Бульвар преступлений

Длинный бульвар, вдоль которого тянулись высокие унылые мрачные стены, затеняли свежепосаженные каштаны и освещали тусклые газовые фонари на большом расстоянии друг от друга… Метрах в пятидесяти за спиной послышался топот бегущих ног… Когда он приблизился, я помчался очертя голову. Но он настигал меня. Как загнанный зверь, я застыл под газовым фонарем, у черных стен тюрьмы.

Они выскочили из темноты – двое мужчин.

Они пробежали мимо.

Это явно были апаши; козырьки фуражек надвинуты на глаза; красные шерстяные шарфы развевались по ветру, узкие пиджаки, брюки, вздувшиеся на бедрах, и у одного из них был открытый складной нож.

Форд Мэддокс Форд

“Зеркало Франции” (1926)

Покуда Хемингуэй потягивал свой коньяк в La Coupole, а Фицджеральд кутил в Ritz, на бульварах процветало воровство. Только изнеженные intellos [85] считают, что Париж 1920‑х был беспечным и спокойным. Всего в нескольких кварталах от бульвара Монпарнас начинался совсем другой Париж, который туристы видят лишь мельком из безопасного укрытия экскурсионного автобуса и о котором читают в дешевых романах о злобных мстителях вроде Фантомаса и Жюдекса, крадущихся по парижским крышам в длинных накидках, цилиндрах и черных масках.

Американцы не обращали внимания на эту сомнительную сторону жизни Парижа. Их не интересовало, что poules [86] поджидали клиентов у входов в большие кафе, а их mecs [87] в открытую продавали героин и кокаин, на местном наречии chnouf, или что поножовщина и стрельба случались каждую ночь. После введения сухого закона в Соединенных Штатах тоже не слишком справлялись с разгулом криминала. Так что американцы предпочитали то, чего недоставало на родине: секс, алкоголь и искусство.

Туристы из стран с более строгими порядками, скажем, из Германии и России, где вне закона была порнография, здесь получали ее в избытке. В особенности их восхищали уличные разбойники, известные как apaches (апаши). Откуда взялось это прозвище – история темная. Может, они преклонялись перед каменнолицыми храбрецами, о которых Париж узнал из привозных шоу наподобие “Дикого Запада” Буффало Билла Коди. Согласно другой гипотезе все пошло с заметки об уличной драке на Монмартре, о которой журналист написал: “Яростная стычка между двумя мужчинами и женщиной обратилась дикой жестокостью индейцев апачи”.

Как и во всех уличных бандах, апаши брали себе необычные имена, придумывали замысловатые посвящения и эффектную униформу. Апаша можно было узнать по полосатому свитеру, узкому пиджаку и фуражке с низко надвинутым на глаза козырьком. Красный шерстяной кушак в холодную погоду служил шарфом, а иногда – маской. В фильме 1932 года “Люби меня сегодня” Морис Шевалье, портной, выдающий себя за барона, одевается как раз в этом духе, чтобы исполнить песню Роджерса и Харта “Бедный апаш”. Он размахивает руками, отбрасывая гигантскую тень на стену, и похваляется: “Одна вещь доставляет мне радость / Вызвать у женщины слезы… Когда я беру ее за руку и сжимаю ее / Ни одна женщина не может устоять”. Он называет свою возлюбленную “продавщицей” и “сокровищем”, но из пояснений, как она делает его “джентльменом благороднейшим”, мы догадываемся, что она – шлюха, а он – ее сутенер.

В 1901‑м два предводителя банды апашей, Лека и Манда, подрались из‑за такой девушки, юной проститутки Амели Эли, которую из‑за белокурых волос прозвали Casque d ’ Or – “Золотой каской”. Лека погиб, а Манда казнили на гильотине во дворе тюрьмы Сантэ. По легенде Амели наблюдала за этим из одной из квартир, чьи окна смотрели на тюрьму, – местные жители сдавали их гнусным любителям острых ощущений. “Бедный апаш” отсылает к этому эпизоду. Шевалье поет, что кончит он, вероятно, на гильотине, но палачу он дерзко бросит: “Шиш тебе!”

Апаш, парижский гангстер 1900‑х гг.

История “Золотой каски” будоражила воображение, особенно воображение преуспевающих русских, которые желали во что бы то ни стало хоть одним глазком поглядеть на места, где случались подобные преступления. Монпарнасские гиды были только рады угодить. “Русских водили в ненастоящие притоны apaches, – отмечал один писатель. – Там хозяйничали белокурые девушки в красных передниках и подозрительные apaches в надвинутых на глаза фуражках. Во время танцев разыгрывалась ссора, начиналась драка на ножах. Князья утоляли жажду острых впечатлений, деньги были заплачены не напрасно; девушки же по окончании спектакля снимали свои передники, мужчины нахлобучивали приличные шляпы, и все тихо‑спокойно расходились по домам”. Революция 1917 года разметала русскую аристократию по миру, и многие снова оказались в Париже, иные – уже в роли нищих официантов или привратников. Быть может, именно они подсказали своим новым работодателям, что у этих липовых драм есть неплохая перспектива. Кабаре превратили драку на ножах в танго, известное под названием Apache. Девушку, одетую как шлюха, в черных чулках и юбке с разрезом, высмеивает, отвергает и швыряет по всей сцене mec в полосатом свитере, черном берете и с усталым презрением во взгляде. В “Бедном апаше” Лоренц Харт устами Шевалье преподносит краткое, но емкое описание подобного исполнения:

Покуда мужчины танцуют,

Нежно партнерш целуют,

Я швыряю ее по углам.

Та часть ее тела, что никто не коснется,

То место, которого стул лишь коснется,

Припадает частенько к полам.

“Танец апашей” дожил до 1950‑х, когда уже никто и не помнил, откуда он взялся. Сразу после Второй мировой войны Людвиг Бемельманс, австро‑американский писатель, известный, главным образом, своими книгами о парижской школьнице Мадлен, благодаря приятелю Арману попал в Le Petit Balcon, клуб, расположенный недалеко от Бастилии.

...

Там все было битком. В центре апаш устроил безумную пляску со своей gigolette [88]. То, что он с ней творил, походило на расправу. Он ее гнул, вертел, душил, ударял головой об пол. В конце концов мой сосед в негодовании вскочил и бросился на апаша с ножом. Разразилась драка, хлынула кровь, на полу разлилась целая лужа. Люди с криками разбежались. Снаружи их уже поджидал автобус с табличкой American Express.

– У меня в этом заведении доля, – сообщил Арман, пока с пола вытирали “кровь”. – Это золотая жила.

Следующее шоу начинается через полчаса. Апашу, девушке и убийце не разрешается ни с кем говорить – никто из них не знает ни слова по‑французски. Она была из войск Объединенной американской военной службы, они – бывшие американские солдаты; все после войны осели в Париже, потому что им здесь понравилось.