Глава пятнадцатая. Как только я в тот же вечер вхожу в школьный гимнастический зал и замечаю Кейт и Фрэнки, прижавшихся друг к другу на трибуне

Как только я в тот же вечер вхожу в школьный гимнастический зал и замечаю Кейт и Фрэнки, прижавшихся друг к другу на трибуне, у меня немедленно начинают гореть уши. Мои подруги глубоко погружены в разговор, на лицах явственно написано беспокойство. Кейт выглядит так, как будто Фрэнки только что сказала ей, что ее папа скончался. Выражение лица Кейт мне знакомо, потому что именно и сообщала ей эту ужасную новость пять лет назад в зале прилетов дублинского аэропорта – она тогда прервала отпуск, чтобы побыть рядом с отцом. Теперь говорит Кейт, и Фрэнки выглядит так, как будто ее собаку сбила машина – тоже знакомое мне выражение, потому что и в тот раз я отвечала за сообщение новостей, как, впрочем, и за удар, сломавший таксе три лапки. Кейт бросает взгляд в мою сторону и вздрагивает, словно ее застукали на месте преступления. Фрэнки тоже замирает. На их лицах написано удивление, потом появляйся выражение вины, а потом они улыбаются, чтобы и подумала, что они только что обсуждали погоду, а не события моей столь же изменчивой жизни.

Я жду, что на лицо мое ляжет привычная маска женщины-прошедшей-через-трагическое-испытание, которая будет держать чрезмерно любопытных на расстоянии. Маска все это время помогает мне, как бы отстранившись от ситуации, объяснять соболезнующим, что недавняя потеря является скорее путешествием, а не тупиком, предоставляющим человеку бесценную возможность набраться сил и многое про себя понять, превращая таким образом ужасное происшествие во что-то чрезвычайно позитивное. Но нет, привычная маска не приходит мне на помощь: с этой публикой от нее толку мало. Две женщины, которые сейчас крепко обнимают меня, могут заглянуть сквозь нее прямо мне в сердце.

Объятия моих подруг затягиваются, обе похлопывают и поглаживают меня по спине, что кажется удивительно успокоительным. Жалость на их лицах напоминает мне о моей огромной потере, к горлу подкатывает тошнота, и голова снова наливается свинцом. За каким чертом я спрятала голову под папиным крылом? Возвращение в родное гнездо, увы, не обладает теми потрясающими целительными свойствами, на которые я рассчитывала, так как каждый раз, когда я выхожу из дома и встречаю знакомых, мне приходится проходить через все случившееся снова и снова. И не просто повторять свой длинный рассказ – я вынуждена заново все прочувствовать, а это гораздо изнурительнее слов. В объятиях Кейт и Фрэнки я могла бы с легкостью превратиться в ребенка, с которым они нянчатся у себя в мыслях, но я этого не делаю, потому что знаю: если начну сейчас, то не остановлюсь никогда.

Мы сидим на трибунах вдалеке от других родителей, часть которых сбилась в маленькие группы, но большинство используют свободное время, такое драгоценное и редкое, чтобы в одиночестве почитать, подумать или понаблюдать за своими детьми, которые совершают невыразительные боковые кувырки на синих пенополиуретановых матах. Я замечаю детей Кет шестилетнего Эрика и мою пятилетнюю крестит и Джейду, обожающую «Рождественский гимн Маппп шоу», которую я поклялась ни в чем не винить. Они с энтузиазмом подпрыгивают и чирикают как сверчки, натаскивая складки трусов из попы и спотыкаясь на развязавшихся шнурках. Одиннадцатимесячный Сэм спит в коляске рядом с нами, выдувая пузыри пухлыми губками. Я с нежностью смотрю на него, но опять вспоминаю о своем и отвожу взгляд. Ах, воспоминания.

До чего прилипчивая штука!

– Как работа, Фрэнки? – спрашиваю я, желая, чтобы все было, как раньше.

– Беспокойно, как обычно, – отвечает она, и я слышу в ее словах вину и смущение.

Я завидую ей: она живет нормальной, возможно, даже скучной жизнью. Я завидую, что ее сегодня такое же, как и ее вчера.

– Все еще дешево покупаешь, дорого продаешь? – высоким голосом спрашивает Кейт.

Фрэнки вращает глазами:

– Двенадцать лет, Кейт!

– Я знаю, знаю! – Кейт закусывает губу, пытаясь не рассмеяться.

– Двенадцать лет я на этой работе, и двенадцать лет ты это повторяешь. Это уже не смешно. Кстати, не известно, было ли это хоть когда-нибудь смешно, но ты все равно упорно продолжаешь.

Кейт смеется:

– Прости, это потому, что я совершенно не представляю, чем ты занимаешься. Чем-то на фондовой бирже?

– Я заместитель начальника управления инвестиционной корпорации, менеджер отделения по работе инвесторами, – отвечает Фрэнки.

Кейт безучастно смотрит на нее и вздыхает:

– Столько слов, чтобы сказать, что ты руководишь отделением.

– Ой, прости, напомни мне, а чем ты занята весь день? Вытираешь обкаканные попки и делаешь банановое пюре?

– Есть и другие аспекты материнства, Фрэнки, – высокомерно заявляет Кейт. – Это ответственная задача – подготовить трех человек к тому, чтобы они, если, упаси бог, со мной что-то случится или когда они станут взрослыми, смогли жить, работать и преуспевать в мире сами по себе.

– И еще ты готовишь банановое пюре, – добавляет Фрэнки. – Нет-нет, подожди, пюре ты делаешь до или после того, как подготовишь к полноценной жизни трех человек? Да. – Она кивает самой себе. – Да, определенно, делаешь банановое пюре, а потом подготавливаешь трех человек. Поняла.

– Фрэнки, сколько слов требуется, чтобы обозначить твою бюрократическую должность? По-моему, не меньше семи.

– По моим подсчетам, их десять.

– А у меня одно. Одно.

– Разве? «Квочка-несушка» – это одно слово или два? Как ты думаешь, Джойс?

Я не вмешиваюсь.

– Я пытаюсь сказать, что слово «мама», – раздраженно говорит Кейт, – коротенькое, малюсенькое словечко, которым называется каждая женщина с ребенком, не может вместить описание всех ее обязанностей. Если бы я делала то, что делаю каждый день, в твоей корпорации, я бы уже давно руководила этой чертовой конторой.

Фрэнки равнодушно пожимает плечами:

– Прости, но мне так не кажется. Знаешь, я не могу поручиться за своих коллег, но лично я люблю сама делать себе банановое пюре и вытирать свой собственный зад.

– Правда? – Кейт поднимает бровь. – Удивлена, что ты не подцепила какого-нибудь несчастного парня, который делал бы это за тебя.

– Все впереди, я пока ищу этого особенного человека, – любезно улыбается ей Фрэнки.

Они всегда так пикируются, подпуская друг другу шпильки, но не напрямую, а словно следуя некому сложному ритуалу, который, кажется, только сильнее сближает их. Думаю, попробуй что-то подобное сказать человек посторонний, они бы разорвали его в клочки. В наступившей тишине обе вдруг осознают, насколько бестактно было обсуждать эту проблему в моем присутствии. Кейт незаметно пинает Фрэнки. Они в ужасе.

Самое парадоксальное, что если в жизни происходит что-то трагическое, то именно на жертву падает обязанность заботиться о том, чтобы всем остальным было комфортно.

– Как поживает Хвастун? – Заполняя неловкую паузу, я спрашиваю о собаке Фрэнки.

– Ему лучше, ноги отлично заживают. Хотя он все еще воет, когда видит твою фотографию. Прости, но мне пришлось убрать ее с каминной полки.

– Ничего страшного. Я и сама собиралась попросить тебя переставить ее. А ты, Кейт, можешь избавиться от моей свадебной фотографии.

Разговор о разводе. Наконец-то.

– Ах, Джойс! – Кейт качает головой и с грустью смотрит на меня, – Я так хорошо выглядела на твоей свадьбе! На этой фотографии я нравлюсь себе больше всего. Можно я просто вырежу из нее Конора?

– Или пририсуй ему маленькие усики, – предлагает Фрэнки. – А еще лучше, пририсуй ему хоть немного индивидуальности. Интересно, какого цвета она бывает?

Я виновато прикусываю губу, чтобы спрятать улыбку, которая угрожает выползти из уголков моих губ. Я не привыкла к подобного рода разговорам о своем бывшем. Это неуважительно, а может, попросту неприлично. Но как бы то ни было – это смешно. Я нахожу выход из положения, переведя взгляд на детей, копошащихся на площадке.

– Внимание! Слушайте все! – Тренер хлопает в ладоши, пытаясь привлечь внимание, и подпрыгивающие и чирикающие сверчки мгновенно затихают. – Ложитесь на маты. Мы будем делать кувырки назад. Оттолкнитесь ладонями и – кувырок назад! Ноги держим вместе- и выходим в стойку Вот так.

– Посмотрите-ка на нашего маленького гибкого друга, – отмечает Фрэнки.

Один за другим дети делают кувырок назад и встают в идеальную стойку. Пока очередь не доходит до Джейды, которая неуклюже переворачивается через бок, ударяет другого ребенка по ногам, с трудом встает на колени и только потом уж выпрыгивает в стойку Она становится в позу поп-звезды во всей своей розовой сияющей славе, думая, что никто не заметил ее ошибку Инструктор не обращает на нее внимания. Кейт переживает за дочку.

– Подготовить человека для этого мира! – язвительно повторяет Фрэнки. – У тебя отлично получается! Ты бы точно руководила этой чертовой конторой. – Фрэнки поворачивается ко мне, и ее голос смягчается. – Ну как ты, Джойс?

Я долго размышляла, рассказать ли им свою невероятную историю. Стоит ли ее вообще кому-нибудь рассказывать?

Мне- то кажется, что мое место – в психушке, я не представляю, как люди должны реагировать на то, что со мной происходит. Но после сегодняшнего приключения я соглашаюсь с той частью моего мозга, которой очень хочется все рассказать.

– Со мной происходит кое-что странное, поэтому потерпите немного и не падайте в обморок.

– Ни за что! – Кейт хватает меня за руку. – Говори все, что хочешь. Тебе надо освободиться от этого.

Фрэнки закатывает глаза.

– Спасибо. – Я медленно вытягиваю руку из руки Кейт. – Дело вот в чем: я все время вижу одного мужчину Кейт в недоумении. Она-то была уверена, что мой рассказ будет как-то связан с потерей ребенка или грядущим разводом.

– Мне кажется, что я знаю его, но в то же самое время знаю, что это не так. Я видела его всего три раза, последний раз был сегодня, когда он бежал за моим автобусом «Ладья викингов». По-моему, он назвал меня по имени. А может, мне это показалось, потому что каким образом он мог узнать мое имя? Разве что он шает меня… но тогда и я должна его знать, а я уверена в обратном. Что вы об этом думаете?

– Постой, я пока еще не вникла насчет «Ладьи викингов», – перебивает меня Фрэнки. – Ты говоришь, что у тебя есть автобус «Ладья викингов»?

– Да откуда?! Мы с папой ездили в нем по городу Он и по воде может плавать. Пассажиры надевают шлемы с рогами и рычат на всех. – Я наклоняюсь к подругам и трясу перед их лицами кулаками.

Они непонимающе смотрят на меня. Я вздыхаю и откидываюсь на скамейку:

– Автобус – это чепуха. Важно то, что я все время вижу этого человека.

– Вот как, – медленно говорит Кейт, глядя на Фрэнки.

Повисает молчание, на лицах моих подруг страдальческое выражение. Не иначе как они беспокоятся о моем рассудке.

Впрочем, тут я с ними солидарна.

Фрэнки откашливается:

– Итак, этот мужчина, Джойс, он молодой, старый, или он был одним из «викингов» на твоем волшебном автобусе, который ездит даже по воде?

– Ему около сорока. Он американец. Нас вместе стригли. Там, в парикмахерской, я его впервые увидела.

– Кстати, очень хорошо получилось. – Кейт нежно дотрагивается до коротких передних прядей.

– Папа считает, что я похожа на Питера Пэна, – улыбаюсь я.

– Этот американец увидел тебя в парикмахерской и запомнил, что здесь странного? – рассуждает Фрэнки.

– Но уже в парикмахерской у меня возникло какое-то непонятное чувство. Как будто… как будто я его узнала, или знала раньше, или что-то в этом роде.

Фрэнки улыбается:

– Добро пожаловать в мир свободных и независимых женщин! – Она поворачивается к Кейт, у той недовольное лицо.

– Когда Джойс в последний раз позволяла себе немного пофлиртовать? Она слишком долго была замужем.

– Ну конечно, – снисходительно говорит Кейт Фрэнки. – Если ты думаешь, что замужним женщинам начинают являться видения в парикмахерских, то ты сильно ошибаешься. Неудивительно, что ты боишься выходить замуж.

– Да не боюсь, а просто не вижу в этом необходимости. Знаете, как раз сегодня я смотрела передачу про косметику…

– Ну вот, поехали.

– Заткнись и слушай. И специалист по косметике сказал, что, так как кожа вокруг глаз очень нежная, крем нужно наносить безымянным пальцем, потому что в нем меньше всего силы.

– Ничего себе, – сухо говорит Кейт. – Ты и правда разоблачила нас, замужних, показав, какие же мы идиотки.

Я устало потираю глаза:

– Девочки, вы, я знаю, думаете, что у меня съехала крыша. Я перенесла травму, устала и, наверное, навоображала себе чего-то на пустом месте. Мужчина, который должен сейчас занимать все мои мысли, – это Конор, а он их не занимает.

Совсем не занимает. Не знаю, может быть, это замедленная реакция и в следующем месяце я развалюсь на куски, начну пить и каждый лень одеваться в черное…

– Как Фрэнки, – вставляет Кейт.

– Но прямо сейчас я не чувствую ничего, кроме облегчения, – продолжаю я. – Это ведь ужасно, да?

– Ничего, если я тоже буду чувствовать облегчение? – спрашивает Кейт.

– Ты его ненавидела? – грустно спрашиваю я.

– Его – нет. Он нормальный, приятный парень. Но меня ужасно мучило, что ты несчастлива с ним.

– А я его ненавидела, – небрежно бросает Фрэнки.

– Мы с Конором вчера виделись, немного поговорили. Знаете, это было так странно. Он хотел узнать, может ли забрать кофеварку.

– Ублюдок! – шипит Фрэнки.

– Да наплевать мне на кофеварку! Пусть забирает.

– Это все приемы манипуляции, Джойс. Будь осторожна. – Фрэнки хмурится. – Сначала ему нужна кофеварка, потом дом, а потом твоя душа. А потом он начинает утверждать, что ты украла изумрудное кольцо, принадлежавшее его бабушке, хотя ты-то отчетливо помнишь, что, когда впервые обедала у него и доме, он сказал: «Бери, что хочешь», и ты взяла кольцо на его глазах.

Я в недоумении смотрю на Кейт. Та поясняет:

– Фрэнки вспоминает про свой разрыв с Ли.

– А-а. Фрэнки, ну не огорчайся ты так! Может, у нас будет как-то иначе, не будет похоже на твой разрыв с Ли.

Фрэнки ворчит что-то про себя и отводит глаза в сторону.

– Кристиан ходил вчера вечером с Конором выпить, – говорит мне Кейт. – Надеюсь, ты не против?

– Конечно нет. Они же друзья. Кристиан что-нибудь рассказывал? Конор в порядке?

– Да вроде бы. Расстроен из-за, ну, понимаешь…

– Ребенка. Ты можешь произнести это слово. Я не собираюсь тут же забиться в истерике.

– Он расстроен из-за ребенка и разочарован тем, что ваш брак не удался, но, по-моему, он считает, что вы приняли правильное решение. Собирается через несколько дней обратно в Японию. Еще он сказал, что вы выставляете дом на продажу.

– Мне там больше жить не хочется, а покупали мы его вдвоем, так что все справедливо.

– Ты уверена? А где ты будешь жить? Твой папа не сводит тебя с ума?

Будучи несчастной жертвой, да еще находясь на грани развода, будьте готовы к тому, что близкие станут подвергать сомнению самое важное решение в вашей жизни. Создается впечатление, что вас принимают за слабоумную, которая лишена способности ясно мыслить. А вот ваши подруги, задав несколько десятков несвязных вопросов, вздыхая и хмурясь по поводу вашей непрактичности, безусловно смогут обнаружить нечто такое, что вам и в голову не приходило, когда вы обдумывали в сотый раз свое положение. Они уверены, что ваши проблемы мгновенно решатся, коль скоро вы прислушаетесь к их бесценным советам.

– Нет, как это ни смешно. – Вспомнив о папе, я улыбаюсь. – Он мне скорее помогает взять себя в руки. Правда, за всю неделю он только один раз смог назвать меня Джойс. Я поживу с ним, пока дом не будет продан и я не найду себе другое жилье.

– История с этим мужчиной, конечно, странная… – Взмахом руки Кейт отметает моего американца как некую незначительную помеху. – Но ты о себе расскажи. Как ты сейчас? Мы не видели тебя после больницы, и мы так волновались.

– Простите, девочки, мне жаль, что так получилось. – Когда они пришли меня навестить, я попросила папу отправить их по домам, чего он, разумеется, не сделал, так что они несколько минут посидели рядом со мной, пока я смотрела на розовую стену, думая о том, что смотрю на розовую стену, а потом они ушли. – Но и была вам очень благодарна за то, что вы пришли.

– Нет, не была.

– Ну хорошо, не была тогда, но благодарна сейчас.

Я думаю об этом «сейчас». Что ж, они сами попросили рассказать о себе.

– Я теперь ем мясо, пью красное вино, а анчоусы ненавижу. Я разлюбила Кайли Миноуг, зато без ума от Джона Келли – он поет ирландский рок, знаете? Но больше всего мне нравится классическая музыка. Прошлой ночью, перед тем как пойти спать, я слушала арию «Mi restano le lagrime» из третьего акта первой сцены оперы Генделя «Альцина» и не только понимала итальянский, но знала все слова. Мне много чего известно об ирландской архитектуре, но не так много, пак о французской и итальянской. Я читала «Улисса» и могу цитировать оттуда целые пассажи, хотя на самом деле даже не сумела дослушать аудиокнигу. Как раз сегодня я написала письмо в муниципалитет. Я считаю, что их попытка впихнуть еще один уродливый жилой комплекс в район, где стоят старинные, однако не такие уж фешенебельные дома, означает, что им плевать не только на национальное наследие, но и на людей, живущих в этом районе. Письмо очень резкое, а ведь раньше я думала, что мой отец – единственный человек, который позволяет себе ругаться в письменной форме. Вы скажете: подумаешь, написала письмо городским властям! Ничего в этом нет особенного! И будете в общем-то правы, если бы не одно «но»: еще две недели назад я с восторгом предвкушала, как буду показывать клиентам квартиры, расположенные в этом новом комплексе. А сейчас мне совсем не по себе: я очень расстроена разговорами о сносе здания, построенного более ста лет назад в старой части Чикаго, так что я планирую написать еще одно письмо. В чикагскую мэрию. Уверена, вы не понимаете, откуда я узнала о предстоящем сносе здания. Что ж, я прочла об этом в свежем номере «Обзора искусства и архитектуры», в единственном по-настоящему серьезном международном издании. Я недавно на него подписалась. – Я перевожу дух. – Вы можете спросить меня о чем угодно в области искусства, и, вероятно, я буду знать ответ. Только я не понимаю – ну то есть абсолютно не понимаю! – откуда.

Ошеломленные Кейт и Фрэнки смотрят друг на друга.

– Может, это потому, что теперь ты перестала постоянно переживать из-за ваших с Конором отношений? Стрессовая ситуация закончилась, и ты смогла увидеть окружающую тебя действительность, так сказать, новым взглядом, – предполагает Фрэнки.

Я размышляю об этом, но недолго:

– Почти каждую ночь мне снится сон о маленькой девочке со светлыми волосами, и каждую ночь она становится старше. В этом сне всегда звучит музыка – песня, которую я точно никогда не слышала. А если девочка не снится, то я вижу другие сны, и такие яркие! О местах, в которых никогда не бывала, о еде, которую никогда не пробовала. Меня при этом окружают незнакомые люди, которых я, судя по всему, хорошо знаю. Снится пикник в парке – вдвоем с рыжеволосой женщиной. Мужчина с зелеными ступнями. И разбрызгиватели. – Я напряженно пытаюсь восстановить в памяти детали. – Что-то, связанное с разбрызгивателями. Когда я просыпаюсь, мне приходится себя убеждать, что мои сны не реальность, а моя реальность не сон. Я бы ни за что с этим не справилась, если бы не папа с его улыбкой и сосисками на сковородке, гоняющийся по саду за котом по имени Пушистик и по какой-то неизвестной мне причине прячущий мамину фотографию в ящик в прихожей. Я начинаю думать о папе и возвращаюсь в свою собственную жизнь, и все становится не так уж дерьмово. И еще я думаю о мужчине, о котором вам рассказывала. Не о Коноре, как можно было бы предположить, любви всей моей жизни, с которым я только что рассталась. Нет, я продолжаю думать об американце, которого даже не знаю.

В глазах у девочек стоят слезы, на лицах – сочувствие, беспокойство и смущение.

Я не жду от них каких-нибудь членораздельных высказываний: ведь я их здорово огорошила и они, вероятно, думают, что я сошла с ума. Так что я снова перевожу взгляд на детей и смотрю, как Эрик подходит к бревну шириной всего четыре дюйма, обтянутому тонкой кожей, и взбирается на него. На лице Эрика застыло выражение нервной сосредоточенности.

Тренер кричит, чтобы он раскинул руки, как крылья самолета. Мальчик на миг замирает и медленно поднимает руки.

Инструктор говорит ему что-то ободряющее, и на лице Эрика распускается гордая улыбка. Он поднимает глаза, чтобы посмотреть, наблюдает ли за ним мать, и в этот самый момент теряет равновесие и падает. К несчастью, бревно оказывается у него между ног. На его лице застыла гримаса ужаса.

Фрэнки опять фыркает. Эрик начинает рыдать. Кейт бежит к своему ребенку. Сэм продолжает пускать пузыри. Я ухожу.

Date: 2015-08-24; view: 300; Нарушение авторских прав