Архаический Египет 4 page

Солнечный храм Ниусерра.

Самое главное и простое из магических действий — прочтение этой заупокойной формулы с обязательным упоминанием имени покойного. Читающий формулу этим самым обязательно обусловливал ее действие и заставлял на том свете Осириса и богов предоставлять то, что ею требовалось. Вот почему египетские гробницы содержат следующие обращения к своим постоянным или случайным пoceтителям: «о вы, любящие жизнь и ненавидящие смерть, живущие на земле, жрецы и все мимоходящие, скажите: «царские заупокойные дары из 1000 хлебов, пива, быков, гусей, всяких хороших, чистых и сладких вещей, от которых живут боги, для духа имя-рек»... Иногда к этому прибавляется обещание наград: «вы будете преуспевать, на земле и оставите свой сан вашим детям», а иногда (в более поздние времена), интересная приписка: «дуновение уст (т. е. чтение) полезно для покойника, в нем нет (для читающих) утомления; мне ничего не надо от вас, кроме дуновения уст, ибо живут покойники от поминовения имен их». Или еще пространнее и наивнее: «ведь это — только чтение: оно не сопряжно с расходами. В нем нет ни проклятия, ни, злословия. Это — не распря с другим. Это — не попрошайничество нищего. Это — приятное слово, доставляющее удовольствие. Сердце ненасытно слушать его. Это — дуновение уст. Нет надобности для этого бежать или утомляться. Благоволение будет, если вы так поступите». Вообще нас поражает эта любовь египтян к жизни, вызвавшая такую необычную у других народов заботливость о посмертной судьбе и продолжении материального бытия за гробом; можно сказать, что в этой жизни египтянин главным образом готовился к тому, чтобы не умереть, несмотря на смерть. Поэтому гробницам обязаны мы значительной частью наших сведений об египетской культуре.

Разрез пирамиды Хуфу (Хеопса).

Так, погребальный и заупокойный культ дает нам обильный материал для суждения об египетском искусстве. Изображения на стенах гробниц рисуют нам быт Египта Древнего царства в самых разнообразных его проявлениях. Но мы получили из гробниц и замечательные статуи. Дело в том, что одной мумии для сохранения покойного оказалось недостаточно: она, даже при самом дорогом способе бальзамирования, все же представляла кожу и кости и передавала черты лица в искаженном виде; к тому же она была одна и не гарантирована от разрушения или пропажи. Между тем, душа покойного должна была иметь при своих блужданиях оседлость, а найти ее она могла только при существовании мумии. Чтобы она легче узнала свою мумию, а в случае ее исчезновения не заблудилась, стали приготовлять каменные или деревянные статуи покойного в возможно большем количестве и ставить их в гробницы. Самое назначение их требовало, чтобы они передавали индивидуальные черты, т. е. были портретные. Действительно, в Древнем царстве они и были таковыми, и вместе с тем представляют по реализму удивительные произведения искусства. Укажем на знаменитых писцов, «Шейх-эль-беледа» и превосходную бронзовую статую царя Пиопи. Последняя дошла не из гробницы, и это указывает на успех египетской скульптуры вообще. Они производят неотразимое впечатление, несмотря на некоторую связанность и торжественность позы. Еще характернее фигуры слуг, которые также ставились в гробницы: здесь позы свободнее, больше движения и жизненности (напр., карлик, булочница и др.). В барельефах и живописи египтяне никогда не избавились от условности: они обращали главное внимание на изображение деталей предмета, а не на целостность впечатления. Поэтому в фигуре, напр., человека они каждую часть тела передавали в том положении, в каком она наиболее ясно видна: голову — в профиль, глаз — en face, плечи — en face, ноги — в профиль. Перспективы у них не было: параллельные сцены изображались одна над другой, будучи отделены чертами. Особенно они были искусны в изображении животных и типов народов. — И архитектура уже в это время выработала едва ли не все свои формы. К сожалению, от Древнего царства мало сохранилось; раскопки немецких ученых в Абусире обнаружили замечательные храмы царей V династии, в которых уже найдены все формы египетских колонн с растительными (лотосовыми и пальмовыми) и хаторовыми капителями, а также рядом с храмом Солнца, сооруженного царем Ниусерра, удивительное здание на суше в форме священной солнечной барки. Вместо идола в этих храмах стоял на высоком кубическом пьедестале огромный (56 метров) обелиск — символ — фетиш бога солнца; культ совершается под открытым небом, на помещенном пред обелиском алебастровом жертвеннике. Таким образом, расположение храма скорее напоминает семитические, чем другие египетские святилища, и соответствует культу светила, сияющего на храм с неба. Кроме храмов, посвященных богу солнца Ра, известны еще и примыкающие к царским пирамидам, предназначенные для заупокойного культа царей. И те и другие грандиозны по замыслу, замечательны по исполнению. Сооруженные на высоких, частью искусственно насыпанных платформах или уступах, куда не достигало разлитие Нила, они соединялись с долиной длинными, узкими, темными ходами, шедшими из художественно построенных пропилеи. В них порталы и стены покрыты замечательными барельефами, рисующими, с одной стороны, величие и могущество все оживляющего светила — жизнь животного и растительного мира в различные времена года, с другой — благочестие и славу, царя, сына божества Солнца, при сооружении храма по случаю царского юбилея. Погребальные храмы царей более напоминают обычные египетские святилища и, вместе с тем, их план обнаруживает происхождение от жилого дома, Здесь уже имеются открытые залы с колоннами и сокровенное святое святых. Стены украшены барельефами, представляющими победы царя, а также сцены из его обыденной жизни, напр., охоты. Исполнение весьма художественно и в поздние времена было предметом подражания. Египетское предание удержало в памяти даже индивидуальное имя из этого времени. Это — художник архитектор Имхотеп, советник царя Джосера. Он был объявлен мудрецом, чародеем, автором различных магических и медицинских пособий, и впоследствии (в VIII в.) объявлен полубогом, сыном Пта, покровителем медицины. Kpoме того на барельефах иногда изображали себя художники и сообщали свои имена.

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего Царства.

В Египте с самого древнего времени и до конца египетской культуры верили, что, царь — бог. До него царствовали боги, передавшие власть фараонам, своим наследникам. Верховный Рай составил формальное завещание с полным инвентарем всего «от Элефантины до Буто» в пользу Гора Эдфуского, родоначальника и прообраза фараона. Каждый фараон был преемником богов, а также их потомком, и притом не только преемственно, чрез длинный ряд своих предшественников — людей (несмотря на смену династий), но и непосредственно: царица рождала наследника от явления к ней верховного бога. Целый ряд изображений в храмах неоднократно представляет нам происхождение царя непосредственно от божества.

Сцена натарального обмена в эпоху Древнего царства.

Таким образом, царь «живым подобием Гора и Сетха», в эпоху первых династий был Гором и «великим богом»; затем, с распространением, начиная с V династии, культа Ра, он мало-по-малу делается и сыном Ра; как таковой, он уже только «благой бог»; его дворец — храму придворный этикет — своего рода культ; приближенные должны были падать ниц, и не могли даже во время советов иначе подавать свои мнения и обращаться к царю, как в форме гимнов. Как сын богов, царь один только, по теории, мог входить в святилища и справлять культ; жрецы служили только по его поручению, заменяя его и принимая, таким образом, на себя во время службы царские функции. Все ритуальные действия производятся от имени царя, и на стенах храмов обыкновенно изображается царь, совершающий богослужение. Равным образом и заупокойный культ лежит на нем: только он, посредник между богами и людьми и владыка всего земного, имел право приносить жертвы за усопших и давать им дары; отсюда заупокойные формулы: «Царь приносит дары Осирису и Анубису... - да дадут они 1000 хлебов... и всяких прекрасных, чистых вещей, от которых питаются боги... такому-то».

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего царства.

Только царь может основывать храмы, уделяя для них: участки и угодья из земли, единственным владетелем которой он теоретически считался. Закладка и освящение храмов были поэтому большими праздниками каждого царствования; во время их повторялись те же обряды, что и при коронации, когда царь входил в непосредственное общение с божеством, обнимая его идол или прикасаясь губами к груди богини. Точно также большим праздником был 30-летний (теоретически) юбилей царствования, так наз. Хеб-сед, сопровождавшийся особыми древними церемониями. Имя Хеб-сед собственно значит «праздник хвоста», вероятно потому, что царю, как бы вновь начитающему царствование, снова привязывали одно из главных отличий власти - львиный хвост. Обычай носить хвосты животных в глубокой древности был общим у ливийцев и обитателей Нильской, долины - мы видим его на пластинке с изображением охоты и на барельефах храма царя Сахура. Другим важным аттрибутом царской власти была диадема с фигурой страшной змеи, так наз. урей, как у Ра. Эта диадема, и вообще царские короны - считались богинями, которым во дворце справлялся культ и пелись гимны весьма древнего происхождения, дошедшие до нас в б. собрании В. С. Голенищева. В этих гимнах царские короны, путем разных богословских уподоблений, приравниваются к солнцу, луне и различным богиням Египта, поражающим его врагов. Имени царя нельзя поминать всуе; вместо него говорили: «великий дом» (дворец), по-египетски пер-о, «фараон», «его величество», «жизнь ему, 38 здравие и благополучие», или употребляли безличную форму выражения. Царь не умирал, а «заходил в свой вечный горизонт» (т. е. гробницу или пирамиду); он становился Осирисом и получал культ наравне с другими богами. Отсюда один из древнейших постоянных титулов царя: «живущий вечно» и «которому дана жизнь навеки». Культ царей Древнего царства поэтому встречается еще в саисскую эпоху и требовал целых коллегий и целых учреждений. Первоначально только царь делался Осирисом, прочие смертные только «присными» этого бога; впоследствии этой чести удостоились все, равно как и тех заупокойных текстов, которые первоначально усвоялись, только царям; таким образом, мало-по-малу, смерть стала уравнивать царей с их подданными. Такое представление не только о божественном происхождении, но и божественном характере царской власти не остановилось пред самыми крайними последствиями: сооружением царями храмов своей собственной особе, культом фараонов в семьях подданных; оно впоследствии имело могущественное влияние (через Птолемеев) на Рим и Византию. Само собою понятно, что божественное достоинство обязывало. Боги благи, правосудны и милостивы, а потому и фараоны должны были обладать этими качествами, и лучшие из них действительно любили подчеркивать высоту своего назначения и ответственность своего сана. Отсюда, при всех крайностях и недостатках, правление фараонов все-таки носило благожелательный, патриархальный характер.

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего царства.

Но теория не всегда может быть строго выдержана на практике. И среди египетских фараонов были слабые, для которых было не по силам стоять на высоте страшных прерогатив своей власти. Были в Египте времена смут и ослабления центрального правительства; наконец, рядом с царем исторические судьбы страны поставили другие силы, с которыми приходилось считаться. Так, уже в Древнем царстве мы встречаем поместное дворянство, которое к концу периода достигает большого могущества, особенно в Среднем и Южном Египте. Каково его происхождение, сказать трудно. Возможно, что материалом для него послужили и доисторические роды вождей, вошедших в союз с объединителями, а потом составивших двор последних, и боковые линии династий. Много данных говорит в пользу того, что значительная, едва ли не большая часть его вышла и из чиновничества, получавшего от царей за заслуги, между прочим, поземельные наделы. Характерным примером может служить карьера чиновника III династии Метена, который, унаследовав от своего отца — писца и судьи — небольшое поместье с несколькими душами крестьян, получил во время своей службы огромные наделы в качестве царских пожалований. Представители знати носят титул «eripatiu» (?), который переводят: «стоящий над людьми»; таким образом, титул обозначал принадлежность к высшему сословию; обыкновенно он сопровождался следующим «hatio» — «главный» (?); обе части переводят обыкновенно «князь». Эти князья кроме того имеют и придворные титулы, каковы «царский знакомый», «друг» «единственный друг» («семер»). Постоянно встречается также термин «имахи», указывающий на отношение к старшему — сына к отцу, подданного к царю, жреца или покойного к богу. Иногда этот термин имеет и более общее значение — «достойный у кого» и «почтенный кем-либо». Получить сан имахи у царя было предметом желаний и венцом карьеры: с ним было связано получение гробницы. Все эти вельможи в конце Древнего царства и дальше составляют настоящую феодальную аристократию. В описываемый нами период они - скорее придворные и чиновники; мы их находим вокруг фараона в его резиденции - они и живут при нем, и хоронятся вокруг его пирамиды, в гробницах, напоминающих по форме царские, тинисского периода, и называемых теперь «мастаба» (арабское слово, означает «скамья» - по внешнему виду гробницы). Они в своих надписях не говорят ни о своих номах, ни о своих родах, их интересует только царская милость и служба. Цари осыпают их милостями при жизни, а по смерти заботятся об их погребении и поминовении. Характерным и для наших понятий странным обыкновением того времени у фараонов было награждать своих верных слуг саркофагом из казенных каменоломен, или жертвенной доской, или фасадом гробницы для заупокойного культа, или участками земли, как источником средств для его поддержания. Иногда, за особые заслуги, жаловались целые города. Вельможи неукоснительно перечисляли в своих посмертных автобиографиях, начертанных на стенах гробниц, как свои заслуги, так и царские милости. Так придворный врач царя V династии Сахура, Ни-он-Сехмет рассказывает, как он попросил у царя фасад для своей гробницы из царской каменоломни в Турре у Мемфиса, и царь велел дать ему два фасада и приставил двух верховных жрецов «бога Пта и мастеровых, «чтобы работать каждый день»; распорядился выкрасить фасад и затем сказал ему: «клянусь дыханием ноздрей моих и любовью богов, ты отправишься в усыпальницу по старости маститой, как достойный». «Я прославил царя и поблагодарил бога за царя Сахура. Что бы ни вышло из его уст, немедленно исполняется». Вельможа Микерина, царя IV династии, Дебхен описывает, как царь, осматривая работы по сооружению своей пирамиды, оказался настолько доволен, что немедленно наградил его, приказав соорудить ему полную гробницу со всем инвентарем. Интересна, к сожалению, плохо сохранившаяся надпись визиря и главного архитектора царя V династии Нофериркара Уашпта. Царь со своей свитой и детьми посетил порученные Уашпта работы и остался ими весьма доволен. Во время разговора он заметил, что его визирь не отвечает. Свита поняла, что он в обмороке. Царь немедленно велел перенести его во дворец, позвал лейб-медиков с их медицинскими папирусами. Но все оказалось напрасным, и царю осталось только приказать приготовить для верного слуги саркофаг из эбенового дерева... Вельможа Пташепсес, живший при 7 царях, оставил нам интересную, не лишенную и литературных достоинств надпись, в которой рассказывает, что он был воспитан во дворце вместе с царевичами, женился на старшей царевне, был сделан верховным жрецом в Мемфисе, говорил, что «его величество позволил ему целовать свои ноги и не позволил ему целовать пол». Визирь царя Асесы Сноджемиеб рассказывает, что царь простер свои милости до того, что велел его умащать рядом с собой и собственноручно написал «ему два благодарственных письма, текст которых приводится. Тексты завещаний вельможи иногда также приводили в надписях. «Будучи в живых, ходя на обеих ногах и будучи вменяемым во всех отношениях», царевич, сын Хефрена, Некаура распределяет свои 14 деревень и два участка между своими детьми и вдовой. Вельможа Никхонх, получив от царя V династии Усеркафа наследственное, соединенное с землепользованием, жречество Хатор и заупокойное жречество древнего вельможи Хенука, распределяет и то и другое между своими 13 детьми и т. п. Таким образом, надписи эти имеют и исторический, и бытовой, и литературный, и юридический интерес. Они сохранили нам даже несколько народных песен, приписанных к изображениям сельских работ. Интересны также часто встречающиеся уверения, влагаемые в уста покойника: «прибыл я из моего города, вышел из своего нома, погребен я в этой гробнице. Я говорил правду, то, что приятно всем богам. Никогда я не говорил дурного против людей царю». Это наилучшим образом указывает на обычай хорониться с царем и на влияние вельмож; вместе с тем это свидетельствует об этическом элементе. Последний можно заметить и в уверениях покойников, что они соорудили гробницу из «законного достояния», по праву «имахи у царя», не отнимая ничего ни у кого и вообще никогда не делая никому зла. Но зато они требуют и к себе такого же отношения, грозя «судиться у великого бога» с тем, кто «войдет», чтобы вредить гробнице и статуям.

На заре египетской истории мы застаем уже централизацию с чиновной знатью. Во главе ее стоит всемогущий визирь (джати), соединявший в себе административную» - и судебную власть, а впоследствии и полицейскую — градоначальство столицы. Визирь именовался: «начальник всего государства, юга и севера», «созерцающий тайны неба» (может быть, царя). И эта власть немногим уступает царской в божественности — сам Тот не гнушается функции визиря при Ра и Осирисе. Его преемники визири-люди были его подобиями и должны были быть так же премудры и справедливы, как он. Поэтому различные назидательные писания или различные изречения возводились к знаменитым визирям древности, Птахотепу, Кагемни и др., которые ц таким образом в Египте сделались чем-то вроде семи греческих мудрецов. Сами визири были высокого мнения о своей должности. Один из них хвалится, что «он был -единственным возлюбленным царя, не было равного ему; вельможи подходили к нему склоняясь, все люди ходили в его свете»; другой говорит, что на нем лежало: «издавать законы, повышать в чинах, установлять пограничные камни, улаживать несогласия чиновников. Он умиротворял страну, как муж правды, как свидетель надежный, подобно Тоту. Он, глава суда, отпускал братьев примиренными изречениями уст своих; писание Тота было на устах его, и он по точности превзошел стрелку весов. Он знал, что сокрыто в каждом, он слушал хорошо и говорил умно; он заставлял трепетать того, кто был враждебен царю»... В его присутственном месте и под его ведением находится и государственный архив, и под его председательством — шесть судебных палат с судебной коллегией «десяти вельмож юга» — может быть, потомков древних номархов или назначенных царем из среды номархов. Другим важным чиновником был хранитель печати или «казначей царя Нижнего Египта». Финансовой части в нашем смысле в Египте, особенно Древнем, не было. Монетной единицы не существовало, все операции производились натурой, налоги собирались и подати вносились зерновым хлебом, скотом, гусями, плодами и т. п., а также и благородными металлами. Все это находилось в заведывании казначея, который поэтому носил титул: «заведующий тем, что дает небо, что производит земля и что приносит Нил», а также «заведующий всем, что есть и чего нет». Под его ведомством состояли смотрители «белой палаты» (т. е. казначейства; раньше упоминалась и красная — нижне-египетская), «двух житниц» (также пережиток двойственности государства) и т. п., а также множество писцов. Многочисленные государственные, точнее царские имущества, также входили в ведомство этого министра; ему, кажется, подчинены были «начальник: царских угодий», которые в значительной мере сдавались в аренду, и заведующие царскими виноградниками. Но разного рода ценности не только поступали сами собой — их приходилось и добывать, особенно для царских построек, снаряжая экспедиции в каменоломни и рудники, отправляясь за лесом в Нубию или путешествуя с военными прикрытиями за азиатскую границу. Все это лежало на двух важных чиновниках, называемых «казначеями бога», что, может быть, как полагает Эд. Мейер, означает «хранитель печати царя Верхнего Египта». Таким образом, они несли функции военного и морского министров. Кроме них упоминается еще «начальник работ» — министр общественных работ, может быть, крестьянских повинностей.

Крестьяне, несущие натуральные подати.

Провинциальное управление в Древнем царстве лежало на номархах - губернаторах, имевших также судебную власть и собиравших подати. Они титуловались «заведующими областью» или «начальниками поручений», а также правителями городов. Они не были прочно связаны с областями и могли переводиться с места на место. В отдельных городах и округах были местные судьи, писцы, начальники разной» рода и т. п. Несмотря на множество должностей, не было точного разграничения их функций, не были строго урегулированы их отношения, и египетские ведомства спорили и враждовали между собою. Другою особенностью египетской бюрократии было самое широкое совместительство и появление на ряду с должностями чинов. Доступ к службе был, конечно, открыт прежде всего для знати, но он не был закрыт и для других сословий. Он зависел от грамотности, а потому те, кто имел случай и возможность попасть в правительственно-придворную школу, могли, при благоприятных условиях, дослужиться из ничтожества до самых высших степеней в государстве и «завещать свой сан детям». Последние, таким образом, вступали в ряды дворянства, но служебную карьеру должны были начинать снизу — с должности обыкновенного писца. Само собою, разумеется, что с течением времени таким путем образовались целые роды чиновников, в конце египетской истории даже несколько напоминавшие касты.

Египетский писец.

То же было и с жречеством, которое первоначально едва ли различалось строго» от чиновничества: жрецы получали гражданские чины, а гражданские чиновника отправляли жреческие функции, особенно у богов-покровителей своей профессии, напр., судьи — у богини Маат. Характерным примером может служить, напр., придворный капельмейстер царя Нефериркара Ити, «увеселявший сердце своего господина прекрасным пением внутри дворца» и бывший в то же время жрецом Ра и Хатор и покойных царей. Богатые вклады царей в храмы и завещания частных лиц, на помин души непомерно обогащали жречество; поземельные наделы, также щедро жертвовавшиеся фараонами, создавали его политическое могущество. В надписях то и дело встречаются указания на эти дары, но особенно поражают последние строки Палермского камня, почти целиком состоящие из длинных перечислений ежегодных пожертвований землей, скотом, благовониями, статуями и т. п. различным божествам, особенно же илиопольским и новоявленному Ра.

Мы видели, что илиопольское жречество было носителем центрального богословского движения. Конечно, и при других храмах вырабатывались своеобразные умозрения, и египетская народная религия уже в эту отдаленную эпоху сделалась предметом жреческих умствований и построений, имевших в виду возвеличение местного божества и объяснение, с точки зрения его главенства, мифов и представлений других священных центров. Как убедительно доказал Эрман, к этому времени относится известная мемфисская, дошедшая в дважды искаженном и обезображенном виде надпись, продукт богословской мысли жрецов великого бога Пта в «Белой стене» — Мемфисе. Желая примирить верховенство своего бога с распространившимся по всему Египту культом Ра-Атума и Осириса, они взяли древнейшую книгу о Горе и Сетхе, комментировали ее, локализовали в Мемфисе их примирение и воцарение Гора и присоединили к ней новую часть, в которой объявили, что до создания мира был только Пта, из которого возникло восемь других Пта, сделавшихся создателями всего сущего. Два из них, Нун, бог хаоса, и Нунет, были родителями илиопольского Ра-Атума, а третий — «сердцем и языком Эннеады», т. е. Гором и Тотом, разумом и словом, управляющими всеми вещами, всяким действием и движением. Таким образом, все восходит к Пта, и Тот признал это, возгласив: «сила его больше, чем у всех других богов». И Осирис — одна из форм Пта, ибо он сошел в преисподнюю у Мемфиса. Конечно, это учение не могло конкурировать суя илиопольским, но Мемфисское жречество получило всеегипетское значение в другой области.

Наместник фараона со своей семьей.

В его владении находились Моккатамские горы с каменоломнями Турры, доставлявшими, материал для пирамид, гробниц и статуй. Отсюда Мемфисский храм сделался средоточием художников; верховный жрец носил титул «великий художеством», а Пта сделался богом искусства. - На ряду с этими двумя высшими сословиями в текстах упоминаются «серу» — именитые люди, может быть, свободные помещики: они противополагаются несвободным крестьянам. Так, один номарх более позднего времени хвалится, что он переселил к себе соседей и сделал их из крепостных «серами». Пред коллегией или депутатами серов решались и судебные имущественные процессы (суд пэров?). Далее, в Египте существовали свободное мещанство, занимавшееся ремеслом и торговлей, и крепостное крестьянство. Положение этих двух классов населения, податного и подлежавшего барщине, рисуется в литературе мрачными красками.

До нас дошли найденные Вейлем и др. документы, льготные грамоты царей Пиопи I и II и их преемников храмовым городам, особенно Копту. Из них мы узнаем, что на земле храмов или в царских имениях сидели «хатиу» или «меру», держатели, «хентиу-ше», арендаторы земли царской пирамиды и др. зависимые люди. Держатель земли храма имеет некоторые привилегии: он может передавать ее по наследству и может ее бросить. Он подлежит суду «серов». Цари даруют иммунитеты некоторым храмам, напр., Дашурскому и Коптскому. Их держатели освобождаются от всех работ и повинностей в пользу царских имений. Они не должны содержать царских уполномоченных во время их путешествия и т. п. Привилегии, оказанные, напр., богатому и большому храму в Копте, впрочем не были единственным явлением, и другие храмы могли добиться подобных же льгот, а это указывает на развивающееся влияние духовенства. Льготы заключались в изъятии от следующих повинностей: работ по переносу, копанию, посылкам со стороны начальника юга, выдач золота и меди, принадлежностей письма, кормления людей и скота, мазей, веревок, корабельного материала, кожи, полевых работ. Следует, однако, заметить, что все это далеко не может итти в сравнение с тем, что мы видели в Вавилоне; здесь нет и речи об административном или юридическом иммунитете, причем практиковался большой произвол и в даровании льгот и в их нарушении. Для образца можно привести краткий документ, данный Пиопи II городам Копту и Дашуру:

«Повелено моим величеством, чтобы ради царя Снофру был освобожден этот город от работ всякого рода и повинностей, возложенных в пользу царского дома и двора, от всех барщин (разного рода), предписанных кем бы то ни было, навсегда, чтобы все арендаторы этого города были свободны от постоя всех курьеров, идущих по воде или суше, вверх или вниз, на вечные времена, от земледельческих работ для людей царицы, царевича, царского друга или сера, от жатвы для «мирного негра» (полицейского?) вне области этого города»...

Применение в массовом колличестве рабского труда. Перевозка каменной статуи.

Внешние сношения египтян, как военного, так и мирного характера, в описываемую эпоху получили значительное развитие. Уже при Джосере власть фараона простиралась далеко в Нубию, за ассуанские пороги, и в позднее время яфецы храма в Элефантине ссылались на его указ, по которому «Додекасхин» — двенадцатимилье между Сиэной и Иерасикамином отдавалось храму с правом взимать десятину с провозимого. При IV династии дошли до «входа в область Вавата». Племена нубийцев и ливийцев (Иртет, Маджаи, Иам и др.) поставляют фараону солдат и служат в Египте полицейскими. Вероятно, владычество Египта уже дошло до вторых порогов.

В гробницах этого времени находят саркофаги из деревьев, которые специалисты считают то ливанскими кедрами, то киликийскими соснами, бронзовые изделия предполагают существование олова, а следовательно, как и находимый янтарь, — сложную торговлю чрез много рук. Нубия доставляла золото, слоновые клыки, лес для судов и построек; более отдаленные страны у Баб-эль-Мандеба (Пунт) — благовония, а у великих озер — карликов из африканских малорослых племен, которых доставляли ко двору фараонов, как танцоров и шутов. Их очень ценили при дворе, и один из текстов пирамид даже говорит, что царю у богов живется так же хорошо, как карлику «данге». Уже в текстах пирамид упоминаются северные страны Хауи-Небу, впоследствии отожествленные с греческим миром; упоминаются четыре моря, Ewans говорит о предметах, найденных в Кноссе и напоминающих египетские вещи V — VII дин. и даже более раннего времени: резные камни, цилиндры и печати в форме пуговиц с меандрами. В 1902 г. среди сосудов древнейшего периода во дворце найден кусок чаши из прозрачного диорита египетской работы IV — VI дин., а также обломки другой чаши египетской формы, но из липарита, находимого на Эолийских островах. Это бросает новый свет на внешние сношения миносова Крита в IV тысячелетии. Морские сношения были завязаны Критом и Италией и с долиной Нила. Трудно удержаться от заключения, что торговое посредничество Крита снабжало Египет не только эгейским типом обсидиана, но и более редким сортом, происходящим с Эолийских островов. На Палермском камне, кроме ливанских кедров, еще при Снофру, упоминаются экспедиции в Пунт при V династии.