Глава 4. В Сундузе их настигло письмо

В Сундузе их настигло письмо.

«Здраствуйте!

Хачу придупредить чтобы вы бериглись и беригли маего заяньку, патаму что злые люди паслали каво‑то вас дагонять чтобы заюшьку отнять и убить. И мой муж тоже с ними заадно.

Разачировалась в людях вабще.

Беригитись наемнава убийцу!!!

Спасите заеньку!

В. цан Э.»

На розовой лощеной бумаге, с золотым тисненым гербом Эглевартов в верхнем правом углу – сразу видно, что это послание высокопоставленной дамы.

– Что будем делать? – Ник вопросительно посмотрел на монахиню.

– Ничего. Регина преувеличивает опасность.

– Если по дороге у меня украдут кулон…

– Украдут, и что дальше? Отпирающего слова никто, кроме нас, не знает, а пока Мардарий внутри, с ним ничего невозможно сделать. Кроме того, кулон защищен храмовым проклятием. Каждый, кто украдет его или заберет силой, нарвется на неприятности.

– Да?.. – Ник нервно потрогал сквозь ткань рубашки восьмигранный кристалл. – А я как же?

– Для тебя это не опасно, ты ведь получил его от меня, законным путем. Ни один здравомыслящий человек не возьмет без спросу вещь, на которой есть храмовое клеймо.

– Его могут украсть и куда‑нибудь забросить, чтобы Мардарий потерялся с концом. Наверное, если сделать это быстро, проклятие не успеет сработать?

– Может, и не успеет. Но для жрецов не проблема найти и притянуть к себе храмовую вещь, а я, как тебе известно, жрица. Я не говорю, что тебе не надо быть осторожным, но слишком волноваться из‑за кулона тоже не стоит. Я не отпустила бы тебя одного, если бы это поручение было по‑настоящему опасным. Эглеварт уже добился, чтобы Регина держала свое любимое животное взаперти, и ему незачем посылать вслед за нами наемного убийцу.

– Ну, тогда хорошо… – пробормотал Ник, глядя на озерцо, которое блестело в низине среди темной травы, словно кусок разбитого зеркала.

Красивое местечко.

– Из Рарга в Макишту поедешь поездом, – сменила тему Миури. – Параллельным экспрессом. Так будет удобней, а машина мне самой понадобится.

Темно‑синий, местами поцарапанный внедорожник наподобие джипа стоял у обочины, возле покрытого резьбой шакрового столба.

– Параллельным?.. – удивился Ник.

– Его так называют, потому что он ходит параллельно Сорегдийскому хребту, между восточным и западным побережьями. Регине я из Рарга напишу, что мы будем бдительны, пусть успокоится.

Миури стряхнула крошки с рясы. Желтая прядь, выбившаяся из‑под монашеской шапочки с кошачьими ушками, золотилась на солнце, а на безымянном пальце правой руки мерцал в серебряном перстне лунный камень с выпуклым силуэтом кошки.

– Я должна помолиться, а ты пока собери… – она кивнула на походную скатерть с кружками и термосом. – К озеру не ходи, посуду сполоснем в деревне.

Отойдя в сторону, «бродячая кошка» уселась под кустом с желто‑зелеными в фиолетовых прожилках листьями.

Ник завинтил термос, убрал чашки в корзину. День погожий, солнечный, и пейзаж выглядел безмятежным, а у него в душе все равно что‑то заныло. Не сразу, с некоторой задержкой, так что Миури не увидела, как изменилось выражение его лица.

…Это похоже на то, как в детстве он с родителями ездил по выходным за город. Тоже брали с собой еду, тоже закусывали на природе, потом собирали остатки…

Он оцепенел, склонившись над корзиной с наполовину свернутой скатертью в руках.

– Коля!

Услышав этот голос, Ник вздрогнул, поднял голову и ошеломленно раскрыл глаза.

Мама стояла около озера, по колено в темной траве. Живая. В своем любимом платье из голубого крепдешина. Но ведь это платье осталось в их брошенной квартире… Значит, здесь, в Иллихее, она сшила себе точно такое же?

– Коля, иди сюда!

Она умерла от сердечного приступа у него на глазах. Люди в камуфляже бросили ее тело в закрытую машину и куда‑то увезли. Но бывает же, что человека выводят из клинической смерти… Там увидели, что ее можно спасти, и все‑таки оказали медицинскую помощь, а потом, после больницы, она тоже наткнулась на объявление иллихейской иммиграционной службы и тоже попала в Пластилиновую страну… И они почти три года ничего не знали друг о друге…

– Иди ко мне!

Бросив скатерть, он стал спускаться в низину, запинаясь о торчащие корни травянистых растений. Под подошвами чавкало. Мама все так же стояла на берегу озера, и звала его, и улыбалась. Как хорошо, что ее тоже взяли сюда, теперь они будут вместе…

– Мя‑я‑я‑а‑а‑ау!!!

Пронзительный кошачий вопль так ударил по барабанным перепонкам, что Ник споткнулся и упал на одно колено в сырую траву. А маму буквально передернуло, по ее телу прошла странная судорога: словно она не настоящая, а нарисована на куске ткани, и эта ткань всколыхнулась от сильного сквозняка.

Ник встал. До мамы и до озера каких‑то пять‑шесть метров. Мама протягивала к нему руки. Он похолодел, когда увидел, что ее пальцы вытягиваются и в придачу извиваются, как черви. Не может у нее быть таких пальцев… Это почти коснулось его, но тут снова раздался свирепый кошачий вопль, и нечеловеческие пальцы свело судорогой, а Ника схватили за ворот и рванули назад.

Мама была уже совсем не похожа на себя. Она как будто расползалась на клочья… и вообще на том месте, где она только что стояла, шевелилось что‑то вроде коралла с бледными раскоряченными ветвями, оно вырастало из непроницаемо‑зеркальной водной глади. Ник почувствовал дурноту.

– Иди сам! – потребовала Миури. – Ты тяжелый.

Он понял, что мамы здесь не было вообще. Это кораллоподобное существо (уже исчезло, только круги по воде расходятся) его загипнотизировало.

– Тут на столбе должен быть знак! – Ему редко случалось видеть Миури такой рассерженной. – Дырки от гвоздей есть… Куда он, интересно, подевался?

– Какой знак?

У Ника стучали зубы. Он оглянулся назад: озеро как озеро, в нем отражается небо и прибрежная темная осока; даже не подумаешь, что там притаилось что‑то непонятное.

Миури обшаривала придорожный кустарник. Трещали ветки. Бросилось наутек несколько потревоженных прыгунцов, они скакали в траве, как рассыпанные мячики.

Ага, вспомнил: если где‑то завелась нечисть, рядом вешают специальный знак – вроде черепа на трансформаторной будке, чтобы никто не совался в опасное место.

Его все еще трясло. Он опять посмотрел на озеро, испытывая нехорошее, тоскливое чувство. Если бы это было правдой, если бы она оказалась жива… Но это всего лишь одна из метаморфоз, какие в Пластилиновой стране сплошь и рядом.

– Вот он!

Миури вытащила из кустов у обочины круг величиной с крышку от бочки, с черно‑красным символом, и помятую жестяную табличку.

– Еще и пожиратель душ! – пробормотала она сердито, прочитав надпись. – Способный к гипнотическому воздействию… Тому, кто сорвал это со столба, руки‑ноги поотрывать мало. Найди в багажнике молоток, приколотим на место.

Началось с того, что у них лопнула шина, и пришлось менять колесо. Управившись с этим делом, решили перекусить, расслабились… И тут обнаружилось, что обрамленное темной травой зеркальное озеро, такое привлекательное издали – непростое, под водой прячется эта бледная коралловидная дрянь.

После встречи с мамой, которая оказалась наваждением, Ник чувствовал себя подавленно. Видимо, сегодня один из тех дней, когда все идет вкривь и вкось.

– Невезение тут ни при чем. Вот, посмотри, – Миури показала на ладони предмет, который подобрала на дороге – вроде бы стеклянный, почти прозрачный сросток заостренных пирамидок величиной с шарик для пинг‑понга. – Вот что попало нам под колесо. Их здесь много валяется. Думаю, кто их рассыпал, тот и знак со столба сорвал. В деревне сообщим в полицию.

– Заинькины враги? – Мысль о еще одной реальной опасности отвлекла Ника от угнетающих воспоминаний. – Может, они рассчитывали, что эта тварь меня заманит, и кулон пропадет вместе со мной?

– Но я смогла бы притянуть кулон, так что это не покушение на заиньку. Сейчас даем задний ход, потом разворачиваемся и возвращаемся на тракт. Называется, срезали путь… А когда доедем до деревни, ты возьмешь брошюру «Правильное поведение при встрече с нечистью» и прочитаешь от корки до корки.

– Я уже читал. Еще в Нойоссе.

– Плохо читал. Иначе не пошел бы к озеру.

– Я увидел маму. Оно притворилось моей мамой, поэтому я решил, что она осталась жива и тоже попала сюда… – Ник говорил глухо и тихо.

– И она звала тебя?

– Да.

– Правило первое: не подходи. Если тебя зовут, предложи собеседнику самому подойти. Тогда сразу станет ясно, кто есть кто, потому что нечисть не может выйти за пределы своей территории. Не считая прогулок в урочное время, но тогда она теряет магическую силу. Все это освежишь в памяти, и потом я проверю, как ты усвоил материал.

– Да я все оттуда помню!

– Оно и видно.

Доехав до деревни, они отправились в местную полицейскую контору, которая находилась рядом с ветхим, едва ли не покосившимся трактиром с застекленной верандой и крутой двускатной крышей. За ними увязалась серая полосатая кошка, она путалась под ногами, норовя на ходу потереться о ботинок Миури, пока та не посадила ее к себе на плечо.

Наблюдая эту сценку с веранды трактира, сквозь толстые зеленоватые стекла, Ксават чувствовал себя так, словно хлебнул едкого прокисшего вина. Сранью все закончилось! Его хлопоты пропали впустую.

Сколько же усилий он затратил… Тщательно изучил атлас. Отправил Элизу с Виленом из Сундуза в Рахлап междугородным трамваем – пришлось, скрепя сердце, дать им денег, а теперь жди их в Рахлапе, потому что окаянный трамвай тащится кружным путем, через Шарлассу. Выследил и обогнал машину «бродячей кошки», сорвал со столба возле озера Нельшби предостерегающий знак и табличку, припрятал в кустах и в придачу разбросал на дороге почти невидимую при солнечном свете «пасмурную колючку» из пустыни Кам, чтобы монашка в нужном месте пропорола колесо. Если бы командированного из столицы министерского чиновника застукали с поличным на таком злостном вредительстве, в лучшем случае ославили бы психом, а в худшем – арестовали и назначили дисциплинарное расследование с дознанием перед Зерцалом Истины.

Ну и что? Вот они, Миури и Ник – живехоньки, улыбаются… А в полицейский участок неспроста завернули: небось, хотят донести на неизвестного злоумышленника. Только надо быть параноиком чокнутым, чтобы заподозрить в таких делишках высокородного Ксавата цан Ревернуха, так что не пойман – не вор.

Разочарованный, он вернулся за столик, где остывал недоеденный завтрак. Приподнятого настроения как не бывало.

Нечему удивляться: Миури – жрица Лунноглазой, еще молодая, но, видать, способная. Ксават слышал о том, что жрецы и маги владеют приемами, позволяющими отражать нападения нечисти даже на ее собственной территории.

Пока Ник рядом с монашкой, с ним не разделаешься. А разделаться нужно: иначе получится, что Ксават цан Ревернух – тупак, щенку уступил.

С кухни тянуло запахом подгоревшей яичницы. На потолочных балках висело десятка полтора длинных щетинистых щергачей, без которых ни одно деревенское заведение не обходится. Мол, вы в безопасности – вон сколько у нас оберегов, защищающих от злых наваждений! Примитивное деревенское жульничество. Ксавата бесило, когда его держат за тупака, и на этих сушеных щергачей он смотреть спокойно не мог.

А если Донат Пеларчи, который, по договоренности, едет с некоторым отставанием следом за ним, тоже напорется на «пасмурную колючку»? У него, интересно, есть запасное колесо? Охотнику полагается быть предусмотрительным…

Подумав об этом, Ксават почувствовал себя беззащитным. Вдруг Король Сорегдийских гор опередит Доната? Никакие щергачи тогда не спасут, ни поддельные, ни настоящие.

Заскрипела дверь… Это всего лишь неопрятная хозяйка с тряпкой.

– Эй! – окликнул женщину Ксават. – Скатерть‑то здесь давно стирали? Приличному человеку противно есть за столом, который застлан такой сранью!

Книжка была старая, истрепанная, но аккуратно заклеенная, с иллюстрациями, смахивающими на творения сумасшедшего художника. Зарисовки с натуры и фотографии. Кошмары Пластилиновой страны. Бледный коралл, обитающий в озере Нельшби, далеко не самая страховидная из здешних тварей.

Это был уже второй пожиратель душ, с которым Нику довелось столкнуться, в то время как многие коренные иллихейцы за всю жизнь и одного‑то ни разу не видели.

Первая встреча произошла два года назад неподалеку от Нойоссы, и у Ника даже остался после нее памятный подарок, от которого потом по настоянию Миури пришлось избавиться.

Началась эта история с того, что вместе с очередной партией иммигрантов из бурлящего, как паровой котел, СНГ в Нойоссу доставили шайку блатных.

Парни лет двадцати двух – двадцати пяти, их было шестеро. Скоро стало на одного меньше: самый тупой на потеху приятелям оборвал крылья трапану – и через день, оступившись на лестнице, свернул себе шею. Насмерть. Ящероголовый, как и Лунноглазая, не любит, когда причиняют вред кому‑то из его народа.

Остальные оказались поумнее и священных животных не трогали. Зачем связываться со зверьем, которое находится под защитой неведомых сил, когда вокруг столько людей? Ник попал в число тех, кого эта шайка особенно невзлюбила. Трудно сказать, за что. Возможно, их раздражала его речь, сразу выдававшая чужака, «интеллигента». Возможно, они почувствовали его неприязнь. К тому же травить одиночку безопасней, чем конфликтовать с другой компанией – там еще неизвестно, чья возьмет. Ник уже полгода находился в Нойоссе, но до сих пор не отошел после пережитого на родине; молчаливый, рассеянный, постоянно грустный, он показался им подходящей жертвой.

Они понимали, что за членовредительство или побои придется отвечать, и из рамок не выходили, зато внутри этих рамок куражились вовсю. Встретив его, пихали, пинали, наступали на ноги, в столовой бросали в его тарелку всякую дрянь, орали вслед обидные слова. Однажды, подкараулив около кухонной помойки (была его очередь работать в столовой), подставили подножку и толкнули в кучу отбросов. В другой раз окружили и стали плевать в лицо и на рубашку, радостно гогоча.

Именно после этого инцидента Ник решил покончить с собой. И еще решил, что убьет их. То и другое сразу.

Пусть он не умел драться, как Брюс Ли, у него было маленькое преимущество. Они здесь недавно, по‑иллихейски пока не понимают и еще не начали ходить на лекции. Ник опережал их на полгода и больше знал об окружающем мире. В частности, знал, почему категорически запрещены вылазки в горы, хотя от Нойоссы до Пятнистого отрога рукой подать.

Около часа по железной дороге до конечной станции Южные Огороды, и потом, мимо огородов, пешком на запретную территорию. Его туда возили с группой на экскурсию. Показывали рубеж (так себе изгородь), пограничные столбы с потемневшими старыми табличками.

Если заманить туда эту шайку, они наверняка потащатся в горы следом за жертвой. Что им изгородь и таблички?

Тем более что все предупреждающие надписи – на иллихейском, они этого еще не проходили. Знание тоже может быть оружием.

«Ты должен был пойти к куратору и подать на них жалобу, – сказала потом Миури. – Здесь не твоя страна, а Иллихейская Империя, и у нас есть законы. Таким, как эти, полугражданства не дают, их используют в качестве государственных невольников. Мы ведь берем иммигрантов не для того, чтобы разводить у себя импортный криминал, нам своих проблем хватает. Кураторы не могут за всем уследить, но если бы ты сообщил, что происходит, этой банде не позволили бы продолжать в том же духе. Ты поступил как малолетний школьник! Да еще приобрел аксессуар, от которого не можешь избавиться…»

Этот разговор состоялся еще до того, как удалось снять с его запястья злополучный браслет.

Выманить их из Нойоссы оказалось проще простого. В столовой, выбрав момент, когда один из шайки, Трефа, вертелся рядом, Ник рассказал Марку, добродушному флегматичному парню, что у него завтра свидание с местной девушкой. Стройная, красивая, длинные желтые волосы, похожа на голливудскую кинозвезду. Он с ней якобы на улице познакомился. У ее семьи домик с огородом на конечной станции, там они и встретятся, она сама предложила, а ее родители в это время будут в городе и ничего не узнают. Нику впервые пришлось так длинно и складно врать. Неизвестно, поверил ли Марк, слегка удивленный его неожиданной откровенностью, но Трефа на приманку попался.

Билет стоил недорого, деньги у Ника были. Нойосса – не только перевалочный пункт для иммигрантов, там живут иллихейцы, как в обычном городе, и при желании можно подработать дворником, грузчиком или что‑нибудь еще в этом роде. Ник по утрам подметал улицу перед продовольственным магазином. Платили немного, но на всякие мелочи хватало.

У шайки тоже деньги водились: едва освоившись, они обложили данью других русских иммигрантов.

План сработал. Посла завтрака враги пришли на вокзал вслед за ним. Сели в другой вагон – видимо, не хотели спугнуть его раньше, чем он приведет их к своей желтоволосой девушке.

Откинувшись на спинку жесткого кресла, Ник смотрел в окно и улыбался. На север убегали заросшие зеленым, зеленовато‑бурым и бордовым кустарником откосы, засеянные неведомыми злаками поля, субтропические рощицы, кишащие птицами и трапанами. Луга, на которых паслись коровы, овцы и козы, издали такие же, как на земле, а вблизи с отличиями, заметными даже для человека из города (на Земле коровы не бывают четырехрогими, а овцы – полосатыми). Изредка проплывали сельские домики: центральная часть – под высокой двускатной кровлей, справа и слева лепится пара кубических пристроек с плоскими крышами‑террасами, распространенная здесь архитектура.

Все это убегало навсегда. Или наоборот: никуда оно не денется, останется на месте, это Ник сбежит туда, откуда не возвращаются. Время от времени он сглатывал горький комок. Он сам так решил и поворачивать назад не собирался, но что‑то в нем протестовало против принятого решения.

Поезд состоял всего‑то из четырех вагонов, и тащил их дряхлый паровозик, судя по его виду, заставший на троне еще прадедушку нынешнего императора. Вагоны были ему под стать: лак на рассохшихся фанерных панелях потрескался и облез, медная окантовка окон покрылась патиной, привинченные к полу деревянные кресла с полукруглыми спинками пошатывались и так скрипели, что порой заглушали перестук колес.

На конечной станции Ник выскочил на перрон, как только поезд остановился, и почти бегом, не оглядываясь, направился в ту сторону, где вздымались бурые, белесые и желтовато‑серые горы Пятнистого отрога. Он знал, что враги увяжутся за ним, и не хотел получить напоследок еще одну порцию издевательств.

Если он первым пересечет рубеж – он, наверное, и умрет первым? Какое это имеет значение…

Местность постепенно повышалась, плохая каменистая дорога, петляющая меж огородов, шла в гору. Среди грядок стояли раскрашенные домики – попадались и совсем ветхие, и новенькие, но сразу видно, что в них не живут, только ночуют, приехав на три‑четыре дня. Настоящих деревенских усадеб тут не больше десятка.

Ощущалась ли в этом местечке какая‑нибудь особенная угнетающая атмосфера – на этот вопрос Ник не смог бы ответить. В первый раз он побывал там с экскурсией, одногруппники оживленно болтали, обменивались впечатлениями – не та обстановка, чтобы уловить настроение местности. А во второй раз он был слишком подавлен и чувствовал себя, как приговоренный к смерти, это опять же неподходящее состояние для того, чтобы составить верное представление об окружающей среде.

Позади, в отдалении, знакомые голоса – значит, шайка у него на хвосте.

Огороды сменились зарослями бурьяна. С размахом, в человеческий рост… Это не то место, куда приводил их экскурсовод, но разницы нет, главное – оказаться по ту сторону рубежа.

В заросли уходит тропинка. Ник пошел по ней, раздвигая высоченные шершавые стебли, и скоро наткнулся на изгородь из жердей. А вот и столб с табличкой:

Date: 2015-09-03; view: 251; Нарушение авторских прав