С.Л. Рубинштейн. Проблемы общей психологии

Процесс выделения человека из системы космических связей и отношений не что иное, как процесс формирования особого универсума — Человеческого Универсума, представляющего, собой Совокупность связей и отношений родовых сущностных сил человека, как актуальных, так и потенциальных, развертывание которых и составляет историю человечества. Космическое протобытие человека — это его предыстория, подлинная же история начинается со второй инверсией, с выворачиванием уже вывернутого, с его замыканием на самого себя, а следовательно, и обретением своего собственного бытия — события. Возникновение человеческого универсума вполне объяснимо с позиции концепции бесконечной самозамыкающейся иерархии уровней во Вселенной.

В космологизме человек тождествен космосу, его сущностные силы суть силы мировой гармонии, противостоящие мировому хаосу. Самозамыкание Вселенной на существо, порожденное космоэволюцией, привело к возникновению первой «вложенной системы» — человеческого универсума, в котором человек, преодолевая тождественность космосу, обретает родовую самотождественность, позволяющую все более целостно и универсально присваивать отличные от космических сущностные силы, призванные служить не внешней коэволюции, а внутренней эволюции.

В родовом бытии индивиды противополагают друг друга не как космические миры, микрокосмы, а как особые целостности, автономные субъекты, осознающие свою истинность и реальность лишь в пределах особой интегративной целостности — человечества. «Лишь все человечество вместе, — писал Гете, — является истинным человеком, и индивид может только тогда радоваться и наслаждаться, если он обладает мужеством чувствовать себя в этом целом» (52, 377). Целостность Человеческого Универсума (человечество) подчиняется уже иному типу детерминации, а именно — детерминации, обусловливающейся взаимосвязью Человека с Человеком.

Символы культа, прекрасно регулировавшие отношениями между микро- и макрокосмом, уже не годились для программирования связей и отношений между целостными субъектами, необходимы были значения с минимальной космологической и максимальной антропной валентностью. Таковыми значениями стали ценности культуры, чей генезис связан с энтропией символов культа, ценности — продукт «полураспада» символов, они не что иное, как проявленные динамикой межчеловеческих, межсубъектных отношений неявные «трансцендентные ценности», превратившиеся в явные культурные значения. Ценность — это символ, утративший таинственный флер трансцендентности, под которым до поры до времени (до исторического времени) хранилась эвалюативная предметность события — особого онтологического слоя мироздания с укорененным в нем своей феноменальностью, своей особой природой субъектом.

Если предыстория человека сугубо символическая, то начало его истории было освещено ценностями культуры, обособившимися от символов культа. Человек целостно начал взаимодействовать с внешним миром, дивергируясь от него, превращая постепенно его структуры в свою собственную надкосмическую морфологию.

Событие Человека в известной степени противостоит космическому протобытию, так как совокупность его отношений уже вытекает не из интересов Ноосферы, а из интересов Рода. Космос все более и более становится внешней средой обитания человеческого рода, внешним фактором его исторической эволюции. Когда «центром является человек, — писал М.М. Бахтин, — все в этом мире приобретает значение, смысл и ценность лишь в соотнесении с человеком, как человеческое. Все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности... Весь ценностный топос, вся архитектоника видения были бы иными, если бы ценностным центром был не он» (17, 509). В ценностном переживании мира неявно присутствуют приоритеты человеческого над космическим.

Логично предположить, что каждой форме бытия соответствует имманентная его сущности форма сознания. Именно данная форма сознания в состоянии воспроизводить, моделировать целостность именно данного универсума. Протобытию соответствует протосознание (Бог, Дух, Логос, Абсолютная идея, Отражение), «алгоритмизирующее» формообразование Гармонии из Хаоса, кодирующее универсальные связи между Микро- и Макрокосмом. Протосознание — первичная форма сознания, целостно отражающая протобытие универсума, космоса. По своей сущности оно трансцендентно и символично, его носителем выступает Абсолютный Субъект.

Процесс обособления события человеческого универсума сопровождался процессом «расщепления» протосознания и выделения из него сознания. Сознание — это совместное знание о событии людей как представителей особого целостного рода, человеческого универсума. «Сознание в самом строгом смысле имеется лишь там, где субъект способен понять свой род, свою сущность» (167, 2, 30) — писал Л. Фейербах в «Сущности христианства». Сознание интерперсонально, интерсубъективно, то есть не принадлежит отдельно взятому субъекту, а является атрибутом процесса межсубъектного общения людей. Сознание — это совместная весть об универсальных свойствах события, в пределах которого человек осознает свои родовые сущностные силы, но не герменевтически, а диалогически, интегрируя свое Я с Я другого человека в единую ценностную монаду, от которой отражаются их совместные интенции, воспроизводя системой эвалюативных суждений родовую природу своей целостности. Если протосознание символично, трансцендентно, то сознание — ценностно, эвалюативно. Различие между двумя формами сознания — космологического и антропологического весьма явно обнаруживается в сравнительном анализе ранних и поздних мифов.

Мифы, в основном построенные на ценностях, существенно отличаются от еще более древних мифов, имевших трансцендентную, символическую основу. Нарождавшаяся гуманистическая традиция сразу же обнаружила свою оппозиционность по отношению к космическому миропорядку. В нравственном самосознании родового человека интересы целостности нравственного универсума явно доминировали над интересами целостности Космоса. Добродеяние постепенно обосабливалось от свободы, превращалось в способ укоренения человека в свои собственные родовые сущностные силы. Интровертивная тенденция в человеке возобладала над экстравертивной, его интенция переключилась с космоса на самого себя, что и послужило одной из причин выделения культуры из культа.

В древнейших мифологемах содержатся наиболее существенные для всей, последующей истории человеческого рода нравственные императивы, представляющие собой ценностное распаковывание трансценденталий. Хотя на первых порах мифотворчества ценности пребывали еще в неявном виде, но это уже были дивергентные значения, не столько космические, сколько антропокосмические. Мифотворчество в самом широком смысле есть процесс ценностного распаковывания семантического универсума трансценденталий, символов.

Итак, первое, что необходимо зафиксировать в нашем анализе: ценностные значения регулируют особую сферу отношений, отношения события Человека, отношения целостности Человеческого Универсума.

Вторая особенность природы ценностных значений — обладание способностью проецировать «человеческое», «субъективное» на весь предметный мир, «даже на мертвых вещах (соотнесенных с человеком) лежит отблеск субъективности» (17, 484). Ценностное мировосприятие как бы покрывает предметы волшебной амальгамой, отражающей тончайшие движения человеческого духа, отсвечивающей экзистенциальными смыслами. Уже стало традицией прибегать к образу зеркала с тем, чтобы хоть как-то передать смутные представления об особой природе человеческих ценностей. «Ценностная предметность вещи как инобытие человека, — пишет В. Брожик, — представляет собой ничем не заменимое зеркало, в котором человек видит свой собственный образ» (31, 213). Если человек не обнаруживает в окружающих его предметах отражение своей собственной души, то это означает лишь то, что он не сумел преодолеть объектного к ним отношения. Лишь вступая с внешним миром в субъектно-субъектные отношения, как прямые, так и опосредованные, человек обретает способность ценностно переживать свое собственное существование. В противном случае он всего лишь один из структурных элементов «объективного мира», такой же объект, как и неодушевленные предметы. Любые, даже самые косные предметные формы, будучи втянутыми в стихию межчеловеческого общения, обретают свойства «ценностной амальгамы», не утрачивая при этом своей вещественности. «Поскольку я помыслил предмет, — писал М. Бахтин, — я вступил с ним в событийное отношение. Предмет неотделим от своей функции в событии в его соотнесении со мной. Но эта функция предмета в единстве нас объемлющего действительного события — есть его действительная, утвержденная ценность» (19, 106). За пределами ценностного отношения человека к самому себе как к части человечества природный мир — лишь хаотическое нагромождение вещей.

Событие «оживает», «воскресает», как только человек «высвобождает» его душу, до поры до времени хранившуюся в пирамиде ценностного значения. Человек может вступить в контакт с другим человеком, даже если между ними пролегли века при условии, что он обладает способностью распаковывать семантический универсум ценности, в котором хранится его душа. Ценность от символа отличается тем, что Логос в ней отягощен предметными структурами. Культура — это предметное инобытие Логоса. Человек, активно присваивающий свои родовые сущностные силы, занимается ничем иным, как высвобождением своей собственной души от уз внешней предметности. Но и сохранить свою душу на века, обессмертить ее он в состоянии, лишь активно участвуя в культуротворческом процессе, который есть не что иное, как процесс «заточения» человеческого духа в пирамиду знака. Став узницей предметных форм, душа будет томиться ожиданием часа освобождения. Процесс освобождения человеческой души из-под обломков распакованного знака и есть процесс ее интроецирования в структуру Я эмпирического человека. Из сферы коллективного бессознательного она перемещается в сферу актуального состояния человеческого Я. «Воскрешение» души в пределах человеческого рода и есть семантическое ее распаковывание, в результате которого она начинает светиться своими, только ей присущими, экзистенциальными смыслами. «Пусть люди забудут обо мне на следующий день после похорон, — писал Жан-Поль Сартр, — это меня не трогает; я неотделим от них, пока они живы, неуловимый, безымянный, сущий в каждом, как во мне самом присутствуют миллиарды почивших, которых я не знаю, но храню от уничтожения, но если человечество исчезнет, оно в самом деле убьет своих мертвецов» (145, 170).

Вне ценностных инвариантов невозможен переход субъекта в предметные формы, невозможно опредмечивание его наличных сущностных сил, а следовательно, и невозможно сохранение в родовом сознании конкретной человеческой души. «Созидание ценностей, — пишет В. Брожик, — это процесс опредмечивания человека в действительности, преобразования нейтрального, неспецифического бытия в общественное бытие» (31, 75). Процесс преобразования нейтрального природного бытия в событие и есть процесс расширенного воспроизводства ценностных отношений внутри человеческого универсума.

Распредмечивается, субъективируется не сама вещь в качестве природного объекта, а то ценностное содержание, которое в ней наведено субъективностью другого человека. Человек способен интегрироваться в человечество, как и человечество реинтегрироваться в человеке лишь посредством неприродных свойств, заключенных в природных вещах, обработанных ценностями культуры. «Способность вещи, — пишет В.М. Межуев, — как бы излучать из себя человеческий смысл, служить человеку его собственным отражением характеризует ее не как природный объект, а как предмет культуры. Ведь вещи обретают такой смысл не в силу своих природных свойств, а в силу каких-то иных — неприродных — свойств, которые они обретают за пределами своего вещественного бытия, — в мире человеческих отношений и взаимоотношений» (114, 46). Если человек не обнаруживает в предмете свое собственное отражение, то это означает, что по отношению к его «неразвитым способностям» этот предмет выступает лишь в качестве природного объекта, независимо от того, возник ли он естественным путем или создан искусственно.

Еще одной важнейшей особенностью ценностей является то, что они обладают истинностью (в отличие от лжеценностей) лишь в пределах субъектно-субъектных отношений. К сожалению, весьма часто их причисляют к регуляторам сферы субъектно-объектных отношений, называя социальными ценностями. Длительное время в дискуссии о природе ценностей противоборствовали две взаимоисключающие позиции «природников», утверждавших, что ценности — особые свойства природных тел, и «общественников», усматривавших их природу в особых свойствах социального субъекта. Затем появилась и третья точка зрения, сторонники которой пытались примирить тех и других. Согласно этой точке зрения ценности — некая результирующая от взаимодействия субъекта и объекта. Говоря шахматным языком, ситуация оказалась патовой и в основном потому, что незаметно для самих дискуссировавших произошла подмена одного понятия другим. Механизмы «опредмечивания-распредмечивания», «объективирования-субъективирования» в анализе природы ценностей рассматривались не только как одностепенные, но и как тождественные. Однако если «опредмечивание» это суть «объективирование», а «распредмечивание» суть «субъективирование», то тогда, естественно, напрашивается вывод о том, что ценности репрезентируют собой и субъект, и объект, и их взаимопереходы.

Правильная постановка проблемы природы ценностей, а следовательно, и верное ее решение лежат на пути выяснения принципиальных различий, существующих между этими двумя универсальными механизмами. Механизм «опредмечивания-распредмечивания» в основном действует в сфере субъектно-субъектных, а не субъектно-объектных отношений. Предмет, вовлекаемый в сферу межсубъектных отношений, выполняет роль знакового посредника, а не нейтрального объекта. Предмет — это не объект, к нему не приложим термин «объективирование». Предмет — это результат удвоенного субъективирования. В нем запакована субъективность творца (опредмеченная субъективность), которая по отношению к человеку, ставшему своим распаковыванием сотворцом, выступает в качестве его собственной потенциальной субъективности (распредмеченная субъективность). Речь должна идти не о механизмах «субъективирования объективного» и «объективирования субъективного», а о механизме «субъективирования субъективного», лежащем в основе распаковывания, демонтажа предмета, в целях обнаружения в нем ценностных смыслов. По отношению к процессу межсубъектного взаимодействия механизм «опредмечивания-распредмечивания» и есть особая разновидность механизма («субъективирования субъективного», когда стороны взаимодействия разведены либо во времени, либо в пространстве и их отношения опосредованы ценностными смыслами, упакованными в предметность знаков.

В сфере субъектно-объектных отношений, составляющих основу социального универсума, действительно работает механизм «объективирования-субъективирования». Но как только им замещается механизм «субъективирования субъективного», осуществляющий свою регулятивную функцию с использованием «предметного посредника», так сразу же ценность предстает в качестве либо банального свойства объекта, рядоположенного его физическим свойствам, либо банального свойства сознания, способного создавать фикции. Такая подмена понятий в методологическом основании аксиологии подвела многих исследователей природы ценностей. Не избежал подобной ошибки и такой мыслитель, как О.Г. Дробницкий.

В своей известной книге «Мир оживших предметов», посвященной анализу природы ценностей, он, по сути, приходит к выводу о том, что ценности мало что прибавляют к пониманию характера социального взаимодействия. Ценность он называет «довольно тощей абстракцией», «одноплоскостным понятием» (69, 344), а моральную ценность рассматривает в качестве производной от ценности социальной (69, 330). Как и для всех исследователей тех лет, у него нет и тени сомнения, что ценностные отношения — это отношения между субъектом и объектом. «В рамках ценностных представлений, — писал О.Г. Дробницкий, — мы всегда оказываемся «внутри» отношения между оценивающим субъектом и оцениваемым объектом. В пределах этого отношения можно говорить об объективности ценностных свойств, но чтобы объяснить их природу, нужно обратиться к социальному бытию человека как единству субъекта действия и предмета его деятельности, т.е. выйти за сферу аксиологии. Если же мы хоть на минуту об этом забудем, то столкнемся со следующим парадоксом: идеальное рождает материальное, идея добра претворяет себя в действительность, обладает властью над человеком, живущим в объективно-материальном мире» (69, 345). Слишком была сильна вульгарно-материалистическая тенденция, из нее не могли вырваться даже такие неординарные умы, как О.Г. Дробницкий. Согласно этой традиции у человека лишь одна природа — социальная, а потому «область морали целиком исчерпывается сферой действия социальных законов» (69, 334).

У человека не одна, а множество сущностей: космическая, родовая, социальная, природная. И каждая из них имеет свой собственный знаковый инвариант. Культура и ее ядро — моральные ценности вытекают из особой человеческой природы, основу которой составляют его родовые сущностные силы, раскрывающиеся лишь в процессе субъектно-субъектного взаимодействия.

В акте морального творчества ценности приводят к результатам, которые лежат за пределами естественной «логики объекта». Действие «по ценности» в корне отличается от действия «по объекту». Если субъектно-объектные отношения представить в качестве частного случая субъектно-субъектных отношений, когда субъекту противостоит другой субъект в объективированной форме, то действие «по ценности» и есть действие, результатом которого оказывается персонификация, субъективация. Персонификация — приписывание объекту свойств личности, вытекает из потребности «безличное вочеловечить» (А. Блок). Л. Толстой персонифицировал лошадь («Холстомер»), А.П. Чехов — собаку («Каштанка»), Андерсен — оловянного солдатика, А.Н. Толстой — деревянную куклу Буратино.

Действие «по объекту» — это превращение субъекта в объект, оно лежит в основе трансформации субъектно-субъектных отношений в субъектно-объектные. «Объективизация» — приписывание живому существу свойства неодушевленного объекта, бесчувственного материала. Она связана с проявлением бесчеловечности. Сталинщина вытравляла у людей способность к персонификации и культивировала тотальную объективизацию в сфере межчеловеческих отношений, обесценивая значимость человеческой жизни. Действие «по ценности» — это тот «фермент», который превращает «объективную действительность» в действительность с «человеческим лицом». «Ценностное отражение демонтирует объект в существенно преобразованном виде» и, превращая его в предмет, тем самым включает в общечеловеческий контекст существования. Посредством ценностей любой объект обретает предметную форму, то есть «втягивает в себя сущностные силы человека, превращаясь таким образом в предметное инобытие субъекта, этим как бы высшие ценности выстраивают вторую идеальную действительность» (75, 15). В отличие от действия «по объекту», отражающего характер совместной деятельности индивидов в рамках социального бытия, а потому обладающего дескриптивно-нормативной определенностью, действие «по субъекту» отражает характер общения целостных моральных субъектов и носит ценностную определенность.

Континуум ценностных значений распаковывается человеком практикой самоактуализации, самореализации в другом человеке, содержательную сторону которого составляет добродеяние.