Свет и тень

Сегодня, 22 апреля 1917 года, состоялась конференция партии со­циал-революционеров. Состояние умов у новых "мартовцев" стало еще более радикальным. Новые "революционеры" относятся к старым лиде­рам партии, как к своим слугам. "Новое" большинство провело свою резолюцию о немедленном прекращении войны и столь же немедленном установлении социалистического правительства. Я высказался против этой программы и покинул зал конференции и тотчас же снял с себя полномочия редактора "Дело народа". Многие из старых членов партии последовали моему примеру; правое крыло почти целиком покинуло конференцию. Рано или поздно, но это должно было случиться, так что лучше, чтобы это случилось сейчас.

Гуковский и я выступили организаторами газеты правого крыла эсеров — "Воля народа". "Бабушка" Брешковская, Миролюбов, Ста­линский, Аргунов вошли в состав редакционного совета. Надеяться на успех в то время было бессмысленно, однако мы должны были делать то, что считали правильным.

Политические эмигранты продолжали возвращаться на родину. Вновь вернулись лидеры нашей партии: Чернов, Авксентьев, Бунаков, Сталинский, Аргунов, Лебедев и многие другие. В ближайшие дни ожидали возвращения и большевистских лидеров — Ленина, Троцкого, Зиновьева и некоторых других. Все они переправлялись через германс­кую границу и не без содействия со стороны немецкого правительства, которое предоставило им специально "защищенный" вагон. Многие из наших людей возмущались, почему Временное правительство позволило всем им вернуться обратно. По слухам, Ленин и его окружение (всего около сорока человек) были наняты немецкой разведкой для провоциро­вания гражданской войны в России и для дальнейшей деморализации русской армии. Я настаивал на созыве Всероссийского съезда крестьян, который должен был бы послужить контрбалансом столичному Совету бездумных рабочих и солдат.

Ночь... Утомленный речами, совещаниями, бесконечным числом омерзительных инцидентов, я шел домой с чувством человека, который пытается приостановить голыми руками лавину снега с гор. Бессмыслен­ная задача.

Со своими друзьями мы приступили к организации Всероссийского съезда крестьян.

Из Петрограда я направился в Великий Устюг, где встретился с кре­стьянами и другими жителями уезда. Что за радость покинуть столицу с ее постоянно мечущейся толпой, беспорядком, грязью, истерией и вновь вернуться в любимые спокойные места! Надо мной голубое небо, вокруг меня поблескивающие воды реки и очаровательный пейзаж. Сколь совершенно все это спокойствие! Воздух чист и неподвижен, как будто и нету никакой революции! Лишь постоянное шушукание пас­сажиров вновь напоминает о ней.

В дорогом моему сердцу городе меня встретила группа друзей. Прямо с парохода меня отвезли на рыночную площадь, где уже со­брались тысячи людей. Моя речь инспирировала взрыв патриотического энтузиазма. Сотни людей вызвались внести свои вклады в государствен­ный заем свободы, выпущенный правительством в целях оздоровления экономической ситуации в стране. Многие крестьяне, прибывшие в город с подводами зерна, отдавали его в фонд армии безвозмездно. Такого же успеха мне удалось добиться в аудиториях учителей и простонародья ближайших деревень.

По приезде обратно в нездоровую атмосферу столицы я обнаружил, что безудержный беспорядок становился угрожающим.

В столицу прибыл Ленин в сопровождении своего окружения. Их речи на большевистской конференции поразили даже крайне левых. Ленин и его группа стали очень богатыми людьми, а соответственно число большевистских газет, памфлетов, прокламаций многократно воз­росло. Троцкий занял очень дорогостоящие апартаменты. Откуда взя­лись все эти деньги? — невольно возникал вопрос.

"Социализация" началась. Большевики силой захватили виллу тан­цовщицы Кшесинской, анархисты — усадьбу Дурново и ряд других домов; их же собственники были попросту выселены. Зачастую они апеллировали в суд или прямо к правительству, но никакие меры по восстановлению их в правах не предпринимались.

21 апреля 1917 года. Сегодня нам пришлось "понюхать", что же есть на самом деле восстание масс. Министерство сношений отправило ноту союзникам, подтверждающую верность всем согла­шениям и обязательствам, принятым ранее Россией. За это оно было подвергнуто яростным нападкам со стороны Советов и бо­льшевиков. Около полудня два хорошо вооруженных полка покинули бараки и присоединились к бастующим. Началась перестрелка. Пре­ступные ограбления магазинов вошли в норму. Ситуация стала напоминать первые дни антицаристского восстания, но в те дни еще удавалось контролировать массы. Правительство заявило об отставке Милюкова.

А это значило, что правительство пало, ибо первая уступка толпе и большевикам свидетельствовала о конце Временного правительства. Мы все как будто живем на краю вулкана, который в любой момент мог проснуться. Неприятная ситуация, но шаг за шагом мы постепенно адаптировались к ней. В любом случае все происходящее вызывало глубокий интерес.

Сегодня мы опубликовали первый номер "Воли народа". Организа­ция Всероссийского съезда крестьян шла успешно.

Вандервельде и Де-Брукер, лидеры бельгийских социалистов, посети­ли нас с визитом. "Вы первые русские социалисты, не обвинившие нас в "патриотизме" и не поносившие наши "буржуазные" суждения", — сказал Вандервельде, пожимая мне руку.

Сегодня вечером был устроен обед в честь Альберта Тома. Он, как и Вандервельде, расценивал ситуацию достаточно пессимистично, одна­ко воспринимал грубость Советов с большим чувством юмора. "Они ведут себя наподобие безответственных детей", — говорил он.

Мой нерегулярный образ жизни стал регулярным. Не было фик­сированного времени ни для обеда, ни для сна, ни для утреннего подъема, ни для работы. День ото дня я изнурял себя либо на поприще агитации, либо занимаясь массой текущих дел. Иногда же возникало ощущение бездомного пса.

Агония

Май — июнь 1917 года. Крестьянский съезд начал свою работу, собрав почти тысячу реальных представителей крестьянства и солдат. Настроения крестьян были несравненно более сбалансированными и здравыми, чем рабочих и солдат. Патриотизм, выраженный в желании прекратить беспорядки, намерение воздержаться от захвата земель до тех пор, пока этот вопрос не будет вполне определенно решен, готов­ность поддержать правительство и оказать сопротивление большевикам — вот они, суммарные мысли, высказанные со всей прямотой съездом.

Любопытный эпизод, происшедший на съезде, связан с появлением там Ленина. Взобравшись на подмостки, он театральным жестом сбро­сил с себя плащ и стал говорить. Лицо этого человека содержало нечто, что очень напоминало религиозный фанатизм староверов. Он был до­статочно скучным оратором, и его попытка возбудить большевистский энтузиазм в массах полностью провалилась. Его речь была принята холодно, а персона встречена даже с некоторым озлоблением, так что он вынужден был покинуть съезд с явным провалом. После этого боль­шевистская "Правда" и другие интернационалистические газеты возоб­новили нападки на съезд, обвиняя его в мелкой буржуазности и называя его "цитаделью" социал-патриотов. Ну да ладно, это их дело.

Съезд завершал свою работу голосованием за создание Крестьянс­ких Советов, выбором депутатов, исполнительного комитета и пред­ставителей в другие избирательные органы. Я был избран в качестве члена исполнительного комитета и делегирован на "Комиссию по раз­работке Закона о выборах членов Учредительного Собрания".

По пути домой я проходил мимо виллы Кшесинской, захваченной большевиками и используемой ими в качестве штаб-квартиры. День ото дня ораторы выступали с балконов дворца перед толпами рабочих и солдат. Все попытки правительства изгнать захватчиков из дворца оканчивались неудачами. Дворец Дурново, оккупированный анархиста­ми столь же нелегально, как и другие виллы, охранялся преступниками, именовавшими себя анархистами или коммунистами. Тщетно суды предписывали захватчикам покинуть эти здания, столь же тщетно от­правлял свои предписания и министр юстиции. Ничего изменить не удавалось. Я остановился перед виллой Кшесинской, чтобы послушать.Ленина. Воистину он слабый оратор, но мне казалось, что этот человек может пойти далеко. Почему? Да потому, что он был готов поощрить толпу на любое насилие, преступление, жестокость, на которые в создав­шихся деморализованных условиях люди и так были готовы.

— Товарищи рабочие, — продолжал свою речь Ленин, — отво­евывайте фабрики у предпринимателей! Товарищи крестьяне, берите землю у врагов ваших, помещиков! Товарищи солдаты, прекращайте войну и возвращайтесь домой. Заключите мир с немцами! Бедняги, вы умираете с голода, когда вокруг вас плутократы и банкиры. Почему бы вам не захватить все эти богатства? Грабьте награбленное! Безжалостно громите весь этот капиталистический мир! Покончите с ним! Покончите с его правительством! Покончите с войной! Да здравствует социалисти­ческая революция! Да здравствует классовая война! Да здравствует диктатура пролетариата!

Подобные речи всегда находили жаркий отклик. Вслед за Лениным выступал Зиновьев. Что за неприятная фигура, этот Зиновьев! В его высоком женоподобном голосе, внешности, толстой фигуре, во всем сквозило нечто одиозное, жестокое; он был безусловно дегенеративная личность. Ленин нашел себе прекрасного ученика в этом человеке.

Прослушав их около часу, я пересек Троицкий мост и побрел в сто­рону своего офиса. День был прекрасный. Солнце ярко блистало, и в Не­ве отражалось безоблачное небо. Но душа моя была темна. Эти люди, я знал это наверняка, предвещали страшные вещи. Будь я в правительст­ве, я бы, без сомнения, арестовал их. Несчастный Керенский вынужден делать все, что он в силах. Он сопровождает одну красноречивую речь другой, однако диких зверей нельзя остановить речами, пусть даже и красноречивыми. В городах распространился голод, работу найти было все труднее. Должно заметить, что пропагандистски газета "Прав­да" была блестящим изданием. Особенно хороши были саркастические статьи Троцкого, в которых он, высмеивая, глумился над своими оп­понентами. И я был в их числе. Великолепная сатира.

Советы крестьянских депутатов оставались последним надежным бастионом. Большинство из мужиков, представлявших крестьянство, умудрялись все еще сохранять в себе интеллектуальное равновесие.

26 мая 1917 года был днем моей женитьбы. Это было поистине революционное бракосочетание. После церковного венчания, на кото­рое, кстати, я прибыл прямо с одного важного собрания, мы с женой и друзьями устроили получасовой легкий завтрак, после чего я вновь поспешил на очередное заседание. Только в периоды войны или револю­ций могут случаться подобные вещи. Вечером я послал революцию к дьяволу и вернулся домой к своей возлюбленной. Вихрь все прибли­жался, но в тот день я был счастлив.

Сегодня профессор Масарик из Праги посетил меня в моем офисе. Какое удовольствие беседовать с разумным, интеллигентным, серьез­ным и широко мыслящим человеком. Мы обсудили чешскую проблему, о которой я в то время писал. Безусловно, с такими лидерами, как Масарик, Чехословакия вновь обретет независимость. Об этой нашей надежде мы написали в "Воле народа".

Работа в Советах крестьянских депутатов шла своим чередом и впол­не успешно. Принципиальные вопросы будущей России — аграрная реформа, конституция, организация правительства, защита страны и т. п. — получили пробные решения. Собрания Советов рабочих, крестьянс­ких и солдатских депутатов шли порознь. Старые Советы поначалу пытались установить свой контроль, но теперь было ясно, что крестьянс­кая организация вполне самостоятельна. В зале Думы члены крестьянс­ких Советов занимали правую сторону, левую же занимали группы, большевиков, интернационалистов и левых эсеров. Стоило нам войти в залу, как "красные" начинали насмешливо приветствовать нас выкри­ками: "А вот и мелкая буржуазия идет!" Мы платили им тем же: "А вот там предатели!"

Наступил серьезный кризис. Пока заседал исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов, нас внезапно информировали по телефо­ну, что большевики организовывают на следующее утро вооруженную демонстрацию солдат и рабочих с требованием: "Долой капиталистическое правительство!" Не было сомнений, что подобная демонстрация будет означать падение Временного правительства и конец наступатель­ных операций на фронте. А значило это также и гражданскую войну и кровопролитие. В противовес их акции мы проголосовали за ор­ганизацию невооруженной демонстрации, запланированной на следу­ющую неделю. Тем самым мы постарались пресечь попытку проведения вооруженной демонстрации. На следующее утро "Правда" анонсиро­вала согласие большевиков принять участие в нашей мирной демонстра­ции. На этот раз мы выиграли, но я опасался, что в следующий раз победа будет на их стороне.

Вечером в городе произошли стычки и совершены были несколько убийств. Красный подол революции все более и более приобретал кровавую окраску. Голод возрастал.

Наступательные операции на фронте попервоначалу пошли удачно, и мгновенно настроение людей резко поднялось. Патриотические демо­нстрации заполняли улицы, популярность Керенского существенно воз­росла. Большевики на время были оттеснены.

Но вот и катастрофа. Наша революционная армия разгромлена. В сумасшедшей панике армия развалилась, разбредаясь во все концы и разрушая все на своем пути: убийства, насилие, погромы полей, деревень и всякое такое. Никакой дисциплины, никакого подчинения, никакого милосердия ни по отношению к ни в чем не повинным женщинам, ни к простым гражданам. Генерал Корнилов и Б. Савинков требовали восстановления смертной казни для дезертиров. Увы, тщетно! Бессильное правительство и Советы даже в такую минуту опасности не могут действовать. И вновь начали превалировать большевики и анархия.

Сегодня произошло серьезное событие. На митинге, организо­ванном "бабушкой" Брешковской, Савинковым, Плехановым, Чай­ковским и мною, аудитория солдат и рабочих внезапно взорвалась свистом и угрозами лидерам революции. Мученики Брешковская и Чайковский были осыпаны эпитетами типа "предатели!", "контр­революционеры!". Мгновенно вскочив на ноги, Савинков прокричал: "Кто вы такие, чтобы именовать нас таким образом? Лодыри! Что вы сделали для революции? Вовсе ничего. Чем вы когда-либо ри­сковали? Ничем. А эти люди (указывая в нашу сторону) мучались в тюрьмах, голодали, мерзли в Сибири, каждый раз рискуя собственной жизнью. Именно я, а не кто-либо из вас бросил бомбу в царского министра. Я, а не кто-либо из вас слышал смертный приговор, вынесенный мне царским правительством. Как смеете вы обвинять меня в измене революции? Кто вы, как не толпа безмозглых без­дельников, замысливших разрушить Россию, революцию и тем самым самих себя?!"

Этот взрыв гнева впечатлил и несколько охладил пыл собравшихся людей. Но было ясно, что именно в такие минуты все великие ре­волюционеры переживают трагедию. Об их преданности делу и са­мопожертвовании вдруг все забывают. В сравнении с "мартовскими" старые революционеры воспринимаются уже как реакционеры, отста­вшие от времени.

— Думали ли вы о себе когда-либо как о контрреволюционере?
— спросил я у Плеханова.

— Если эти маньяки — революционеры, то я горд тем, что реакци­
онер, — ответил мне основатель социал-демократической партии.

— Будьте осторожны, господин Плеханов, — продолжил я, — как
только эти люди станут диктаторами, вы будете тотчас же арестованы.

— Эти люди станут еще большими реакционерами, чем царское
правительство, вот чего я опасаюсь, а не ареста, — горько заметил он.

Я любил Плеханова. Он схватывал истинную суть момента гораздо лучше своих учеников из Советов, которые не допускали его даже как члена их организации. Все старые революционеры, как, впрочем, и ос­нователи русского социализма, считали себя умеренными или, в лексике большевиков, "контрреволюционерами". Мой разговор с Плехановым очень напоминал ситуацию всех революций или социальных переворо­тов, ситуацию, именуемую "контрреволюцией" толпы. Только тогда вес начинают понимать, что революция и радикализм на практике сущест­венно отличны от этих же идей в теории.

Распад России начался всерьез. Финляндия, Украина, Кавказ провоз­гласили свою независимость. Кронштадт, Шлиссельбург и многие дру­гие регионы России также ратовали за свою независимость.

Вчера я опубликовал статью о надвигающейся катастрофе, которую назвал "Вечные муки русской нации". Уже сегодня многие газеты поме­стили на своих страницах комментарии. Большевистские листки попро­сту угрожали мне. Их простым сочувствием нации нельзя было изменить ситуацию, которая и без того была безнадежной. Что же касалось меня, то я не испытывал ни толики чувства личного страха.

Жизнь в Петрограде становилась все более сложной. Столкновения, убийства, голод; смерть стала привычным спутником повседневности. Мы все ждали нового взрыва. Он должен был наступить очень скоро. Вчера я выступал на публичном диспуте с Троцким и мадам Коллонтай. Было совершенно ясно, что революционный энтузиазм этой женщины есть не что иное, как косвенное удовлетворение ее нимфомании.

Троцкий находится в выгодных условиях, и он, безусловно, до­стигнет определенных высот. Этот театрализованный разбойник — су­щий авантюрист. У его собратьев по социал-демократической партии (меньшевики) принято о нем говорить: "Троцкий приносит свой стул на каждое собрание. Сегодня он восседает с одной партией, назавтра — с другой". В тот момент его стул размещался в ком­мунистической партии. Большевики, вероятно, предоставят ему все то, что он возжелает.

Date: 2015-08-24; view: 277; Нарушение авторских прав