Глава 8. – Вот скажи мне, Сережа, – Толя Стрельников вошел в кабинет своей вальяжной походкой, сел на стол, небрежно бросив небольшой пакет на пол

– Вот скажи мне, Сережа, – Толя Стрельников вошел в кабинет своей вальяжной походкой, сел на стол, небрежно бросив небольшой пакет на пол, и посмотрел на Сергея как на свой последний шанс. – Скажи, друг, чувствуешь ли ты иногда неистребимую потребность рассказать о себе всему свету? Или спросить у всего света, как у него дела? И выслушать каждого, кто тебе ответит. И что‑то брякнуть каждому в ответ. Скажи, у тебя такое бывает или я заболел? Заразился?

– Понятно. Ты сидел на их форуме.

– Я сидел на нем, лежал… Я плакал, чесслово. Зарегистрировался, ник себе придумал – «Левая нога». Полчаса пытался написать ответ в одну тему. Не, я в разные отвечал, а получалось почему‑то одно и то же: «Вы че, в натуре?» Они мне сразу крылья подрезали. Как навалились! Этот, пишут, тролль – отморозок. Мы его знаем. Он наше чистое дело хочет обос… Ты извини, конечно, общаются, типа, одни девушки, Машами да Танями друг друга зовут. Но пьяный сапожник, почитав это, рыдал бы, как дитя, от зависти. От бессилия выразить мысль.

– Слушай, я тебе задание дал, а не развлечение посоветовал.

– Да, задание. И я честно отдал свой мозг на растерзание. Сейчас решил, что нам надо силы поберечь. Ведь того и гляди завтра опять кого‑то убьют, а мы не здесь, мы в эфире. Хотел еды купить нормальной. Но, как тебе известно, зарплата послезавтра, поэтому ты уж прости за эту фигню. Пиво принес, колбасу выбрал под цвет наших обоев да так называемое крабовое мясо. Ключевое слово – мясо, потому и взял. Давай сдвигай свои папки.

– По делу есть что‑нибудь? – Выпив пива, Сергей с интересом посмотрел в потустороннее лицо Толи.

– Да, есть. Дел у них там, честно, полно. Деньги немалые крутятся. Люди есть любопытные. Такой, в частности, была и эта Сидорова, по‑ихнему – ТИМ. Она как спонсор себя позиционировала. Где операция, где несчастный случай, она тут как тут. Суммы довольно крупные предлагала. Тон сухой, достаточно высокомерный. Без всяких муси‑пуси, берите мои бабуси, пусть только поправляются ваши гуси… Сереж, тебе не кажется, что я говорю стихами?

– Слушай, может, нам тему сменить, чтобы ты немного освежился? Я начинаю пугаться.

– Я тоже. Тему сменить невозможно. Так вот. Наша ТИМ. Я заметил, что когда она предлагает деньги на операцию, то всегда вызывается отвезти пациента к определенным врачам. Или на свои собачьи передержки. Если люди выбирали других врачей или передержки, она денег не давала. Просто пропадала из темы.

– Что такое передержки?

– Черт знает, что такое. Куда смотрит милиция? Это люди, которые за деньги берут к себе на содержание бездомных собак и кошек. Такса – от двухсот рублей в сутки до пятисот примерно. Значит, одна такая может набрать десятки, а то и сотни собак на передержку. Корм они считают отдельно. То есть плата – целиком ее заработок. Ну, прикинь: тридцать, скажем, собак по девять тысяч в месяц каждая. Получается двести семьдесят тысяч. В результате то и дело возникают скандалы: деньги идут, а собака давно пропала, сбежала или умерла. Или забирают скелеты, которых не кормили, не поили, находят их прикрученными к батареям, с завязанными мордами, в общем, тихий ужас. Ну, я отвлекся.

– Да уж.

– Но я к тому, что, возможно, ТИМ имела процент с каких‑то передержек и от определенных врачей, которым она поставляла клиентов. На врачей собираются вообще охренительные суммы. И на ветеринаров, и на человеческих.

– То есть она на своей благотворительности могла наживаться?

– И не она одна.

– Но ТИМ в таком заработке, мягко говоря, не нуждалась.

– Алчная, похоже, была бабенка.

– Слушай, и там что, все сплошная лажа, обдиралово?

– Да нет. Там есть и странные люди не от мира сего. На одну я даже захотел посмотреть. Ее ник «Кокошанель». Не знаю, из каких соображений его выбрала. А сама просто блаженная. Каких‑то собак, кошек переломанных, искалеченных все время тащит, платит за них, ей кидают копейки, она благодарит… Мне интересно увидеть это, если честно, уродство.

– Ты чего? Почему уродство?

– Ну, я в смысле – отклонение от нормы.

– А если это тоже разводилово? Нет никаких переломанных собак‑кошек в природе?

– Может быть, вполне. Тогда тем более хочу посмотреть. Скажу тебе по секрету: в театр меня только в детстве водили. Вызвал я эту Кокошанель на завтра по делу ТИМ.

* * *

Настя встала в пять утра, вывела собак, привела, помыла, покормила. Затем опять оделась, взяла с балкона приготовленный с вечера пакет и пошла по дворам. Сначала Ралика нашла в подъезде выселенного дома, тоже покормила, сунула таблетки, потрепала теплую меховую голову. Потом пошла к подвалу, разложила в мисочки кошачий корм. Кошки, потягиваясь, стали появляться из проема, тереться об ее ноги. Настя посмотрела на свою обувь и ужаснулась. Боже, их не отмыть уже, а почистить нечем. А ей на допрос, между прочим, идти. Сапоги одни. Домой она бежала. Первым делом бросилась мыть обувь под краном, потом стала вытирать ее старым полотенцем, подумала, взяла с полки баночку крема «Нивея» и тщательно намазала, втерла. Посмотрела на свет. А что? Вполне прилично. Если уж лицо можно мазать, то сапогам не повредит. Особенно этим. Она выпила большую чашку крепкого черного кофе, долго стояла под душем и терла себя жесткой мочалкой. Вошла в комнату и несколько минут с тоской и надеждой смотрела на расстеленную кровать. Еще можно все отменить. Залезть под одеяло, намурлыкать себе какую‑нибудь мелодию и уплыть в сон. Потом проснуться, позвонить следователю, сказать, что заболела, и доспать еще часок. Потом… Настя, как всегда, оборвала сладкие мечты. Она себя баловать не привыкла. Началось самое сложное. Она открыла шкаф. Собственно, что уж тут усложнять особенно. Брюки черные на выход у нее одни. И после каждого официального применения она их стирала, отпаривала, гладила. Свитер. Она выбрала тонкий, красивый, бежевый, надела, посмотрела в зеркало и ахнула. Совсем забыла. Через весь подбородок – огромная красная царапина. Кошку вчера отлавливала на стерилизацию. Вот ужас. Они там, конечно, подумают, что это след пьяной драки. Настя сняла бежевый свитер и надела повседневный – темно‑серый, длинный, бесформенный, с огромным воротом, которым можно закрыть не только подбородок, но и все лицо до очков.

Вообще‑то все. Если не считать волос. Голову Настя вымыла вечером, точнее, уже ночью. Некогда было ждать, когда высохнет, легла спать так. Теперь ее золотисто‑русые волосы торчали в разные стороны. Она свирепо зачесала их назад, стянула резинкой, подумала и пригладила легким слоем мусса. Надела большие очки, которые давно уже пора заменить, опять взглянула в зеркало. Нормально. Училка, каких показывают в бездарных фильмах. Проверила содержимое сумки: кошелек, носовой платок, мобильный телефон, блокнот и ручка.

– Я скоро вернусь, – сказала она погрустневшим собакам, – миленькие вы мои.

Влезла в куртку всех сезонов, накинула капюшон, вздохнула и открыла дверь. В данный момент она хотела только одного, чтобы все это мероприятие наконец закончилось. Для таких трусих, как она, нужно придумать допрос под наркозом.

– Здравствуйте, Анастасия Воронцова, – приветливо сказал Анатолий, окинув внимательным взглядом посетительницу. – Проходите, садитесь, куртку можете повесить на вешалку.

– Да, конечно, спасибо.

Настя села, нервно сжала в руках сумку.

– Поверьте, сказать мне совершенно нечего. Я просто ничего не знаю.

– Ну, что значит нечего? Скажите, например, вы любите французские духи? – Толя спросил и одновременно подумал, не слишком ли это бестактно. Французские духи и эта девушка могли существовать друг без друга.

– Я не поняла вопроса. При чем здесь духи?

– Почему Кокошанель?

– А! Мне просто очень нравится образ Шанель. Ее духи… В принципе тоже.

– Но можно и без них обойтись, да?

– Конечно.

– А Наталья Сидорова, ТИМ, – она была шикарной, дорогой женщиной или просто богатой?

– Нет‑нет. Совсем не то. Я не знаю, сколько у нее было денег. Мне известно лишь, что она хотела деньгами кому‑то помочь. Она была уверенным в себе и добрым человеком.

– То есть вы так считаете.

– Да.

– Как близко вы с ней были знакомы?

– Совсем не близко. Несколько раз говорили по телефону. Переписывались коротко в темах форума, один раз она приехала, привезла деньги на осмотр моего Шоколада.

– Кого, не понял?

– Собаку так зовут. Шоколад. Я его куратор, ну, проще – опекун. У него был вывихнут и сломан сустав на лапке.

– Она давала вам деньги на определенного врача?

– Ну, она знала, к кому я везу Шоки.

– Расскажите, как вы встретились, что она говорила, как выглядела.

– Она приехала вечером на своей машине к моему метро. Я села рядом с ней. Она выглядела… ну, я не знаю, как описать. Ясные глаза, хороший цвет лица, приятная улыбка, светлая пушистая челка… Голубая норковая шуба. Ей шла очень.

– Большинство женщин начали бы с шубы…

– Ну, нет, не думаю. Разговор был коротким. Она дала мне три тысячи рублей на осмотр у Ельцова, сказала, что если понадобится операция, то поможет еще.

– Помогла?

– Ну, там целая история возникла. Я отказалась лечить собаку у этого врача. Возила к другим, в общем, потом сама какие‑то деньги получила за работу, мне помогли, Наташина помощь не понадобилась. Я не обращалась к ней.

– А она не спросила, нужна ли помощь?

– Она, видимо, прочитала, что деньги есть. Я писала в теме.

– И что, вы выбрали другого врача, да?

– Да.

– А почему, интересно?

– Я была потрясена. Все только и говорили, какой великий этот Ельцов, а он… Нет, вы не представляете. – Настя в волнении оттянула ворот свитера, вытащила резинку из волос, которые и так норовили из нее выскользнуть. – Он оказался грубым и бесчувственным мужланом. И совершенно непрофессиональным человеком. Он моего Шоки ударил головой о стол перед рентгеном. А потом столкнул его с высоты на больную лапу. После чего Шоки не мог дойти до машины. Я практически несла его на руках. Поэтому я не поверила его заключению и поехала к другому хирургу. Оказалось, Ельцов не заметил, что у Шоки вывихнут и раздроблен сустав…

Настя всхлипнула, полезла в сумку за платком, сняла очки и вытерла глаза.

– Вот безобразие, – рассеянно пробормотал Толя, перебирая бумаги на столе. Он поднял глаза на посетительницу, чтобы прервать ее рассказ вопросом по делу, и обалдел совершенно. На него смотрели смятенные, встревоженные, невероятно прекрасные глаза. Огромные, карие, бархатные, в длинных ресницах, они осветили бледное, чуть порозовевшее лицо цвета дорогого фарфора, грубый ворот свитера открыл нежный подбородок с царапиной и прелестный рот. – Да, дела, – Толя вытер платком лоб, потянулся за сигаретами, отодвинул их, – дела у нас невероятные, конечно, с этим, как вы его назвали…

– Ельцовым.

– Да, и с ним. И с ТИМ. Скажите, а что вы лично делаете на этом форуме?

– Понимаете, у меня нет машины, денег, я не очень решительная, я просто не очень сильная физически. Что бы я делала без форума с тем же Шоколадом? Он весит пятьдесят килограммов, борется, как лев, когда боится. Мне помогают его возить, платить за передержку, на операцию вот помогли собрать… Совет всегда можно получить, просто поддержку. У меня появились подруги. Мне есть кому позвонить… Я понимаю, что вы имеете в виду. Со стороны все это выглядит странно, возможно, даже подозрительно. Но на форуме действительно встречаются те, кому нужна помощь, и те, кто может ее оказать.

– У вас есть семья?

– Да. У меня есть сестра и племянница. Две собаки.

– Родители?

– Моя мама умерла два года назад. Отца не помню.

– У вас фамилия матери?

– Да. Она была актриса. Евгения Воронцова. Ее мало знают, потому что она очень болела и рано умерла… Вы только зря потратили на меня время. Я ничего не смогла сказать о Наташе. Я думала, вы спросите, не было ли у нее врагов. И собиралась ответить, что, на мой взгляд, их не могло быть.

– Ну, вот видите, как профессионально вы завершили нашу беседу. Я действительно именно это должен был спросить. Спасибо. Вот мой телефон. Звоните, если что‑то вспомните.

– Хорошо. Я пойду. Вы знаете, я так боялась.

– Привет собакам.

Когда за Настей закрылась дверь, Толя набрал внутренний номер.

– Аня, пожалуйста, все, что получится, по всем каналам. Анастасия Валентиновна Воронцова, мать – Евгения Воронцова, актриса.

Через два часа задумчивый Толя вошел в кабинет к Сергею.

– У меня была Воронцова. Кокошанель.

– Ну, что, расколол блаженную? Или она не блаженная?

– Расколол. Сережа, она учительница. Все, что получает и подрабатывает, тратит на племянницу, собак подбирает, лечит… Эту ТИМ считает благороднейшим существом из‑за того, что она ей три тысячи дала на обследование собаки. А сама, знаешь… у нее мать, актриса, была больна лейкемией. Так вот: Настя повезла мать в израильскую клинику, где той сделали пересадку костного мозга, потом было долгое, дорогое лечение… А перед этим она продала свою почку. Чтобы мать спасти. А та умерла все равно. Девушка осталась без гроша.

– Тяжелая история. Что‑то ты расклеился. Первый раз вижу, чтобы тебя так потрясли человеческие страдания. Вроде мы знаем: хорошие люди живут тяжело.

– Да, знаем. Сережа, я в полном шоке. Дело в том, что эта Кокошанель – красавица. Я такой женщины и во сне никогда не видел.

– А‑а. Это, конечно, усугубляет твою ситуацию как следователя, к делу которого данный свидетель, похоже, никакого отношения не имеет.