ГЛАВА 24 Как вернуться в большой спорт

Сел размышлять над этой главой и неожиданно понял, что она обещает получиться самой тяжелой. Пока я просто не нахожу слов, чтобы точно описать все, что у меня творилось внутри в тот период, когда приближался срок окончания дисквалификации. И у меня есть подозрения, что вы меня не поймете. Поэтому для начала предлагаю такой психологический тренинг. Представьте: вас сонного вытащили из каюты класса люкс и сбросили с лайнера в открытом океане. Всюду до самого горизонта вода, волны накатывают, норовя накрыть вас с головой, и не факт, что у вас хватит мужества бороться и ждать. Но вы выдержали, не потонули и уже видите, как вдали появился плывущий назад корабль. Только вот корабль этот движется очень медленно, ваши силы на исходе, судорогой сводит ноги и руки, затуманивается голова. Тем не менее вы сдюживаете и это испытание. Но когда лайнер оказывается совсем рядом, вы обнаруживаете, что он не собирается останавливаться и бросать вам спасательный круг. На полном ходу он шпарит своим курсом, а вам с палубы кричат: «Твоя каюта занята. Прощай! Ты все равно уже никогда не будешь таким, как прежде». На тех, кто по какой‑либо причине выпал из обоймы, везде и всегда старались поставить крест.

В Индии, например, говорят: «Когда книга, жена или деньги попадают в чужие руки, то они пропадают для нас; если же возвращаются, то книга – истрепанной, жена – испорченной, а деньги – по частям». В этом афоризме легко улавливается та горькая неполноценность, которая характерна для слова «возвращение». В одну реку дважды не войти. Серьезные специалисты пытались доказать, что люди, пропустившие в современном футболе хотя бы год, обречены. Я никогда не обращал внимания на все эти «невозможно», а ориентировался на великого Эдуарда Стрельцова, который более чем удачно воскрес через семь лет. Разумеется, я не Стрельцов, а простой смертный, но пропустил‑то «всего» год. Я убеждал себя: их прогнозы – ерунда, я ни за что не стану той самой истрепанной книгой из индийской истории. Между тем я понимал, что меня поджидают серьезные проблемы. Когда год плаваешь, то, встав на твердую почву, замечаешь, что походка твоя стала какой‑то лягушачьей. Но до поры до времени все эти предостережения и пессимистичные прогнозы не только не имели для меня никакого значения, но и казались бессмысленными, как только я начинал представлять свой первый матч после дисквалификации. Скажу откровенно, мечтал я достаточно часто. Те мечты согревали душу, придавали уверенность и улучшали настроение. В своих фантазиях я выходил на поле, отдавал голевые передачи и забивал победные голы.

В жизни все получилось куда прозаичнее. На то она и жизнь. Это в футбольном мире многие скептически были настроены по отношению к игроку, отмотавшему годовой срок, но в спартаковском мире меня ждали. Крепко ждали! И руководство клуба решило сделать мне и болельщикам подарок: провести матч в честь окончания моей дисквалификации. Сам‑то я был против этого. «Возвращение после нелепости». Согласитесь, отдает легким фарсом. Но меня убедили, что «так надо», и я признателен всем, кто был причастен к организации той встречи в Сокольническом манеже, и всем, кто сумел туда попасть.

Безусловно, это очень символично, что матч проводился именно в том месте, где каждый сантиметр был родным. В тот злополучный год отлучения от футбола именно он, спартаковский манеж, дарил мне особую радость. Я приезжал сюда гонять мяч с певцами и артистами из команды «Старко». Я открывал те самые двери, которые открывал в детстве. Мне улыбались те же самые вахтерши, которые сидели на тех же самых стульях и десять, и двадцать лет назад. Я переодевался в тех самых раздевалках, в которых готовился к битвам за школу. В манеже точно так же висели сетки, такого же цвета был ковер, точно такие же окна.

Я не раз ловил себя на фантастической мысли, что мне наконец‑то удалось попасть в мифическую машину времени и еще раз пережить все, что уже когда‑то со мной было. Но тогда я и не подозревал, что мое официальное футбольное воскрешение состоится здесь!

* * *

21 января 2005 года предстояло стать одним из самых значимых дней в моей карьере. Мне еще в ночь с 20 на 21 января мать с сестрой начали кидать эсэмэски, поздравлять с возвращением в футбол. К тому моменту мной уже стало овладевать волнение. Даже уснул не сразу. Лежал в кровати и думал: я должен сыграть так же неожиданно и одухотворенно, как раньше. Предстать перед публикой таким, каким меня помнят. Безумно не хотелось никого разочаровать. Утром проснулся с предпраздничным настроением. В манеж я приехал пораньше, полчаса ходил один – не знал, чем заняться. Побродил по полю, повспоминал, как в юности творил здесь маленькие шедевры. Когда начали собираться ребята, волнение сменилось абсолютным спокойствием, об игре я уже не думал, прикидывал, что скажу на послематчевой пресс‑конференции. На установке никто меня не выделял, призыва мне помочь не было.

Выйдя на поле, окинул взглядом балконы – они были забиты битком. Перед началом встречи диктор представил команду. Меня назвал последним. Когда прозвучало: «Егор Ти‑и‑и‑итов – номер девять!» – зрители взорвались восторгом. Меня от такой поддержки за душу схватило, и я с трудом сдержал скупую мужскую слезу. Матч выдался непростым и малость сумбурным. А мне было практически нереально оценить самого себя. Очень разорванная и скомканная картинка получилась. Тем не менее пару раз я выдавал пасы, достойные лучших образцов фирменной титовской игры, и болельщики реагировали на них весьма эмоционально. Когда диктор объявил: «Гол забил Михайло Пьянович с передачи Егора Титова» и грянул гром оваций, впервые осознал: «Вот я и вернулся!»

На послематчевой пресс‑конференции с удивлением обнаружил, что журналистов там гораздо меньше, чем я предполагал. Я же тогда не знал, что организационные накладки многим акулам пера помешали пробраться в эту комнату, точно так же, как и далеко не все желающие болельщики смогли попасть внутрь манежа. И это оставило осадок. Неприятно осознавать, что с кем‑то, кто хотел сделать тебе приятное и поддержать тебя, поступили нехорошо.

После пресс‑конференции состоялся небольшой фуршет, где продолжилась раздача интервью. В раздевалку я пришел без сил и без эмоций. Сел, сижу, пытаюсь хоть что‑то переосмыслить. Ничего не получается, мысли перепрыгивают куда‑то вперед – туда, где начинается футбол, большой и самый настоящий.

Из манежа я со своими близкими поехал в ресторан праздновать возвращение. И надо же такому случиться, за соседним столиком Витя Булатов отмечал свой день рождения. Естественно, мы объединились и вечер провели с некогда присущим нам спартаковским размахом.

А наутро началась моя новая старая жизнь. Я обрел статус полноценного спортсмена со всеми вытекающими отсюда буднями. Мне было безумно интересно все, что связано с моей профессиональной деятельностью. Я взахлеб поглотил календарь сезона и за считаные минуты буквально выучил его наизусть. Упивался предвкушением каждого матча, вспоминал, какие стадионы и какие гостиницы нас ждут. Я был счастлив тем самым пьянящим счастьем, которое испытывает живое существо, когда его выпускают на свободу! Мне хотелось всего и сразу, но в то же время я прекрасно осознавал, что «всего и сразу» не будет. Я стоял у подножия длинной крутой лестницы и отдавал себе отчет в том, что для восхождения наверх мне придется пройти по каждой ступеньке: крутые прыжки могут привести к падению.

* * *

Перед стартовым матчем чемпионата меня почему‑то охватило опасение: что если игра у меня не заладится и трибуны начнут свистеть? Готовы ли люди морально к тому, что Титов на первых порах может оказаться не тот? Я и впрямь оказался не тот. Мы сгорели «Москве»: ноль‑два. Просто потрясение какое‑то! Сегодня горечи того поражения я не ощущаю, но мне до сих пор не по себе от того, что тот матч так и остался единственным официальным, в котором мы с Димой Аленичевым вместе появились в стартовом составе после его перехода из «Порту». Не таким нам с Аленем виделся наш совместный футбол. И того разочарования уже не исправить. Зато мне удалось подправить впечатление от своей личной игры. Я в очередной раз доказал, что могу держать удар. Сколько раз я получал в челюсть от обстоятельств, и сколько раз злопыхатели предсказывали, что следующий хук закончится для меня нокаутом, но я всегда находил в себе силы выстоять и перейти в контратаку. И уважаю себя за это. Во втором туре я забил казанцам. Радость была такой дикой, что я с трудом уберег себя от соблазна не вспорхнуть на трибуну и не приняться целовать там всех подряд. Дубль в ворота «Рубина» позволил мне отмахнуться от зарождающегося негатива общественности, я словно предоставил себе право на адаптацию на ближайшие три‑четыре матча. И вот в ходе этой адаптации выяснилось много чего любопытного, в том числе и то, что футбол за год моего отсутствия заметно стал другим.

Наши великие ветераны сейчас пишут (я без иронии говорю, действительно великие): вот мы раньше играли! Но раньше не было футбола, раньше люди ходили по полю пешком. У меня есть кассеты со старыми матчами, и я среди них откопал шестьдесят какой‑то год. Так там бразильцы просто вставали по точкам и вообще не бегали. Перекатывали мяч туда‑сюда, потом доставляли его в штрафную, раз – гол! Или знаменитый гол Марадоны англичанам, когда он человек пять‑шесть обвел. Если виртуально тот рейд перенести в сегодняшнее время, то аргентинцу еще в центре поля должны были ноги оторвать, потом при подступах к штрафной площади ему бы руки оторвали, он уже катился бы вперед, но тут ему отбили бы голову, и ничего бы не было. Я согласен, что Марадона – величайший футболист, на мой взгляд, именно он король нашего вида спорта. Но сейчас все иначе. Вряд ли и он, и Пеле смогли бы блистать сегодня, как в свое время. Я помню, как мы сражались с «Реалом» в 1998 и в 2000 годах. Первая команда была вся из звезд, вторая поменялась лишь процентов на двадцать, но играла уже совсем по‑другому. И то был ошеломительный прогресс испанцев. Мне кажется, что это сборная Франции своей победой на чемпионате мира 1998‑го поменяла стиль футбола. Трехцветные отделали бразильцев, которые считали себя богами, именно за счет качества игры. Они придали игре дополнительный импульс. Плюс новые технологии: в медицине, подготовке, тактике. Год простоишь на обочине, а выйдешь на трассу – ничего не узнаешь.

Фактически спустя десятилетие мне пришлось заново делать свои первые шаги в Премьер‑лиге. Имеющийся опыт не особо‑то помогал. Да, многие соперники при встрече обнимали и радовались тому, что я вновь в строю. Было приятно. И вне поля, безусловно, я чувствовал себя уютно. На поле же все давалось с большим трудом.

Огромная сложность заключалась в том, что Старков начал меня учить играть в футбол, а предыдущие лет пять‑шесть никто не давал установок: мне доверяли. Тут же Александр Петрович, сторонник наличия в составе двух опорников разрушительного плана, стал требовать от меня прежде всего игры в обороне. Идеальным вариантом для него была бы схема «четыре‑четыре‑два», где в центре полузащиты действовали бы Моцарт и Ковач (Ковальчук). Но отказаться от меня он тоже просто так не мог. Вот и пытался сделать из меня Ковача – после каждой атаки я обязан был, как сайгак, нестись назад и блокировать наступление соперника. Поскольку я человек очень ответственный, то всячески старался выполнить установку наставника, и зачастую сил на созидание у меня не оставалось. Да при том объеме функций их и не должно было оставаться на что‑то путное. У Романцева я тоже когда‑то был опорником, но там мы с Цымбаларем или Аленичевым заменяли друг друга по ситуации. Здесь же мою зону никто не страховал. Фактически я должен был быть Макелеле (по воле тренера) и Зиданом (по воле народа) в одном лице, а погоня за двумя зайцами, как известно, оборачивается печальными последствиями. То и дело доводилось слышать крики с трибун, читать статьи в газетах о том, что я кончился. Когда чаша терпения переполнялась, я напрочь отключал эмоции: в состоянии апатии человек непробиваем. Я вновь держался. Летом Александр Петрович невольно нанес мне очередной болезненный удар, и тогда многие посчитали, что теперь‑то я точно упаду. Главный тренер усадил меня на скамейку запасных. Самолюбие мое было уязвлено настолько, что боль разрывала изнутри. Расспросы окружающих о том, почему это произошло, подливали масла в огонь. Это был сущий ад! К моей чести, я справился и с этим испытанием. Отвоевал себе место в основе и второй круг провел на высоком уровне. Серебряный поединок с «Локо» стал апофеозом сезона. Для того чтобы спустя четыре года завоевать путевку в Лигу чемпионов, нам достаточно было взять одно очко. Такой поддержки, как была у нас в Черкизове, не было со времен битвы против «Арсенала».

Мой гол получился похожим на кубковый гол «Ростову» в 2003‑м, только более усложненным по исполнению. Мяч летел сбоку, периферийным зрением я видел, что Босс стоит по центру. Значит, надо было либо чуть‑чуть задеть мяч, чтобы он улетел в дальний от меня угол, либо бить сильно – в ближний. Но бить сильно было рискованно – такой мяч плохо видно, запросто можно промахнуться. Поэтому я лишь немного его подправил, так получилось, что попал хорошо.

Газет после той игры не покупал. Телепередач тоже не смотрел. Даже ничего о том матче не прочитал и не узнал. Смешно получилось на сайте наших болельщиков. Они определяли лучший гол ноября: а там их всего два было, и оба мои – сумасшедший выбор. И в итоге написано: «Большинством голосов лучшим признан гол Егора Титова в ворота «Локомотива».

После матча эйфория была у всех, ко мне столько народу приезжало с поздравлениями! Говорят, что у победы много отцов, так вот у этого нашего успеха в тот раз были и дедушки, и прадедушки. Почему‑то, кстати сказать, все восприняли эту ничью как победу. Подходили люди, говорили спасибо за победу над «Локо». При чем тут победа? Видимо, эмоции все перекрыли.

Моя эйфория закончилась на следующий день. Я солидарен с Димой Аленичевым, что для настоящего спартаковца существует только первое место. Второе не для нас! Я сел переосмыслить сезон. Обладая склонностью к оптимизму, нашел в нем позитивные моменты, такие как сокрушительная победа над «Динамо» со счетом пять‑один и завоеванное право выступать в самом престижном турнире. Но вместе с тем я еще и максималист, и этот факт не позволял мне радоваться. Я провел год не так, как мне хотелось, был уверен, что способен на большее. Я сделал надлежащие выводы и сказал себе: «Проехали! Теперь надо хорошенько отдохнуть в отпуске с Тихоновым и начать готовиться к новому сезону». В 2006‑м я рассчитывал наверстать упущенное. И в общем‑то надеялся не зря!

Date: 2015-08-24; view: 303; Нарушение авторских прав