Рогатая корона

Праздники закончились, пришёл ноябрь. Холодный, суровый, ветреный. Дождей уже почти не было, особых морозов – ещё, но ветра, периодически трепавшие Мокрые Псы, становились суровей и злее день ото дня. Листьев на деревьях практически не осталось, что придавало городу чрезвычайно тоскливый и романтичный вид. Темнело рано, утром солнце не спешило вставать. Местные жители предпочитали после работы задерживаться в барах, идти под колючим моросящим дождём чуточку пьяным куда веселее. Уровень мелкой преступности резко снизился, никому не улыбалось провести зиму в плохо отапливаемой тюрьме. Кстати, это ложь! Наши тюрьмы вообще не отапливаются, дабы вселить в заключённых заботу о здоровье и стремление к естественной закалке организма. Государство всегда решает свои проблемы за счёт рядовых граждан. В случае с нашей исправительной системой это вполне работает, законопослушные граждане стараются сесть в тюрьму в начале весны – и тепло, и кормят, и не надо работать.

А сам ноябрь начался с нового события для всего города – к нам привезли очень ценный экспонат из национальной галереи. Плановая передвижная экспозиция, организованная Паризуанским управлением культуры и посвящённая двухсотлетию победы в Двухсотлетней войне. Правда, кто кого победил, до сих пор непонятно, потому что в результате почти двух веков непрерывных воинских конфликтов франки отстояли свою независимость, но лишились всех колоний. Тем не менее событие эпохальное и общественно значимое…

Выставка разместилась в нашем маленьком городском музее. Честно говоря, даже не знаю, что там выставлялось, мне оно никогда не было интересно. В штате охранников музея было всего двое, и они дежурили поочерёдно. Поэтому организаторы выставки обратились в наше управление с просьбой выделить двух сотрудников для помощи музею в виду особой ценности привезённых экспонатов. В принципе это правильно и разумно. К кому же и обращаться, как не к полиции…

На это дело шеф отправил Чунгачмунка и меня. Индейца, потому что ему нужна была практика, он работал у нас, чтобы освоить профессию, и всё время «рвался в бой». Это вполне устраивало и Базиликуса: больше рук, оперативнее работа участка и ленивого капрала Флевретти, потому что, если бы не Чмунк, всей этой беготнёй пришлось бы заниматься ему. А он предпочитал только ту работу, что не заставляла вставать из‑за стола и хоть как‑то напрягаться.

Ну а я, как вы понимаете, был обязан участвовать по‑любому, что в принципе лично меня вполне устраивало. Предложи мне проводить все дни приклеенным к креслу перед компьютером со стаканом томатного сока в руке или сидеть в кабинете шефа с газетой и объедаться пончиками, я бы, наверное, сошёл с ума от скуки. Всё‑таки служба полицейского подразумевает свежий воздух, ночные дежурства, погони за преступниками, стрельбу и ежедневную дозу адреналина.

Хотя в столице с этим был явный переизбыток, в результате чего я и попал в Мокрые Псы. Как мне потом признался комиссар Базиликус, я был «спущен» в провинцию за излишнюю ретивость. Что, впрочем, является отличительной чертой всех славянских чертей, а уж чертей из Полякии вдвойне – пся крев! Ну, собственно, гордиться тут нечем, но себя не переделаешь…

Простите, отвлёкся. Начну с того, что именно привезли к нам на выставку. Ни много ни мало как знаменитый шлем короля поддатско‑норманского Оттодонта Третьего Свирепого! Шлем представлял собой обычную кожаную шапку с железным обручем вокруг лба, на котором была укреплена изящная золотая корона с шестью изогнутыми рогами. Уж не знаю, какую она имела историческую ценность, не мне об этом судить, однако одного золота и драгоценных камней, которыми всё это было украшено, хватило бы на два‑три года безбедной жизни на самом дорогом курорте Лазуритового побережья. Поэтому к охране мы подошли серьёзно.

Шеф приказал нам с Чмунком взять с собой табельное оружие, по две пары наручников, дополнительную резиновую дубинку, набор гранат (две противопехотные, одну противотанковую), ножи морской пехоты, баллончик с нервно‑паралитическим газом и четыре отравленные ириски. Конфеты обычно использовались профессиональными шпионами для обезвреживания агентов противника за мирным кофепитием. Чем они могли помочь в охране музейного экспоната – непонятно. Но полная готовность есть полная готовность!

Чмунк дежурил с семи утра до обеда, после обеда была моя смена. Я пришёл за полчаса до назначенного срока, внутри была куча народу. Мне с трудом удалось пробиться к теловару сквозь плотную толпу, к тому же музейные охранники вдруг решили показать власть, дважды проверив моё удостоверение и полицейский значок. Пришлось в довольно жёсткой форме напомнить, кто они, а кто я, пригрозив в следующий раз не закрывать глаза на пьянство кое‑кого из них в баре. Горгул сделал непроницаемое лицо, но тем не менее уступил мне дорогу.

А второй охранник, во время нашего разговора постоянно почёсывающий себя за ухом, махнул рукой и каким‑то порыкивающим голосом протянул:

– Да ладно тебе, не такие уж они плохие ребята, эти полицейские.

– Сам знаю, – огрызнулся горгул. – Твоя смена закончилась, дружочек, вот и иди домой, попей пивка, погрызи косточку. Да не проспи, как в прошлый раз, я не обязан ждать тебя всё утречко.

Охранники везде одинаковы, подумал я, не ввязываясь в пустые разборки и протискиваясь мимо них в главный выставочный зал.

– Как обстановка? – кивнул я вождю, по‑военному прикладывая два пальца к виску.

– Всё тихо, брат Блестящая Бляха.

– Да уж, тишиной здесь и не пахнет, – улыбнулся я, рассматривая толпящийся вокруг редкостного экспоната народ. – Никто не проявлял повышенного интереса?

– Многие дышали неровно. Были те, кто пускал слюну. Трое вслух сказали, что хотели бы забрать эту драгоценность в свой вигвам. Но это были лишь хвастливые речи, настоящий охотник берёт, не спрашивая разрешения.

– Согласен. Ну что ж, пост принят, можешь идти отдыхать. Да, и загляни к шефу. Он хочет получить отчёт о дежурстве сразу же. Всё‑таки это серьёзное общественное мероприятие.

– Хук, брат мой! Если понадобится помощь, ты знаешь, что мой томагавк давно не пробовал крови.

– Искренне надеюсь, что и сегодня мы обойдёмся без него, – пробормотал я себе под нос, изо всех сил пряча улыбку. Просто не хотелось обижать товарища, Чунгачмунк всегда относился к таким вещам очень серьёзно.

Индеец ушёл, а я, заняв позицию поудобнее (шлем в поле максимального обзора), при этом никому не мешая и оставаясь незаметным, следил за экспонатом и посетителями выставки, прислушиваясь к разговорам.

– Ух ты, сколько золота!

– Мне бы хоть один такой рог обломать…

– Здесь офицер, он тебе живо твои рога пообломает.

– А, это тот, приезжий. Да, с этими славянами лучше не связываться.

– И не говори, варвары…

У меня действительно возникло жгучее желание обломать рога обоим. Но не хотелось делать из клинических идиотов святых мучеников. Пришлось ограничиться предупреждением – коснуться левой рукой кобуры пистолета и показать клыки. Болтуны мигом исчезли из поля зрения, делая вид, что они вообще немые.

Остаток дня прошёл примерно за той же пустопорожней болтовнёй рядовых посетителей, которых к вечеру не убавилось, а даже стало больше. Поэтому время посещения выставки, ввиду того что она была всего один день, решено было продлить до восьми вечера, несмотря на то что сам музей в обычные дни работал до пяти. Наконец все начали расходиться, после семи вечера это были уже скорее случайно забредшие прохожие, удивлённые тем, что музей открыт, чем специально пришедшие посмотреть на корону горожане. После половины восьмого зашёл только один интересующийся – медведь‑оборотень. Но при виде меня он забормотал, что просто ошибся адресом, решив, будто здесь бар и можно выпить. После чего, пошатываясь, быстро покинул музей.

Ко мне подошёл ночной охранник горгул.

– Ну что, кажется, пора закрываться…

– А корона? – не понял я. – Когда за ней приедут?

– Её оставляют до завтра. Те, кто её привёз из национальной галерейки, на банкете у мэра. Банкетик по случаю такого важного события для нашего города: слова благодарности с обеих сторон, обещания продолжения взаимовыгодного сотрудничества и всё такое прочее, бла‑бла‑бла… Сам понимаешь. – Он с ехидной усмешкой кивнул на корону. – Типа новые культурные связи от столицы к провинции. Чушь, конечно, но как не попилить бюджет на народное образованьице…

– Так что нам делать? Где ваш директор?

– Он велел сторожить до утра. Ничего, в первый раз, что ли?

Я набрал номер Жерара и доложил о новых обстоятельствах.

– Шеф, корона остаётся в музее до завтрашнего дня. Мне дежурить всю ночь?

На той стороне трубки доносилась громкая музыка, шум голосов, пьяный смех. Понятно, его тоже пригласили на вечеринку как главного представителя охраны правопорядка в городе.

– A‑а, Брадзинский! Простите, я совсем о вас забыл. Нас тут с женой позвали на одно мероприятие. Кхе‑кхе… Да, да, иду, дорогая! Так вот, оставайтесь там. За этим шлемом надо присмотреть до утра.

– Вообще‑то у меня были свои планы на вечер.

– Ваши планы на встречу отменяются. Мадемуазель Фурье тоже здесь.

– Что она там делает? – на автомате повысил голос я.

– Танцует голой на столе. Шучу‑шучу! Берёт интервью у приезжих музейщиков, пока они пьяны.

– Но она даже не зашла посмотреть выставку.

– Ну что я могу сказать, – честно вздохнул комиссар. – Похоже, госпожа Фурье решила переквалифицироваться в гламурные светские журналисты. Так сказать, сменить амплуа. Да, я уже почти пришёл, дорогая! Удачи, сержант.

Послышались пустые гудки. Я уныло посмотрел на горгула и кивнул:

– Мне приказано остаться с вами.

– Прекрасно, вдвоём веселее. Пойду заварю кофейку, сержант… – вопросительно закончил он.

– Брадзинский, – напомнил я.

– Ах да, о вас все говорят. Но у вас такая труднозапоминаемая фамилия, хе‑хе, извиняюсь, конечно.

– А вы… – Я посмотрел на бейджик. – Эжен Сюсю? Странное имя для охранника, но рад знакомству.

Охранник усмехнулся, опуская глаза. Неприятная личность, возможно, были приводы в прошлом. Но скорее всего я просто в плохом настроении. Меня кинул шеф, но это не главное, хуже, что получается, я весь день напрасно прождал Эльвиру. Хотел показать ей выставку, вместе обсудить знаменитую корону, попросить кого‑нибудь сфотографировать нас на её фоне. Это обычным посетителям нельзя, а у полиции всегда есть маленькие льготы.

Но моя девушка так и не пришла, даже не позвонила. А ведь одна её улыбка скрасила бы это нудное дежурство. Появись Эльвира хоть на десять минут, и я бы даже не злился на Жерара. Повторюсь, это самое важное событие в городе за последний месяц, и она его проигнорировала! На выставку приходили другие журналисты, но эта чертовка не воспользовалась возможностью увидеться лишний раз. Какая‑то пошлая пьянка в мэрии, неизвестно с кем ей важнее…

Может, это только я сохну по ней? Может, сам я ей безразличен? Насколько знаю, у неё не было сейчас газетного задания, срочной статьи, над которой бы она могла работать, тогда что? Просто попытка найти себя в новом амплуа – гламурной светской львицы Мокрых Псов? Я хотел с ней поговорить, высказаться, пусть даже оторвать от общения с самой женой префекта округа, но обида не позволила.

Пусть теперь звонит сама, я и так слишком часто ей звоню в последнее время, при каждом удобном случае, она, наверное, уже устала. Сколько можно её донимать? Надо давать и девушке свободу выбора общения, даже если она вот так бесчестно этой свободой пользуется. Я понимал, что накручиваю себя, но всё равно не мог успокоиться…

– Тебе с сахарком?

– Без, – сухо обрезал я.

Постоянное сюсюканье этого типа дико раздражало, а настроение и без того было ни к чёрту. Теперь я начинал всерьёз злиться на шефа за то, что он оставил меня здесь на всю ночь. Так, всё, всё, всё, пора брать себя в руки…

– Но сначала давай запрём дверь и проверим сигнализацию. – Я посмотрел на часы. – Без пяти восемь.

– Ах да, чуть не забыл, – хихикнул охранник. – Работёнка не ждёт.

Я посмотрел на него без улыбки. Он при мне запер двери, и мы вместе включили сигнализацию. Пока горгул в бреющем полёте метр над полом облетал все залы, проверяя окна, я лишний раз подошёл к охраняемому экспонату убедиться, что всё в порядке. Четыре лампочки сигнализации по‑прежнему горели в основании стеклянного ящика витрины.

Я снова и снова смотрел на эту корону, невольно залюбовавшись блеском старых камней и притягательной теплотой гнутого золота. Всё‑таки, что ни говори, а исторические предметы имеют какую‑то собственную магию. Сколько вождей надевали этот головной убор, чтобы стать королями, сколько душ было загублено в борьбе за власть, сколько подвигов и предательств, измен и войн, правды и лжи, благородства и подлости – и всё лишь для того, чтобы хотя бы на миг завладеть этим символом величия! Это и страшно и прекрасно одновременно…

Лично я никогда не романтизировал наше прошлое. Уроки всемирной истории были скорее жестокими, а плоды побед «либерализма» мы пожинаем до сих пор. Вспомнить хотя бы толпы иммигрантов со всего света, заполонивших наш трудовой рынок, создающих свои общины, пытающихся жить у нас по собственным правилам и регулярно пополняющих наши тюрьмы за счёт элементарного незнания самых простых законов. Почему они не могут жить у себя на родине? Неужели наша экономика рухнет без их неквалифицированного труда? Или это они уже нас завоевали, а мы в гордыне и суете своих мегаполисов даже не заметили этого…

– О чём задумался, сержант?

Я обернулся. Горгул за моей спиной протягивал мне кружку дымящегося ячменного кофе.

– Что, небось захотелось примерить эту штучку?

– Нет, – лаконично ответил я, забирая у него кофе и давая понять, что не расположен беседовать.

– Эх, а я бы примерил. Хотя, с другой стороны, куда в ней сейчас попрёшься? Ни на танцульки, ни в кино, да и на улице засмеют. Все ребятёнки будут пальцем тыкать. Разве что на День Мокрых Псов вырядиться королём и дунуть на городской бал‑маскарад. В прошлом году я оделся чёртом, вот была умора‑а!

Мне стало ясно, что он не отвяжется. Я взял с полочки буклет с этой самой короной, развернул, попытавшись сделать вид, что жутко занят чтением. Хотя, по совести говоря, читать‑то там было почти и нечего – цифры, даты, ничего не говорящие названия городов, земель и мелких локальных войн. Единственно интересной мне показалась лишь история о том, что якобы некоторое время эту корону носил олень. Настоящий, лесной.

Вроде как умирающий от вражеской стрелы король Оттодонт заполз в лес прятаться от преследования врагов и умер. А его корону подобрал олень: потыкал рожками в труп и нечаянно продел её себе на шею, а сбросить уже не мог. Поэтому потомки короля годами бегали высуня язык по лесу, ища коронованного оленя, дабы забрать у него бесчестно присвоенное имущество. Но по другой легенде Оттодонт, умирая, кинул корону назад, как букет на свадьбе, – все бросились её ловить, а она случайно упала на голову любопытного оленя, который сразу же и удрал демонстрировать оленихам ценный приз! И то и другое скорее всего враньё, но на гербе Оттодонтов действительно изображён белый рогатый олень с королевской короной на шее…

Обжигаясь и дуя в кружку, я кое‑как допил кофе и, демонстративно отвернувшись к окну, набрал телефон Эльвиры. Дьявол её побери, мою дурацкую гордость, лишь бы не слушать разглагольствования этого типа. Увы, моя занятая подруга не спешила брать трубку. Я дважды сбрасывал звонок, вызывал её снова, отчаянно пытался дозвониться, наверное, минут десять, а потом вдруг поймал себя на неприятных ощущениях внизу живота.

– Мне… я… мне, пожалуй, надо удалиться…

– Туалет в конце коридорчика, направо, – понимающе хмыкнул горгул. – А я пойду сделаю кофейку и себе.

Люцифер Непьющий подери, да я едва успел добежать! Не буду подробно описывать, что со мной было, но, кажется, я извёл весь рулон туалетной бумаги из своей кабинки и половину из соседней. Это всё из‑за дешёвого кофе! Не понимаю, как они могут пить такую дрянь. Правду говорят, что желудки у горгулий каменные. Да чтобы я ещё раз… никогда… ни за что на свете. Интересно, есть ли у охраны в дежурной аптечке активированный уголь? С этой мыслью я кое‑как вернулся в зал. И что же я там увидел?

На полу валялся несчастный горгул, его руки были скованы за спиной его же наручниками, ноги связаны его же ремнём, а рот вместо кляпа заткнут его же форменным ботинком. Глаза Эжена Сюсю были закрыты, а рядом валялась его же резиновая дубинка. Но самое ужасное, что в расколотой витрине больше не было короны короля Оттодонта Третьего!

Разумеется, сначала я бросился на помощь охраннику. Но, видимо, его слишком сильно стукнули по голове, потому что приходить в сознание он отказывался. Даже когда я похлестал его по щекам и потрепал за уши. Не помогло. А делать горгулу искусственное дыхание рот в рот меня бы не заставили и под пистолетом.

Плюнув на попытки привести охранника в чувство, я вытащил из кармана сотовый, набрав номер шефа. Дьявол и все его присные! Опять эти раздражающие пустые гудки! Наш распрекрасный комиссар Базиликус, видимо, вообще отключил телефон, чтобы я не доставал его на их мэрской (лучше через букву «е») вечеринке.

Тогда я решил звонить в управление. Флевретти скорее всего там, тратит безлимитный служебный Интернет, но у меня вновь скрутило живот, и о сложившейся обстановке я докладывал ему уже из кабинки.

Капрал был явно недоволен, что я оторвал его от виртуального флирта с очередной пассией.

– Ирджи, а ты сам не можешь со всем справиться?

– С чем справиться?! Я и так торчу на месте преступления!

– А чего тогда ты хочешь от меня?

– Чтобы ты позвонил шефу!

– А сам чего не позвонишь?

– Слушай, не доводи меня, я же сказал, я на месте преступления.

– А что ты там делаешь?

– Сижу в туалете.

– В туалете кого‑то убили?

– Да никого не убили! – едва не орал я. – Украли, понимаешь? Украли знаменитую корону короля Оттодонта, и я хочу, чтобы ты срочно сообщил об этом шефу!

– Да ладно‑ладно, не кипятись. А что ты тогда делаешь в туалете?

– Сижу, – буркнул я.

– Не понял. Тебя что, там заперли?

– Фурфур, – уже едва не плача, простонал я. – Я тебя очень прошу, даже умоляю, просто позвони шефу. И скажи, что корону украли.

– А то, что тебя заперли в туалете, не говорить?

Я бессильно отключил связь, использовал вторую половину рулона туалетной бумаги из соседней кабинки и вновь потопал в выставочный зал. К счастью, охранник уже начал приходить в себя, по крайней мере, он открыл глаза и выплюнул ботинок. Я помог ему освободиться, подтащил к стулу и, едва не надорвавшись, усадил, придерживая за горбатые плечи.

– Ты в порядке?

– Не знаю, голова болит…

– Неудивительно. – Я кивнул на его же резиновую дубинку. – Похоже, кто‑то пригладил тебя сзади по затылку.

– Меня? За что?

– Сложный вопрос, – сделал вывод я, потому что ещё час назад сам подумывал об этом же. – Посиди здесь. Я должен разобраться, что произошло.

Для начала следовало осмотреть место преступления. Дверь была по‑прежнему заперта, кажется, её даже не открывали. Сигнализация включена. Как же сюда проник злоумышленник? Может быть, как в одном старом фильме, остался здесь, за занавеской, после закрытия музея? Допустим. Но как он тогда вышел с короной под мышкой? Я быстро осмотрел все окна на первом этаже, кладовую, подёргал запертую дверь в директорский кабинет. Больше ему негде было спрятаться, однако ничьих следов и вообще ничего подозрительного не обнаружилось…

А если второй этаж? Когда я взбежал по лестнице наверх, то сразу почувствовал холод сквозняка. Прямо посреди единственного большого зала было открыто окно. Я подбежал к нему и посмотрел вниз. Второй этаж, рядом с окном ни пожарной лестницы, ни верёвки. Внизу голый асфальт, дальше газон. Высота старого здания весьма приличная. То есть если прыгать, то как минимум сломаешь ногу. Единственное объяснение, что преступник просто… улетел?

Что ж, тогда у меня появляется хорошая тема для вопросов к охраннику Эжену Сюсю. Общеизвестно, что горгулии друг на друга не нападают. Они существа клановые. Но, с другой стороны, это и заставляет их идти на групповое преступление. Им ничего не стоит просто сговориться и имитировать нападение на охрану, а золото слишком большое искушение…

Я вспомнил все свои подозрения по поводу охранника (в особенности то, что именно он подсунул мне этот отвратительный кофе!) и тут услышал рокот подъезжающих машин. Я бросился вниз по лестнице, к фойе, громко приказав горгулу никуда не двигаться. Впрочем, гражданин Эжен, ощупывающий свой затылок, и сам не собирался никуда спешить.

– Где ключи от входной двери?

– Держи. – Он сунул руку в карман и выудил связку ключей. – Вот этот большенький от главного замка, а этот, малюсенький, от двух дополнительных внизу.

– Тебе вызвать «скорую»?

– Не‑э, лежал я разок в нашей больничке. С вросшим ногтем на ноге. Так мне там чуть всю ступню не ампутировали. Не хочу головой рисковать.

Я пожал плечами и пошёл отпирать. Честно говоря, парень был не так уж неправ. Про нашу окружную больницу давно ходили самые неприятные слухи.

С тремя замками удалось справиться быстро, хотя самый нижний заедал. Только‑только успел впустить мрачного шефа, двух санитаров «скорой» (ну вот, их уже и так вызвали) и подпрыгивающего за их спинами Флевретти, как… дьявол побери… опять живот!!!

Когда минут через десять я вернулся, сидящий в главном зале охранник уже давал показания шефу. Флевретти всё записывал в блокнот.

– И кого вы подозреваете?

Когда я услышал, что именно ответил горгул Жерару, у меня глаза на лоб полезли.

– Вообще‑то у нас никогда ничего подобного не было. А я уж тут лет шесть служу. Вот в первый раз такое, когда мне дали в нагрузку этого чёрта. Я всё запер, проверил все замки, пока ваш сержантик попивал кофе, – бесстыже выкладывал свою версию этот мерзавец. – А потом он сказал, что ему надо в туалет, и я, ничего не подозревая, повернулся к нему спиной, как тут же получил удар по башке и отключился. Кто меня вырубил, не буду указывать пальцем, но, думаю, тут и так всем всё ясненько… A‑а, сержант, что, опять отлучались? Думаю, корона в туалете, слишком часто он туда бегает.

Я так обалдел, что некоторое время просто глотал ртом воздух, не в силах эту наглую ложь оборвать. Наконец перевёл взгляд на шефа. Тот усмехнулся и холодно посмотрел на горгула:

– Хотите под суд за клевету? Нет? Тогда попридержите язык, месье Сюсю. Строить версии – это наше дело. Как и анализ всех произошедших событий, от вас требуются только факты.

– Так я вам фактики и изложил.

– За факты спасибо. А вот их интерпретацию оставьте нам, – сухо поблагодарил Базиликус. – Что ещё вы видели? Может, днём заметили что‑то подозрительное? К примеру, кто‑то из посетителей вёл себя странным образом? Интересовался выставкой, крутился тут, расспрашивал о стоимости короны?

– Не знаю… да вроде как бы и нет. Лучше пусть вот сержантик ответит. Я‑то больше у входа стоял. И к короне вашей вообще не приближался. Чего я там не видел? Не первый год работаю, обязанности знаю. И, между прочим, в туалет на службе постоянно не бегаю.

Стоявший в стороне санитар постучал когтем по часам.

– Если вы закончили, комиссар, то мы бы хотели забрать пострадавшего. Головы у горгулов чугунные, но от сотрясения никто не застрахован.

– Хорошо, можете идти. Но утром явитесь в участок для дачи показаний.

– Но я же уже всё рассказал, за что меня в больницу? Ах да, официальненько, с протокольчиком, справочкой и всё такое, да? – Горгул кивнул и удалился вальяжной походкой, сопровождаемый держащими его под руку медиками.

Это хорошо, потому что ещё минута, и я бы набросился на него с его же дубинкой.

– А вы, сержант, успокойтесь, никто не верит этому крылатому клоуну. Оставайтесь здесь и в участке не появляйтесь.

– Почему?

– Потому что завтра, нет, уже сегодня ко мне нахлынет эта искусствоведческая братия, – вздохнул комиссар. – Показания единственного очевидца свидетельствуют против вас.

– Но я не…

– Молчите. Вы были здесь главным. Не какой‑то охранник, а профессионал, офицер полиции! Так как думаете, чьей крови от меня будут требовать? Вот именно. Так что запирайте двери и думайте, думайте, думайте.

– Хорошо. – Я скрипнул зубами. – Но мне бы хотелось задать пару вопросов господину Эжену Сюсю.

– Хорошо, я задам их завтра от вашего лица, – согласился шеф, тяжело вставая и растирая обеими руками поясницу. – Позвоните утром Флевретти, он запишет.

– Тогда ещё одна просьба. Можно рано утром пригласить мне сюда рядового Чмунка?

– Зачем?

– Мне нужен кто‑то, кто разбирается в следах.

Базиликус подумал и кивнул. Капрал покрутил носом, зачем‑то подмигнул мне и вышел первый, подобострастно придерживая дверь для начальника. Когда они ушли, я запер все замки, лишний раз проверил исправность сигнализации и вернулся в опустевший зал. Живот немного отпустило, значит, смогу хотя бы логически мыслить, не отвлекаясь на проклятый туалет…

Я попробовал свежим взглядом окинуть место преступления. Что‑то было не так. С самого начала было не так. Осмотрел все стены, экспонаты, разбитую витрину, пол, усыпанный стёклами, красные лампочки сигналю… Сигнализация! Она не сработала! Как я мог это упустить? Бросившись в коридор, я снова открыл крышку электрического щитка, в четвёртый или пятый раз любуясь ровно горящими лампочками. Ха, да, похоже, они так горят всегда, вне зависимости от нарушения цепи…

Итак, раз кто‑то сломал сигнализацию, значит, к вопросу кражи короны подошли очень серьёзно, целенаправленно и обдуманно. Случайного грабителя можно смело исключить. Так, что теперь? Всё равно подсознание твердило: что‑то изменилось, чего‑то не хватает. Того, что было, когда я впервые увидел место преступления сразу после его совершения. Какой‑то предмет… возможно, деталь одежды того же охранника‑горгула…

Я не мог поверить, что он чист. Месье Сюсю очень крепко замешан в этом деле, что бы он ни говорил и чем бы ни оправдывался. Уж тем более после его явной попытки перевести все стрелки на меня как на главного подозреваемого. Такие вещи у нас в полиции не прощаются, я буду землю носом рыть, но найду истинного виновника похищения национального достояния страны! Я его сам… Тут мой взгляд упал на то место, где буквально час назад лежал охранник, я вздрогнул. Весь пол был усеян мелкими осколками стекла. Получается, кто‑то разбил витрину, забрал шлем с короной и только после этого злодейски «вырубил» охранника. Ведь в противном случае осколки никак не могли попасть на то место, где он лежал. Вот это была уже первая и серьёзная улика!

Хотя по зрелом размышлении абсолютно ничего всерьёз не решающая. Кто бы, к примеру, помешал этому негодяю утверждать, что это я сам уже после набросал стекла на место его падения? Никто. Для прокурора его слова и мои будут на равных, одинаково недоказуемы. Однако, по крайней мере, лично я получил чёткую цель – найти более веские улики виновности горгула. А отсюда, став на умственный уровень преступника, понять, каким образом и куда исчезла корона короля? Быть может, в первый раз я решил нарушить приказ шефа и набрал номер Чунгачмунка. Возможно, «нарушить приказ» слишком сильное выражение, он ведь не был против. Так что я лишь немного ускоряю события…

Индеец долго не брал трубку. Спит. Надеюсь, он не перевёл телефон на беззвучный режим? Наконец на том конце провода послышался хриплый и заспанный голос:

– Брат Блестящая Бляха? Что произошло? Мы на тропе войны?

– Украли корону короля Оттодонта Свирепого. И ты мне нужен здесь, срочно, чтобы найти следы.

– Уже одеваюсь. Буду через пятнадцать минут.

В ожидании Чмунка я порыскал в тумбочке охраны, нашёл и заварил чай покрепче (этот их кофе я больше пить не стану) и приступил к более тщательному осмотру всего помещения. Вполне возможно, какие‑то детали ускользнули от моего внимания. Надо искать, пока не найду. К сожалению, днём здесь было слишком много народа, и каждый оставил следы своего пребывания.

Уборщица должна была прийти лишь утром, чтобы убрать всё до открытия музея. Это и плюс и минус. С одной стороны, следы преступника наверняка сохранились, с другой – кто их отыщет среди сотен других следов. Надежда одна: лисий нюх и опыт следопыта были у краснокожего рядового врождёнными! Он единственный, кто действительно мог бы мне помочь. Будем искать вместе, всё равно, пока кража не раскрыта на месте преступления, не будет ничего – ни уборки, ни демонтажа, ни даже просто открытия музея.

Вокруг остатков витрины было так натоптано, что и сам чёрт не разберёт, где чей отпечаток, какой рисунок подошвы, кто ходил кругами, а кто топтался на месте. Урна в коридоре доверху набита окурками и шоколадными обёртками. В наших музеях это разрешено. Я опустил руки. Оставалось только ждать…

И почти в ту же минуту раздался громкий стук в дверь.

– Я прибыл на твой зов, Блестящая Бляха, – кивнул подтянутый Чунгачмунк, когда я ему открыл.

– Спасибо, друг. Украдена корона. Злодей разбил витрину и унёс то, что мы охраняли, – невольно переходя на манеру речи индейца, быстро пояснил я. – Здесь слишком много следов. Только ты сможешь найти нужный. Хук?

– Хук!

Он сразу опустился на четвереньки и приник щекой к полу. Долгое время Чмунк не шевелился, а лишь старательно принюхивался. Ноздри его орлиного носа трепетали, как у дикого мустанга прерий. Потом он встал, направился в главный зал, подошёл к витрине и обнюхал её со всех сторон. Выпрямился, сощурился, медленно осмотрел затоптанный паркет.

– Ну, что скажешь? Что‑то почуял?

– Здесь слишком много запахов…

– Это верно, тут, я думаю, треть города побывала. Пойдём наверх, хотел с тобой посоветоваться насчёт открытого окна.

– Хук! – кивнул вождь, следуя за мной.

Мы поднялись по лестнице, и я указал ему на раскрытое окно. Чмунк внимательно осмотрел подоконник, до пояса высунулся наружу, поскрёб подбородок и задумался. Я молчал, зная, что краснокожие не любят, когда их торопят.

– А какая версия у тебя, брат Блестящая Бляха?

– Ну‑у… – начал я, пытаясь придать своему голосу уверенность. – Лично у меня два варианта. Первый. Предположим, что сюда проникло привидение. Кто ещё мог залететь в открытое окно, расположенное так высоко, бесследно подкрасться к охраннику, напугать его, чтобы он упал в обморок, ударившись головой, и решил, что его ударили, разбить витрину…

Я оборвал себя на полуслове, вспомнив, что мой приятель из отеля «У призрака» и чашку кофе подать не может, не то что разбить витрину. Не прокатит, любой адвокат разобьёт эту версию в два счёта на первом же следственном эксперименте…

– Кхм… второй вариант. Охранник и привидение сговорились. Один разбил витрину, а другой схватил… Тьфу, всё равно привидение не может унести корону. Всё, я запутался. Как говорил один известный сыщик, нельзя строить здание, если нет кирпичей. Теперь давай ты. Что‑нибудь удалось найти?

– Похищенного убора великого вождя здесь нет.

– А как ты это узнал?

– Шлем натирали специальным составом для сохранения кожи. Сильный запах. Ни с чем не спутаешь. Сейчас его здесь нет. Совсем нет. Других запахов много. Есть запах горгула, есть твой, ты тоже туда подходил. От Большого Отца остался запах коньяка, от Скользкого Брата запах дешёвых женских духов. Но есть ещё один. Запах зверя.

– Кого? – невольно вздрогнул я, озираясь по сторонам. – Вообще‑то сюда заходил один медведь, сделал вид, что случайно…

– Нет, – уверенно покачал головой вождь. – Это был запах волка. Смотри.

Он наклонился и протянул мне клочок шерсти, такой маленький, что я наверняка принял его за обычную пыль. Волк‑оборотень?

– Ничего не понимаю… – Я растерянно привалился спиной к подоконнику. – Как мог волк так высоко запрыгнуть?

– Быть может, он лез снизу, а обратился в зверя уже здесь?

– Надо спуститься и проверить, – решил я.

Чмунк коротко кивнул и поспешил выполнять. Через минуту он вышел через главную дверь, обошёл здание и помахал мне снизу ладонью.

– Ну как? – спросил я, высунувшись из окна.

– Стена гладкая, как воды Онтарио в безветренную погоду. По ней не заберётся даже хитрый енот. Но мне кажется… Если Блестящая Бляха встанет на подоконник и уцепится рукой за карниз, то он легко влезет на крышу.

Я хлопнул себя ладонью по лбу, надо же быть таким идиотом! Почему я решил, что преступник спрыгнул вниз, когда он прекрасно мог уйти через верх? Крыша ровная, а за углом должна быть пожарная лестница. При минимальной ловкости и сноровке можно легко покинуть здание. Вот сейчас мы это и проверим. Я бесстрашно влез на подоконник, едва не стукнувшись головой о верхний край рамы, нащупал рукой водосток, подёргал для надёжности и, отважно повиснув, подтянулся, в одну минуту вскарабкавшись на холодную крышу музея. Это действительно было несложно. Мне сразу вспомнился майор Гаубицкий из дела о теле в библиотеке. Похоже, кто‑то успешно повторил его метод бегства с места преступления.

Я бегло осмотрел кровлю при мутном свете уходящей луны и проблесках приближающегося рассвета. Дойдя до противоположного края крыши, я действительно обнаружил спускающуюся вниз пожарную лестницу. А ещё нашёл пуговицу, обычную чёрную. Неизвестно, сколько она здесь провалялась и кем была потеряна, но я подобрал её и сунул в карман. А теперь проверим обратный путь. Я вернулся на прежнее место, ухватился покрепче, свесился вниз и, в общем‑то без особых проблем нащупав ногами подоконник, впрыгнул внутрь.

Чмунк уже ждал меня.

– Что решил, Блестящая Бляха? – спросил он.

Моя версия о привидениях трещала по всем швам.

– У меня снова два варианта. И оба упираются в открытое окно. Если охранник Эжен Сюсю специально не запер его, то он соучастник преступления. Если же он просто забыл щёлкнуть замком рамы, то самое большее, что ему светит, это увольнение с работы за профессиональную халатность. Во втором случае кража могла произойти спонтанно. Предположим, что некто из посетителей выставки прогуливался вечером мимо музея и случайно увидел раскрытое окно. Искушение оказалось столь велико, что он влез внутрь, дал по башке охраннику, разбил витрину, сигнализация здесь вообще не работает, забрал корону и сбежал тем же путём, даже не зная, что я в туалете.

– Мой старший брат верит в это? – скептически поморщился Чунгачмунк.

– По зрелом размышлении… нет, – согласился я. – Слишком много «если» и слишком много совпадений, поэтому вернёмся к версии номер один. Охранник Эжен Сюсю узнал, что такого‑то числа и такого‑то месяца в зале будет находиться редкий и драгоценный экспонат. Он решает завладеть им и договаривается с неизвестным нам сообщником о краже. Они чётко распределяют роли, заранее портят сигнализацию и готовят алиби. В последний момент горгул узнаёт, что и днём, и ночью около короны будет дежурить полиция. Сообщникам приходится резко вносить коррективы в план в виде весьма подозрительного кофе, который он не пил, а мне досталось. Зная, что потом я проведу в туалете никак не меньше пятнадцати минут, он делает звонок или даёт знак сообщнику, ожидающему на улице. Тот пролезает через крышу в открытое окно, они разбивают витрину, инсценируют «ограбление и нападение на охрану», тогда как…

– Слишком много времени. Вождь уже мог бы выйти из туалета.

– Тогда, – снова задумался я, ещё раз поднеся к носу найденный Чмунком клочок шерсти. – Предположим, что его соучастник – оборотень. Он оставляет одежду на крыше и, спрыгнув с подоконника, мгновенно перекидывается в собаку или волка. Горгул разбивает витрину и передаёт корону в зубы подбежавшего зверя, после чего тот мгновенно уносится обратно. Общеизвестно, что волки двигаются бесшумно, а бегают в два раза быстрее нас, чертей. То есть теоретически он мог перекидываться в любое существо, даже в чёрта, и лезть с короной на крышу как раз в то время, когда я пытался привести в чувство «жертву нападения».

– Ты мудр, – серьёзно кивнул наш краснокожий сотрудник. – От соколиного глаза моего брата ничто не ускользнёт. Но где мы будем искать волка и как мы докажем, что он был в сговоре с охранником?

– Честно говоря, не знаю.

Мы не спеша спустились по лестнице на первый этаж.

– Будем проверять всех волков‑оборотней, которые есть в городе? Это работа дня на три.

Усевшись на банкетку плечом к плечу и задумавшись, мы тупо разглядывали потолок. Не знаю, как Чмунку, но лично мне ничего не приходило в голову – ни где мы будем искать волка, ни как доказать вину охранника, ни каким образом требовать от соучастников вернуть корону. А самое неприятное, что шеф ждёт от меня доклада уже утром, то есть через каких‑то четыре‑пять часов.

– Можно попросить Скользкого Брата посмотреть в отчётах, сколько местных волков‑оборотней было задержано и привлекалось к суду.

– Можно, – кисло кивнул я. – Только позвони ему сам.

Вождь достал телефон, набирая нужный номер.

Мой взгляд так и притягивали рассыпанные по полу осколки витрины. Вот здесь валялся охранник, вон там его дубинка, вон оттуда пришёл я. Мелкое битое стекло даже там, где валялся горгул. А у него туша немаленькая, и если витрина была разбита после того, как на него напали, под него ни один осколок закатиться не мог. Значит, витрина была разбита в его присутствии, и, передавая корону сообщнику, он услышал мои шаги и просто рухнул где попало, имитируя потерю сознания от якобы полученного удара сзади. Ему даже не нужно было бить себя дубинкой по голове. Общеизвестно, что она у горгулов непробиваемая, хоть ломом бей, ни синяков, ни трещин, ни ссадин.

Стоп. Я не сразу понял, что по второму кругу повторяю уже известные мне выводы. Это плохо. Значит, ничего нового я просто не вижу, глаз замылен и мозги не работают…

Чунгачмунк уже переговорил с Флевретти, к счастью, тот вернулся на своё дежурство в участок и не спал. Убрав сотовый в карман, индеец передал мне, что капрал полистает архивы и поищет в списках городской биржи по трудоустройству. Ведь оборотню очень трудно найти себе постоянную работу, совпадающую с нужными фазами луны и не требующую постоянного сидения за компьютером или в мясном отделе супермаркета.

Конечно, капрал выложится полностью, но всё пока было как в тумане. Зачем горгулу сообщник‑оборотень? Хорошо известно, что все летуны в нашем мире живут стаями и действуют сообща. Очень мало случаев, когда они планируют и совершают преступление с кем‑то ещё. Почему не обладающий тем же хитрым, коварным складом ума собрат‑горгул, а именно простодушный волк‑оборотень? Эти свойства характера данных видов общеизвестны и потому неоспоримы. Но, может быть, именно в этом дело? Более доверчивый сообщник возьмёт меньшую долю, его можно вообще провести и оставить ни с чем. А с природной хитростью горгула это довольно легко устроить…

Я отошёл в коридор, машинально выпил свой остывший чай и поставил чайник по новой. Потом на всякий случай сфотографировал место преступления на сотовый. Со всех сторон, чтобы не возникло никаких вопросов. Хотя то, что горгул лежал на осколках, знал только я, но, думаю, на его одежде наверняка остались крохотные частицы стекла.

Теперь надо было понять, каким образом произошёл сговор. Где они могли встретиться, познакомиться? Горгул выбирает сообщника привередливо и тщательно, как самого близкого. Кто был близок Эжену Сюсю? Он работает в музее, у него есть сменщик. Напарник! Перед глазами встало лицо второго охранника, когда я столкнулся с ними обоими у входа. Немигающий взгляд и широкая улыбка, демонстрирующая клыки! Волк‑оборотень! У меня едва не выскочило сердце…

Был только один способ сию же минуту проверить догадку. Поставив пустую кружку на витрину с местной археологической бижутерией, я бегом устремился к кабинету директора.

– Что ты собираешься делать? – спросил Чунгачмунк, спеша за мной и на ходу вытаскивая охотничий нож. – Мой брат узнал, где прячется волк?

– Нужно кое‑что проверить, одну гипотезу, и если она подтвердится, то…

В связке ключей, что мне оставил горгул, ни один не подходил к кабинету директора. Но в конце концов мы открыли дверь с помощью сдвоенного удара плечом, какая теперь разница…

Я влетел в комнату и начал повальный обыск. Перерыл множество папок, открыл все ящики стола, с головой влез в шкаф, пока наконец‑то не нашёл нужное. Фанфары! Это было заявление о приёме на работу в должности охранника некого Вовка Вульфа, родившегося в таком‑то году, такого‑то числа в селе Жводан округа Дог’ре и проживающего по такому‑то адресу. К какому виду существ относится принятый, указано не было. Иначе это являлось бы дискриминацией по видовому признаку, за такие вещи работодатель мог получить неслабый судебный иск. Однако «автограф» нового охранника объяснял всё. Внизу заявления, после слов «ввиду неграмотности разрешаю считать это за подпись», стоял большой чёткий отпечаток… волчьей лапы!

– Волк‑оборотень! Друг твоего врага второй охранник! – воскликнул вождь, на миг даже забыв про свою индейскую непроницаемость. – Ты раскрыл это дело, не выходя из большого вигвама, о Блестящая Бляха! Твоя рыжая скво будет гордиться своим мужчиной!

– Надеюсь, – скромно улыбнулся я.

В этот момент переливчатым теловарским воплем зазвонил телефон Чмунка.

– Скользкий Брат! – обрадовался он, торопливо нажимая подтверждение вызова, и через секунду передал мне трубку.

– Значит, так, – явно прихлёбывая сок, начал Флевретти. – У нас судимых оборотней трое, первый учитель начальных классов по фамилии Перегрин Бук. Второй…

– Есть среди них Вовка Вульф? – перебил я его.

– Нет, с таким именем никого.

– Работает охранником в музее. Может, имя поменял?

– Да нет, они все у нас довольно известные личности – грабёж, вымогательство, взятки. А про твоего Вовка Вульфа я впервые слышу, такой точно ни разу не привлекался, – честно икнул он. – Подожди‑ка, ты что, подозреваешь второго охранника?

– Не подозреваю, я почти уверен: шлем у него. Конечно, если они уже не встретились. Но, думаю, ввиду того что горгулу утром давать показания, он уже понял, что его подозревают. Так что может дня на три залечь на дно, отказаться от встречи с подельником и вести крайне законопослушную жизнь.

– Так они это вместе провернули… фьюить‑ю‑у… – присвистнул капрал.

– Да, поверь мне. На всякий случай, если ты ещё не записал адрес горгула, когда шеф его допрашивал, найди и попроси кого‑нибудь из добровольных помощников полиции постоять у выхода из больницы – вдруг наш Эжен Сюсю попробует сбежать?

– Где я тебе найду таких добровольцев ночью? Ну разве что попробовать связаться с одной моей бывшей, она намекала на продолжение отношений…

– Да, да кого угодно, – оборвал я, не давая ему уйти с темы. – А ты сам будь готов выехать на захват второго охранника по адресу Вечно Мёртвая аллея, дом сорок три. Это адрес оборотня. В первую очередь к нему! Я звоню шефу.

…Комиссар, разумеется, начал с ворчания, но быстро замолк и выслушал меня очень внимательно. Я пересказал ему все свои соображения и постарался убедить, что нужно как можно быстрее «брать» охранника Вульфа.

– Я верю, Брадзинский. Всё это очень похоже на правду, но у нас нет доказательств. Только косвенные улики.

– На мой страх и риск, комиссар. Позвольте отправить вперёд Чунгачмунка, нельзя дать вору уйти!

– Хорошо, сержант, – подумав, решился шеф. – Пусть рядовой ждёт нас по указанному адресу. И присылайте за мной Флевретти. От нас троих ему не уйти.

Я позвонил капралу, передав ему приказ ехать за комиссаром Базиликусом, и дал указания Чмунку. Карта города у него всегда была при себе – первый признак профессионализма. Мы вместе нашли нужную улицу и дом. Жил месье Вульф далековато, на самой окраине, но на такси туда не больше получаса днём, а по ночной дороге за пятнадцать минут можно добраться. Хотя какое такси в предрассветное время?

Я проводил теловара на улицу:

– Помни, твоя задача – следить за домом. Доложи мне сразу, как приедешь на место. Дальнейшие действия только после прибытия комиссара и капрала. Ну всё, удачи!

Индеец оседлал своего железного мустанга – любимый велосипед и уверенно поехал по проложенному нами на карте кратчайшему пути.

А я вернулся в музей, запер дверь и начал ждать. Выпил чаю с двумя карамельками, которые нашёл в тумбочке, где стоял чайник, там же нашёл кусок торта, явно не сегодняшний и даже не вчерашний, но пустой желудок уже давал о себе знать, я съел и торт. Потом выпил ещё чаю, просто чтобы занять время и успокоиться, потом посмотрел на часы. Прошло уже двадцать минут. Я честно прождал ещё три и позвонил шефу. Телефон не отвечал. Тогда я набрал номер Чмунка, он уже должен был добраться до места, на велосипеде дворами тут ехать‑то совсем ничего. В ответ – тишина. Я начинал чуточку нервничать…

Конечно, за последнее время индеец достаточно сносно изучил город. Он даже специально в свободное время занимался этим. Но уже почти полчаса его телефон молчал, и я подумал, что, вполне вероятно, его знание кварталов и закоулков Мокрых Псов могло оказаться недостаточным. У нас далеко не на каждой улице горят фонари, мэр любит экономить на горожанах. Не надо было мне отправлять вождя короткой дорогой, тем более ночью.

Я позвонил Флевретти. Но и он тоже молчал. Я перезвонил шефу, снова Чмунку и снова Флевретти. Трубку не поднимали все трое. В последующий час я звонил им всем по очереди каждые пятнадцать минут, всё равно заняться было больше нечем. Попробовал ещё раз осмотреть стёкла и пол на месте, где я нашёл «бесчувственного» горгула, но осмотр ничего не дал, нужно было специальное оборудование. Хотя бы увеличительное стекло, а о нём я не подумал, а то бы попросил капрала прихватить, когда звонил ему сразу после случившегося.

Ну где же они все, что там с ними происходит? Я уже места себе не находил. Возможно, операция сорвалась и они все убиты освирепевшим от страха волком?! Нет, наверняка они всего лишь слишком заняты его задержанием или поиском короны у него дома, чтобы отвечать на звонки. Если бы не жёсткий приказ шефа не покидать место преступления, я бы не выдержал и бросился на их поиски. Хотя лишние нервы и беспочвенные страхи в нашей работе не только бессмысленны, но и опасны.

В конце концов, по указанному в заявлении адресу может просто никого не быть. Абсолютно не факт, что Вовк а Вульф действительно живёт именно там. Не говоря уж о том, что, сцапав корону, он мог моментально сорваться в бега, и ищи его потом по всем лесам. Хотя общее молчание скорее подтверждало, что адрес действующий.

Так прошёл ещё час, когда вдруг я услышал, как кто‑то отпирает входную дверь, и опрометью бросился к выходу в надежде, что это кто‑то из наших. Но увидел за стеклом уборщицу. Пожилая чертовка круглыми глазами смотрела на меня. Видимо, ей никто вчера не позвонил.

Я открыл ей, поздоровался и объяснил ситуацию. Она действительно оказалась не в курсе последних произошедших здесь событий. Но ничему особо не удивилась, украли так украли…

– Всё понятно, – сказала она. – Давайте я пока помою на втором этаже, потому что позже мне неудобно.

– Возможно, сегодня музей вообще не будет работать. Так что давайте вы всё помоете завтра, а сегодня устройте себе выходной. С сохранением зарплаты, разумеется…

Она посмотрела на меня с неприязненной задумчивостью и, поразмыслив немного, повернулась, задрав нос, и молча ушла. Ну если она и в жизни так же немногословна, то по крайней мере не стоит бояться сплетен о краже из музея.

Я снова запер дверь. Где же наши? Телефоны всех троих по‑прежнему молчали. Я со злостью убрал свой в карман и решил больше никому не звонить.

И вот тут в дверь уже забарабанили. Я опять кинулся к выходу и увидел двоих чертей и одного солидного гнома (видимо, он у них главный) в строгих, хотя и помятых костюмах. Музейщики из столицы. Вот уж кого мне не хотелось видеть раньше, чем будет найден шлем. А я ведь надеялся, что успеем…

– Что здесь произошло?

– Как это случилось?

– Вы были при этом?

– Так это правда?!

– Он украден! – кричали они, перебивая друг друга и пытаясь протолкнуться в двери.

– Туда пока нельзя, – краснея, я попытался загородить вход. – Доступ посторонних к месту преступления не разрешён в интересах следствия.

Все трое уставились на меня взглядами, убивающими на месте.

– Как вы это допустили? – гневно возопил гном, топая маленькими ножками.

Мне хотелось провалиться сквозь пол.

– Комиссар звонил нам и предложил приехать к нему в участок, но мы должны были собственными глазами убедиться в произошедшем. Какой позор для всей полиции! Какая ужасающая некомпетентность! Мы добьёмся того, чтобы вас уволили, – снова наперебой загалдели они.

Наверное, у меня был слишком виноватый вид, хотя он вполне соответствовал душевному состоянию. Поэтому обвинения и угрозы продолжали сыпаться всё сильнее, найдя во мне безответный громоотвод.

– Если шлем и корона не будут найдены сегодня же, вас посадят лет на двадцать! Нет, сначала уволят без права восстановления на службе, а потом всё равно посадят! Если мы сами сию минуту не линчуем вас на месте, и уж поверьте, нас‑то оправдают! – размахивая кулаками, орали музейщики.

– Не торопитесь, господа, вот ваш шлем.

В дверях стоял комиссар Базиликус с широкой улыбкой на лице. Ну я убью его, всё равно убью когда‑нибудь, заставить столько мучиться…

Сделав театральный жест рукой, он посторонился, открывая всеобщему взору довольного Флевретти с короной на голове! Из‑за его спины с виноватой улыбкой мне помахивал Чунгачмунк.

Присевший от радости гном с ликующим возгласом схватил корону с головы нагнувшегося для этого капрала и восторженно прижал её к сердцу. Остальные бросились к нему с теми же эмоциями на лицах. Быстро её осмотрев, они пришли к ещё одному радостному выводу, что экспонат цел и не имеет повреждений.

– Итак, вы хотите знать, кто преступник?

– Конечно, комиссар!

– Для этого я и приглашал вас в участок. Но когда вы сказали, что едете в музей, и бросили трубку, я понял, что мне тоже лучше будет привезти корону сюда, чтобы избавить вас от лишних волнений.

Я злобно посмотрел на него. Надо же, какая забота о незнакомых чертях и гноме. А над своими, значит, можно издеваться сколько и как захочешь?!

– Преступники уже в участке, под замком.

– Какая блестящая работа, комиссар, мы даже не ожидали. Хотя корона и шлем всё‑таки были украдены из‑под носа вашего сотрудника.

– Но он же и раскрыл это дело.

Теперь уже все трое музейщиков изумлённо уставились на меня. Я скромно опустил глаза и покраснел. Не от смущения – от стыда, что плохо думал о Жераре. Хотя поволноваться он меня заставил намеренно. Он просто получает от этого удовольствие, старый тиран…

– Я звонил вам, шеф.

– Да? Правда? Не слышал. Наверное, что‑то со связью, – невинно удивился он.

Ладно, не при свидетелях же устраивать разборки? Потом лично поговорим.

– Значит, вы задержали волка?

– Да, взяли прямо в постели. Говорят, что они чуют врага за милю. Ерунда! Индейцы легко их опережают.

Он с гордостью посмотрел на Чунгачмунка. Тот даже слегка зарделся, похвала Большого Отца для него много значила.

– Не томите, комиссар, рассказывайте, – вмешался счастливый гном. – Хотя, конечно, главное, что корона у нас, но нам будет спокойнее, если мы её поскорее поместим в сейф под замок.

В этот момент в музей влетел запыхавшийся директор. Но, увидев шлем короля Оттодонта Третьего Свирепого, он согнулся и облегчённо выдохнул, держась за колени. Моральная ноша с его души была снята.

Пока реликвия со всеми предосторожностями укладывалась в специальный переносной ящик‑сейф и запиралась на пять замков, Жерар пригласил всех пройти в участок.

– Кофе у нас определённо лучше, – сказал он и подмигнул, глядя на меня.

– Почему нет? Хотелось бы увидеть этих негодяев перед отъездом, – сказал гном, защёлкивая одно кольцо наручников на ручке ящика‑сейфа, а другое у себя на запястье.

Через полчаса в кабинете комиссара все расселись по местам и приготовились слушать. Чмунк предложил всем кофе, от двух пончиков, оставшихся со вчерашнего дня (кондитерские еще не открылись), не отказался только Флевретти и приезжий гном. Один не толстеет, другому всё равно…

Пятью минутами назад, когда мы только пришли, я увидел обоих преступников, крепко запертых за решёткой, в камере предварительного заключения. У волка‑оборотня вид был смирившийся, а горгул ещё хорохорился:

– Шлем подложили! Нас подставили, чтобы оградить своего сержантика. Это он украл шлем. Эти полицейские все в сговоре!

– Пять лет дополнительно за клевету! – напомнил шеф.

Горгул мигом заткнулся. Я даже не стал с ним разговаривать, боялся сорваться, а ничем приятным для него это бы не закончилось.

Базиликус официально попросил директора музея, ввиду сложившихся обстоятельств, не открывать сегодня музей. Может быть, понадобится вызвать экспертов из окружного департамента, чтобы найти ещё дополнительные доказательства на случай сердобольных присяжных. Ну и на случай, если преступникам повезёт с хорошим адвокатом, который подтасует факты так, что они предстанут перед судом чище ангельских крылышек.

Директор, конечно, не возражал, он был только рад содействовать полиции хоть в этом. Но в итоге вызывать специалистов не понадобилось. Всё и так вышло очень гладко. Доказательства оказались слишком значительными, чтобы оставить злоумышленникам шанс увильнуть от справедливого наказания. И это несмотря на то что охранник‑волк неожиданно решил отказаться от признания (у нас такое происходит довольно часто).

Шеф рассказал по порядку о том, как они арестовали Вовка Вульфа. Увидев спросонья на крыльце самого комиссара полиции с капралом, оборотень так растерялся, что с него стали падать штаны. А когда капрал зачитал ему статью об ответственности за кражу особо ценного имущества, являющегося национальным достоянием государства, и о том, какой срок его ждёт, если он сейчас же не вернёт корону, бедняга мигом признался, что спрятал её под кроватью.

То есть злодей оказался чистой воды дилетантом. С горгулом они договорились встретиться через два дня, когда, по выражению последнего, «вся шумиха немного поутихнет». Мозгом преступного дуэта был, разумеется, Эжен Сюсю. Пользуясь своими преступными связями, он заранее нашёл покупателя, да и сам, как оказалось, ранее уже привлекался за мелкий грабёж. Мы все посмотрели на директора музея. Тот недоумённо развёл руками.

– А что такого? У нас считается неблагонадёжным гражданин не меньше чем с тремя судимостями. А у этого была только одна, так что он был практически чист!

Вот с этим все вынужденно согласились. Закон есть закон.

– А как они сговорились? – спросил один из приезжих музейщиков.

– Эжен Сюсю убедил простодушного волка, посулив лёгкую наживу. Горгулу нужен был сообщник, как вдруг он узнаёт, что его давний напарник и приятель нуждается в деньгах на лечение одной одинокой бабушки, которую он «случайно» покусал. Она согласилась не заявлять в полицию в обмен на внушительную сумму отступных, и оборотень мучительно думал, где взять деньги. Кредиты в банках ему уже не давали, видимо, это была не первая бабушка, которой он «выплачивал».

Мне стало понятно: Базиликус уже успел подробно допросить Вульфа, а меня оставил мучиться, велев Чмунку и Флевретти не отвечать на мои звонки. Такое вот у него было чувство юмора…

– Вы и горгула допросили? – спросил я.

– Ещё не успел. Решил не испытывать дольше ваше терпение, сержант. Кроме того, думаю, что это исключительно ваше право.

– А как вы его задержали?

– Очень просто, он тоже нас не ждал. Попытался было оказать сопротивление, но при виде оружия быстро понял, что сопротивляться бесполезно. Только отрицал всё по дороге. Типа это полицейский произвол и всё такое, – попросив капрала принести ещё кофе, неспешно рассказывал шеф. – У него своеобразная манера общения, мы в этом уже убедились на его первом допросе в музее. Хотя тогда это был ещё только опрос. В общем, он то «кололся», начиная перекладывать вину на Вовка Вульфа, когда увидел его в машине, то снова всё отрицал и обвинял нас в чём только возможно, хотя мы его даже не спрашивали. Но этот парень уже сдал себя. Дело за малым – запротоколировать весь тот словесный бред, что он нёс. А там, среди жалоб и оскорблений, наверняка будет и признание.

Часом позже, когда все гости распрощались и, ещё несколько раз повторив благодарности нашей полиции за оперативную службу, уехали – музейщики из столицы на свой поезд, а директор нашего музея – к себе на работу, мы смогли наконец приступить к официальным допросам.

Охранник‑горгул сопротивлялся чисто по привычке, даже снова начал сваливать всю вину на волка, но, когда я показал ему на своём сотовом фотографии места, где он лежал, и невинно спросил, почему же тогда витрина была разбита до его падения, он вдруг во всём признался:

– Не рассчитал чуток, не подумал, что подо мной стёклышек быть не должно. Твоя правда. Но ведь мне скостят срок за чистосердечное, да, сержантик?

Простая пуговица, найденная мной на крыше, оказалась от штанов оборотня.

– Понятно, почему он так и не смог застегнуть их при задержании, – вспомнил комиссар.

На форменных брюках месье Вульфа действительно не хватало одной пуговицы, остальные были идентичны этой. Видимо, из‑за особо повышенной волосатости он не мог носить штаны на молнии. Это была ещё одна неоспоримая улика.

«Покупателя», а может, и «заказчика» горгул не выдал, но нам и не нужно было так глубоко копать. Это уже дело окружной полиции, а мы свою задачу выполнили. Там их снова будут допрашивать и, может быть, узнают что‑то новое. Мы составили короткие отчёты, а через несколько часов за обоими преступниками приехали два сержанта из округа. На словах они передали нам благодарность нашего высшего начальства, но высказав мягкое недоумение по поводу того, как часто у нас в последнее время совершаются преступления, на что Жерар блестяще возразил:

– Главное не как много у нас совершается преступлений, а за какой срок мы их расследуем. Согласитесь, на этот раз мы побили даже собственный рекорд скорости!

Парням нечего было возразить, они погрузили преступников в свой полицейский фургон и уехали.

– Брадзинский, загляните ко мне, – попросил шеф, заходя в кабинет и оставляя дверь приоткрытой.

Когда я прикрыл её за собой, он уже восседал в своём кресле, важный, как король‑лев среди прайда.

– За все ваши волнения, сержант, и за ваш дедуктивный метод вы награждаетесь тремя днями отдыха! Только возьмите их, когда будет поменьше работы. Думаю, если ничего не случится, в начале следующего месяца.

– Спасибо, комиссар. – Я сдержанно поклонился и, больше ничего не сказав (пусть тоже хоть немного помучается), вышел.

В принципе я был доволен. Для полного счастья сейчас не хватало только одного. И едва я успел об этом подумать, как зазвонил телефон. Эльвира! Ну вот и оно, дождался, сама позвонила…

Пожалуй, я воспользуюсь тремя днями отдыха уже сегодня!