Молитва о примирении враждующих 1 page

Владыко Человеколюбче, Царю веков и Подателю благих, разрушивший вражды средостения и мир подавший роду человеческому, даруй и ныне мир рабом Твоим, вкорени в них страх Твой и друг к другу любовь утверди.- угаси всяку распрю, отыми вся разногласия и соблазны. Яко Ты еси мир наш и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Мы начали общаться с детьми Пелагеи. И в конце концов ее старшая дочь столь серьезно пришла к вере, что стала активной участницей восстановления храма в родном поселке. Пелагея жила у нас до последней возможности. Мы увозили измученную маму в больницу, а она все еще не могла представить, что должна расстаться с нами. Через несколько дней Пе-лагею забрала в двухкомнатную квартиру со всеми удобствами ее старшая дочь.

Когда мамочка заболела, мы сначала ничего не поняли, решили, что у нее тяжелый грипп, так как температура внезапно поднялась выше тридцати восьми. У Пелагеи была легкая простуда. Мне пришлось отсутствовать дома два дня: суточное дежурство, потом церковное послушание. Дома мне открыла дверь мама, на которой не было лица. «Мама, какая у тебя температура?!» - «Тридцать девять и три...» - негромко ответила она. Никогда я не видела ее в таком плохом состоянии. У Пелагеи, которая была гораздо моложе мамы, температура не превышала тридцати семи и двух десятых, и она счи-

— 251 —

тала, что должна иметь постельный режим. Мама, не имея возможности прилечь, готовила, подавала ей еду на табуретке, застеленной белой салфеткой, прямо к кровати, прибирала и мыла за ней посуду... «Мама, - что ты делаешь?!» - с болью сказала я. «Когда упаду - тогда перестану», - кротко ответила мама. Мы не подозревали, что уже давно, не она - за всеми нами! а я - должна неотступно, отложив все дела, ухаживать за ней. День за днем, обследуя маму в больнице, мне ничего не говорили о диагнозе. Я по-прежнему не понимала, как все серьезно, а маме оставалось жить - два месяца. Однажды прихожу в больницу, мамочка со светлым лицом вспоминает, как шла по коридору и, превозмогая боль, машинально держалась за правый бок (у нее был рак печени). «Вдруг меня сестричка останавливает, - с умилением рассказывала она: «Вам - больно? Почему же вы не попросите болеутоляющее?» И дала мне таблетку - анальгина!», - с невыразимой благодарностью мама удивлялась чужой доброте со слезами на глазах. А я по-прежнему не осознавала - главного. Не понимала, что болеутоляющие - нужны уже серьезные и что мама являет мне образ - Ангельской кротости и терпения, которые мне совсем неизвестны. Через месяц, измучив бесплодными обследованиями, ее выписали из больницы как не подлежащую операции - в последней стадии болезни.

Никогда не забуду, как мы со Светой вели едва стоящую на ногах маму - на второй этаж, в квартиру батюшки, где она несколько лет трудилась во Славу Божию. Когда мы посадили больную на диван и отняли от нее руки, она вдруг безвольно, как кукла, упала набок. «Скорее - подушку!» - с болью и тревогой в голосе позвал матушку отец Александр. Так мамочку и соборовали: от полного бессилия - полусидя, полулежа. Она не могла позволить себе лечь полностью - из-за большого почтения к хозяину дома. Когда соборование кончилось, в дверь комнаты заглянул пятилетний сын батюшки, которого мама нянчила с первых дней его жизни. Его лицо было непривычно серьезным. Мамочка вся засветилась навстречу любимой детке.

— 252 —

Он заулыбался ей в ответ и подошел к дивану. Все так же лежа головой на подушке, не имея никаких сил встать, мама протянула Сереже руку. Он протянул ей свою ручку. Так они, держась за руки, смотрели друг на друга: глубоко страдающая душа и светлый маленький мальчик «Подождите, пожалуйста, - я сейчас, сейчас...» - поспешно сказал ребенок и скрылся в свою комнату. Через минуту он отдал маме незабываемый рисунок: великомученик и Победоносец Георгий, сидя на коне, поражал копьем лютого дракона. Рисунок, казалось, сделанный одной линией, не отрывая фломастера от бумаги, поражал внутренней силой и динамикой. Мы рассматривали его безмолвно, полные благодарного восхищения. «Я сейчас, сейчас...» - и наш мальчик исчез снова. На второй картине было всего лишь две буквы: огромные, яркие: X и В. Через две минуты последовал третий лист. Стоящий к нам спиной Господь Бог Саваоф - творил мир: возжигал светила простертой рукой, которая держала - Крест. Это был один из самых ярких разговоров - без слов -в моей жизни. Взрослые рассматривали четвертую картину -полными слез глазами. Перед нами был огромный, на весь лист, - Крест, на котором умирал - распятый Христос... До конца моих дней, как святую реликвию, я буду хранить эти свидетельства искренней детской Любви. На девятый день после маминых похорон Сережа открыл мне тайну. «Когда мы с твоей мамой остались одни (ты пошла ловить такси), она мне... сказала... она мне сказала... - он какое-то время не мог выговорить слово, - она мне сказала: вот ты уедешь на дачу, а я - умру...» И я, и эта чудная светлая душа, - исполнились печали, которая невыразима человеческим языком. Я обняла и бережно поцеловала в головку моего маленького крестника. Ему, одному на свете, мама доверила - самое трудно выразимое и сокровенное: слово о смерти. Она ни разу не произнесла его при мне, боясь меня поранить. Как горько осознавать свое страшное бесчувствие: в течение длинных больничных недель я не в силах была понять, что мамочка уходит от меня, что я должна дорожить каждой минутой общения с ней!

— 253 —

Когда мы привезли ее домой, уложили в домашнюю белую постель, в своем белоснежном, как у матушки, платочке, она просветлела лицом и, благодарно взглянув на дорогой портрет Елисаветы Феодоровны в изголовье своей кровати, со вздохом облегчения прошептала: «Слава Тебе, Боже!» Слезы подступили у меня к горлу, и я подумала: «Как же ей было тяжело в больнице, а она ни разу об этом не сказала». Близкие научили меня делать уколы, и я стала колоть маме неизбежные наркотики. Никогда не забуду, как пришла из храма в день рождества Иоанна Предтечи (прости меня, Господи, я еще считала, что могу оставлять ее одну), встала рядом с маминой постелью и начала произносить никому не известную молитву. Слова нового покаяния - за себя, за нее... Меня поразила необыкновенная сила духа, с которой она безмолвно подхватила молитву. Мама только крестилась: она была еще способна совершать крестное знамение, но говорить уже не было сил. Живая Божия душа молилась и каялась - с такой глубиной, что потрясение от этих минут мне не с чем сравнить. Только рядом с умирающей матерью я, недостойнейшая дочь, поняла, что, не осознавая этого и не умея ценить, -я жила рядом с духовным человеком. Что все годы церковной жизни мама безропотно приносила себя в жертву всем, кого ей посылал Бог. Я увидела наконец свое бесконечное ничтожество, полное свое убожество - перед лицом огромного страдания и - высоты духа близкого мне человека. Во все время тягчайшей болезни мама - ни разу не пожаловалась. Если ей становилось хуже, она начинала непроизвольно тихонько стонать... И это - все. Я же всю жизнь была готова искать у нее утешения и жаловалась по всякому пустячному поводу. Подобная болезнь развивается годы. И, значит, мама уже давно была тяжело больна. А я с застарелым детским эгоизмом относилась к ней - по-прежнему как к здоровой. Прости меня, Господи, прости меня! Ты станешь каяться еще серьезнее, - говорит Ангел-Хранитель, - когда сама будешь - умирать. Боже, милостив буди мне грешной!

— 254 —

По благословению отца Александра, к нам ездили помогать ухаживать за мамой его духовные дети. Батюшка пришел соборовать маму в последней раз и застал ее почти недвижимой. И только одно отрадное слово слетело с ее уст, когда она принимала дорогое благословение: «Ба-тюш-ка...» В этом единственном слове, произнесенном почти беззвучно, содержалась вся наивозможная Благодарность и Любовь. Быть может, я больше не удостоюсь присутствовать при подобном соборовании. С большим усилием мама подносила руку ко лбу, так страшно медленно - вела ее вниз, минуту - рука лежала неподвижно. Потом мама доносила ее до правого плеча и тут отдыхала - две, три, потом уже пять и десять минут. По сей день с трепетом все это вспоминаю. Господь благодарно принимает последнее усилие, посвященное Ему. С замиранием сердца я следила за мамой. Но не было ни одного крестного знамения, которое, Милостью Божией, она не завершила бы - полностью. Когда на прощание батюшка с состраданием благословил маму, а потом меня, - я поцеловала одну и затем - другую батюшкины руки. Пережитое чувство не повторилось в моей жизни. Ибо только священнику доверено самое главное на земле служение - служение спасения душ человеческих. Прости мне, Господи, все мои возможные вины перед этим человеком, я навсегда останусь перед ним - в неоплатном долгу. Провожая батюшку, я услышала его глубокие тихие слова: «Душа - подготовленная». Будет ли соответствовать таким словам - моя собственная душа в преддверии моей смерти?!

С каждым днем мама чувствовала себя все хуже. В один из этих последних дней, придя в сознание, она с безграничной Любовью задержала свой взор на портрете Великой Княгини Елисаветы и произнесла с внутренним знанием, намного превышающим открытое нам: «Человек... не от мир а... сего», -и снова закрыла глаза. Невыразимо пережитое мной в тот миг. Только вкусивший глубину страдания может постичь высоту подвига жизни Елисаветы Феодоровны. Недаром Фросенька в Раю в нимбе вокруг Ее головы читала луче-

— 255 —

зарные буквы: «Многострадальная Великая Княгиня Елисаве-та» - за много лет до Ее мученической кончины. Ничто не приближает нас столь подлинно к Господу, как глубина наших собственных скорбей. Будем же за все благодарить - Бога. Посылая испытания, Он оказывает нам великое доверие, надеясь, что мы понесем их - достойно. Только приобщившись глубинному невымышленному страданию, - мы смеем надеяться, что приобщились Жизни Христа.

Несмотря на тяжелую болезнь мамы и наше горе, мы обе безмолвно ощущали присутствие - великой Небесной помощи в нашем бедном доме. В нем было так отрадно, будто мы пребывали в храме, будто Сама Пресветлая Обитель участвовала во всем том, что здесь происходило, хотя никто из нас не мог быть этого достоин. Милость Божия не покинула нас до конца, ради мамы.

Вспоминая эти последние месяцы, вновь ощущаю благоговение. То смирение, в котором пребывала мама, напоминает мне сегодня слова Московского старца Алексия Мечева. Дай мне Бог получить право повторять их в преддверии собственной смерти: Господи Иисусе Христе, Спаситель мой Милосердный, я иду к Тебе, и вот я весь перед Тобою, каков я есть. Возьми меня. Я ничего, ничего не сделал в жизни своей для Тебя... Я - не готов и никогда не буду готов... Я всю мою жизнь и до последнего дня моего, сколько было сил и выше сил моих, старался делать все по совести... Вот я весь перед Тобой с моими немощами, весь во грехах. И таким я иду к Тебе, надеясь и веруя в Твое неизреченное Милосердие. *

Перед маминым успением я не спала несколько ночей. Поймала себя на невольном ропоте и саможалении - и тут же содрогнулась от этого бесовского прилога: «Нет, я готова уставать до последнего изнеможения, только бы мама - жила. Пусть тяжелобольная, пусть мне как угодно будет трудно - только бы она - ж и л а!»

* Пастырь добрый. Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечева. М., 2000.

— 256 —

Моя родная ушла в день своей любимой «Споручницы грешных». Бесценным был для нее этот храм, первый храм, который принял нас после нашего обращения. Как благоговела она перед чудотворным образом Богоматери. Мама не прикладывалась ни к одной иконе, не сделав земного поклона. И уж тем более перед «Споручницей грешных» кланялась земно по многу раз. Она могла подолгу стоять и безмолвно молиться или каяться перед Ней - до службы или после нее, какими-то своими сердечными словами и слезами. И теперь знаю: что Матерь Божия собирает все наши вздохи и слезы, и неведомые миру тончайшие движения души, обращенные к Ней.

Тропарь Матери Божией «Споручница грешных*

Умолкает ныне всякое уныние и страх отчаяния исчезает: грешницы в скорбех сердца обретают утешение и Небесною Любовию озаряются светло. Днесь бо Матерь Божия простирает к нам спасающую руку и от Пречис-таго образа Своего вещает, глаголя: Аз Споручница грешных к Моему Сыну, Сей дал Мне за них руце слы-шати Мя выну. Тем же людие, обремененнии грехи многими, припадите к подножию Ея иконы со слезами, вопиюще: Заступнице мира, грешных Споручнице! Умоли Матерними Твоими молитвами Избавителя всех, да Божественным всепрощением покрыет грехи наша и светлыя двери райския отверзет нам, Ты бо еси Пред-стательство и Спасение рода Христианскаго! Во все времена Матерь Божия - была, есть и будет спасением всех, прибегающих к Ней за помощью.

Утром последнего маминого дня приехала любимая наша Света, будто что-то почувствовала душой. Ее приезд был для меня огромной поддержкой, так как на наших глазах произошло - страшное: мама потеряла способность глотать. Это была трагедия, так как уколы помогали уже слабо, и мы несколько дней давали маме импортный наркотик, подаренный нам с сердечным участием одним из духовных детей батюшки. Мы разбавляли его крещенской водой в столовой ложке. Что

^Золотой святыни свет _ 0^7 _

может быть страшнее, чем лютая боль родного человека, которую нечем утолить... От усталости я потеряла счет датам. Не понимала, что вот сейчас начинается всенощная под праздник нашей любимой иконы. Я была захвачена одной мыслью: Что делать? Кому молиться? Не знаю, как у меня вырвалось: «Света, давай прочтем акафист «Споручнице грешных». Читала знакомые строки, запинаясь, перемежая икосы и кондаки какими-то своими полусвязными мольбами. И вдруг став на колени и не понимая о чем прошу, с отчаянием произнесла: «Матерь Божия, возьми мою мамочку - на Свои руки...» Знала бы я, что через пятнадцать минут буду прижимать к лицу - холодеющие руки самого близкого мне на земле человека...

Я знала, что такое смерть, рядом со мной умирали прежде, уходили и потом. Но эти минуты останутся неповторимыми. В последние годы мама перестала стричь белоснежно седые волосы и к своим семидесяти двум годам отрастила толстую девичью косу - до пояса. В эти последние миги, когда душа разлучалась с телом - мы со Светой с замиранием сердца увидели, как просветлел - невещественно просиял весь мамин облик. Будто перед нами была юная непорочная девушка, не старше семнадцати лет. Что-то девственное, непередаваемо прекрасное коснулось наших душ - живое веяние Иного Мира... В нашем присутствии совершалось невидимое, поражающее душу таинство: схождение Неба на Землю. Прикосновение к праху и пеплу, - Жизни Бессмертной. Наверное, в эти миги Ангел Господень - уносил мамину душу. Мы со Светой замерли, столь невыразимо прекрасными были эти длинные мгновения. Незабываемое ощущение неземной чистоты и святыни. Было так светло и тихо, что плакать было невозможно. Я обливалась слезами, когда в этой же комнате - среди собравшихся близких - маму отпевали два священника. Но когда мы хоронили ее, было одно - Нездешнее утешение, Невыразимая радость. Все возвращались с кладбища с просветленными лицами. Сияло, преображая поле и кладбище, ласковое теплое солнце - в подобие тому Свету, который наполнял

— 258 —

наши души. Светлана держала меня под руку и взволнованно говорила: «Если бы мне кто-нибудь сказал, что возможно хоронить родную мать и - не плакать, не испытывать страшного горя, я бы назвала его - безумным, я бы не поверила этому человеку - никогда. Поверить не могу, что можно не страдать на похоронах!»

Годы спустя я прочла у Афонского старца Ефрема Кату-накского рассказ о смерти его матери: «...(Вижу во сне) как будто вышла из могилы прекраснейшая, 17-18 лет девица, с яркими очами, и, взглянув на меня, улыбнулась. Ее лицо очень сильно сияло, она ничего мне не сказала, но лишь посмотрела и улыбнулась. Взглянул я на нее и сказал про себя: «Ах, мама!..»

Начинаю молиться о ней, и душа моя исполняется радости, забываю всю печаль, какую имею о ней, вижу ее в бесконечном Свете, в радости, веселии. Душа моя трепещет от радости».

Шел двенадцатый мамин день, после литургии и панихиды я сидела подле батюшки на лавочке и с недоумением делилась с ним неизвестными мне чувствами: «Я понимаю, девять дней - душе показывают Царство Небесное. Но на десятый -уже должны начаться мытарства. А мне с каждым днем - все светлее... Свет и Отрада, невозможно все это выразить... Волнуюсь, вдруг я в каком-нибудь духовном заблуждении? Ведь не может быть, чтобы мама, минуя мытарства, была уже - в светлом месте?!» Батюшка едва заметно улыбнулся и негромко произнес: «Конечно, в Светлом месте...»

Никогда не забуду, как мне приснилась моя родная в ее сороковой день. Как сияла моя милая мама. Это был свет -Любви, Ангельской мудрости, всепонимания... После этого сна я знаю, что во всем мире - нет ничего дороже и Прекраснее Божественной души человеческой. И подлинный облик Души каждого человека - пресветлый, сияющий. В Ином мире праведники воистину просияют как солнце. Кто из нас праведнее - знает один Бог. Ему важна не какая-нибудь внеш-

няя успешность великих дел, а только искренняя доброта милующего сердца - чистые, не имеющие второго дна помыслы. Наши труды и подвиги дороги Богу, если они приобщают нас к Его Святой Любви - желанию послужить всем людям.

Моя милая мамочка множество раз помогала мне после смерти. Она участвует во всех делах и событиях моей жизни и по сей день. Ее молитвы поддерживают меня и моих друзей постоянно. На сороковой мамин день батюшка сказал: «Матушка Надежда забрала к себе - свою послушницу... Мама молится о нас, и мы будем о ней молиться...» Ведь духовное преуспеяние за гробом продолжается бесконечно, ибо Бесконечно и неизъяснимо Совершенство Бога. Люди, достигшие своего истинного Отечества продолжают духовно развиваться и возрастать. Поэтому нет человека, который не нуждается в молитве. Одна дорогая для меня душа, которая живет очень непросто, увидела во сне мою маму. Человек она мужественный и сдержанный, никогда не проявляет откровенно своих чувств. И вдруг слышу от нее взволнованный рассказ: «Вижу во сне: ваша мама поднимается по лестнице - выше и выше. Остановилась на одной ступеньке - смотрит на меня сверху -и произносит с такой огромной Любовью: «Бедная Танечка...» На глазах моей знакомой при этих словах появились слезы. В Царствии Небесном известно сокровенное всех сердец, все неведомые миру тяготы и скорби, которые претерпевает каждая душа. И когда в день Суда откроются все помышления -многим тайным рабам Божиим будет, по слову Апостола, -похвала от Бога.

Как десятки и сотни тысяч подобных маме скромных тружениц, которые не заметили за собой ни одной добродетели, по искреннему своему смирению - она вошла в Радость Господа Своего. И Небо святых и Ангелов радовалось ей, как радуется - о каждом грешнике - кающемся. После смерти моей мамы - все на свете мамы представляются мне - бесценным сокровищем. Нужно отдать все, чтобы каждая мамочка, детям которой Бог даровал веру, - стала радостью для Ангелов. Как

— 260 —

быстро взрослеют дети и стареют матери. Не дай Бог, за суетой этой накаленной жизни не успеть подарить счастье покаяния - своей единственной любимой матери. И если в прошлые века Бог спрашивал с родителей - о детях, то в наше время более серьезно - спросится с детей, потому что больший спрос с тех, кому дано - больше. Поторопимся сделать все возможное для своих и чужих близких, пока еще есть время: пока - они и мы - еще живы! Среди всех разновидностей счастья - я не представляю большего счастья, чем знание - о загробном благополучии своей родной матери. Это утешение -не с чем сравнить. Радость эту посильно вымолить у Бога -каждому из нас. Ибо «нет ничего, чего нельзя было бы вымолить у Бога», - как сказал один священник наших дней.

Перед иконой Успения

Мне вспоминается та первая мольба перед «Успением» Владычицы Пречистой: Предтечи храм, робею от благоговенья, еще не знаю ни одной молитвы...

Упала на колени. Наверное, слова мне подсказал мой Ангел - на глубину ушла, смирилась ли душа? Хотя казалась мысль моя невольной: «Прости и пощади - дай умереть достойно»...

И в храме я теперь всегда к своей любимой иконе подхожу -как будто в дверь, которой мечтаю к маме пройти: «Не отвратись!» Челом, всей мыслью приникаю: «Пренепорочная, - не принесла достойно прожитого дня и даже - часа. Прости и пощади меня...»

Кончину - непостыдну, мирну, причастную Святых и Страшных Тайн, (без непосильных мук и боли)

— 261 —

мне, близким моим -

«благополучным» и - заблудшим, некрещеным...

Окинь их Материнским взором,

которых в сердце ношу (ведь кто-то в одиночестве

не может ни слова произнести) -

пощады вместе просим!..

Я понимаю, не имею ни прав,

ни званий - на дерзновенье,

но прошу, и умолять - не перестану,

лишь потому, что Церковь знает

Твою Любовь, что глубже -

всех океанов...

и даже справедливости Святой:

ТЫ МОЖЕШЬ ВСЕ!

СВЕТЛАНА (МАТЬ СИЛУАНА)

Душа моя скорбит до великих слез: жалко мне людей, которые не знают сладости святого умиления, Душа моя сильно желает, чтобы Милость Господня была со всеми, чтобы вся вселенная, все люди знали, как желанно любит нас Господь, как дорогих детей

Преподобный Силуан Афонский

Самой радостной гостьей нашего дома была Светлана. Редкая душа, ставшая моей любимой подругой. С каким волнением и восторгом Света с мамой бросились к матушке, впервые увидев ее во дворе Скорбященского храма. Такие это были пылкие христианские души. Не погрешу, назвав Светочку особенным человеком. Матушка Надежда появилась в нашем доме, конечно, и для того, чтобы с ней познакомились эти мать с дочерью. (Света ушла из жизни монахиней Силуа-ной два с половиной года назад, оставив 90-летнюю маму-монахиню. Испрашиваю у добрых христиан святых молитв о болящей монахине Анне.) С Ангельской радостью воспринимала Света все, исходившее от матушки Надежды. Все доброе, духовное она впитывала с легкостью неиспорченного ребенка. Это была одаренная и благодарная ученица. И она, и ее мама получили от Бога дар безбрежной доброты. Это относилось ко всем и вся, от малого до большого. Балкон их квартиры всегда был облеплен птицами, их ежедневно, зимой и летом, кормили килограммами разнообразных круп. Однажды Света поделилась со мной сокровенным: «У нас в роду

— 263 —

много некрещеных. Говорят, им можно помочь, если кормить птиц и животных». Ощутила что-то щемящее, встретившись с ней взглядом. В нем была непривычно глубокая боль - сопереживание тем, кто терпит муки в аду. Нельзя передать страдания Светы, когда умирала их собака, а потом - кошка. Не каждая мать сегодня отдает собственному ребенку столько души, сколько отдавала себя Света каждому встречному человеку, каждой Божией твари. Когда я смотрела на нее, в душе всегда звучало: блажен, кто и скоты милует...

Во время их отдыха на юге, ожидая Свету после трапезы, из-за угла выглядывали многочисленные собачьи головы. Уходя из столовой, она собирала все несъеденное со множества чужих тарелок, к радости ее четвероногих бездомных друзей. Это был человек, неспособный выносить чужих страданий. Совсем незадолго до смерти она рассказывала мне: «У нас в подворотне появилась новая собака с маленькими щенками. Бегу мимо - зажмуриваю глаза, бросая ей еду, - потому что, если я встречусь с ней взглядом, их нужно будет брать в дом». В день похорон монахини Силуаны, среди благодарных воспоминаний были произнесены и эти слова: «Вы здесь говорили о Светином отношении к собакам... Она вместе с мамой и меня когда-то подобрала, словно больного бездомного пса - и лечила, и ходила за мной, как за собственным ребенком... Вечная ей память!»

И не было никого вокруг Светы, не облагодетельствованного этой обжигающей душу Любовью. Однажды я сильно простудилась, звоню по телефону, слышу в ее голосе - острое беспокойство: «Ты что так кашляешь? Приезжай немедленно к нам, мне не нравится твой кашель!» У меня оказалось воспаление легких вместо предполагаемого гриппа. Но Света, прежде чем был сделан рентген, уже предощутила серьезное - своим чутким сердцем. Они с мамой извлекли меня из Подмосковья, где я жила, похоронив матушку и маму, в маленькой части дома, почти без удобств, забрали в свою московскую квартиру, и с осени до лета неустанно меня выхажи-

— 264 —

вали. Когда снизившаяся от приема антибиотиков, температура поднялась новой волной, они положили меня по «скорой» в больницу и часто навещали. И потом месяцы долечивали дома. Никогда я им этого - не забуду... В это время я уже похоронила всех родных и Свету с мамой считала своими подлинными духовными родственниками.

В больнице я попала в многоместную палату. Температура не спадала, таблетки не снимали головную боль. Я изнемогала от неумолкаемого гула чуждых разговоров и стала унывать. К тому же всех беспощадно кололи антибиотиками, которые я плохо воспринимала. Не знала, куда деться, как защитить себя от изнурительной болтовни окружающих, которая отнюдь не всегда была безобидной. В этом обстоянии на третью ночь я впервые увидела во сне маму и матушку Надежду - вместе. Мы сидели за столом в праздничной, залитой ярким светом комнате, и безбрежно радовались друг другу. Матушка и мамочка солнечно улыбались, что-то говорили и ласково угощали меня. Из чудной глубокой тарелки, белоснежно прозрачной, я ела - мои любимые абрикосы, величиной с персики, и черешни, размером с абрикосы. После этого сна я вспомнила, что все - самые любимые - со мной, и я должна крепиться и не унывать. Мои близкие подсказывали мне, что все, здесь по видимости «горькое» - у Бога может обратиться в «сладкое». С тех пор больничные тяготы переносила наивозможно безропотно. Это небесное ободрение, увы, не означало, что я немедленно выздоровела. Бронхопневмонией я болела еще многие месяцы - долго и упорно. Но уже - с помощью Божией.

Любое бремя возложи, лишь укрепи меня, Куда угодно поведи, но только будь со мной. Любые узы затяни, но привяжи меня К служенью Твоему и к мысли о Тебе.

* * *

Я не пойму, зачем внезапный вихрь

Вокруг меня бушует злобно так,

Но ведь Господь следит мой каждый миг -

— 265 —

Спокоен я. Мне не поднять таинственный покров, Каким для нас грядущий день одет, Что он скрывает темноту иль свет -

Вверяюсь я. И в час прилива мне не разглядеть, Еще далек ли берег мой - родной, Но знаю я - Господь всегда со мной -

И счастлив я.

Александр Солодовников

В Светином доме отсутствовало общепринятое понятие -«жизнь для себя»: не было времени, защищенного от людских вторжений. Даже на ночь телефон не отключали: «вдруг что-то неотложное...» Прозваниваться к ним иногда приходилось часами, так как и по телефону они нередко вели самые серьезные разговоры, ради спасения человеческих душ. Если должен был прийти священник, чтобы соборовать маму, Света приглашала в дом более десяти старушек из окрестных домов. Их соборовали бесплатно. В храме у нас была одна страдалица, тяжело больная и одинокая. Ее незаметно для других подкармливала Светлана. Однажды я стала нечаянной свидетельницей того, как она принесла ей фрукты и рыночный творог, и заполняла пустую сумку с такими ласковыми словами и столь редким участием, что я отвернулась, чтобы не заплакать.

Света крестилась, по Милости Божией, в сорок лет. Проработав всю жизнь инженером, полностью оставила мирскую жизнь и встала на правый клирос храма «Воскресения» в Сокольниках. Пришла в первый раз: со всех сторон маститые музыканты с многолетней практикой, консерваторским образованием. «Меня спрашивают, - со смехом вспоминала она, -вы хоть музыкальную школу окончили?» Я им улыбаюсь: «Нет». Потом все ее полюбили, пела она в этом храме лет восемнадцать.

— 266 —

Света участвовала в судьбах множества людей, что называется, вплотную. Как-то пришла на клирос новенькая. В разговоре Света узнала, что ее тетя - «целительница», заговаривает грыжу, лечит заикание, снимает порчу и т.п. Света спрашивает: «Твоя тетя благословение от Церкви на эту деятельность имеет?» Выяснилось, что нет, хотя в храм как будто ходит и все свои «молитвы» перед «лечением» начинает с «Отче наш». Света объяснила недоумевающей певчей, что подобное знахарство не имеет к Богу никакого отношения и за ним следует погибель души. «Так она же с крестом и Евангелием лечит», - возмутилась хористка. «А вот ты мне принеси ту тетрадь, по которой она заговоры читает. Ты-то в нее заглядывала?» - «Да нет». - «Приносит, открываю, такой ужас... После «Отче наш» идет поток заклинаний с прямым обращением к нечистой силе, которые цитировать невозможно. И так - по поводу разных болезней - целая тетрадь бесовщины. Ты мне сейчас же, - говорю, - отдашь эту тетрадь -на сожжение! Идем к батюшке просить для тебя благословение на разговор с тетей. Быть может, она не понимает, что делает, и еще покается. Поясни ей, что подобное «целительство» есть прямое общение с дьяволом и называется колдовством». История пригодилась к назиданию многих людей. Эта раба Божия была решительным воином Христовым в любых ситуациях. В том числе - самых крайних.

Вокруг Светы теснилось множество телесно и душевно страждущих. Одна знакомая изнемогала от мужа-пьяницы. Все ужасные рассказы о ее семейной жизни Света с мамой воспринимали всем сердцем. И однажды дочь сказала: «Мама, у тебя, кажется, что-то осталось от прежней роскоши?» - «Так это, Светочка, на черный день». - «Ничего, ничего, мамочка, Бог всегда пошлет, когда по-настоящему нужно!» И последние наследственные серьги семьи с маленькими бриллиантами были проданы, и тайно куплен домик с землей для настрадавшейся женщины. Без промедления она радостно переселилась с детьми в Подмосковье.