Афера № 18738

Было приятно снова увидеться с милой Алисой, даже притом, что перебранка с этим больным торчком, явно сидящим на героине, этим обтрепанным и оборванным неудачником, с которым она связалась, очень сильно меня расстроила. Он стал довольно‑таки шустрым. Тощий нагероиненный мудак. Надо было его вышвырнуть прямо на улицу вместе со всем остальным старьем, чтобы его подобрали мусорщики и сожгли в печи. Жизнь – штука такая: может быть лучше, а может быть хуже. И сейчас, думая об Уроде, я прихожу к выводу, что худшее позади. Но нет, все стремительно летит на хуй. Входит он.

– Псих! Оратор хуев! Ты теперь держишь паб в Лейте? Так и знал, что ты не сможешь прожить вдалеке отсюда.

На нем немодная коричневая летная куртка, старые найковские кроссовки, левисы и что‑то похожее на полосатую рубашку от «Paul and Shark» удручающе древнего модельного ряда. Естественно, общий вид во весь голос вопит: тюряга. Может, и есть проблески серебра на висках и парочка лишних «Марсов» на фасаде, но парень выглядит очень даже ничего. Совершенно не постарел, как будто проводил время в загородном клубе здоровья, а не в местах не столь отдаленных. Может, качался по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Даже мазки серебра кажутся неестественными, словно киношный грим, который актеру накладывают, чтобы он выглядел старше. Я буквально, блядь, онемел.

– Вот уж не думал, что дождусь этого дня! Я же тебе говорил, что ты, мудила, все равно вернешься! – говорит он, демонстрируя мне, что его мания на избитые, явно отрепетированные фразы жива, как и раньше, возможно, даже развилась, пройдя длительный инкубационный период в каталажке. Представляю себе, каково было его сокамерникам. Ставлю все, что у меня есть, – дикий зверь улепетнул бы первым.

Мои челюсти как будто смыкаются в замок, зубы скрипят. И это совсем не от кокса, который я принял, когда заходил Мэрфи‑Смэрфи. Я выдавливаю натянутую улыбку и пробую оживить свой язык.

– Франко! Как дела?

В лучших старых традициях: этот крендель никогда не дает ответов, когда у него есть свои вопросы.

– Ты где остановился?

– За углом, – говорю.

Он смотрит на меня таким взглядом, будто шкуру сдирает, но я вовсе не собираюсь распространяться перед этим кренделем. Потом его взгляд скользит по залу и возвращается ко мне.

– Пиво будешь, Франко? – ухмыляюсь я.

– Думал, ты, блядь, и не спросишь, – говорит он, оборачиваясь к еще одному долбаному неудачнику, который пришел вместе с ним. Я знать не знаю этого придурка. – Парень может позволить себе держать паб, он может позволить себе угостить пивком своего старого друга Франко. Правда, Псих?

– Ага… – Я снова выдавливаю улыбку, поднимая стакан к крану, и стараюсь подсчитать в уме, сколько бесплатных кружек этот мудак опустошит за неделю и как это все отразится на почти нулевом доходе, который эта дыра мне почти приносит. Я треплюсь с Франко, подбрасывая информацию и имена, которые вздрючат его больную голову. Прямо видно, как крутятся шестеренки у него в мозгах, как ему становится все более и более не по себе. Имена и наполовину обрисованные схемы толпятся, пытаясь пробиться в нужном направлении, как поток машин, столкнувшийся с приближающимся аварийным заграждением. Как бы мимоходом я произношу одно конкретное имя. До меня вдруг доходит, что я одновременно встревожен и странно воодушевлен повторным появлением Франко, и я стараюсь сложить в голове черновой баланс возможностей и опасностей. Я пытаюсь оставаться стабильно нейтральным и терпеливо выслушиваю пургу, которую он тут несет, разве что иногда язвительно усмехаюсь. Я так думаю, найдется немало народу, который не так равнодушно, как я, отнесется к возвращению Бегби.

Этот второй незнакомый парень, широкоплечий такой, мельком поглядывает на меня. Он похож на чуть более худосочную, менее здоровую версию самого Франко: тело накачано на тюремном железе – да, но потом заполировано наркотой и алкоголем. Его глаза – дикие, психопатические щелки, они как будто ищут, что бы испортить хорошего и к какой бы дряни примкнуть. Коротко остриженные волосы покрывают крепкую черепушку, по которой можно хоть целый день колошматить, и только пальцы себе отобьешь.

– Так ты и есть Псих, что ли?

Я просто смотрю на него, наливая пиво. Мое выражение – обнадеживающе неискреннее, вызывающее, когда молчаливое «и?» висит в воздухе и идет битва двух воль, кто – кого. Я молчу, жду, пока этот кретин скажет еще что‑нибудь. Но я теряю контроль: все, что я получаю, – улыбка этого пройдохи, и кокаиновый кайф сходит на нет, и я думаю про тот сверток у меня в кармане, в куртке, что висит в офисе наверху. К счастью, он прерывает паузу.

– Меня зовут Ларри. Ларри Уили, – говорит он и смотрит по‑деловому, оценивающе. Я пожимаю протянутую руку с явным облегчением. Я прямо вижу, как моя лицензия уже тихонько смывается в унитаз – из‑за таких вот уродов, как этот.

– Слышал я, мы тут шарились в одном и том же месте, – говорит он с нехорошей улыбкой.

О чем, блядь, речь?

Этот тип Ларри, видимо, уловил мое замешательство и решил пояснить.

– Луиза, – говорит он. – Луиза Малколмсон. Она мне говорила, что ты пытался втянуть ее в грязные игры.

Гм. Звоночек из прошлого, вот оно что.

– Да? – Я киваю, глядя сперва на кран, а потом на него. Ненавижу стоять за стойкой. Нет у меня терпения кружки наполнять. Хорошо еще, эти братцы‑алкаши не спросили «Гиннесса». Да, теперь я припоминаю его лицо, вроде бы я его видел в одном притоне, куда обычно ходят поиграть или развеяться.

– За тебя, приятель, – улыбается он. – Я знаю, потому что я тоже там подвизался и все такое.

Бегби переводит взгляд с меня на этого Ларри и обратно на меня.

– Мудачье вонючее, – говорит он с самым что ни на есть настоящим отвращением. И мне вдруг становится страшно – в первый раз с той минуты, как он вошел. Мы стали старше, и я не видел его сто лет, но Франко – это все еще Франко. Смотришь на этого дурачка и знаешь, что он никогда не продвинется; и семьи у него никогда не будет – семья это не для таких, как он. Для этого Нищего Духом – только смерть или пожизненное заключение, и он утянет с собой en route[6]столько народу, сколько получится. В общем, он и вправду ни капельки не изменился.

С мягким протестом Ларри поднимает ладони.

– Эй, это же я, Франко, – улыбается он, потом оглядывается на меня. – Вот как оно, приятель. Если уж я приладился к цыпочке, которую имеют все кому не лень, да при этом еще проигрался в хлам, единственное, что можно сделать, чтобы как‑то поправить положение и вернуть себе денежки, – это стать ее сутенером. Вот этот парень тебе все расскажет, да, приятель?

Этот урод думает, что я такой же, как он. Но нет. Я – Саймон Дэвид Уильямсон, бизнесмен, предприниматель. Ты – толстый бандит с большой дороги, и у тебя нету будущего. Я киваю, но улыбку оставляю при себе, потому что этот мудила выглядит как человек, которому лучше не противоречить. Классный кореш для Франко, два сапога пара. Им надо бы пожениться прямо сейчас, потому что они никогда не найдут для себя никого более подходящего. Как и Бегби, он не ученый, занимающийся освоением космоса, но хитрость уличной гиены у него прет прямо изо всех дыр, и он знает, когда на него смотрят свысока – чует за сотню ярдов. Так что я гляжу на Франко и киваю на какую‑то мелюзгу, что сидит за столом у музыкального автомата.

– А это кто такие, Франко?

Взгляд его голодных глаз перекидывается на молодую тусовку, мгновенно высосав весь кислород из воздуха.

– Да так, молодняк. Кое‑какие делишки прокручивают, но так, по мелочи. Хотя среди них попадаются шибко крутые, – объясняет он. – Так что если на тя кто наедет, дай мне знать. Мы друзей не забываем, – добавляет он важно.

Друзья, ебать меня в задницу.

Я думаю про Урода, которого подбил на обман этот рыжий вор Рентой. Ублюдки. А вот интересно, а знает ли Франсуа об этом уютном маленьком бизнесе, мистер Мерфи? Ох, Дэнни, мой мальчик, вовсе не исключено, что трубы могут вострубить очень скоро. И вострубить весьма не хило. Да, я уже почти слышу сей трубный глас. И мелодия, которую они играют, напоминает мне похоронный плач по одному мелкому наркоману из Лейта. Ну да, точно, скорбный плач по безвременно почившему.

Но пока что мне не имеет смысла лезть на рожон.

– Спасибо, Фрэнк. Я малость выпал из лейтской жизни, ну, понимаешь, столько лет прожил в Лондоне и все такое, – я, замечая, как в бар входит еще одна кучка этих молодых оборванцев. Они направляются к стойке, прямо ко мне, не заметив Мораг, которая читала в углу, и теперь со скрипом поднимается на ноги.

– Клиенты, блядь. Потом поболтаем, ага?

– Ладно, – говорит Франко, и они с этим типом Ларри усаживаются в углу рядом с игровым автоматом.

Юные мудаки заказывают по пиву и пьют прямо у стойки. Я слышу весь их разговор, про разборки, про звонки тому‑то и тому‑то, и все в том же духе. Я замечаю, что Франко и Ларри ушли. Это слегка поднимает им настроение, этим мелким придуркам, и они начинают говорить громче. А этот урод Бегби даже не потрудился принести пустые стаканы обратно на стойку. Он что, думает, я тут официантом работаю для каких‑то там люмпенов типа него?

Я иду за стаканами, думая о конфетках, которые я прикупил у Охотника и которые сейчас дожидаются наверху в ящике с наличностью. Очевидно, что кокаин я приберегу для себя, любимого. Я собираю стаканы в стопку, как блядский халдей, и подхожу к самому наглому из этой тусовки, парню по имени Филипп.

– Все нормально, приятель?

– Ага, – отвечает он подозрительно. Подходит его толстый приятель, как бишь его зовут, Кертис, который, кажется, в этой компании служит мишенью для всех идиотских шуток. Как и у остальных, у него все пальцы – в золотых перстнях.

– Клевые у вас кольца, ребята, – говорю я. Жиртрест отвечает:

– Ну да, у меня их пя‑пя‑пять, и я хочу еще т‑т‑три, так чтобы было по одному на каждом па‑па‑па‑па‑па… – Он стоит с открытым ртом и моргает, пытаясь выговорить слово, и я думаю, что я мог бы пока протереть все стаканы или послушать Богемскую Рапсодию по музыкальному автомату в ожидании, когда он закончит фразу.

– …па‑пальце, вот.

– Ага, так будет удобней ходить по Бульвару. Предохранит костяшки от ссадин, когда будешь цепляться за мостовую, – улыбаюсь я.

Пустоголовый придурок смотрит на меня с открытым ртом.

– Э… ага… – говорит он, совершенно офигевший, а его приятели ржут до упаду.

– А ты посмотри на мои, – говорит этот недоносок Филипп и предъявляет мне полный набор. Ура, есть контакт. Чего я, собственно, и добивался. Этот мелкий пиздюк напряжен, как член, и в его взгляде явно сквозит намек, что он – мальчик очень плохой. Он стоит так близко ко мне, что козырек его бейсбольной кепки почти тычется мне в лицо. Не люблю, когда люди стоят так близко. Он упакован в этот дорогой, но безвкусный прикид, который так любят все эти мелкие рэпперы.

Я киваю ему, мол, давай отойдем, надо поговорить. Мы отходим в уголок, к музыкальному автомату.

– Надеюсь, колеса вы не продаете, – говорю я шепотом.

– Не‑а, – отвечает он, агрессивно тряся головой. Я еще понижаю голос.

– А купить не хотите?

– Ты что, шутишь? – Губы сжимаются, глаза как щелки.

– Ни в коем разе.

– Ну… ага…

– У меня есть голубки, по пятерке за штуку.

– Пойдет.

Крендель достает деньги, и я отсчитываю ему двадцать голубков. Потом торговля идет, как на ярмарке. Мне даже приходится звонить Охотнику, чтобы прислал еще. Конечно, бар он своим присутствием не почтил, прислал вместо себя похожего на хорька курьера. Я продал сто сорок штук, а до закрытия оставался еще час. Потом эти придурки съебались по клубам, и в баре почти никого не осталось за исключением пары одышливых старых пьянчуг в углу за домино. Я откладываю шесть таблов и убираю их в отдельный целлофановый пакетик.

Я смотрю через стойку на Мораг, которая уже помыла стаканы и снова уселась читать.

– Мо, присмотри тут за баром полчасика. Мне надо сбегать по делам.

– Угу, не волнуйся, сынок, – бормочет услуживая старая перечница, не отрываясь от чтения.

Я не спеша иду к Лейтскому полицейскому участку. Обдумываю по пути грандиозную фразу: «Лейтская полиция освобождает нас». И кто ее только придумал?! Вхожу в участок, подхожу к низкорослому копу, сидящему за столом. Резкий запах лечебной мази несется от него, как резвый страйкер – от тяжелого центрального защитника. У парня такой вид, словно он гниет заживо, весь – сплошная экзема, покрытая струпьями кожа дрожит у него на шее, удерживаясь на месте только благодаря жирному, ядовитому поту. Да, все‑таки хорошо увидеть настоящего полицейского. Этот кусок шашлыка смотрит на меня и нехотя спрашивает, чем он может мне помочь.

Я бросаю ему на стол пакетик с шестью таблетками.

Теперь его глубоко посаженные глаза загораются концентрированной энергией.

– Что это? Где вы это взяли?

– Я буквально на днях получил лицензию на «Порт радости». Туда ходят всякие люди. Молодые ребята. Сидят, выпивают. Ну, я ничего не имею против, они тратят там свои деньги. Но сегодня я заметил, что двое ведут себя подозрительно, и последовал за ними в туалет. Они зашли в одну кабинку вдвоем. Я толкнул дверь, замок на ней был сломан, надо бы его починить, все никак не соберусь. В общем, я им сказал: «Я только‑только лицензию получил, мне тут не нужно никаких безобразий». Ну, я отобрал у них эти таблетки и выгнал их.

– Понятно… понятно… – проговорил Коп‑Шашлык, переводя взгляд с таблов на меня и обратно.

– Я сам в этом не разбираюсь, но это могут быть те фантастические таблетки, о которых пишут в газетах.

– Экстази…

Парень выучил слово «экстази» по созвучию с «экземой», что примерно одно и то же.

– Да как угодно, – говорю я, само нетерпение бизнесмена и налогоплательщика. – Дело в том, что я не хочу, чтобы их посадили, если они невиновны, но я никому не позволю продавать наркотики в моем баре. Чего я хотел бы от вас: чтобы вы протестировали эти таблетки и сказали мне, действительно ли это запрещенные наркотики. Если да, я вам сразу же позвоню, если эти придурки снова появятся у меня в баре.

Шашлычок явно впечатлен моей бдительностью, но в то же время ему явно не хочется заморачиваться. Как будто две силы тянут его в разные стороны, и он качается неваляшкой на одном месте, пытаясь выбрать, на какой же блядский путь встать.

– Хорошо, мистер, если вы нам оставите свои координаты, мы отошлем эти таблетки в лабораторию на анализ. Мне кажется, это экстази. К сожалению, большинство нынешних молодых людей их потребляют.

Я решительно встряхиваю головой, как старший детектив в «Полицейском».

– Только не в моем баре.

– Про «Порт радости» тоже ходили такие слухи, – говорит он.

– Этим, возможно, и объясняется, почему я его получил за те деньги, которые заплатил. Ну, наши друзья, кто торгует наркотиками, уже в скором времени обнаружат, что все изменилось! – с пафосом объявляю я. Коп старается выглядеть поощрительно, но, наверное, я где‑то переиграл, и он теперь думает, что я один из этих «героев наших дней», член «комитета бдительности», от которых не столько помощь, сколько большой геморрой.

– М‑м‑м… – мычит он. – Если будут какие‑то проблемы, мистер, сразу же обращайтесь к нам. Мы здесь для того и находимся.

Я киваю с суровой признательностью и направляюсь обратно в паб.

Когда я возвращаюсь, Терри Сок уже стоит, подпирая стойку, и потчует старушку Мо какой‑то байкой, а та так гогочет, что я опасаюсь, как бы она не намочила штаны. От ее рева стены дрожат, что наводит меня на мысль, что надо бы проверить страховку на здание.

Терри выглядит очень даже неплохо. Он бочком придвигается ко мне.

– Псих, то есть Сай, я просто подумал, а чего бы тебе не поехать с нами в Амстердам за Рэбовой порнушкой. Проверим, как там с товаром в районе красных фонарей.

Ни за какие, блядь, коврижки.

– Я бы поехал, Терри, но мне нельзя оставлять паб, – говорю я ему, крикнув этим уебищам в углу, чтобы заказывали по последней, бар закрывается. Никто из них пива уже не хочет, так что они просто растворяются в ночи, как привидения, которыми вскорости и станут.

Не испытываю никакого желания ехать в Амстердам с этой толпой шизоидов. Правило первое: окружай себя женщинами, любой ценой избегая компаний «приятелей». Я закрываю бар, а Терри уговаривает меня пойти с ним в один клуб, где играет этот его кореш диджей, парень по прозвищу Кислота, или Знак‑К, как он себя называет. Ладно, чего не сходить. Кислота – личность довольно известная, и там наверняка будет много народу, в общем, я соглашаюсь. Мы садимся в такси, потом пробираемся сквозь толпу на входе в «Корову». Терри кивает и подмигивает охранникам. Один из них, Декси, мой старый знакомец, и я ненадолго задерживаюсь – попиздеть с ним за жизнь.

Поскольку мы в Эдинбурге, а не в элитном Лондоне, V1P‑бар отсутствует, так что нам приходится идти в самый обыкновенный бар, где толчется плебс. Кислота рядом со стойкой, а вокруг него – толпа молодых уродов и девочек, суетливо его опекающих. Он кивает нам с Терри, и мы проходим в административную часть клуба с кем‑то еще из парней, а там уже нас ждут дорожки. Имеется также и несколько упаковок халявного пива для гостей. Терри представил всех, а я по‑любому смутно помню Кислоту, старого дружка Сока из давних времен. Они оба из Лонгстона, или из Брумхауза, или из Стенхауза, или еще откуда‑то. В общем, оттуда, где власть держит Джамбо. Забавно, я давно уже не фанатею от «Хибсов», но моя неприязнь к «Хертсам» не убывает ни на йоту.

Терри рассказывает им всем, как мы знатно оторвались на днях.

– Мы заделали большую тусовку у Психа. Была там одна студенточка, учитца вместе с Рэбом Биррелом. – Он поджимает губы и поворачивается ко мне: – Приятная девочка, правда?

Его плохая дикция, особенно под кокаином, вызывает некоторые сложности, в смысли – для понимания, но смачность рассказа заразна.

– Приятная, – подтверждаю я.

– Не умеют даже с анашой обращатца. Сперва ту конопатую малышку чуть не стошнило, а потом эта киска, заточенная под еблю, эта Никки, напиваетца вдрабадан – и все. А этот грязный мудак уводит ее к себе и там ей заправляет, – говорит он, кивая на меня.

Я трясу головой.

– Черта с два я ее поимел. Джина сводила ее в сортир, потом мы притащили ее обратно ко мне и уложили спать. Я проявил себя истинным джентльменом, вел себя выше всяких похвал, ну, по крайней мере с Никки. Я потом Джину отодрал у нее дома.

– Ага, а потом, спорим, вернулся и занялся Никки.

– Не‑е‑е‑е… Мне надо было рано вставать. Из‑за поставщиков. Так что я пошел прямо в паб. Когда я позвонил домой, Никки уже не было. Но даже если б она была, я бы и пальцем к ней не притронулся. Показал бы себя истинным джентльменом, опять же.

– И ты думаишь, я те поверю?

– Все так и было, говорю же, – улыбаюсь я, – есть девчонки, с которыми надо растягивать удовольствие. Какой интерес ебать облеванное туловище?!

– Ладно, запишем, блядь, в убыток, – ругается Терри, – потому что той крошке явно хотелось того‑сего, – говорит он Кислоте, или Карлу, как он его называет. – Да, Карл, ты бы тоже как‑нить заглянул в наш паб. Захвати с собой девок побольше, и все такое. Нам всегда нужна свежая кровь, – пристает к нему Терри.

Вроде этот диджей – ничего парень. Мы догоняемся, разделив упаковку на двоих, и он кое‑что мне говорит, отчего мое сердце начинает стучать даже чаще, чем от этой дорожки, которую я только что занюхал.

– Я тут неделю назад в Даме был. Видел того парня, который там держит клуб. Вроде как твой приятель. Рентой. Вы поругались, как мне говорили. Ты с ним так больше и не общался?

Что же он такое говорит?

Рентой? РЕНТОЙ?! БЛЯДСКИЙ РЕНТОЙ?!

Я думаю, может, мне все‑таки выбраться в Амстердам. Проверить порнопейзаж. Почему бы и нет? Немного кина категории R [7]. А заодно можно попробовать получить наличность, которую мне задолжали!

Рентой.

– Ага, мы с ним лепшие друзья, – вру я, не краснея. – Как его клуб‑то теперь называется?

– «Роскошь», – говорит этот Карл Эварт по прозвищу Кислота, и сердце тяжко колотится у меня в груди.

– Да, – соглашаюсь я, – точно. «Роскошь».

Я покажу ему роскошь, этому подлому рыжему мудаку.