Прогулка без морали 2 page

Попытки уговорить Вадима разрушились о его категорический отказ. Он не мог поверить, что Марьям серьезно прочит ему карьеру фотомодели.

– У Германа глаз наметан. Он уже не один раз говорил о том, чтобы снимать тебя. – Сначала Вадим отшучивался, но жена не унималась. – Где твое тщеславие? Неужели ты не хочешь быть мечтой каждой особы в юбке, которая увидит твое фото?

– Представь, не хочу. Мне вполне достаточно, что со мной рядом ты. Давай больше не будем об этом. Я – будущий программист, а не ходячий манекен с дежурной улыбочкой.

– Вот как ты думаешь обо мне?

– Нет, конечно. Марьям, прошу тебя, угомонись. Я ведь не мешаю работать тебе. Я уважаю любой труд. Природа наделила тебя невероятной красотой, так пользуйся этим. Только не приставай ко мне больше со своей навязчивой идеей об идеальной паре страны. И Герману передай, что я занимаюсь исключительно программированием и благодарю его за высокую оценку моих внешних данных.

Марьям расстроилась, что не смогла переубедить его. Ее планы рушились. Она все чаще задавалась вопросом, стоит ли ее безумное стремление прославиться того, что она стала женой этого мужчины? Любит ли она его? Просто она не смогла устоять перед магией раздевающего взгляда его голубых глаз. У них так мало общего. Только в постели они находили полное взаимопонимание. Но если отношения строятся на сексе, рано или поздно им приходит конец. В быту Марьям была несносной, вспыльчивой. Как хозяйка она не умела ничего. Единственное, на что она постоянно обращала внимание, это на свой вес и здоровый цвет лица. Вадиму скоро надоело стоять у плиты, колдуя над диетическим ужином для любимой. Плюс незаметно ставшая его обязанностью стирка, ведь красоту нежнейших ручек порошок мог испортить. К тому же им действительно было не о чем поговорить. Марьям оказалась не слишком развитой, причем не стеснялась этого и не стремилась к самоусовершенствованию. Ее сексуальность целиком зависела от графика работы. Никакая сила не могла заставить ее заниматься любовью, если утром предстояли съемки. Ходячий манекен стал раздражать Белова настолько, что, когда Марьям сама намекала о близости, его физиология никак не откликалась. Экзотическая внешность супруги перестала бередить его фантазию. А сосуществование по типу «братсестра» было чуждо Вадиму.

Расставание прошло безболезненно. В отличие от первого брака, супруге пришлось съехать с вещами из квартиры, доставшейся Белову после смерти деда. Они прожили вместе несколько месяцев. Однако когда за Марьям закрылась дверь, Вадим подумал, что закончился слишком длинный, пустой, серый этап его жизни. Он вновь остался один, невероятно довольный тем, что снова холост и не обременен детьми. Единственное, о чем просила уставшая от его неурядиц мать, так это дать ей хотя бы год‑другой передохнуть до знакомства с очередной невесткой. Да и друзья высказывались в том же духе.

– Что за патологическая страсть к женитьбе? У тебя жизнь, как прогулка по бульвару. Идешь в любом направлении, любуешься красотами, голова свободна от любых мыслей, никаких обязательств, – в который раз посмеивался над другом Виталик. Студенческая жизнь шла своим чередом, на горизонте маячила долгожданная защита диплома. Найденов мандражил, а Вадим, несмотря на все житейские невзгоды, выглядел очень уверенно и к предстоящей защите относился легко. – На месте твоих предков я бы тебе устроил такую головомойку.

– У меня интеллигентные родители, и они стараются на меня не давить. Посоветовать могут, а настаивать – никогда, – улыбаясь, ответил Вадим.

– То‑то и плохо, что не настаивают. Похоже, что у тебя все серое вещество сосредоточилось где‑то около мошонки. Гормональное давление главенствует над всеми видами давления, имеющимися в организме. Ты думаешь браться за ум, прожигатель жизни?

– Если ты прав, то, взявшись за ум, я рискую привлечь к себе слишком много внимания.

Белов воспринимал советы со стороны как нечто само собой разумеющееся, но следовал только велению собственных импульсов. Он относился к разряду мужчин, которые находятся в постоянном поиске идеала. Причем встречи с каждой претенденткой происходят неожиданно, и так же неожиданно может наступить момент расставания. Никакой обиды на весь женский пол при этом нет. Все воспринимается, как естественный процесс. За правило берется фраза – «не ошибается тот, кто ничего не делает».

На время все мысли Белова заняла предстоящая защита дипломной работы. Кажется, руководитель был им доволен. На кафедре хотели дать ему рекомендацию в аспирантуру. Вадим еще не решил для себя, хочет ли он продолжать учебу. Родители, конечно, предлагали заниматься дальше.

– Еще никому не мешало кандидатское звание. Прекрасно, если со временем ты сам будешь читать студентам лекции. Отличная, благородная профессия, – Петр Петрович хотел, чтобы сын стал асом в выбранной им области. – Материально ты всегда можешь на нас рассчитывать. По‑моему, тут нечего думать.

Вадим, как всегда, предоставил решение быстротечному времени. И когда в середине июня получил на руки диплом, он понял, что будет сдавать экзамены в аспирантуру. Последнее застолье с однокурсниками стало началом нового этапа в его жизни. Многие товарищи разъехались по домам. В их числе был и Виталик Найденов, получивший распределение в один из исследовательских институтов своего родного города. Расставание с ним Вадим переживал тяжелее, чем мог предположить. Их отношения стали неотъемлемой частью бытия. Без постоянного безобидного юмора друга Белов почувствовал себя одиноко. Теперь некому точно прокомментировать все, что он вытворяет. Несмотря на кажущуюся открытость, Вадим нелегко сходился с людьми, предпочитая держать их на расстоянии. Найденов был одним из немногих, с кем ему хотелось общаться. На вокзале, куда Белов приехал провожать друга, они договорились переписываться, перезваниваться.

– Для меня писать письма – сущая мука, но я постараюсь, – улыбался Виталик. То ли от жары, то ли от волнения его щеки раскраснелись. В руке подрагивала зажженная сигарета. – Ты уж тут без меня не сразу под венец собирайся.

– Да ладно тебе. Я дал себе установку в серьезные отношения не вступать до тех пор, пока свыше команды не будет.

– Интересно, как ты, закоренелый атеист, ее услышишь?

– У меня есть интуиция, – засмеялся Вадим.

– Тогда, думаю, что скоро ты станешь папой. В этом случае сказать «прощай» супруге становится сложнее. Два раза судьба была к тебе благосклонна, но постоянно таких поблажек не бывает.

– Ты не прав: что означает «была благосклонна»? Просто теперь я постараюсь пережить пламень возникающей страсти без очередного штампа в паспорте. Я буду прислушиваться к себе. Когда по прошествии времени пойму, что чувство не растаяло, как облако, тогда буду действовать шаблонно. Гражданские браки у нас не в чести, так что.

– Вадька, тебя спасают твое природное обаяние и лучезарные голубые глаза.

– А главное, я всегда честен, когда говорю, что люблю.

– Ну тебя! Ты помешан на красивых личиках, и ничего с этим не поделаешь. Видно, в твоем роду были отчаянные ловеласы.

– Или стервы. – Голос из громкоговорителя объявил об отправлении поезда. – Все, Виталик, пять лет как один день. Бывай, обнимемся. Когда теперь доведется увидеться. Мне морали читаешь, а сам не успеешь глазом моргнуть, как попадешь в чьи‑нибудь цепкие ручки. У тебя так точно будет единственный штамп в паспорте.

– Не знаю, почему ты так кисло говоришь, но я был бы рад этому. Я – консерватор, мне трудно чтолибо менять.

– Обо всем, что будет происходить, пиши. – Вадим первым открыл объятия другу. Он даже глаза зажмурил, чтобы полностью зафиксировать в памяти это последнее мгновение прощания.

– Давай договоримся сообщать друг другу обо всех важных событиях, происходящих в жизни. Идет? – Предложил Виталик.

– Здорово! Интересно, кто будет первым?

– Надеюсь, не ты с очередным сообщением о предстоящей свадьбе, – засмеялся Найденов.

– Тебя послушать, так ничего, кроме любовных приключений, меня не ждет.

– Неправда, у тебя впереди много интересного, совершенно нового. Ты добьешься такого… – Виталий сделал неопределенный жест рукой.

– Я буду ждать писем, звонков, телеграмм. Хочешь, голубя выдрессируй, пусть записочки передает. Опять же экономия на конвертах. – Белов пытался шутить, но на душе было тяжело.

– Ладно, обязуюсь в скором времени оповестить тебя о чем‑то важном и бесповоротном в своей судьбе.

Пройдет не так много времени, и Виталий действительно женится на своей однокласснице. Это будет его первый и последний брак, потому что ему удастся сразу найти в своей жене недостающую половинку. Его семейный корабль не разрушат никакие превратности судьбы. Такое дается не каждому, и только как награда за чистые мысли. Не задумываясь над будущим, Найденов сейчас переживал горечь расставания. Вроде бы знали, что этот момент настанет, но до конца не осознавали его неотвратимость. Когда поезд, увозивший Найденова, из темно‑серой линии превратился в точку, Вадим закурил очередную сигарету. Сегодня он много курил, потеряв им счет. Мысленно все еще разговаривая с Виталиком, Белов пошел по платформе по направлению к зданию вокзала. Пройдя через него, он вышел на огромную привокзальную площадь, заполненную спешащими, нагруженными людьми. Кто‑то приехал, его встречали, кого‑то провожали – разные настроения. Белов часто переставал ощущать собственное «я», растворяясь во всеобщей суете. Он поражался бесконечному потоку людских потребностей, проблем, однообразию и в то же время многогранности жизни.

Философствуя, Белов пришел к мысли, что все на свете сводится к поиску гармонии, которую дает любимая работа, прочная семья, здоровые дети и душевный покой. Самым неприятным откровением стало отсутствие даже одного из перечисленных пунктов у него лично. Жизнь он превратил в забаву, отрицая простейшие правила и истины. Конечно, можно и дальше идти по жизни смеясь, но придет время, когда больше не окажется желающих проводить совместный эксперимент. Он просто будет выглядеть смешным, чтобы не сказать хуже. У Вадима окончательно испортилось настроение. Виталик уехал, мысли лезут поучительные, убийственные, перечеркивающие его биографию.

«Черт побери, как тяжко самобичевание! И что это на меня нашло?» – Огорченный вконец Белов ускорил шаг, увидев подошедший к остановке троллейбус. Потом передумал спешить. Летний вечер побеждал в поединке с жарой, и можно было продлить удовольствие от пребывания на воздухе. Последнее время, готовясь к аспирантским экзаменам, Вадим делал это в основном на балконе. Сев на лавочку, он вновь закурил. Освободив голову от гнетущих мыслей, стал осматриваться по сторонам. Почти сразу он увидел невысокую, немного полноватую девушку, едва переставлявшую ноги от тяжеленной сумки, которую она мужественно тащила через площадь. Сделав несколько шагов, она останавливалась, чтобы взять груз в другую руку. Но силы хватало на три‑четыре шага, и от непосильной тяжести ей приходилось то и дело отдыхать. Вадим наблюдал за ее страданиями как завороженный. И кому пришло в голову так нагрузить девчонку? По ее лицу струился пот, щеки раскраснелись. Длинное темно‑синее легкое платье развевалось от слабых порывов ветра. Девушка жадно ловила каждое дуновение, подставляя лицо освежающему воздуху. Наконец Белов опомнился, быстро подошел к девушке и предложил свою помощь. Невероятно уставшая, она только и смогла кивнуть в ответ. Доплелась до лавочки и грузно опустилась на нее.

– Слава богу, – тихо сказала она. Вытерла лицо и шею платочком. Потом обернулась к подошедшему Вадиму. – Спасибо вам огромное. Я думала, что сознание потеряю.

– Кто это вас наделил? – подсаживаясь рядом, спросил он. Даже для него сумка была тяжелой.

– Мама, – коротко ответила девушка, виновато улыбаясь. Она казалась очень симпатичной, хотя и была несколько полновата. Длинные русые волосы были заплетены в косу. Густые ресницы обрамляли серо‑зеленые глаза. Дуги густых бровей придавали лицу серьезное выражение – казалось, девушка постоянно думает о чем‑то. Вадим сразу решил, что она не городская. Слишком отличалась она своей здоровой, не испорченной новомодными веяниями красотой. Все было природно, естественно и прекрасно, даже при полном отсутствии косметики. Ее открытое лицо располагало к себе, особенно когда она так искренно улыбалась. Есть люди, которых улыбка удивительно преображает. Будто и ничего не произошло, а потом вдруг рядом с вами оказывается совсем другой человек. Остается только наблюдать за происходящим волшебством и радоваться, что ты рядом.

Белов протянул руку.

– Давайте знакомиться, меня зовут Вадим.

– Валентина. Спасибо вам еще раз, вы меня спасли.

– Вы не местная?

– Что, говор выдает или выгляжу по‑деревенски? – закусив губу, спросила девушка. – Что здесь плохого?

– Вы слишком красивы и жизненны для этого пыльного города.

– Знаете, – оживилась Валя, – мне действительно поначалу было трудно дышать здесь. Домой на каникулы или выходные приезжала, словно на другую планету попадала.

– Предлагаю перейти на «ты», – резко меняя тему, сказал Вадим.

– С удовольствием.

– Думаю, мне придется проводить тебя до твоего жилища. Ты где обитаешь?

– На квартире у одной замечательной старушки. Я закончила в этом году медицинское училище и теперь буду работать по распределению, медсестрой в больнице. Обещали общежитие, но мама против. Говорит, буду тянуться, а на квартиру тебе и на еду насобираю. Город для нее – место соблазнов, переживает за меня, сил нет. Она у меня доярка, труд тяжелый, но я хотела стать, как она. Мы в деревне с ранних лет приучены к труду. Ой, что было. Плакала, что такой судьбы для меня не хочет. И города боится, и из деревни гонит, смешная. Я говорю, что голова у меня на плечах есть, чтоб не попадать впросак, а у нее одна песня.

– Все мамы одинаковые. – Открытость Вали нравилась Белову. – Тебе какой троллейбус нужен?

– Восемнадцатый.

– Мне тоже. Вот будет здорово, если мы живем где‑то рядом.

Слова Вадима оказались пророческими. Валя уже три года жила в доме через дорогу от него. Добросовестно дотянув сумку до самой двери квартиры, он вытер пот со лба.

– Кажется, добрались, – облегченно вздохнул он.

– Заходи, Мария Федоровна должна увидеть моего спасителя. – Валя открыла дверь, они зашли в коридор. Никто не вышел им навстречу. Хозяйки не было дома. – Жалко. Видно, пошла на вечернюю прогулку. Отложим знакомство до следующего раза. Ведь мы еще встретимся? – В голосе Вали послышалось беспокойство.

– Было бы глупо не сделать этого. Ты мне очень понравилась. Не поддавайся влиянию города, оставайся сама собой. Мне ни с кем не было так легко общаться, поверь, я говорю от души. – Вадим взялся за ручку двери, собираясь уходить.

– Ты тоже замечательный и такой красивый – дух захватывает. Твое лицо украсило бы обложку любого журнала.

– О‑о, не надо! Не поверишь, но я теоретически проходил и это.

– Не поняла.

– Моя бывшая жена работала моделью и всячески пыталась втянуть меня в это дело.

– Тебя испугало бремя славы?

– Скорее страх потерять свое лицо.

– Ты был женат? – словно опомнившись, спохватилась Валя.

– Да, и не один раз.

– И сколько, если не секрет?

– Дважды. – Увидев, что девушка растерялась, поспешил добавить: – Это была суровая правда жизни. Необходимый опыт. Мне не везло с избранницами, они умело пользовались мною, показывая свое истинное лицо уже после штампа в паспорте. К браку нужно относиться гораздо серьезнее, чем я думал. Пока жалеть не о чем, разве только о потерянном времени и зря потраченных чернилах в документах. Мой товарищ сказал, что третий раз должен быть удачным. Удачным или нет, я пока об этом не хочу думать. Наверное, я не встретил до сих пор ту, которая, как там говорят? Вторая половинка. На охах и ахах далеко не уедешь.

– Тебе бы лекции у нас в Смирновке читать о том, что такое брак и как с ним бороться.

– Ну, нет! – засмеялся Вадим. – Моего опыта здесь не хватит. Это Элизабет Тейлор – знаток на все времена.

– Женщина красивая, отчего ж ей мужей не менять, если точно знает, что другого без труда найдет.

– Какая‑то грустная нотка послышалась мне в твоем голосе. Уж не считаешь ли ты себя непривлекательной? – Белов хитро сощурил глаза, увидев, как вновь вспыхнули щеки девушки. – В точку попал. Брось обрастать комплексами. У тебя завидная внешность, чуть‑чуть самоуверенности и – полный люкс. Хочешь, возьму над тобой шефство?

– Это как?

– Предлагаю дружить.

– Ты первый, кто мне предлагает такое.

– А раньше какое?

– Все больше на постель намекали.

– Я обязуюсь не намекать. Я тебе прямо скажу, договорились? – И прежде чем девушка отреагировала, открыл входную дверь. – Все, я побежал. До встречи. Утрясу кое‑какие дела, приду в гости. До скорого!

Он легко спустился по лестнице, перепрыгивая на ходу через несколько ступенек. Один раз позволил себе оглянуться и послал новой знакомой воздушный поцелуй. Глаза Валентины округлились, она явно хотела спросить что‑то еще, но страх получить нежелательный ответ остановил ее. Вспоминая красивое, открытое лицо Вадима, она не могла поверить, что перед нею как раз тот тип мужчины, о встрече с которым предостерегала мама. Неужели именно таким должен быть городской сердцеед, который не способен на сильные чувства? Именно таким описывала мать Валиного отца.

Он приехал на практику в их колхоз и, окрыленный романтикой бескрайних просторов, поддался охватившей его страсти к молодой, всегда улыбающейся доярке. Ее нельзя было не заметить. Задорный, громкий смех девушки он стал отличать на второй день приезда в Смирновку. Половина села носила фамилию, производную от его названия. Не была исключением и семья этой сероглазой русалки. Нестеров наблюдал за нею и с каждым днем чувствовал все возрастающее влечение к девушке. Столько столичных красавиц прошло перед его глазами, но ни одна не затронула сердца. А тут в один миг влюбился.

Стеша Смирнова никогда не выглядела озабоченной, грустной. Легкий, приветливый нрав. Красивая, простая, притягивающая к себе именно своей природностью, естественностью. Одна она осталась у родителей: двоих сыновей забрала война. Дочка – последыш, любимая, долгожданная, единственная надежда и опора. Постаревшие, ослабленные лишениями и горем, уже и не надеялись они на то, что в избе снова зазвучит детский смех. Бог дал им Стешу, и снова жизнь обрела смысл. Михаил Михайлович и Дарья Ивановна гордились дочкой. Год назад она окончила школу, хотела было в город ехать учиться дальше, да отец сдвинул густые брови: лишних рук ни в их хозяйстве, ни в колхозе не было. Время пролетело, и из забавной малышки, нескладной девчонки превратилась она в статную девушку. Работы не чуралась и успевала за день столько, что даже мать удивлялась. Усталость словно не брала ее. Работала от зари до позднего вечера, а потом, когда у костра собиралась молодежь, самозабвенно пела. У нее был низковатый, сильный голос. Услышав его однажды, Сергей Нестеров тут же влюбился в эту невысокую девушку с длиннющей темнорусой косой. Ему безумно захотелось увидеть волосы сероглазой русалки распущенными. Должно быть, замечательное зрелище. Все это было впереди. Он не знал, что с первого взгляда понравился Стеше. Она жадно ловила каждое его слово, восхищаясь его красноречием. Здешние парни не отличались умением говорить, они все больше рукам волю давали. На их фоне Сергей выглядел заморским принцем. Высокий, умный, красивый. Они начали встречаться, проводя вместе все свободное время. Долгие летние ночи, полные страстных признаний и обещаний, а утром укоризненные взгляды матери. Девушка была счастлива. Еще никто не говорил ей столько слов любви. Еще ни одним мужским рукам не было дозволено так откровенно прикасаться к ее телу. Она распускала свои шелковистые волосы, и Сергей прятал лицо в мягкой, пахнущей молоком и сеном красоте. Однако отъезд молодого специалиста настал для обоих слишком быстро. У речного причала Стеша стояла рядом с Сергеем, борясь с желанием обнять его. Сделать это на глазах у всей деревни – получить нелестную оценку окружающих. Напоказ здесь ничего не делалось.

– Я приеду и напишу, – тихо говорил Нестеров, глядя в полные слез глаза Стеши.

– Забудешь, чувствую, что забудешь ты меня, – наконец произнесла она.

– Остался последний курс. Надо довести начатое до конца. Зачем тебе муж, который останавливается на полпути? А потом заберу тебя с собой, а может, сюда вернусь. Это было бы вообще идеально. Я ведь мог не приехать в Смирновку и не узнать тебя. Подумать страшно! Не смотри так, неужели ты думаешь, что я могу тебе врать?

– Хочу верить, – грустно сказала девушка.

– Вот и хорошо. Поцеловать тебя хочу, но, кажется, нас поедают глазами. Давай, чтоб повода для пересудов не было, простимся официально.

– Договорились, – улыбнулась Стеша и напоследок пристально посмотрела Сергею в глаза. – Я люблю тебя.

– И я тебя очень люблю. На свете не существует слов, чтобы описать мое чувство к тебе. Жди письма.

Маленький пароход причалил, и отъезжающие стали спускаться по заросшему травой склону. Нестеров пожал маленькую ладошку Стеши. Старушки перешептывались, девицы посмеивались. Сердце девушки разрывалось на части. Когда Сергей уже ступил на палубу, едва сдержалась, чтобы не кинуться за ним. Прижав руки к груди, стояла и молча смотрела на отплывающий пароход. Она чувствовала, что прощается со своим возлюбленным навсегда. Он не вернется за ней. Городская жизнь снова захватит его, и в ней нет места деревенской девушке. Последний взгляд на него, научившего любить и открывшего новый мир чувственных наслаждений. Зачем ей теперь все это, если Сергея не будет рядом? Стеша медленно пошла в сторону фермы, не поднимая головы, не обращая внимания на шушуканья односельчан. Ноги тяжело ступали по протоптанной тропинке. Колышущиеся под порывами освежающего ветра поля ромашек не радовали глаз. Они были по обе стороны от дорожки, бескрайние, создающие впечатление чего‑то нереального. Как будто белое облако спустилось с небес и, окропленное желтым солнечным светом, пыталось вновь оторваться от земли.

Машинально сорвав один цветок, девушка начала отрывать лепесток за лепестком. Последний, хрупкий лепесток остался на желтой серединке.

– Конечно, чего ты, дуреха, еще ждала? – вздохнула Стеша. – К черту пошлет. Знала ведь, сама все знала наперед. Думала, что свершится чудо? Чудес не бывает на этом свете.

Она шла, разговаривая сама с собой. Не замечая удивленных взглядов. Ей было не до людских глаз и слов. Потешатся они еще. Никто не верил в искренность чувств заезжего молодого парня. Он как ветер, сегодня здесь, а завтра в другом месте. То ли в городе, то ли в другой деревеньке, где ждет его очередная наивность. Стеша чувствовала, как в груди сжимается сердце, слезы подступают и душат, сжимая горло невидимыми руками. Не хотела она видеть в Сергее обыкновенного женского сердцееда, которому приглянулись ее серые глаза и нецелованные губы. Она искала оправдания его отъезду, как независящему от его желания. Сможет вернуться за нею, обязательно сделает это. И пусть смотрят на нее косо, ей сердце подсказывает, а ему виднее. Однако звездные ночи не прошли для Стеши бесследно. Минуло немного времени, когда девушка поняла, что беременна. Обсуждать это было не с кем, даже мысль такая в голову не приходила. К кому с этим сунешься? Нестеров так и не давал о себе знать. Скрывать недомогание становилось все труднее, да и бессмысленнее. Наконец девушка набралась смелости. Обо всем случившемся родителям говорила, как в бреду. Дарья Ивановна тихо охнула и села на лавку, качая головой. Отец молча снял со стены вожжи и отхлестал так, что два дня на работу не ходила. Всем было сказано, что приболела она малость. Мать вытирала платком слезы и носила ей еду и питье во флигель, куда отец за волосы оттащил и бросил. Есть, конечно, не хотелось, но присутствие матери придавало сил.

– Ах ты горе, горечко мое, Степанидушка, – причитала мать. – Опозорила ты нас. Как теперь людям в глаза смотреть будем?

Нечего было ответить на такие слова. Только и оставалось, что ждать, пока вдоволь натешатся сплетницы. Ведь временное недомогание молодой доярки стало вскоре видно неопытному взгляду. Стеша носила под сердцем дитя своей первой любви, ожидая, что надоест бабулям судачить, а любопытным взглядам провожать ее. Авось какая‑нибудь другая новость увлечет их и закончится для девушки время пересудов. Настала весна. В апреле родилась дочка, Валентина Сергеевна Смирнова. Дед долго не хотел признавать ее. Был недоволен, что не внук появился в доме, а существо женского пола. Да еще с фамилией его собственной, а не отца‑проходимца, но на этом настояла Степанида. Ей казалось, что достаточно будет его отчества.

– Опять ждать, что принесет дитя в подоле, – первое, что сказал дед, увидев крошечный красноватый комочек.

Но время шло, и оттаивало суровое сердце. Да и девчушка росла на удивление спокойная, послушная, трудолюбивая. Никто не вспоминал, что пришлось пережить матери, пока она ее носила. Валюша стала маленьким светловолосым солнышком в доме Стешиных родителей. Пухленькая, но проворная, она всегда старалась казаться взрослой, глядя на мир не по‑детски серьезными зелеными глазами. Когда она с улыбкой поглядывала на мать, та вспоминала, как глаза ее отца вот так же с любовью смотрели на нее. Годы шли, и только зеркальное отражение Нестерова, его дочь, не давало стереться из памяти даже черточке его лица. И рада бы, да Валюшка рядом. Бабушка ласково гладила внучку по голове, приговаривая.

– Где ж ты, красавец зеленоглазый? Жизнь пройдет, так и не узнаешь, какое чудо у тебя растет.

Родители, смирившись с появлением Валюши, прикипели к ней всей душой. Теперь все чаще вспоминали ее отца.

– Стеша, неужто не хочешь найти его и похвастать дочкой? Любила ведь, иначе не согласилась бы на такую горькую долю, – спрашивала старушка‑мать.

– О чем вы, мама. Я без девочки и дня не проживу. Спасибо Сергею: и любовь узнала, и дочь теперь у меня всем на удивление, красавица, умница. Шестой год всего, а какая смышленая. На ферме всех коров моих по именам знает. Ведра с водой таскает, на сенокосе снопы вяжет. Смотрю на нее и диву даюсь, откуда только силы берет. До позднего вечера со мною, а домой придем, норовит к печке первой подойти, на стол собрать. – Старушка только согласно кивала головой. Ведь и Стеша росла такой же труженицей, в кого ж малышке трутнем быть. Нечего сказать, охраняемая Божьим словом, девочка росла не по годам самостоятельная и удалая. Это или есть, или нет. В такие малые года этому не научишь, только от Всевышнего – как награда за материнское страдание.

Все шло своим чередом. Казалось, ничто плохое не может произойти в доме Смирновых. День за днем одни хлопоты сменялись другими, печали – радостями, веселье – грустью. Очередной Новый год шумно отпраздновали. Сколько песен спето, сколько желаний загадано. Но однажды перед Рождеством решил отец Стеши заколоть кабана и продать его в городе на рынке. Очень уж хотелось купить обновок жене, дочке, внучке. Ведь это один из самых почитаемых праздников и нужно, чтобы он запомнился добрым словом и подарочком нежданным. Так Михаил Михайлович и сделал. Договорился с председателем Ермоловым насчет машины. Как раз совпало: тому нужно было по колхозным делам в город, а Смирнов рано утром уехал вместе с ним, даже дочь и Валюшу будить не стал. Только оглянулся напоследок на одиноко стоявшую, закутавшуюся в тулуп жену. Она махнула ему рукой, перекрестила вслед и вернулась в дом. Вечером председателева машина вернулась в деревню без Смирнова. Как оказалось, в условленном месте того не было. Прождав больше часа, Ермолов отправился домой. Он подумал, что Михалыч решил своим ходом добираться, не дожидаясь позднего вечера. Не поленился, заехал к Смирновым. Там его встретили три пары взволнованных глаз. Значит, не прибыл еще хозяин. Пряча тревогу за ободряющей улыбкой, председатель отказался от предложенного чая и вышел из избы. Моторошно стало на душе, сто кошек заскребло. До самой смерти винить себя будет, что не подождал еще немного своего односельчанина. Ведь с тех пор никто Михаила Михайловича ни живым, ни мертвым не видел.

Дарья Ивановна стала похожа на серую высушенную ветку. Никто не видел, чтобы она хоть слезинку уронила. Первые дни после исчезновения мужа она сама себя подбадривала. Почуял мужик деньги в кармане, решил покутить маленько. Это не возбраняется. Когда прошло две недели, всякая надежда на возвращение хозяина умерла. И вместе с нею стала потихоньку угасать Дарья Ивановна. Стеша плакала, чтобы ни мать, ни дочь не видели. Ведь строго‑настрого было сказано не оплакивать отца.

– Никто его мертвым не видел, значит, бог даст, вернется. Все в руках Всевышнего. Ему ведомо, где кормилец наш, а значит, и мы скоро узнаем, – так сказала мать, как отрезала. И когда все сроки прошли, так и не перестала ждать его. Справится с работой, с делами домашними, выйдет на крыльцо или к плетеному забору и стоит, вдаль смотрит. Так, бывало, не один час простоит. Потом словно опомнится, руку к сердцу прижмет и медленно, с трудом переставляя ноги, бредет в дом. Извелась она вся. Даже Валюша своим щебетанием не могла отогнать тоску. Так, для виду, улыбнется девчушке, погладит ее по шелковистым волосам. И снова погружается в только ей известные мысли.

– Мама, ну что вы так убиваетесь, – не выдержала однажды Стеша. Подсела к матери, обняла за исхудавшие плечи. – Ничего ведь не изменить. Надо жить дальше, не мне вас учить, как быть сильной. Прошу вас, поберегите себя.