хуй, нет! Ёбаные железнодорожники.

Мы проталкиваемся с банками и пузырями. Мои шмотки вываливаются из ёбаной сумки. Ох, уж эти суки с рюкзаками и ручной кладью… да ещё в придачу дети в колясках. Нужно запретить садиться с детьми на поезд, блядь!

– Ну и народу, сука, – говорит Рентс.

– Всё из‑за этих гадов, что бронируют места. Ещё б ничего, если б они бронировали от Эдинбурга до Лондона, это столичные города и всё такое, но они же, суки, бронируют со всяких там ёбаных Беруиков. Просто не надо останавливаться на всех этих станциях. Надо ехать прямиком из Эдинбурга в Лондон, и пиздец. Если бы это от меня зависело, я бы так и сделал, – кое‑кто вытаращился на меня. Но я высказываю своё, блядь, мнение, и пошли они все в жопу.

Ох, уж эта броня! Ёбаная свобода, блядь. Кто не успел, тот опоздал. Бронирование мест, сука… я им покажу бронирование мест…

Рентс садится рядом с двумя чувихами. Ничё так. У этого рыжего губа не дура!

– Эти места свободны до Дарлингтона, – говорит он.

Я срываю таблички «Место забронировано» и засовываю их себе в задний карман:

– Теперь они свободны до самого Лондона, бля. Я покажу этим сукам броню, – говорю я, улыбаясь одной из чувих. – Всё правильно. Билет стоит сорок фунтов. Эти железнодорожники в конец охренели, – Рентс только пожимает плечами. Этот пижон нацепил на себя зелёную бейсбольную кепку. Как только он закемарит, бля, она полетит в окно, ручаюсь, сука.

Рентс вовсю хлещет водяру: не успели мы доехать до Портобелло, а он уже выдул полпузыря. Этот рыжий говорил, что терпеть не может водясика. Ладно, раз такие дела, бля… я достаю «джей‑ди» и пью с горла.

– А вот и мы, а вот и мы… – говорю я. Он только посмеивается. Не отрывает глаз от чувих, они типа как американки. Беда рыжего в том, что он не умеет замолаживать чувих. А ведь у него есть какой‑никакой стиль. Типа как у нас с Дохлым. Может, это из‑за того, что у него были только братья и не было сестёр, и он просто не знает, как обращаться с тёлками. Если ждать, пока этот чувак сделает первый шаг, блядь, то можно прождать очень долго. Я щас покажу рыжему, как это, на фиг, делается.

– Охренели эти железнодорожники, да? – говорю я, подталкивая локтем чувиху, сидящую рядом.

– Что вы сказали? – говорит она мне, звучит типа как «шьто вуы сыказали».

– Ты откедова?

– Извините, я не совсем понимаю вас… – Эти иностранки не врубаются, блядь, в литературный английский. С ними надо говорить громко, медленно и типа как по телевизору, иначе они тебя не поймут.

– ОТКУДА… ВЫ… ПРИЕХАЛИ?

В самое яблочко, бля. Любопытные суки, сидящие впереди, обернулись. Я тоже пялюсь на них. Ох, чувствую, набью я ебало какому‑нибудь мудаку ещё до конца этой ебучей поездки, ручаюсь.

– Мм… мы из Торонто, Канада.

– Тиронто? Кореш Одиного Рейнджера, да? – говорю я. Чувихи тупо смотрят на меня. Некоторые чмошники не понимают, бля, шотландского юмора.

– А вы откуда? – спрашивает вторая. Пара писек. Молодец рыжий, что сел здесь, ей‑богу.

– Из Эдинбурга, – отвечает Рентс, стараясь говорить, бля, как по телевизору. Ух, ебливый рыжий сучонок. Теперь, когда Франко прорубил лёд, этот Джо Халявщик тут как тут, сука.

Чувихи начинают тележить нам о том, какой невъебенный город Эдинбург, какой красивый этот ёбаный Замок на холме, что высится над садами, ну и про всю эту херотень. Об этом знают все туристы: замок, Принсис‑стрит, Хай‑стрит. Это как приехала Моннина тётка со всем своим выводком из какой‑то селухи на том острове у западного берега Ирландии.

Тётка пришла в мэрию по поводу квартиры. В мэрии её спросили: «Где бы вы хотели поселиться?» Тётка сказала: «Я хочу квартиру на Принсис‑стрит с видом на Замок.» Эта баба была малехо ебанутая, её родной язык был гаэльский, бля, а по‑английски она ни бум‑бум. Бедняжке сразу понравилась эта улица, и она решила, что Эдинбург весь такой, бля. Чуваки из мэрии рассмеялись и отправили её на кулички в Уэст‑Грэнтон, куда больше никто не хотел ехать. Вместо вида на Замок она получила вид на газоперерабатывающий завод. Во как бывает в жизни, если ты не затаренный чувак с квартирой и кучей бабок.

Короче, чувихи с нами выпили. Рентс уже успел нажраться. Этот рыжий не чувствует, когда надирается, и я мог бы перепить его, так чтоб он валялся под столом, блядь, в любой день недели. Просто вчера мы бухали с Лексо, после того как выставили ювелирный в Корсторфайне. Поэтому я сегодня такой кирной. Но чего мне сейчас больше всего хочется, так это срезаться в картишки.

– Доставай карты, Рентс.

– А я не взял, – говорит он. Чего он несёт? Я ж ему сто раз вчера повторял: «Не забудь карты».

– Я ж тебе говорил про карты, чмо! Сколько раз я тебе вчера повторял, блядь? Не забудь, на хер, карты!

– Я забыл, – отвечает он. Уверен, что рыжий спецом забыл про карты. А без карт тоска смертная, бля.

Этот ёбаный зануда начинает читать свою ёбаную книжку. Шо это за мансы, блядь? Потом они вместе с этой канадкой, типа как два студента, начинают пиздеть про книжки, которые они прочитали. Это действует мне на нервы. Мы ж пришли сюда веселиться, а не пиздеть за книжки и всякую поебень. Будь моя воля, я бы взял все, на хер, книжки, свалил их в огромную ебучую кучу и полностью сжёг, блядь. Книги нужны тем хитрожопым, которые любят хвастать, сколько всякой хуйни они прочитали. Всё, что тебе надо, можно узнать из газет или по телеку. Кривляки. Я покажу вам книжки, блядь…

Мы останавливаемся в Дарлингтоне, и тут заходят эти поцы и начинают сверять свои билеты с номерами наших мест. Поезд набит битком, и этим сукам негде сесть, блядь.

– Извините, это наши места. Мы их забронировали, – говорит этот чувак и трясёт билетом у меня перед носом.

– Боюсь, здесь произошла какая‑то ошибка, – говорит Рентс. Рыжий умеет быть стильным, бля, этого у него не отнимешь; у чувака есть стиль. – Когда мы садились на поезд в Эдинбурге, здесь не было таблички «Места забронированы».

– Но у нас есть плацкарты, – говорит чудак в джонленнонских очках.

– Ну что ж, советую вам подать жалобу служащему Британской железной дороги. Я с моим другом законно занимаем эти места. Простите, но мы не несём ответственности за ошибки, допускаемые Британской железной дорогой. Благодарю вас, и доброй вам ночи, – говорит он, еле сдерживая смех, стервец рыжий. Я был слишком поглощён этим спектаклем, а не то б давно послал их к ёбаной матери. Ненавижу всякие разборки, но этот «джон‑леннон» сам нарывался.

– У нас есть билеты. Значит, это наши места, – говорит он. – Вот и всё.

– Эй, ты! – говорю я. – Да, ты, хамло! – Он обернулся. Я встал. – Ты слышал, что сказал этот пацан, бля? А теперь ноги в руки и катись отсюда, прыщавый! Давай… пошёл! – я показал рукой на ёбаный проход.

– Пошли, Клайв, – сказал его дружок. Эти суки съебались. Так‑то лучше. Для них же самих. Но только я подумал, что всё, на хер, кончилось, как вдруг они возвращаются вместе с проводником.

Сразу видно, что проводнику всё глубоко по барабану, он просто выполняет свои, бля, обязанности. Чувак начинает грузить о том, что это, мол, их места, но я его сразу обрываю.

– Меня не ебёт, что у них там написано в ихних билетах, командир. Когда мы садились на эти ёбаные места, на них не было никаких, на хуй, табличек. Мы никуда отсюда не уйдём. И весь разговор. Вы слишком доверяете этим своим ёбаным билетам, в следующий раз смотрите, чтоб там была, на хер, подпись.

– Может быть, их кто‑то убрал? – говорит он. Чисто для отмазки.

– Может, да, а может, и нет. Мне до этого нет никакого, блядь, дела. Я сказал: места были свободны, и я имел право на них сесть. Вот и весь сказ.

Проводник начинает спорить с этими мудаками, а потом говорит им, что он ничего не может, бля, сделать. Я не вмешиваюсь. Они кричат, что будут жаловаться, и парень тогда сам на них наезжает.

Чудак, сидящий передо мной, снова оглядывается.

– Какие‑то проблемы, чувак? – ору я на него. Он, ссыкун, сразу отворачивается.

Рентс закемарил. Рыжий нажрался в драбадан. Вылакал половину пузыря и почти всё пиво. Я беру его пузырь вместе с собой в парашу, отпиваю и доливаю в него своей мочи. Это ему за то, что забыл картишки, блядь. Две трети пива, и одна треть мочи.

Возвращаюсь и ставлю пузырь на место. Чувак крепко спит, одна из тёлок тоже. Вторая уткнулась головой в книжку, блядь. Две письки. Даже не знаю, кого бы мне больше хотелось трахнуть – беленькую или тёмненькую, сука.

Я бужу рыжего в Питерборо:

– Подъём, Рентс. Ты, я вижу, слабак, бля! Не смог осилить пузырь. Ёбучий спринтер, вот ты кто. Спринтеру не хуй тягаться с бегуном на дальние дистанции.

– Не гони… – говорит он и делает большой глоток из бутылки, бля. Весь аж скривился. Я чуть не обоссался со смеху.

– Выдохлось, наверно. На вкус, как моча, блядь.

Я еле сдерживаю себя:

– Не отмазывайся, говнюк.

– Щас допью, – говорит он. Пока этот козёл пытается прикончить ёбаную бутылку, я отворачиваюсь к окну.

Когда мы прибываем в Кингс‑Кросс, я конкретно нажираюсь. Чувихи съебали первыми; я хотел с ними договориться, бля, и не заметил, как Рентс сошёл с поезда. Я даже перепутал сумки и взял не свою, а рыжего. Не дай бог, он не возьмёт мою. Я даже не знаю адреса, блядь… но потом вижу, он базлает с каким‑то шкетом с пластиковой чашкой у входа в метро. У Рентса моя сумка. Его счастье, сука.

– Есть мелочь, Франко? – спрашивает Рентс, а эта чмошная шмакодявка протягивает ёбаную чашку и зырит на меня своими дурацкими шарами.

– Вали на хуй, бомжара! – я выбиваю чашку у него из рук и уссыкаюсь, наблюдая, как этот дебил подбирает с асфальта свои ёбаные монетки.

– Где эта вписка, на хуй? – спрашиваю я у Рентса.

– Недалеко, – отвечает Рентс и смотрит на меня так, будто я, бля… иногда он как посмотрит… когда‑нибудь он у меня схлопочет по ебалу, даром что друг. Потом он разворачивается, и я иду за ним на ветку Виктории.

Date: 2015-08-24; view: 257; Нарушение авторских прав