Жизнь и смерть оракула 2 page

Вот почему отец Мишеля так встревожился, когда узнал, что сын склоняется к астрологии – науке, не одобряемой церковью. Только если совместить астрологию с врачебной практикой, можно избежать преследования. К такому сочетанию относились менее враждебно, можно сказать, даже терпимо.

В октябре 1521 года Мишель Нострадам поступил на медицинский факультет университета в Монпелье, старейшего в Европе, основанного в 1289 году, почти в одно время со знаменитым парижским университетом Сорбонна.

Прежде всего, как тогда требовали правила, он нанес визит прокуратору – так называли студенческого старосту. На этот пост избирался студент, имеющий первую академическую степень бакалавра. Он являлся официальным представителем студентов перед деканом, улаживал возникавшие между студентами и администрацией споры. В его обязанности входили прием новичков и соблюдение всех положенных формальностей. После предварительного знакомства он отводил первокурсников к «канцелярусу», или канцлеру, профессору, избираемому коллегами на этот пост пожизненно.

Перед канцлером Мишель Нострадам подтвердил свое совершеннолетие и то, что рожден в законном браке, предъявил диплом, заверил, что исповедует католическую религию и что никогда в жизни не занимался физическим трудом. В те времена считалось недопустимым для медика лечить каким‑либо иным способом, кроме устного выслушивания жалоб и выписывания соответствующего рецепта. Если, например, возникала необходимость в проведении операции, то ее обычно выполнял либо костоправ, либо брадобрей. Медику дозволялось только давать устные указания. Ему запрещалось даже дотрагиваться до скальпеля или иглы.

Чтобы иметь право на медицинскую практику, студенту предстояло получить три академические степени: бакалавра, лиценциата и магистра (то есть доктора). Степень бакалавра позволяла только преподавать. Достижение же высших степеней, как правило, было связано с большими расходами (промоциями) на подарки профессорам, угощение товарищей и т. д.

Занятия в университете обычно начинались в шесть утра и состояли из двух периодов. В течение первого регент (преподаватель) в пурпурной мантии, с квадратной сатиновой шапочкой на голове зачитывал латинский перевод из Гиппократа, Галена или Авиценны. Второй период посвящался обсуждению избранной темы и комментариям на том же языке.

В университете был лишь один скелет, у которого не хватало многих костей. Что касается вскрытий, то есть анатомирования, то официально такое разрешалось проводить лишь раз в год. (По действующему с 1376 года уложению университет мог использовать труп преданного казни человека.)

Кроме медицины, Нострадам изучал философию, лекарственные травы, фармакологию и анатомию. В своей каморке со сводчатым потолком он устроил настоящую лабораторию, заставив ее перегонными аппаратами, колбами, ретортами, ступками. Здесь он пытался на практике проверить оккультные открытия двух величайших алхимиков истории, врачей – естествоиспытателей, своих современников – Парацельса и Агриппы Неттесгеймского.

Мишель в ту пору не делал различия между медициной и алхимией. И то и другое для него были связаны между собой.

Устав после занятий в университете и изнурительных опытов в домашней лаборатории, Но‑страдам любил по ночам гулять по берегу реки Лез. Однажды он увидел здесь табор цыган в ярких нарядах. Сидя у костра, они жарили на вертеле кур. Главным у них был цыган по имени Иштван. Он возглавлял банду отпетых бродяг и грабителей, явившихся сюда, на юг Франции, с Пиренеев. Это были бесстрашные люди, вольные дети природы. Днем они занимались грабежом, а по вечерам, сидя у костра, распевали песни.

Молодому Нострадаму понравились эти беззаботные, веселые люди. Да и он приглянулся «королю» цыган. Мишель часто приходил к ним в табор, сидел у костра, слушал щемящие душу песни.

Как‑то в полночь нагрянула группа всадников и, обнажив сабли, устремилась к цыганам. Они действовали по приказу главного судьи, велевшего покончить с «ведьмами, колдунами, бесовскими духами и посланцами самого дьявола». Девятнадцатилетний Мишель не растерялся. Выхватив из костра горящую головешку, он бросился в гущу схватки и стал ею тыкать в морды храпящих лошадей. Испугавшись огня, они отпрянули назад, сбросив на землю седоков. Нападавшие смешались и, повернув назад, исчезли в темноте. После стычки Нострадам стал оказывать медицинскую помощь раненым, лечил их с помощью мазей и настоек собственного изобретения. В знак благодарности Иштван повесил на шею герою тяжелую цепь, – цыгане восхищались его мужеством и медицинским искусством.

На следующее утро Мишель очень рано пришел к берегу Лез, но цыган там не оказалось. Он подошел поближе к реке, посмотрел на небо. Ему показалось, что звезды как‑то странно себя ведут, отчаянно подмигивают, словно пытаются заговорить с ним. Он не спускал глаз с далеких таинственных светил. Долго смотрел вверх, пока не затек затылок. Вдруг почувствовал, что все тело охватила странная дрожь. Мелкие судороги, пробежавшие от головы к ногам, лишили его свободы движения. Хотел крикнуть, позвать на помощь, но гортань вдруг онемела. Надвинулась темнота, окутав все тело. Он захрипел, почувствовал, как губы влажнит слюна, и потерял сознание.

Когда Мишель очнулся, то ощутил себя здоровым, как и прежде. Объяснялось все очень просто – Нострадам впервые испытал приступ эпилепсии, болезни, которая будет преследовать его всю жизнь. Как утверждают биографы, после одного из приступов падучей он впервые почувствовал тягу к предсказаниям, и самые точные и известные откровения были сделаны им после сильнейших припадков.

Осенним вечером 1522 года юная Малена – одна из двенадцати жен «короля» цыган Ишт‑вана, вопреки запретам, проникла в город. Там ее арестовали и без судебного разбирательства приговорили к сожжению на костре. Цыганку доставили к месту, где обычно сжигали еретиков. Это был круг диаметром восемь метров. В центре стоял столб высотой в два с половиной метра, который окружали вязанки сухого хвороста. Палачи привязали жертву к столбу.

Все цыгане Иштвана, переодетые в платья ремесленников, толпились за рядом лучников и беспомощно глазели на несчастную женщину, жить которой оставалось считанные минуты. Принесли факел. Палач поднес его к вязанке, и языки пламени, с треском вспыхнув, начали подбираться к голым ступням Малены.

Мишель, сжав руку Иштвана, глядел, не отрываясь, на небо.

– Послушай меня, король… – чуть слышно прошептал он. – Сегодня тебя не посетит несчастье!

«Король» с удивлением уставился на юного друга – астролога.

Внезапно с гор подул сильный ветер. Резкие порывы его за несколько секунд разметали горящие ветки к стоявшим в строю лучникам. Их одежды запылали. Все дружно бросились врассыпную. Иштвану с друзьями потребовалось немного времени, чтобы отвязать прекрасную Малену и скрыться из города.

Так появилась первая легенда о Мишеле Нострадамусе как о великом чародее и предсказателе.

В начале 1525 года пришло время получать первую ученую степень бакалавра медицины. Нострадамус успешно выдержал экзамен, и председатель жюри торжественно объявил по‑латыни: «Endues puppuran, evuscende, ceethe‑dram, efgrafis a gis geubus debes»[1].

После получения диплома и завершения положенной практики Нострадамус обратился к декану с просьбой о сдаче экзаменов на степень лиценциата. Ему было предложено сдать четыре экзамена по собственному выбору.

Испытания продолжались четыре дня подряд, причем каждый день его экзаменовал новый преподаватель. Мишель успешно справился с экзаменами, получив самые высокие оценки. Епископ Монпелье вручил ему диплом лиценциата медицины.

Медицинский факультет университета в Монпелье был в то время, как говорится, кузницей выдающихся ученых. Там Нострадамус познакомился со многими выдающимися личностями. В том числе и с Франсуа Рабле, будущим великим писателем, а тогда, как и Мишель, изучавшим медицину. Они стали друзьями, и впоследствии их пути неоднократно пересекались.

В этот момент в Монпелье пришла тревожная весть о том, что по всему Лангедоку – обширной области на юге Франции – свирепствует чума.

В те времена чума, особенно бубонная, считалась, как, впрочем, и сегодня, страшным бичом. Тогда еще не знали, что ее разносчиком являются блохи грызунов, в том числе крыс, и надежных способов и средств борьбы с ней еще не было. Лишь в начале XX века русский доктор В. А. Хавкин разработает противочумную вакцину. Во времена Нострадамуса люди, заразившиеся этой болезнью, отказывались от всякой надежды на выздоровление.

Мишель знал о страшной болезни лишь по трудам Гиппократа «Об эпидемиях». Знал, что она характеризуется болезненными опухолями (бубонами) и черными пятнами, из‑за чего и получила название «черная смерть». Теперь ему предстояло столкнуться с ней на практике.

Нострадамус оседлал своего мула, захватил учебники по медицине, кое‑какие снадобья и лечебные травы и пустился в путь. Скоро он достиг зачумленной территории в Лангедоке. Здесь ему представилась возможность испытать разработанные им способы борьбы со страшной болезнью.

В письме к отцу он с удовлетворением писал: «Потратив большую часть своей молодости на изучение фармакологии, вооружившись мудрыми знаниями своих почтенных дедов, проявляя искреннее желание понять происхождение живительной силы целебных трав, я теперь уверен, что наконец смог оказаться полезным для людей».

В те времена считалось, что чуму вызывает особое расположение звезд. Такого мнения придерживались не только астрологи, но и медики. Отсюда полная безнадежность всех попыток противостоять этой болезни. Люди искали убежища в церквах, молились о спасении. Мишель, конечно, разделял общее мнение, однако был убежден, что эпидемию можно приостановить и даже победить, но только не способом простирания рук к святым. Он понимал, что для успешной борьбы с чумой нужны новые, неизвестные пока медицинские средства, совершенно иной подход к исцелению больных, и не терял времени даром.

Испытал несколько снадобий и в конечном счете составил лекарство, спасшее жизнь нескольким обреченным. Слава о нем как о великом целителе покатилась по югу Франции, достигла самых далеких уголков Лангедока.

На заре, с первыми лучами солнца, Нострадамус отправлялся в поле и охапками срывал ветви цветущего шиповника, основу противочумного средства. Вернувшись домой, он высушивал цветы, а затем толок их в мраморной ступке. Превратив их в порошок, приступал к составлению особой смеси, куда в качестве ингредиентов входили опилки кипарисового дерева (1 унция – 30 г), флорентийский ирис (6 унций – 180 г), толченая гвоздика (3 унции – 90 г), веточки алоэ (6 драхм) и пахучий аир (3 драхмы). Долго и тщательно растирал всю эту массу. Потом высушивал и нарезал маленькими ромбиками, называя их «розовыми пилюлями».

Мишель раздавал свое «изобретение» пациентам и рекомендовал держать пилюли под языком как можно дольше. В отличие от своих коллег он не прибегал при лечении к самому распространенному в то время средству – обильному кровопусканию. Приучал пациентов пить только кипяченую воду, рекомендовал при первой возможности уехать из города в сельскую местность и дышать там свежим‑ воздухом, убеждал спать в чистой постели. Особое внимание уделял постной пище и продолжительным пешим прогулкам.

Метод его лечения имел феноменальный успех. По свидетельству очевидцев, это во многом объяснялось двумя факторами. Во‑первых, Нострадамус проявлял необычайную уверенность в себе и невероятное мужество перед лицом опасной болезни, а во‑вторых, его собственное средство от болезни оказывало на больного не только медицинское, но и чисто психологическое воздействие.

Но эпидемия не сдавалась. Новая вспышка распространилась на Авиньон, Нарбонну, Тулузу и Каркасон. Нострадамус опять отправился в самый эпицентр болезни. Повсюду, где свирепствовала бубонная чума, он велел рисовать на домах обреченных черные кресты, чтобы предостеречь здоровых. Молодой доктор не покладая рук вел борьбу с эпидемией, бесстрашно натирая язвы на теле больных целебной мазью собственного изготовления.

Нострадамус миновал Безье и Нарбонну, сделав в этих прибрежных городах лишь краткую остановку. В Каркасоне он провел несколько недель и всполошил весь город. Разлетелась молва о его невероятно целительном, богодуховном искусстве, поскольку ему удалось вылечить всех обратившихся к нему за помощью больных. Местных жителей поразил и тот факт, что Нострадамус не только лечил бесплатно, но и раздавал монеты беднякам. Кто‑то вспомнил, что именно этот странный человек во время прошлой чумы изобрел лекарство, творившее истинные чудеса! Подумать только – ему удалось спасти от чумы несколько десятков безнадежно больных!

Прослышав про славные подвиги Нострадамуса, его вызвали в резиденцию епископа Амьенского дю Фэя.

Священник вежливо обратился к Мишелю:

– Мой прелат – человек уже в летах и сильно страдает. На его теле не осталось ни одного живого места. Каждое прикосновение к нему отзывается непереносимой болью. Сделай что‑нибудь…

– Непременно, непременно сделаем, – с готовностью отозвался Нострадамус, никогда и никому в помощи не отказывавший – ни знатному, ни бедному, ни служителю Господню.

Осмотрев больного, он составил лекарство, должное, по его мнению, «омолаживать того, кто его принимает. Грустному доставлять радость и веселье; робкого превращать в смельчака, если же человек замкнут и молчалив – то после принятия чудо‑лекарства его характер менялся…». Через неделю прелат был здоров.

Нострадамус направился в Тулузу. В любом городе, попадавшемся ему на пути, Мишель с горечью наблюдал, как торжествует эта ужасная болезнь, как страдают ее несчастные жертвы. Никто из них уже не надеялся встать с кровати.

Эпидемия превращала людей в дикарей. В надежде избежать заразной болезни все отворачивались от больного, избегали с ним любых контактов, старались переждать несчастье в полном одиночестве. Многие уходили из семей, бросали на произвол судьбы родных и близких, даже детей. Нечего было надеяться, что кто‑то окажет помощь несчастному. Нострадамусу приходилось все делать одному, не рассчитывая на поддержку добровольцев. Повсюду царил гнетущий, вязкий страх перед «черной смертью». Однажды он увидел, как женщина сама себя зашила в саван. Она понимала, что после смерти никто этого за нее не сделает.

В Авиньоне можно было наблюдать ужасные сцены. Неизлечимые больные захватывали дома горожан и, пользуясь полной безнаказанностью, грабили винные погреба, напивались до бесчувствия, разбивали ценные вещи, насиловали женщин. Это была оргия безумия, отчаяния, торжествующей смерти. Это был пир во время чумы. Зараженные чумой бедняки обирали богатых и бросали золотые экю в воды Роны!

Дома, в которые проникла чума, обычно поливались перебродившим кислым вином или уксусом. Считалось, что это локализует заразу. Для ускорения вызревания бубонов на них накладывали лепешки из кислого теста, смешанного со зрелой мякотью фиговых плодов и печеного лука.

Чтобы свести до минимума заражение, тела умерших сбрасывали в общие могилы и поджигали. К тому времени, слава Богу, отказались от способа избавления от умерших, который применяли лет сто с небольшим назад. Так, в 1351 году во время чумы в Авиньоне папа Клемент VI освятил реку Рону и разрешил сбрасывать туда умерших от чумы.

Но вот настал момент, и Мишель принял решение возвратиться на факультет в Монпелье, чтобы усовершенствовать свои знания, тем более после такой богатой практики, которую ему пришлось пройти на юге страны.

Нострадамус снова занялся медициной и стал добиваться высшей ученой степени – доктора медицины. Такая задача не представляла для него особого труда. Успехи врача, спасшего многих людей от смерти, говорили сами за себя. На коллег произвела сильное впечатление его борьба с чумой. Президент университета после небольшого собеседования без колебаний вручил Нострадамусу черную квадратную шапочку с кисточкой и массивное золотое кольцо – атрибуты профессора.

…По традиции выпускник университета, блестяще закончивший курс, имел право на преподавание в своей альма‑матер. Может, другой человек и стал бы гордиться такой привилегией, но только не Мишель Нострадамус. Он отлично понимал, что утвердить новый взгляд, новый подход к науке невозможно, так как университетский устав строго‑настрого запрещал любые новации, а пережевывать и мусолить труды Гиппократа, Галена и Авиценны ему уже не хотелось.

Мишель без всякого сожаления оставил друзей – студентов, коллег – преподавателей, толстые тома книг в библиотеке и, вооружившись всеми своими дипломами, вновь отправился в странствия по любимому югу Франции: лечил больных, торговал на рыночных площадях притираниями собственного производства, мазями, мылом, благовониями, а также «фильтром любви» – так называлось привораживающее зелье, «любовный напиток». Он зарабатывал себе на жизнь, как и другие бродячие торговцы, но, в отличие от многих из них, никого не обманывал.

Добравшись до Тулузы, Мишель решил временно остаться в этом городе, раскинувшемся на берегах Гароны, чтобы посетить подпольные курсы знаменитых евреев‑алхимиков.

Сдав на хранение свой ходкий товар, а мула передав заботам кузнеца, державшего конюшню, Мишель Нострадамус отправился на постоялый двор «Геральдика», расположенный рядом с собором Святого Сернена. Ему показалось, что близость святого места вызывает духовную энергию и лучшего места ему не найти. Он выхлопотал у Марсилио, хозяина «Геральдики», разрешение использовать для собственных нужд часть его погреба. Там установил алхимическое оборудование для проведения замысловатых опытов.

Первым делом Мишель, будучи изощренным гурманом, приступил к совершенствованию своего, изобретенного еще в Монпелье, восхитительного варенья из айвы. Оно пользовалось повсюду такой популярностью, что его заказывали знатные вельможи и даже высокие святейшие папские прелаты. Говорят, даже сам король Франциск I изволил его откушать и нашел угощение бесподобным.

Ради такого варенья наместник папы в Тулузе не поленился лично нанести визит Нострадамусу на его постоялом дворе.

Слава о Нострадамусе как о чудо‑медике росла, но вместе с тем никто не забывал, что он великий астролог, провозвестник будущего. Богачи, люди, занимавшие высокое положение в обществе, приезжали со всей страны в Тулузу и обращались к Мишелю с просьбой предсказать судьбу. Красивые знатные дамы с берегов Гароны, преодолев щепетильность, посещали постоялый двор, не смущаясь его отнюдь не изысканными запахами. Ради того чтобы получить консультацию у известного косметолога и заполучить таинственный рецепт сохранения молодости и красоты, они не скупились на золотые монеты.

Слава к Нострадамусу пришла в Тулузе после опубликования им трех небольших книжечек, впоследствии выдержавших не одно издание во Франции и переведенных на немецкий. Это «Трактат о красоте лица», «Об истинном и совершенном уходе за лицом» и «Превосходная маленькая книжка».

Первое издание «Трактата…» вышло под довольно длинным названием: «Трактат о красоте лица (прикрасах) и вареньях, заново приготовленных по рецептам мэтра Мишеля де Нострадамуса, доктора медицины». Книга состояла из двух частей. В первой давались рецепты румян, притирок, благовоний, мазей для кожи лица, красителей для волос и прочих косметических средств плюс нескольких «любовных напитков». Приводились различные рекомендации по личной гигиене: как приготовить порошок, вычистить и обелить зубы, какие бы желтые или черные они ни были… Способ придать дыханию приятный запах… Другой способ, еще более совершенный, для очищения зубов, даже тех, которые уже тронуты гниением… Способ приготовления дистиллированной воды, чтобы наилучшим образом обмыть лицо… Некоторые из его рецептов весьма забавны. Так, для «сохранения белого цвета лица» и «всего тела» Нострадамус советовал употреблять сулему (хлористую ртуть):

«Нужно взять десять унций этого вещества, тщательно его растереть, затем смешать со слюной постившегося три дня человека, который ничего не ел, кроме чеснока и лука, и не пил кислого виноградного вина, и вновь все тщательно растереть.

После содержимое промывают в родниковой, а не речной воде и, поместив в глиняный горшочек, ставят на огонь для кипячения, повторяя при этом две строчки из «Отче наш» и две из «Аве Мария».

Для того чтобы правильно оценить гигиенические рекомендации Нострадамуса, нужно вспомнить, что в руководстве по учтивости, изданном двести лет спустя – в 1782 году, формально запрещалось пользоваться водой для умывания, ибо «это делает лицо зимой еще более чувствительным к холоду, а летом к жаре».

О гигиене в XVI веке не думали. Даже король Людовик XIV страдал бессонницей из‑за клопов. Лувр представлял собой, по отзывам современников, отвратительное зрелище. Посетители отправляли свои естественные надобности повсюду, где считали для себя удобным: на дворе, лестнице, балконах, за дверью. Все проделывалось на виду у всех, и никто не обнаруживал ни тени смущения…

Во второй части «Трактата…» (ей предшествовало предисловие, посвященное брату Жану) Нострадамус предлагал многочисленные рецепты варений, конфитюров, джемов, желе, консервов и конфет. До сих пор эта книга сохраняет за Нострадамусом одно из ведущих мест среди выдающихся составителей кулинарных книг. Создавая свои рецепты конфитюров и джемов, Нострадамус преследовал вполне практическую цель – многие пациенты отказывались принимать горькие пилюли и настойки, а посему он разбавлял их своими сладостями. Впоследствии по его примеру фармацевты во всем мире придумали сладкую оболочку для некоторых отличающихся особой горечью таблеток.

А вот еще один довольно оригинальный рецепт:

«Пользуйтесь отваром корня воловки, который испанцы называют «бычьим языком», этим укрепляющим средством, которое способно удержать вас от ереси, спасет от водянки, способствует веселому и радостному настроению, гонит прочь меланхолию, молодит человека, задерживает старость, придает лицу особый цвет, поддерживает в хорошем состоянии здоровье и тонус».

Как видим, рецепты, рекомендуемые Нострадамусом, не такие уж странные, не слишком загадочные, в них ничего не говорится ни о жире повешенного, ни о толченых змеях, ни о вареве из жаб, которыми увлекались ведьмы в «Макбете» Шекспира. Как правило, речь шла о вполне доступных средствах, основанных на целебных свойствах различных трав и минеральных солей. И здесь Нострадамус, великий знаток горных лечебных растений, шел впереди своего времени…

Нострадамусу нравилось жить в Тулузе. Он завязал дружбу с выдающимися людьми, представителями искусства, жившими поблизости от него в провинциях Лангедок, Русийон, Прованс и Гарона. И еще он познакомился с алхимиками и каббалистами.

Нострадамус не торопился покидать гостеприимный город. Но внезапно его планы изменились.

В один прекрасный день Мишель получил письмо от известного ученого и философа Жюля Сезара Скалигера с приглашением посетить его в поместье неподалеку от Ажена. В то время Скалигер был личным врачом епископа города Ажена и считался превосходным математиком и астрологом. По своему авторитету в Европе он уступал разве что Эразму Роттердамскому, великому гуманисту.

Нострадамус с радостью принял приглашение мэтра и вскоре приехал в Лескаль – поместье Скалигера. Встретили его как равного и знаменитого. Мишель воспринял это как должное. Разве он не победитель чумы!

С этого момента Нострадамус зачастил к мэтру, благо тот жил неподалеку от города. Чуть ли не ежедневно бывал у него, иногда даже оставался ночевать. Между ними установились дружеские отношения, хотя Скалигер и был намного старше – ему уже исполнилось пятьдесят. Это не помешало мэтру жениться на шестнадцатилетней девушке. Он и Мишелю советовал последовать его примеру, считая, что в любом возрасте в браке есть свои положительные стороны. Но знаменитого доктора Нострадамуса интересовала только наука.

Тогда Скалигер начал распускать слухи о невероятных магических способностях Мишеля, дабы пробудить у местных красавиц интерес к ученому. И казалось, достиг своей цели. По всей провинции на семейных советах для дочерей придумывались невероятные заболевания, и они немедленно отправлялись к Нострадамусу в Ажен, чтобы в «ходе лечения» попытаться овладеть сердцем Мишеля. Но все уловки оказались напрасными.

Скалигер, однако, не унимался. Он привез его на местный сельский праздник, где заставил пить, веселиться и танцевать. Здесь Мишель познакомился с красивой девушкой, которой тоже приглянулся молодой, приятной внешности врач. После танцев и пары стаканчиков вина раскрасневшаяся девушка, позабыв про стыд, бросила вызов ученому, предложив на практике опробовать его знаменитый «фильтр любви». Нострадамус шутя ответил, что это вполне возможно, но при одном условии – она непременно должна выйти за него замуж. Девушка не испугалась и приняла предложение.

Приводим рецепт этого действенного «фильтра любви»: возьмите три корня мандрагоры и сварите их на восходе солнца, а затем заверните в листья вербены, оставив в таком виде до утра следующего дня. Затем возьмите магнезитный камень и отломите от него часть, в которой нет железа. Шесть крупиц его нужно растереть на мраморной доске, а затем осторожно смочить порошок соком, извлеченным из корня мандрагоры. Потом через левое крыло нацедите крови у семи воробьев‑самцов и возьмите: серой амбры – пятьдесят крупиц, а также ячменя и муската – семь крупиц; присовокупите самой лучшей корицы – триста семьдесят семь крупиц, ячменя, левкоя и тонких стеблей алоэ весом три денье[2]; потом извлеките из жабер красноперых рыбок по ушку, которые нужно настоять в меду, – двадцать одну крупицу; душистого аира – пятьдесят крупиц; корня иллирийского ириса – семьсот крупиц; добавить критского вина – не более унции.

Все это нужно смешать, хорошенько растереть в мраморной ступке деревянным пестиком и все сварить, помешивая серебряной ложечкой. Потом всю массу следует поместить в стеклянный сосуд и довести до кипения, покуда вся масса не станет похожа на сахар в виде сиропа или смягчающей микстуры. После того как смесь будет готова, ее следует получше выжать, а затем поместить в золотой, серебряный или стеклянный сосуд.

Каждый может приготовить такую смесь, но использовать ее только в интересах супружеской жизни. Заниматься с помощью эликсира незаконной или распутной любовью – означает злоупотреблять благосклонностью природы.

Для использования «фильтра любви» нужно поместить небольшое количество этой смеси на язык и при поцелуе протолкнуть ее в рот любимого человека. Обоих тут же охватит любовный пожар.

В 1535 году в католическом храме Ажена был заключен брак между Анной Кабрехас из Периньяна и Мишелем Нострадамусом из Сен‑Реми. «Фильтр любви» не понадобился – Анна и без того была влюблена в Мишеля, и он отвечал ей взаимностью. Через год у них появился сын, а затем и дочь…

Нострадамус решил навсегда с семьей поселиться в Ажене. Однако прожил здесь лишь три года – помешали обстоятельства особого рода. Ажен являлся в то время оплотом еретиков на юге Франции. Здесь было много представителей мальтийского ордена иоаннитов, которых церковь считала отступниками веры, гугенотов, исповедующих кальвинизм – богохульное учение.

С некоторыми из этих еретиков Нострадамус поддерживал отношения. Больше того, высказывался положительно об их вере. Смелые суждения стали известны соглядатаям инквизиции. Они выразили удивление по поводу частых встреч Мишеля Нострадамуса, ревностного католика, с гугенотами и узрели в этом крамолу, о чем немедленно сообщили суду инквизиции в Тулузе.

Вскоре после этого Нострадамус получил тайное уведомление от самого епископа Аженского Жана Лотарингского о намерениях инквизиции относительно его. Дело в том, что епископ был сторонником гугенотов и тайно сочувствовал им. Он‑то и предупредил Мишеля, что из Тулузы в Ажен по поручению святой инквизиции направлен монах, чтобы разобраться с нечестивцем.

Нострадамус понимал, чем это грозит ему. Повсюду на городских площадях еще пылали костры инквизиции, на которых сжигали еретиков. И среди безбожников, погибших в огне, часто оказывались лучшие умы эпохи, ученые и поэты. Так что рассчитывать на авторитет и славу Нострадамус не мог. Он это понимал. Тем более что за ним действительно имелись кое‑какие богохульные высказывания, которые могли всплыть в ходе дознания. Так, например, однажды он побывал в мастерской одного ремесленника, когда тот изготовлял гипсовый слепок для бронзовой статуи Девы Марии. Мишель простодушно заметил, что в его руках она выглядит «безобразнее самого сатаны». Оскорбленный ремесленник решил отомстить и донес о словах Нострадамуса. Для обвинения в ереси этого было достаточно, и сколько бы Мишель ни убеждал, что имел в виду всего лишь посредственную работу ремесленника, ничто не помогло бы.

Был и еще один случай, который мог привлечь внимание бдительной инквизиции. Как‑то плотник Питер Труа упал с крыши церковной ризницы и сильно разбился. Тело несчастного положили в церкви на дубовый стол, и священник, уверенный, что плотник скончался, соборовал его. В тот момент в церкви оказался Нострадамус. Он подошел к рыдающим родственникам, попросил их выйти и, плотно закрыв дверь за ними, остался наедине с покойником.

Каково же было их удивление, когда примерно через час Нострадамус вышел к ним, поддерживая плотника под руки. Молва разнесла весть – медик‑астролог оживил мертвого. Это было под силу лишь одному Богу. А медик‑астролог не иначе как колдун и чернокнижник.

Date: 2015-08-24; view: 264; Нарушение авторских прав