Дорога без возврата

Сидевшая на плече у Висенны птица что-то проскрипела, взмахнула пестрыми крылышками и, шумно взлетев, порхнула в заросли. Висенна придержала коня, прислушалась, потом осторожно двинулась вдоль лесной дорожки.

Мужчина сидел, привалившись спиной к столбу, вкопанному на развилке, и, казалось, спал. Однако, подъехав ближе, Висенна увидела, что глаза у него открыты. К тому же он был ранен. Сделанная наспех повязка на левом плече и предплечье пропиталась еще не успевшей почернеть кровью.

— Привет, парень, — проговорил раненый, выплевывая длинный стебелек. — Далеко ли путь держишь, позволь спросить?

Висенне не понравилось, что ее назвали «парнем», и она, откинув с головы капюшон, ответила:

— Спросить-то можно, да откуда вдруг такое любопытство?

— Простите, госпожа, — прищурился мужчина. — На вас мужская одежда. А что до любопытства, так оно оттуда, что развилок-то это не простой. Случилось тут со мной... любопытное приключение...

— Вижу, — прервала Висенна, глядя на полускрытое папоротниками, неестественно скрючившееся тело шагах в десяти от столба.

Мужчина проследил за ее взглядом. Потом их глаза встретились. Висенна, как бы откидывая волосы со лба, коснулась диадемы, прикрытой перевязкой из змеиной шкурки.

— Угу, — спокойно сказал раненый. — Покойник. Острые у вас глаза. Небось считаете меня разбойником, верно?

— Неверно, — сказала Висенна, не отнимая руки от диадемы.

— А... — вздохнул мужчина. — Ну да... Но...

— Твоя рана кровоточит.

— У большинства ран такое странное свойство — кровоточить, — усмехнулся раненый. У него были красивые зубы.

— Если перебинтовать одной рукой, кровоточить будет долго.

— Неужто хотите облагодетельствовать меня своей помощью?

Висенна спрыгнула с коня, прочертив каблуком мягкую землю.

— Меня зовут Висенна, — сказала она. — Я не привыкла благодетельствовать. Кроме того, не терплю, когда ко мне обращаются во множественном числе. Встать можешь?

— Могу. А надо?

— Нет.

— Висенна, — сказал мужчина, слегка приподнявшись, чтобы позволить ей развернуть повязку. — Красивое имя. Тебе кто-нибудь уже говорил, Висенна, что у тебя прекрасные волосы? Такой цвет называется медным, верно?

— Нет. Рыжим.

— Ага. Когда закончишь, подарю букет люпинов, вон тех, что растут во рву. А пока перевязываешь, расскажу, чтобы убить время, что со мной приключилось. Я, видишь ли, пришел той же дорогой, что и ты. Гляжу — на развилке столб. Вот этот самый. На столбе доска. Эй, больно.

— У большинства ран такое странное свойство — болеть. — Висенна оторвала последний слой полотна, даже не стараясь делать это мягко.

— Верно, забыл. О чем это я... Ах да. Подхожу, смотрю — на доске надпись. Каракули какие-то. Я когда-то знавал лучника, который ухитрялся, прости, написать на снегу буковки покрасивше. Читаю... А это что такое, мазель? Что за камушек? А, черт побери... Такого мне видеть не доводилось.

Висенна медленно провела вдоль раны гематитом. Кровотечение тут же прекратилось. Прикрыв глаза, она схватила плечо мужчины обеими руками, крепко прижала края раны. Отняла руки — ткань срослась, осталось утолщение и пурпурная полоска.

Мужчина молчал, внимательно глядя на нее. Потом осторожно помассировал плечо, потер шрам, покрутил головой. Натянул окровавленный кусок рубашки и куртку, встал, поднял с земли меч на поясе, скрепленном застежкой в виде драконьей головы, кошель и фляжку.

— Да, повезло, что называется, — сказал он, не сводя с Висенны глаз. — Целительница в самой гуще леса, на слиянии Ины и Яруги, где скорее встретишь вурдалака или, что того хуже, пьяного в дымину лесоруба. Как насчет платы за лечение? У меня, понимаешь, временные трудности с наличными. Букета из люпинов хватит?

Висенна пропустила замечание мимо ушей. Подошла ближе к столбу, подняла голову — доска была прибита на высоте глаз мужчины.

— «Ты, который пришел с запада, — прочла она громко. — Налево пойдешь — вернешься. Направо пойдешь — вернешься. Прямо пойдешь — не вернешься». Глупости какие-то.

— То же самое подумал и я, — согласился мужчина, отряхивая с колен хвою. — Я знаю эти места. Прямо, то есть на восток, — дорога к перевалу Кламат, на купеческий тракт. И почему бы оттуда нельзя вернуться? Такие, что ль, шикарные девочки, только и ждущие, чтобы мужа заарканить? Или самогон дешевый? А может, освободилось место ипата?

— Отклоняешься от темы, Корин.

Мужчина раскрыл рот:

— Откуда ты знаешь, что меня зовут Корин?

— Сам только что сказал. Продолжай.

— Да? — Мужчина подозрительно глянул на нее. — Серьезно? Ну, возможно... Так на чем я остановился? Ага. Читаю, стало быть, и удивляюсь, какой баран придумал такую надпись. Вдруг слышу, кто-то бормочет и ворчит у меня за спиной. Оглядываюсь — бабулька, седенькая, горбатенькая. Ясное дело — с клюкой, а как же. Я ее этак вежливенько спрашиваю, что, мол, с ней? Она бормочет: «Отошшала я, лыцарь благородный, с зари росинки маковой на зубок не брала». Проверяю, и верно, у бабки только один зубок остался. Растрогался я жуть как, ну, вынимаю из кошеля хлеба краюшку, половинку вяленого леща, которого получил у рыбаков на Яруге, и даю, значит, старушенции. Она садится, мусолит рыбку, покряхтывает, косточки выплевывает. А я продолжаю рассматривать этот чудной дорожный указатель. Вдруг бабка и говорит: «Добрый ты, лыцареныш, пособил мне, награда тебя не минует». Хотел я ей сказать, куда она может засунуть свою награду, а бабка снова: «Подойди, сынок, я тебе кой-чего на ушко шепну, важную тайну открою, как многих добрых людей от несчастья упасти, славы добиться и богатство обресть».

Висенна вздохнула, присела рядом с раненым. Нравился он ей, высокий, светловолосый, с продолговатым лицом и выдающимся вперед подбородком. Не несло от него, как обычно от мужиков, с которыми она встречалась. Она тут же отогнала назойливую мысль о том, что уж слишком долго мотается в одиночку по лесам да трактам. Мужчина продолжал:

— Ну, думаю, классический случай. Если у бабки нет склероза, а все шарики-бобики на местах, то, может, и будет с того прок для бедного солдатика. Наклоняюсь, подставляю ухо, словно дурак какой. И если б не моя реакция, получил бы прямо в кадык. Я отскочил, кровь бьет из плеча, как из дворцового фонтана, а бабка лезет с ножом, воет, слюной брызжет. Я все еще не соображал, что дело-то серьезное. Пошел на нее вплотную, чтобы лишить преимущества, и тут чую, никакая это не старуха. Груди твердые как кремень...

Корин глянул на Висенну, чтобы проверить, не покраснела ли она. Висенна слушала с выражением вежливой заинтересованности на лице.

— Да... Ну, думаю, повалю ее, нож отниму, да куда там! Она сильная, как рысь. Чую, не удержать мне ее руки с ножом. Что делать? Оттолкнул я ее, хвать меч... она напоролась сама.

Висенна сидела молча, положив руку на лоб, и задумчиво потирала змеиную перевязку.

— Слушай, Висенна! Я говорю как было. Знаю, что женщина, и чую себя неловко, но провалиться мне, если это была нормальная женщина. Как только она упала, тут же изменилась. Помолодела.

— Иллюзия.

— Что-что?

— Ничего. — Висенна встала, подошла к трупу, лежащему в папоротниках.

— Только погляди. — Корин встал рядом. — Баба — что твой статуй в дворцовом фонтане. А была сгорбленная и сморщенная, ровно зад столетней коровы. Чтоб меня...

— Корин, — прервала Висенна. — У тебя нервы крепкие?

— Э? А при чем тут нервы? Ну, вполне, если тебя это интересует. Не жалуюсь.

Висенна сняла перевязку со лба. Драгоценный камень в диадеме полыхнул молочно-белым пламенем. Висенна встала над трупом, протянула руку, закрыла глаза, прошептала что-то непонятное. Потом резко крикнула:

— Grealghane!

Папоротники зашевелились. Корин отскочил, выхватил меч и замер в оборонительной позиции. Труп задрожал.

— Grealghane! Говори!

— Аааааааа! — вырвался из папоротников нарастающий хриплый рев.

Труп выгнулся дугой, чуть ли не взлетел, касаясь земли пятками и макушкой. Рев утих, стал прерывистым, перешел в горловое бормотанье, стоны и вопли, постепенно набиравшие силу, но совершенно непонятные. Корин почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота, щекочущая, словно ползущая гусеница. Сжав кулаки, чтобы сдержать дрожь в предплечьях, он всей силой воли боролся с непреодолимым желанием сбежать в глубь леса.

— Огг... ннн... ннгррр... — пробормотал труп, раздирая землю ногтями и пуская кровавые пузыри, лопающиеся на губах. — Нарррр... еееггг...

— Говори!

Из протянутых рук Висенны сочился мутноватый поток света, в котором кружилась и клубилась пыль. Из папоротников взметнулись сухие листики и травинки. Труп захлебнулся, захлюпал и вдруг заговорил, совершенно четко:

—...развилке, в шести верстах от Ключа к югу... Не больше... По... Посылал. Кругу. Парня. Веее... ггг... лел. Велел.

— Кто? — крикнула Висенна. — Кто велел? Говори!

— Пфф... ррр... генал. Все записи, письма, амулеты. Коль... ца...

— Говори!

—...еревале. Костец. Фре... наль. Забрать письма. Перг... гаменты. Он придет с мааааа! Эээээээ! Ннныыыыы!!!

Голос задрожал, бормотание утонуло в диком вое. Корин не выдержал, бросил меч, зажмурился и, зажав уши руками, стоял так, пока не почувствовал прикосновение к плечу. Вздрогнул всем телом.

— Конец, — сказала Висенна, отирая пот со лба. — Я тебя спрашивала, как у тебя с нервами.

— Ну и денек! — с трудом проговорил Корин. Поднял с земли меч, сунул в ножны, стараясь не глядеть на уже неподвижное тело. — Висенна?

— Слушаю.

— Пошли отсюда. Подальше от этого места.

Они ехали вдвоем на коне Висенны по просеке, заросшей и изрытой выбоинами и колдобинами. Девушка впереди, в седле, Корин, без седла, сзади, обхватив ее за талию. Висенна уже давно привыкла не смущаясь принимать выпадавшие ей время от времени мелкие радости, даримые судьбой, поэтому с удовольствием упиралась спиной в грудь мужчины. Оба молчали.

— Висенна, — почти через час первым решился Корин.

— Слушаю.

— Ты не только целительница. Ты из Круга?

— Да.

— Судя по тому... представлению — магистр?

— Да.

Корин отпустил ее талию и ухватился за заднюю луку седла. Висенна гневно прищурилась. Конечно, он этого видеть не мог.

— Висенна.

— Слушаю.

— Ты что-нибудь поняла из того, что она... оно... говорило?

— Немного.

Снова помолчали. Пестрокрылая птица, порхающая над ними в кронах, громко застрекотала.

— Висенна?

— Корин, будь любезен...

— А?

— Перестань болтать. Мне надо подумать. Просека вела прямо вниз, в долину, в русло неглубокого ручья, лениво бегущего среди камней и черных стволов в пронизывающем все запахе мяты и крапивы. Конь скользил по камням, покрытым слоем ила и глины. Корин, чтобы не упасть, снова ухватился за талию Висенны, отгоняя при этом назойливую мысль о том, что слишком уж долго он мотается в одиночку по лесам и трактам.

Селение было типичной деревней об одной улице, тянувшейся по склону горы вдоль тракта, — соломенной, деревянной и грязной, присевшей за кривыми заборчиками. Когда они подъехали, собаки подняли лаеж. Конь Висенны спокойно шел по середине улицы-дороги, не обращая внимания на выходивших из себя дворняг, вытягивающих истекающие пеной морды к его ногам.

Сначала не было видно никого. Потом из-за заборов, с тропинок, ведущих на гумна, появились обитатели — босые и угрюмые, вооруженные вилами, жердями и цепами. Кто-то наклонился, поднял камень.

Висенна придержала коня. Подняла руку — Корин увидел маленький золотой серповидный ножичек.

— Я — целительница, — проговорила девушка четко и звучно, хоть совсем негромко.

Кметы опустили оружие, зашептались, переглянулись. Их становилось все больше. Несколько ближайших стянули шапки.

— Как называется ваше село?

— Ключ, — долетело из толпы после минутной тишины.

— Кто над вами старший?

— Топин, милсдарыня. Вон та хата.

Прежде чем они двинулись, через строй кметов пробилась женщина с грудничком на руке.

— Госпожа... — робко прошептала она, прикасаясь к ноге Висенны. — Дочка... Вся прям-таки пылает...

Висенна соскочила с седла, коснулась головки ребенка, прикрыла глаза.

— Завтра выздоровеет. Не укутывай так тепло.

— Благодарствую, милостивая государыня... Стократ...

Топин, солтыс, был уже на дворе и в этот момент размышлял, что делать с вилами, которые держал наготове. Наконец сбросил ими со ступеней куриный помет.

— Прощения просим, — сказал он, отставляя вилы к стене хаты. — Госпожа и вы, уважаемый. Время такое неверное... Прошу входить. Приглашаю перекусить.

Вошли.

Солтысиха, таская за собой двух вцепившихся в юбку белокурых девчушек, подала яичницу, хлеб, простоквашу и скрылась в другой комнате. Висенна в отличие от Корина ела мало, сидела задумчивая и тихая. Топин вращал глазами, то и дело чесался и не переставая болтал:

— Время, грю, неверное. Неверное, грю. Беда нам, уважаемые. Мы овцов на шерсть разводим, на продажу, стал-быть, шерсть-то, а ныне купцов нету, приходится изводить стада, рунных овцов бьем, чтоб было чего в горшок бросить. Ране-то купцы за ясписом да по камень зеленый ходили в Амелль за перевал, тама, значит, копи лежат. Тама яспис-то добывали. А как шли купцы-то, значить, и шерсть брали, платили, разно добро оставляли. Нету, грю, ноне купцов. Да-жить соли нету, что приколем, в три дни съесть надыть, чтоб не попортилося.

— Обходят вас караваны? Почему? — Висенна то и дело задумчиво трогала перевязку на лбу.

— Ага, обходют, — буркнул Топин. — Закрыта дорога на Амелль-то, на перевале уселся проклятущий костец, живой души не пропустит. Ну, дык как же туды купцам-то идтить? На смерть?

Корин замер с ложкой в воздухе.

— Костец? Что за штука — костец?

— А я знаю? Говорят, костец, людоедец. На перевале, грю, вроде бы сидит.

— И не пропускает караваны?

Топин посмотрел на стены.

— Токмо некоторые. Говорят, своих. Своих, мол, пропущает. Висенна наморщила лоб:

— То есть как — своих?

— Ну, своих, значить, — проворчал Топин и побледнел. — Людишкам из Амелли ишшо хужее, чем нам. Нас-то хоша лес малость кормит. А тамошние на голом камне сидят и токмо то и имеют, что им костецы за яспис продают. По-разбойничьи за каждо добро платить велят, а чего им, из Амелли-то, делать? Яспис жрать не станешь?

— Что за «костецы»? Люди?

— И люди, и враны, и еще ктой-то. Разбойники это, госпожа. Они в Амелль возют то, что у нас забирают. По селам, бывалотко, грабили, девок портили, а кто противится, убивали, разоряли людишек. Разбойники. Одно слово — костецы.

— Сколько их? — спросил Корин.

— Кто считал, милсдарь? Села-то мы охраняем, кучкой держимся. А толку? Ночью налетят, подожгут. Уж лучше дать, чего хочут. Потому как говорят...

Топин побледнел еще больше, задрожал всем телом.

— Что говорят, Топин?

— Говорят, мол, костец, ежели его разозлить, слезет с перевалу-то и пойдет на нас, в долины.

Висенна резко поднялась. Лицо у нее изменилось. Корина проняла дрожь.

— Топин, — сказала чародейка. — Где тут ближайшая кузница? Конь мой подкову на тракте потерял.

— Дале за селом, под лесом. Тамотка и кузня есть, и конюшня.

— Хорошо. А теперь иди поспрашивай, где кто больной или раненый.

— Благодарности вам, добродейка, благодарности.

— Висенна, — проговорил Корин, как только за Топином закрылась дверь. — У твоего коня все подковы в порядке.

Друидка повернулась, молча глянула на него.

— Яспис — это, конечно, яшма, а зеленый камень — жадеит, которым славятся амелльские копи, — продолжил Корин. — Но в Амелль можно попасть только через Камлат, перевал. Дорогой, с которой нет возврата. Что там болтала покойница на развилке? Почему хотела меня укокошить?

Висенна не ответила.

— Молчишь? Не беда. И так все потихонечку проясняется. Бабулечка с развилки ждала кого-то, кто остановится перед дурной надписью, запрещающей дальнейший путь на восток. Это было первое испытание — умеет ли путник читать. Потом бабка еще раз удостоверилась — ну, кто же, как не добрый самаритянин из друидского Круга, поможет в наши времена голодной старушке? Любой другой, даю голову на отсечение, еще и посошок отнимет. Хитрющая бабенция продолжает «проверку», начинает болтать о несчастных людях, нуждающихся в помощи. Путник, вместо того чтобы попотчевать ее пинком и непотребным словом, как сделал бы обычный, серый житель здешних мест, напряженно слушает. Да, думает бабка, это он. Друид, который намерен расправиться с бандой, терроризирующей округу. А поскольку она, несомненно, послана этой самой бандой, то хватается за нож. Ха! Висенна! Ну не умен ли я?

Висенна не ответила. Она стояла, повернув голову к окну. Видела — полупрозрачные пленки из рыбьих пузырей не были для нее помехой — пестрокрылую птицу, сидящую на вишневом кусте.

— Висенна?

— Слушаю, Корин.

— Что такое «костец»?

— Корин, — глянув на него, резко сказала Висенна, — зачем ты лезешь не в свои дела?

— Послушай. — Корин нисколько не обиделся. — Я уже и так влез в твои, как ты говоришь, дела. Так уж получилось, что меня хотели зарезать вместо тебя.

— Случайно.

— Я думал, чародеи верят не в случайности, а только в магическое притяжение, сочетание событий, стечение обстоятельств и всякое такое прочее. Погляди, Висенна, что творится: мы едем на одном коне. Давай, смеха ради, продолжим это. Предлагаю тебе помощь в том деле, о цели которого догадываюсь. Отказ буду считать признаком зазнайства. Мне говорили, что вы, в Круге, сильно недооцениваете простых смертных.

— Вранье.

— Все чудесно складывается. — Корин ухмыльнулся. — Посему не будем терять времени. Едем в кузню.

Микула крепче ухватил прут клещами и пошебуршил им в углях.

— Дуй, Чоп! — приказал он.

Подмастерье повис на рычаге мехов. Его пухлая физиономия блестела от пота. Хоть двери и были широко распахнуты, в кузнице стояла невыносимая жара. Микула перенес прут на наковальню, несколькими сильными ударами молота расплющил конец.

Колесник Радим, сидевший на неошкуренном стволе березы, тоже потел. Расстегнул сермягу и вытащил из штанов рубаху.

— Хорошо вам говорить, Микула, — сказал он. — Для вас драка в новость. Каждый знает, что вы не всю жизнь в кузне ковали. Говорят, ране-то лбы плющили, не железо.

— Стало быть, радоваться должны, что у вас такой в селе есть, — бросил кузнец. — Повторяю: не стану я больше им в пояс кланяться. И вкалывать на них. Не пойдете со мной — пойду один, либо с такими, у которых кровь, а не бурда домашняя в жилах течет. В лесу затаимся, станем их по одному брать — кого поймаем? Ну, сколько их там? Тридцать? А может, и того нет. А сел по нашей стороне перевала сколько? Наддай, Чоп!

— Я уж и так наддаю!

— Сильней!

Молот звенел по наковальне, — ритмично, чуть ли не мелодично. Чоп жал на рычаг. Радим высморкался в пальцы, вытер руку о голенище.

— Хорошо вам говорить, — снова начал он. — А из Ключа-то сколько пойдет?

Кузнец опустил молот. Помолчал.

— То-то и оно, — сказал колесник. — Никто не пойдет.

— Ключ — село малое. Вы хотели порасспрашивать в Пороге и Качане.

— Спрашивал. Я ж вам говорил, как там, мол, что нам враны да оборотцы, этих мы на вилы взраз подымем, а ежели костец на нас двинет? В лес бежать? А избы, а имучество? На плечи не подымешь. А супротив костеца — не наша сила. Сами знаете.

— Откуда мне знать? Видал его кто?! — крикнул кузнец. — Может, вовсе и нет никакого костеца? Только страху в задницу хотят вогнать нам, кметам. Видал его кто?

— Не болтай, Микула. — Радим наклонил голову. — Сами знаете, с купцами в охране не слабаки какие ходют, а железом увешанные, те еще резники. А вернулся кто с перевала-то? Ни один! Нет, Микула. Надо ждать, говорю вам. Даст комес из Майены помочь, тогда другое дело.

Микула отложил молот, снова сунул прут в угли. Угрюмо сказал:

— Не придет войско из Майены. Снова они подрались меж собой. Майена с Разваном.

— За что?

— А разве поймешь, чего ради благородные друг другу морды бьют? По-моему, со скуки, дерьмо прелое! — взорвался кузнец. — Вы видали когда комеса? За что мы ему, гадюке, подати платим?

Он вырвал прут из жара, так что аж искры посыпались, крутанул в воздухе. Чоп отскочил. Микула схватил молот, саданул раз, другой, третий.

— Когда комес парня моего прогнал, я его в Круг тамошний послал, помощи просить. К друидам.

— К чародеям? — недоверчиво спросил колесник.

— К ним. Но парень еще не вернулся. Радим покрутил головой, встал, подтянул штаны.

— Не знаю, Микула, не знаю. Не моего это ума. Но все равно одно на одно выходит. Делать надобно. Как кончите, тут же поеду. Пора мне...

Перед кузницей на дворе заржала лошадь. Кузнец замер, подняв молот над наковальней. Колесник лязгнул зубами, побледнел. Микула почувствовал, что и у него дрожат руки, невольно вытер их о кожаный фартук. Не помогло. Он сглотнул и двинулся к выходу, в котором четко вырисовывались силуэты конных. Радим и Чоп последовали за ним, совсем рядышком, чуть сзади. Выходя, кузнец прислонил прут к столбу у дверей.

Он видел шестерых, все на конях, в стеганках, усеянных металлическими пластинами, в кольчугах, кожаных шлемах со стальными наносниками, выходящими прямыми линиями металла между огромными рубиновыми глазами, занимающими половину лица. Они сидели на конях неподвижно, как-то небрежно. Микула, перебегая взглядом от одного к другому, видел их оружие — короткие копья с широкими остриями. Мечи со странно выкованными гардами. Бердыши. Зазубренные гизармы.

Напротив входа в кузницу стояли двое. Высокий вран на сивом коне, под зеленой попоной со знаком солнца на шлеме. И второй...

— Мамочки, — шепнул Чоп за спиной у кузнеца и всхлипнул.

Второй конник был человеком в темно-зеленом вранском плаще, но из-под клювообразного шлема на них смотрели бледные, голубые — не красные — глаза. В этих глазах таилось столько беспощадной, холодной жестокости, что Микулу пронял жуткий страх, ледяным холодом проникающий во внутренности, вызывающий тошноту, стекающий по спине к ягодицам. По-прежнему стояла тишина. Кузнец слышал, как звенят мухи, кружащие над навозной кучей за забором.

Человек в шлеме с клювом заговорил первым:

— Кто из вас кузнец?

Вопрос не имел смысла, кожаный фартук и внешность Микулы выдавали его с головой. Кузнец молчал. Уловил глазами короткий жест, который бледноглазый сделал одному из вранов. Вран наклонился в седле и наотмашь махнул гизармой, которую держал посредине древка. Микула сжался, невольно вбирая голову в плечи. Однако удар был предназначен не ему. Оружие угодило Чопу в шею и врезалось укосом, глубоко, рассадив ключицу и позвонки. Паренек рухнул спиной на стену кузницы, наткнулся на столб у двери и свалился на землю у самого порога.

— Я спросил, — напомнил человек в клювообразном шлеме, не спуская с Микулы глаз. Рукой в перчатке он касался топора, висящего при седле. Два врана, стоявшие дальше остальных, высекли огонь, запалили смолистые лучины, начали раздавать их остальным. Спокойно, не спеша, шагом объезжали кузницу, тыкали факелами в соломенную кровлю.

Радим не выдержал. Прикрыл лицо руками, зашелся криком и кинулся вперед, между конями. Когда поравнялся с высоким враном, тот с размаху всадил ему копье в живот. Колесник взвыл, упал, дважды поджал и распрямил ноги. И замер.

— Ну так что, Микула, или как тебя, — сказал белоглазый. — Ты остался один. И зачем тебе было нужно? Людей будоражить, за помощью куда-то посылать? Ты думал, мы не узнаем? Дурень. В деревнях есть и такие, которые доносят, лишь бы понравиться.

Кровля кузнецы трещала, стреляла грязным желтым дымом, наконец вспыхнула, рыкнула пламенем, сыпанула искрами, пахнула мощным дыханием жара.

— Твоего лакея мы взяли, он тут же сказал, куда ты его посылал. Того, что должен вернуться из Майены, мы тоже ждем, — продолжал человек в клювастом шлеме. — Да, Микула. Ты сунул свой паршивый нос куда не следовало. За это у тебя сейчас будут небольшие неприятности. Я думаю, тебя стоило бы насадить на кол. Как считаешь, тут поблизости найдется подходящий колышек? Или нет, еще лучше — мы подвесим тебя за ноги на воротах хлева и сдерем шкуру, как с угря.

— Ладно, довольно болтать, — сказал высокий вран с солнцем на шлеме и бросил факел в раскрытые двери кузницы. — Сейчас сюда сбежится вся деревня. Кончай с ним по-быстрому, забираем лошадей из конюшни и уходим. И откуда только в вас, людях, такая страсть к истязаниям, мучительству? Вдобавок — ненужному? Давай кончай с ним.

Бледноглазый не взглянул на врана. Наклонился в седле, напер конем на кузнеца.

— Влезай. — В его бледных глазах теплилась радость убийцы. — Внутрь. Некогда мне очень-то чикаться с тобой. Так хоть поджарить могу.

Микула отступил на шаг. Чувствовал спиной жар пылающей кузницы, гул падающих потолочных балок. Еще один шаг. Он споткнулся о тело Чопа и о железный прут, который парень свалил, падая.

Прут!

Микула наклонился, мгновенно схватил тяжелую железяку и, не выпрямляясь, снизу, изо всей силы, которую высвободила в нем ненависть, двинул прут прямо в грудь бледноглазому. Расплющенное в виде долота острие пробило кольчугу.

Кузнец не стал ждать, пока человек свалится. Кинулся наискосок через двор. Позади — крик, топот. Он подбежал к дровяному сараю, вцепился пальцами в ручицу, прислоненную к стене, тут же, не глядя, с полуоборота ударил. Удар пришелся по морде сивой лошади в зеленой попоне. Животное поднялось на дыбы, скинуло в пыль врана с солнцем на шлеме. Микула уклонился, короткое копье врезалось в стену сарая, закачалось. Второй вран, выхватывая меч, натянул поводья, чтобы избежать свистящего конца ручицы. Трое следующих наступали, вереща и размахивая оружием. Микула крякнул, закружил тяжелой ручицей мельницу. Опять угодил в коня. Конь заржал и заплясал на задних ногах. Вран не удержался в седле.

Через забор, со стороны леса, вытянувшись в прыжке, перелетел конь, столкнулся с сивым в зеленой попоне. Сивый шарахнулся в сторону, рванул узду, перевернул высокого врана, пытавшегося вскочить на него. Микула, не веря собственным глазам, увидел, что новый ездок раздваивается — на уродца в капюшоне, склонившегося к конской шее, и на сидящего сзади светловолосого мужчину с мечом.

Длинный острый клинок описал два полукруга, две молнии. Двух вранов смело с седел, они рухнули на землю, подняв тучи пыли. Третий, которого загнали к самому сараю, повернулся к странной паре и получил тычок под челюсть, над стальным нагрудником. Острие меча блеснуло, на мгновение выглянув с тыльной стороны шеи. Светловолосый соскользнул с коня и пробежал двор, оттесняя высокого врана от его коня. Вран вытащил меч.

Пятый вран кружил посредине двора, пытаясь сдержать пляшущего коня, косящегося на пылающую кузницу. Подняв бердыш, всадник оглядывался, колебался, наконец рявкнул, ударил коня шпорами и кинулся на уродца, вцепившегося в конскую гриву. Микула увидел, как малыш откидывает капюшон, срывает со лба перевязку, и понял свою ошибку. Девушка тряхнула рыжей гривой и крикнула что-то непонятное, протянув руку в сторону нападающего врана. Из ее пальцев вырвалась тонкая, блестящая как ртуть струйка света. Вран вылетел из седла, перевернулся в воздухе и повалился на песок. Его одежда дымилась. Конь, колотя по земле всеми четырьмя копытами, ржал, тряс головой.

Высокий вран с солнцем на шлеме, сгорбившись, медленно пятился от светловолосого к горящей кузнице, протянув обе руки — в правой меч — вперед.

Светловолосый подскочил, они сошлись раз, другой. Меч врана полетел в сторону, а сам он головой вперед повис на пронзившем его клинке. Светловолосый отступил, дернул, вырвал меч. Вран упал на колени, наклонился, зарылся лицом в землю.

Наездник, выбитый из седла молнией рыжеволосой девушки, поднялся на четвереньки, шаря вокруг в поисках оружия. Микула немного пришел в себя от изумления, сделал два шага, поднял ручицу и опустил ее на шею врага. Хрустнула кость.

— Напрасно, — услышал он рядом.

Девушка в мужской одежде была веснушчата и зеленоглаза. На ее лбу блестело странное украшение.

— Напрасно, — повторила она.

— Госпожа, — заикаясь, выговорил кузнец, держа свою палицу, как гвардеец алебарду. — Кузница... Спалили. Парня убили, зарезали. И Радима. Зарезали, бандиты. Госпожа...

Светловолосый перевернул ногой тело высокого врана, взглянул на него, потом подошел к Микуле, убирая меч.

— Ну, Висенна, — сказал он. — Теперь-то уж я влип не на шутку. Одно только меня беспокоит: тех ли мы порубили, кого надо?

— Ты — кузнец Микула? — спросила Висенна, поднимая голову.

— Я. А вы — из друидского Круга, милостивые государи? Из Майены?

Висенна не ответила. Она глядела на опушку леса, на бегущих к ним людей.

— Это свои, — сказал кузнец. — Из Ключа.

— Я уложил троих, — гремел чернобородый командир группы из Порога, потрясая насаженной торчком косой. — Троих, Микула! За девками на поля приперлись, там мы их и... Один едва ушел, коня поймал, сукин сын!

Ополченцы, столпившиеся на поляне в кругу костров, кропящих чернь ночного неба точечками искр, шумели, гудели, размахивали оружием. Микула поднял руку, призывая к тишине, чтобы выслушать очередные сообщения.

— Вчерась к нам прискакали четверо, — сказал старый, худой как жердь солтыс Качана. — За мной. Ктой-то, видать, донес, что я с вами сговорился. Успел я забраться на чердак в овине, лестницу стащил, схватил вилы, идите, кричу, курвины дети, ну, кто первый, кричу. Принялись они овин палить, уж конец бы мне пришел, да людишки не сдержались, пошли на них купой. Те — на коней и в драку. Наших двое полегло, но одного ихнего я с седла смел.

— Он жив? — спросил Микула. — Я посылал к вам, чтобы кого-нибудь живьем взять.

— Э, — махнул рукой тощий. — Не успели. Бабы схватили кипятку, подлетели первыми...

— Я всегда говорил, что в Качане горячие бабы, — буркнул кузнец, скребя затылок. — А того, который доносил?

— Нашел, — кратко ответил тощий, не вдаваясь в подробности.

— Лады. А теперь слушайте, люди. Где они сидят, мы уже знаем. Под горой, в пещерах неподалеку от чабаньих шалашей. Там разбойники засели, и там мы их достанем. Сена, хвороста возьмем на возы, выкурим их как барсуков. Дорогу стволами завалим, не уйдут. Так мы с тем вона рыцарем, коего Корином кличут, обмозговали. Да и мне, сами знаете, драться не впервой. С воеводой Грозимом на вранов хаживал в часе войны, прежде чем в Ключе осесть.

Из толпы снова донеслись воинственные выкрики, но быстро утихли, заглушенные словами, сначала произнесенными тихо, неуверенно. Потом все громче. Наконец опустилась тишина.

Из-за спины Микулы выдвинулась Висенна, встала рядом с кузнецом. Она не доставала ему даже до плеча. Толпа зашумела. Микула снова поднял руки.

— Такой час пришел, — воскликнул он, — незачем дальше в тайне держать, что послал я за подмогой к друидам из Круга, когда комес из Майены отказал нам в помощи. Не в новость мне, что многие из вас криво на это смотрят.

Толпа понемногу утихла, но все еще ворчала, волновалась.

— Это мазель Висенна, — медленно произнес Микула, — из майенского Круга. На помощь к нам поспешила по первому зову. Те, что из Ключа, ее уже знают, она там людей лечила, исцеляла силой своею. Да, парни, госпожа сама-то из себя маленькая, но сила у нее могучая. Не для нашего понятия сила эта, и страшная нам, но ведь на помощь нам послужит!

Висенна не произнесла ни слова, не сделала ни одного жеста в сторону собравшихся, но скрытая мощь этой маленькой веснушчатой чародейки была невероятна. Корин с изумлением почувствовал, что его переполняет удивительный энтузиазм, что страх перед тем неведомым, которое скрывается на перевале, опасение перед неизвестным исчезает, рассеивается, перестает существовать, становится несущественным, и так будет до тех пор, пока блестит светящийся камень на лбу у Висенны.

— Как видите, — продолжал Микула, — и против этого костеца найдется способ. Не одни пойдем, не безоружные. Но для начала нам тех разбойников надобно выбить!

— Микула прав! — крикнул бородач из Порога. — Что нам чары не чары! На перевал, парни! Прикончим костеца!

Толпа рявкнула в один голос, огни костров заиграли пламенем на остриях поднятых кос, пик, секир и вил.

Корин пробился сквозь толпу, отступил к опушке, отыскал котелок, подвешенный над костерком, миску и ложку. Выскреб со дна котелка остатки подгоревшей каши со шкварками. Сел, поставил миску на колени, ел медленно, выплевывая шкурки ячменя. Спустя немного почувствовал рядом чье-то присутствие.

— Садись, Висенна, — сказал он с набитым ртом.

Продолжая есть, глядел на ее профиль, наполовину прикрытый водопадом волос, красных как кровь при свете костра. Висенна молчала, глядя на пламя.

— Эй, Висенна, чего это мы сидим словно две совы? — Корин отставил миску. — Я так не могу, мне сразу становится муторно и холодно. Куда они упрятали свой самогон? Только что тут стоял кувшин, черт его дери. Темно, как в...

Друидка повернулась к нему. Ее глаза светились странным зеленоватым огнем. Корин умолк.

— Да. Точно, — сказал он, немного помолчав, и откашлялся. — Я — бандит. Наемный убийца. Грабитель. Вмешался, потому что люблю драки, мне все едино, с кем драться. Я знаю цену яспису, жадеиту и другим камням, которые еще попадаются в копях Амелли. Хочу их получить. Мне все равно, сколько людей завтра погибнет. Что ты еще хочешь знать?

Я сам скажу, незачем пользоваться своей безделушкой, спрячь ее под змеиную шкурку. Я не намерен ничего скрывать. Ты права, я не гожусь ни для тебя, ни для твоей благородной миссии. Это все. Спокойной ночи. Я пошел спать.

Наперекор словам он не встал. Только схватил палку и несколько раз ткнул ею в тлеющие головни.

— Корин, — тихо сказала Висенна.

— Ну?

— Не уходи.

Корин опустил голову. Из березового полена в костре вырвались голубоватые фонтанчики пламени. Он взглянул на нее, но не смог выдержать взгляда необыкновенных блестящих глаз. Снова отвернулся к огню.

— Не требуй от меня слишком многого, — сказала Висенна, закутываясь в плащ. — Так уж получается, что все неестественное пробуждает страх. И отвращение.

— Висенна...

— Не прерывай. Да, Корин, люди нуждаются в нашей помощи, благодарят за нее, иногда вполне искренне, но брезгуют нами, боятся нас, не смотрят нам в глаза, сплевывают через плечо. Более умные — как, например, ты — менее искренни. Ты не исключение, Корин. От многих я уже слышала, они, мол, недостаточно достойны того, чтобы сидеть со мной за одним костром. А случается, что именно нам нужна помощь этих... нормальных. Или их общество.

Корин молчал.

— Я знаю, — продолжала Висенна, — что тебе было бы легче, будь у меня седая борода и нос крючком. Тогда отвращение ко мне не вызывало бы такого кавардака в твоей голове. Да, Корин, отвращение. Безделушка, которую я ношу на лбу, — это халцедон, ему я в немалой степени обязана своими магическими способностями. Ты прав, при помощи халцедона мне удается читать наиболее четкие мысли. Твои — даже чересчур четкие. Не требуй, чтобы мне было по этой причине приятно.

Я чародейка, ведьма, но кроме того — женщина. Я пришла сюда потому... потому что хотела тебя.

— Висенна...

— Нет, теперь уже не хочу.

Они сидели молча. Пестрокрылая птица в глубине леса, в темноте, на ветке дерева чувствовала страх. В лесу были совы.

— Что касается отвращения, — наконец проговорил Корин, — тут ты малость перебрала. Однако признаю, ты вызываешь во мне что-то вроде... беспокойства. Нельзя было позволять мне видеть то... на развилке. Тот труп, понимаешь?

— Корин, — спокойно сказала чародейка. — Когда ты у кузни всадил врану меч в горло, меня чуть было не вырвало на гриву коня. Я с трудом удержалась в седле. Но оставим наши способности в покое. Кончим беседу. Она ведет в никуда.

— Кончим, Висенна.

Чародейка плотнее закуталась в плащ. Корин подбросил в костер несколько сучьев.

— Корин?

— Да?

— Хочу, чтобы тебе было не безразлично, сколько людей погибнет завтра. Людей и... тех, других. Я рассчитываю на твою помощь.

— Я помогу.

— Это еще не все. Надо что-то делать с перевалом. Я должна открыть дорогу через Кламат.

Корин указал горящим концом прутика на другие костры и лежащих вокруг них людей, спящих либо тихо переговаривающихся.

— С нашей изумительной армией, — сказал он, — все должно пройти нормально.

— Наша изумительная армия разбежится по домам, как только я перестану отуманивать их чарами, — грустно улыбнулась Висенна. — А я не стану их отуманивать. Не хочу, чтобы кто-нибудь из них погиб в борьбе не за свое дело. А костец — не их дело. Это дело касается исключительно Круга. Я должна пойти на перевал одна.

— Нет. Одна ты не пойдешь, — сказал Корин. — Пойдем вместе. Я, Висенна, с малых лет знал, когда уже пора бежать, а когда еще рановато. Знание это я совершенствовал все годы на практике и поэтому теперь считаюсь бесстрашным. Я не собираюсь подвергать сомнению мнение о себе. Тебе не надо одурманивать меня чарами. Сначала посмотрим, как этот костец выглядит. Кстати, как думаешь, что оно такое, этот костец?

Висенна наклонила голову.

— Боюсь, это смерть.

Они не позволили застать себя врасплох в пещерах. Ждали в седлах, неподвижные, напряженные, уставившиеся на выходящих из леса вооруженных кметов. Ветер, развевающий плащи, делал их похожими на изголодавшихся хищных птиц с встопорщенными перьями, страшных, вызывающих одновременно и уважение и страх.

— Восемнадцать, — подсчитал Корин, поднявшись на стременах. — Все на конях. Шесть лошадей запасных. Одна телега. Микула!

Кузнец быстро перестроил свой отряд. Пикинеры и копейщики опустились на колени на опушке, уперев основания древков в землю. Лучники выбрали позиции за деревьями. Остальные отступили в гущу леса.

Один из наездников направился к ним. Подъехал близко, остановил коня, поднял над головой руку, что-то крикнул.

— Подвох, — буркнул Микула, — знаю их, сукиных сынов.

— Посмотрим, — сказал Корин, спрыгивая с седла. — Пошли.

Они медленно подошли к коннику. Вдвоем. Спустя минуту Корин заметил, что Висенна идет следом. Наездник был оборотцем.

— Буду краток, — крикнул он, не слезая с коня. Его маленькие блестящие глазки посверкивали, наполовину скрытые в шерсти, покрывающей лицо. — Я сейчас командую группой, которую вы там видите. Девять оборотцев, пятеро людей, три врана, один эльф. Остальные погибли. Между нами возникли трения. Наш бывший командир, помыслы которого привели нас сюда, лежит в пещере связанный. Делайте с ним что хотите. Мы уходим.

— И вправду речь была короткой, — фыркнул Микула. — Вы, значит, хотите уйти, а мы хотим выпустить вам кишки. Что скажете?

Оборотец сверкнул острыми зубками, выпрямился в седле на всю высоту своего небольшого тельца.

— Ты думаешь, я предлагаю разойтись мирным путем из-за того, что испугался вас, вашей банды засранцев в соломенных лаптях? Извольте, ежели есть охота, мы проедем по вашим животам. Это наше ремесло, парень. Я знаю, чем мы рискуем. Даже если часть из нас падет, остальные пройдут. Такова жизнь.

— Телега не пройдет, — процедил Корин. — Такова жизнь.

— Это уж ваша забота.

— Что на телеге?

Оборотец сплюнул через правое плечо.

— Двадцатая часть того, что осталось в пещере. И чтобы все было ясно — если прикажете оставить телегу, согласия не дадим. Уж коли выходить из этого цирка без профита, то по крайней мере не без борьбы. Ну как? Если биться, так предпочитаю сейчас, утром, пока солнышко не начнет припекать.

— Смелый ты парень, — сказал Микула.

— В моей родне все такие.

— Отпустим вас, если сложите оружие. — Оборотец снова сплюнул, для разнообразия — через левое плечо.

— Ничего не выйдет, — буркнул он.

— Вон где у тебя болит-то, — засмеялся Корин. — Без оружия вы — мусор.

— А ты что такое без оружия? — спросил карлик спокойно. — Королевич? Я ж вижу, что ты за тип. Думаешь, я слепой?

— Собираетесь завтра вернуться с оружием? — медленно спросил Микула. — Хоть за частью того, что, как ты сказал, осталось в пещере. За еще большим профитом?

— Была такая мыслишка, — ощерился оборотец. — Но после нашей краткой беседы мы решили отказаться.

— И очень правильно сделали, — вдруг сказала Висенна, выходя из-за спины Корина и встав перед конным. — Очень правильно сделали, что отказались, Кехль.

Корину почудилось, что ветер неожиданно усилился, завыл меж камнями и травами, ударил холодом. Висенна продолжала каким-то чужим металлическим голосом:

— Тот из вас, кто захочет вернуться, умрет. Я это вижу и предрекаю. Уходите немедленно. Немедленно. Сейчас же. Тот, кто попробует вернуться, умрет.

Оборотец наклонился, взглянул на чародейку. Он был немолод — шерсть почти пепельная, испещренная седыми прядками.

— Ты? Так я и думал. Я рад, что... Впрочем, не все ли равно. Я сказал, что мы не намерены сюда возвращаться. Мы присоединились к Фрегеналю ради заработка... Это кончилось. Сейчас у нас на шее Круг и целые деревни, а Фрегеналь начал бредить о власти над миром. Хватит с нас и его, и страховидла с перевала.

Он натянул поводья, повернул коня.

— Зачем я это говорю? Мы уходим. Бывайте здоровы.

Никто ему не ответил. Оборотец задержался, глянул на опушку леса, потом посмотрел на неподвижную шеренгу своих конников. Снова наклонился в седле и, заглянув в глаза Висенне, сказал:

— Я был против покушения на тебя. Теперь вижу, что верно поступал. Если скажу, что костец — смерть, ты все равно пойдешь на перевал?

— Верно.

Кехль выпрямился, прикрикнул на коня, помчался к своим. Спустя минуту конники, выстроившись в колонну и окружив телегу, двинулись к дороге. Микула уже был рядом со своими. Что-то говорил, успокаивал бородача из Порога и других жаждущих крови и мести. Корин и Висенна молча наблюдали за проходящим мимо них отрядом. Конники ехали медленно, глядя прямо перед собой, демонстрируя спокойствие и холодное презрение. Лишь Кехль, проезжая, слегка приподнял руку в прощальном жесте, со странной гримасой посмотрев на Висенну. Потом резко пришпорил коня, помчался в голову колонны и скрылся меж деревьев.

Первый труп лежал у самого входа в пещеры. Задавленный, втиснутый между мешками с овсом и кучей хвороста. Коридор разветвлялся, сразу за разветвлением лежали еще двое — у одного голова была размозжена ударом палицы либо обуха, второй был покрыт коркой застывшей крови из многочисленных ран. Все трое — люди.

Висенна сняла перевязку со лба. Диадема горела ярче факела, освещая мрачное чрево пещеры. Коридор вел в большую по размерам пещеру. Корин тихонько свистнул сквозь зубы.

У стен стояли сундуки, мешки и бочки, вздымались груды конской упряжи, тюки шерсти, оружие, инструменты. Несколько сундуков были разбиты и пусты. Другие — полны. Проходя, Корин видел матово-зеленые кучки яшмы, темные обломки жадеита, агата. Опалы, хризопразы и другие камни, которых не знал. На каменной почве, кое-где поблескивающей разбросанными точечками золотых, серебряных монет, лежали неряшливо брошенные связки мехов — бобровых, рысьих, лисьих, росомашьих.

Висенна, не задерживаясь ни на минуту, направилась в расположенную дальше пещеру, гораздо меньшую, мрачную. Корин последовал за ней, тоскливо оглядываясь на сундуки.

— Я здесь, — проговорила темная, неясная фигура, лежащая на куче тряпья и шкур, покрывающих землю.

Подошли. Связанный человек был невысок, лыс и толст. Огромный синяк покрывал половину лица.

Висенна тронула диадему, халцедон на мгновение разгорелся ярким светом.

— Это ни к чему, — сказал связанный. — Я тебя знаю. Только имя забыл. Знаю, что у тебя на лбу. Это ни к чему, говорю. Они напали на меня во сне, забрали перстень, уничтожили жезл. Я бессилен.

— А ты изменился, Фрегеналь, — сказала Висенна.

— Вспомнил: Висенна, — буркнул толстяк. — Ну конечно, Висенна. Не ожидал, что они пришлют тебя. Думал, будет мужчина, поэтому послал Маниссу. С мужчиной моя Манисса управилась бы запросто.

— Ан не управилась, — похвалился Корин, оглядываясь. — Хотя надо признать, покойница старалась как могла.

— Жаль.

Висенна осмотрела пещеру, уверенно направилась в угол, носком сапога перевернула камень, из ямки под ним извлекла глиняный горшочек, завязанный промасленной кожей. Разрезала ремешок своим золотым серпиком, вынула сверток пергамента. Фрегеналь злобно глядел на нее.

— Надо же, — сказал он дрожащим от ярости голосом. — Какой талант, поздравляю. Умеем отыскивать спрятанные вещи.

Что еще умеем? Ворожить по бараньим кишкам? Лечить вздутие живота у телок?

Висенна просматривала лист за листом, не обращая на него внимания.

— Интересно, — проговорила она немного погодя. — Одиннадцать лет назад, когда тебя изгнали из Круга, пропали страницы из Запретных Книг. Хорошо, что нашлись, к тому же обогащенные комментариями. Ишь ты, решился использовать Двойной Крест Альзура, ну-ну. Не думаю, чтобы ты забыл, как кончил Альзур. Несколько созданных им творений еще вроде бы болтаются по свету, в том числе и последнее, вий, который изуродовал его и разрушил половину Марибора, прежде чем сбежать в зареченский лес.

Она сложила несколько листов вчетверо, спрятала в карман буфастого рукава кафтана и развернула следующие.

— Ага, — наморщила она лоб. — Формула Древокорня, немного измененная. А это Треугольник в Треугольнике, способ вызвать серию мутаций и колоссальный прирост массы тела. А что же послужило исходным существом, Фрегеналь? Что это? Похоже на обычного паурака? Чего-то тут недостает, а, Фрегеналь? Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Рад, что ты заметила, — поморщился волшебник. — Обычный паурак, говоришь? Когда этот обычный паурак сойдет с перевала, мир онемеет от ужаса. На мгновение. А потом захлебнется криком.

— Ладно, ладно. Где недостающие заклинания?

— Нигде. Я не хотел, чтобы они попали не в те руки. Тем более в ваши. Мне известно, что Круг мечтает о власти, которую можно заполучить, зная эти заклинания. Но ничего не выйдет. Вам никогда не удастся создать что-нибудь, хотя бы наполовину столь же ужасное, как мой костец.

— Похоже, тебя били по темечку, Фрегеналь, — сказала Висенна спокойно. — И, видно, поэтому ты все еще не можешь размышлять, как положено. Кто тут говорит о создании?

Твое чудовище надо уничтожить. Самым простым способом, перевернув созидающее заклинание, то есть с помощью Эффекта Зеркала. Конечно, созидающее заклинание было настроено на твой жезл, значит, надо будет перенастроить его на мой халцедон.

— Больно уж много всяких «надо будет», — буркнул толстяк. — Придется тебе здесь сидеть до Судного дня, заумная девчонка. Почему ты вдруг решила, что я выдам тебе созидающее заклинание? Смешно! Ты не вытянешь из меня ничего, ни из живого, ни из мертвого. У меня блокада. Не пялься так. Не то твой камушек лоб тебе прожжет. А ну, давай развяжи меня, занемел я весь.

— Хочешь, дам тебе пару пинков? — усмехнулся Корин. — Ускоряет кровообращение. Похоже, ты не понимаешь своего положения, дуб лысый. Сейчас сюда явятся кметы, которым здорово докучала твоя банда. Я слышал, они намерены разорвать тебя на куски четверкой лошадей. Ты когда-нибудь видел, как это делается? Сначала отрываются руки...

Фрегеналь напружинился, вытаращил глаза и попробовал плюнуть Корину на сапог, но из положения, в котором он лежал, сделать это было трудно — он лишь обслюнявил себе бороду.

— Вот, — фыркнул он, — вот как я испугался ваших угроз! Ничего вы мне не сделаете! Что ты себе вообразил, бродяга? Влез в самую гущу дел, которые тебе не под силу! Спроси ее, зачем она сюда явилась? Висенна, объясни ему. Похоже, он принимает тебя за благородную спасительницу угнетенных, борца за благополучие бедняков! А тут все дело в деньгах, кретин! В бо-о-ольших деньгах!

Висенна молчала. Фрегеналь напрягся, скрипнул путами и с трудом повернулся на бок, согнув ноги в коленях.

— Скажешь, не правда, — воскликнул он, — что Круг прислал тебя, чтобы ты прочистила золотую трубу, из которой перестало течь? Ведь Круг черпает доходы с добычи яшмы и жадеита и собирает дань с купцов и караванов взамен охранных амулетов, которые, как оказалось, не действуют на моего костеца!

Висенна молчала. Она не глядела на связанного. Глядела только на Корина.

— Так! — воскликнул чародей. — Ты даже не отрицаешь! Значит, об этом уже известно всем. Раньше знали только старшины, а таких соплячек, как ты, уверяли, будто Круг создан исключительно ради борьбы со Злом. Меня это не удивляет. Мир меняется, люди понемногу начинают понимать, что без волшебства и волшебников обойтись можно. Не успеете оглянуться, как станете безработными, вынужденными жить тем, что наворовали до сих пор. Ничто вас не интересует, только выгода. Потому-то вы немедленно развяжете меня. И не убьете и не осудите на смерть, ибо это потребовало бы от Круга новых расходов. А этого Круг вам не простит, дело ясное.

— Вовсе не ясное, — холодно сказала Висенна, скрестив руки на груди, — Видишь ли, Фрегеналь, такие соплячки, как я, не обращают особого внимания на преходящие блага. Какое мне дело, потеряет Круг или найдет, а то и вовсе перестанет существовать. Я всегда могу выжить хотя бы лечением вздутий у телят либо импотенции у таких грибов, как ты. Но не это важно. Важно то, что жить хочешь ты, Фрегеналь, и именно поэтому мелешь вздор. Жить хочет каждый. Поэтому сейчас, на этом вот месте, ты выдашь мне созидающее заклинание. Потом поможешь найти своего паурачьего костеца и уничтожить его. А если нет... Ну что ж, пойду в лес, подышу свежим воздухом. Потом смогу сказать в Кругу, что не уберегла тебя от разъяренных кметов.

— Ты всегда была циником. — Чародей скрежетнул зубами. — Даже тогда, в Майене. Особенно при контактах с мужчинами. Было тебе четырнадцать лет, а уже кругом говорили о твоих...

— Прекрати, Фрегеналь, — прервала друидка. — Твои речи не производят на меня никакого впечатления. На него тоже. Он мне не любовник. Скажи, что ты согласен. И кончим игру. Ведь ты же отвернулся.

— Конечно, — прошипел он. — Идиотом меня считаешь? Жить хочет каждый.

Фрегеналь остановился, тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб.

— Вон за той скалой начинается ущелье. На старых картах его называли Дуртан-Орит, Мышиный Яр. Это ворота Кламата. Здесь придется оставить лошадей. Верхом к нему незаметно не подойдешь.

— Микула, — сказала Висенна, слезая. — Подождите здесь до вечера, не больше. Если не вернусь, на перевал не ходите ни в коем случае. Возвращайтесь домой. Ты понял, Микула?

Кузнец кивнул. С ним было только четверо деревенских. Самых смелых. Остальная часть группы растаяла по дороге словно майский снег.

— Я понял, милсдарыня, — буркнул кузнец, таращась на Фрегеналя. — И все ж дивно мне, что этому окаянцу вы верите. Мне думается, кметы были правы. Башку ему свернуть надо было. Гляньте только, госпожа, на евонные свинячьи зенки, на евонную предательскую морду.

Висенна не ответила. Прикрыла глаза рукой, глядела на горы, на устье ущелья.

— Веди, Фрегеналь, — скомандовал Корин, затягивая ремень.

Тронулись.

Через полчаса увидели первую телегу. Перевернутую, разбитую. За ней вторую, со сломанным колесом. Конские скелеты. Скелет человека. Второй. Третий. Четвертый. Куча поломанных, раздробленных костей.

— Сукин ты сын, — тихо сказал Корин, глядя на череп, сквозь глазницы которого уже пробилась крапива. — Купцы, говоришь? Не знаю, что меня удерживает...

— Мы договорились... — быстро прервал Фрегеналь. — Договорились. Я сказал все, Висенна. Я вам помогаю. Веду. Мы договорились!

Корин сплюнул. Висенна взглянула на него, бледная, потом повернулась к чародею.

— Договорились. Ты поможешь нам его отыскать и уничтожить, потом иди, куда хочешь. Твоя смерть не вернет к жизни тех, что тут лежат.

— Уничтожить... уничтожить... Висенна, я предупреждал тебя и повторяю еще раз: погрузи его в летаргию, парализуй, ты знаешь заклинания. Но не уничтожай. Ему цены нет. Ты всегда сможешь...

— Перестань, Фрегеналь. Об этом мы уже говорили. Веди. Пошли дальше, осторожно обходя скелеты.

— Висенна, — немного погодя шепнул Фрегеналь. — Ты понимаешь, что делаешь? Это не шутки. Сама знаешь, с Эффектом Зеркала всякое бывает. Если инверсия не сработает — вам конец. Я видел, на что он способен.

Висенна остановилась.

— Не крути. За кого ты меня принимаешь? Инверсия сработает, если...

— Если ты нас не обманул, — вставил Корин глухим от ярости голосом. — А если обманул... так, говоришь, видел, на что способен твой ублюдок? А знаешь, на что способен я? Я знаю такой удар, после которого остается одно ухо, одна щека и половина челюсти. Пережить это можно, но нельзя потом, например, играть на флейте.

— Висенна, утихомирь своего убийцу, — побледнев, с трудом проговорил Фрегеналь. — Объясни ты ему, что я просто не мог тебя обмануть, ты почувствовала бы...

— Не болтай лишнего, Фрегеналь. Веди.

Дальше снова валялись телеги. И опять скелеты: перемешанные, переплетенные, белеющие в траве ребра, торчащие меж камней берцовые кости, кошмарно ухмыляющиеся черепа. Корин молчал, стискивая рукоять меча вспотевшей рукой.

— Осторожно, — шепнул Фрегеналь. — Мы уже близко. Идите тихо.

— На каком расстоянии он реагирует? Фрегеналь, я тебя спрашиваю.

— Я дам знак.

Они пошли дальше, поглядывая на крутые склоны ущелья, покрытые уродливыми обрубками кустов, изборожденные полосами трещин и осыпей.

— Висенна, ты его уже чувствуешь?

— Я дам знак. Жаль, не могу тебе помочь. Без жезла и перстня я ничего не могу сделать. Я бессилен. Разве что...

— Разве что...

— Вот что!!!

С прыткостью, которой трудно было от него ожидать, толстяк схватил острый обломок, ударил Висенну в затылок. Друидка упала, не издав ни звука, лицом вниз. Корин замахнулся мгновенно выхваченным мечом, но чародей был невероятно ловок. Упал на четвереньки, подкатился Корину под ноги и тем же обломком саданул его по колену. Корин взвыл, упал, боль на мгновение лишила его дыхания, а потом волна тошноты хлынула из внутренностей к горлу. Фрегеналь вскочил, словно кошка, намереваясь ударить снова.

Пестрокрылая птица камнем упала сверху, чиркнув по лицу волшебника. Фрегеналь отскочил, взмахнул руками, упустил свое оружие. Корин, опершись на локоть, махнул мечом, но меч прошел мимо голени толстяка, а тот развернулся и помчался обратно, в сторону Мышьего Яра, вопя и хохоча. Корин пытался встать и догнать его, но боль затянула ему глаза туманом. Он упал, осыпая волшебника градом отвратительных ругательств.

Фрегеналь с безопасного расстояния обернулся и остановился.

— Ты, недоделанная ведьма! — зарычал он. — Ты, рыжая паскуда! Фрегеналя вздумала перехитрить? Милостиво даровать мне жизнь? Думала, я буду спокойно наблюдать, как ты его убиваешь?

Корин, не переставая ругаться, массировал колено, успокаивая пульсирующую боль. Висенна лежала неподвижно.

— Идет! — рявкнул Фрегеналь. — Глядите! Любуйтесь, потому что уже через минуту мой костец выдавит вам глаза из черепов! Он уже идет!

Корин оглянулся. Из-за каменного навала, в каких-нибудь ста шагах от них, выглянули узловатые суставы согнутых паучьих ног. Спустя секунду через кучу камней с грохотом перевалилась по меньшей мере четырехсаженная туша, плоская, как тарелка, землисто-ржавая, шершавая, покрытая игольчатыми выступами. Какая-то смесь паука и рака. Четыре пары ног размеренно переступали, волоча тарелкообразный корпус через щебенку. Пятая, головная пара конечностей, непропорционально длинных, была вооружена мощными рачьими клешнями, покрытыми рядами острых игл и роговых выступов.

«Сон, — пронеслось в голове Корина. — Кошмар! Проснуться! Проснуться! Крикнуть и проснуться. Крикнуть! Крикнуть!»

Забыв о боли в колене, он подскочил к Висенне, дернул. Волосы друидки были залиты кровью, стекающей по шее.

— Висенна... — выдавил он парализованным от страха горлом. — Висенна...

Фрегеналь разразился сумасшедшим хохотом, отразившимся эхом от стен ущелья. Смех заглушил шаги подбежавшего с топором в руке Микулы. Фрегеналь увидел кузнеца, когда было уже слишком поздно. Топор угодил ему в крестец, немного повыше бедер, и вошел по самый обух. Чародей с воплем боли рухнул на землю, пытаясь выбить оружие из рук кузнеца. Голова Фрегеналя покатилась по склону и замерла, уткнувшись лбом в один из черепов, лежавших под колесами разбитой телеги.

Корин хромал, спотыкался о камни, волоча Висенну, обессиленную и обмякшую. Микула подскочил к ним, схватил девушку, легко перекинул через плечо и побежал. Корин, хоть и освободился от груза, не поспевал за кузнецом. Глянул назад, костец двигался за ними, скрипя суставами, вытянутые клещи прочесывали редкую траву, стучали по камням.

— Микула! — отчаянно крикнул Корин. Кузнец оглянулся, опустил Висенну на землю, подбежал к Корину, поддержал его. Они побежали рядом. Костец ускорил движение, поднимая усыпанные иглами лапы.

— Ничего не выйдет, — сопел Микула, оглядываясь. — Нам не уйти...

Подбежали к Висенне.

— Истечет кровью, — охнул Микула. И тут Корин вспомнил. Сорвал с пояса Висенны ее кошель, вытряхнул содержимое, не обращая внимания на другие предметы, схватил ржавый, покрытый руническими знаками минерал, развел рыжие, слипшиеся от крови волосы, прижал гематит к ране. Кровь мгновенно остановилась.

— Корин!! — крикнул Микула.

Костец был близко. Расставил лапы, зубастые клещи раскрылись. Микула видел вращающиеся на столбиках глаза чудовища и скрежещущие под ними полусерповидные челюсти. Двигаясь, костец ритмично шипел: тсс, тсс, тсс...

— Корин!

Корин не ответил, что-то шептал, не отрывая гематита от раны. Микула подскочил, схватил его за плечо, оттащил от Висенны, подхватил друидку на руки. Они побежали. Костец, не переставая шипеть, поднял лапы, заскреб по камням хитиновым брюхом и резво пополз за ними следом. Микула понял, что шансов у них нет.

Со стороны Мышьего Яра галопом мчался наездник в кожаной куртке, в шлеме с бармицей из железных колец и поднятым над головой широким мечом. На косматой морде горели маленькие глазки, блестели острые зубы.

С боевым кличем Кехль ринулся на костеца. Однако не успел он напасть на чудовище, как жуткие клешни защелкнулись, схватили коня игольчатыми клещами. Оборотец вылетел из седла, покатился по земле.

Костец без видимого усилия поднял коня клещами и насадил на острый шип, торчащий в передней части туловища. Серповидные челюсти сомкнулись, кровь животного хлынула на камни, из разорванного брюха вывалились на землю исходящие паром внутренности.

Микула подбежал, поднял с земли оборотца, но тот отпихнул его, схватил меч, завопил так, что заглушил предсмертный визг коня, и прыгнул на костеца. С обезьяньей ловкостью проскользнул под костлявым локтем чудовища и рубанул изо всей силы, прямо по сидящему на столбике глазу. Костец зашипел, отпустил коня, раскинул лапы на стороны, захватил Кехля острыми шипами, поднял с земли, откинул в сторону, на щебень. Кехль упал на камни, выпустив меч. Костец проделал полуоборот, протянул клешни и ухватил его. Маленькое тельце повисло в воздухе.

Микула яростно рявкнул, двумя прыжками подлетел к чудовищу, размахнулся и рубанул топором по хитиновому панцирю. Корин, бросив Висенну, не раздумывая, подскочил с другой стороны, меч, который он держал обеими руками, с размаху вонзился в щель между панцирем и лапой. Нажимая грудью на рукоять, Корин воткнул острие по самую корду. Микула ахнул и ударил еще раз, панцирь треснул, вырвалась зеленая вонючая жидкость. Костец зашипел, отпустил оборотца, поднял клещи. Корин уперся ногами в землю, ухватился за рукоять меча. Попытался вытянуть. Не получилось.

— Микула! — крикнул он. — Назад!

Оба кинулись бежать, по-умному, в разные стороны. Костец растерялся, скребанул животом по камню и двинулся прямо на Висенну, которая, свесив голову меж рук, пыталась подняться на четвереньки. Над ней, быстро-быстро работая крылышками, повисла в воздухе пестрокрылая птица и кричала, кричала, кричала...

Костец был близко.

Микула и Корин прыгнули одновременно, преграждая дорогу чудовищу.

— Висенна!

— Госпожа!

Костец, не останавливаясь, растопырил лапищи.

— В сторону! — крикнула Висенна, встав на колени и поднимая руки. — Корин! В сторону!

Оба отскочили, прижались к стене ущелья.

— Henenaa firefdth kerelanth! — страшно крикнула чародейка, выбрасывая руки в сторону костеца. Микула увидел, как что-то неуловимое двигается от нее к чудовищу. Трава стлалась по земле, а мелкие камни раскатывались по сторонам, словно разбрасываемые тяжестью огромного шара, набиравшего скорость. Из руки Висенны вырвалась ослепительно яркая зигзагообразная струя света, ударила в костеца, рассыпалась по панцирю сеткой огненных язычков. Воздух разорвал оглушительный гул. Костец лопнул, извергая фонтан зеленой крови, обломков хитина, ног, внутренностей, все это взлетело на воздух, градом сыпануло вокруг, задуднило о скалы, шелестом прошлось по зарослям. Микула присел, обеими руками заслонив голову.

Было тихо. На том месте, где только что стояло чудовище, чернела и дымила круглая воронка, забрызганная зеленой жидкостью, устланная отвратительными, трудноузнаваемыми мелкими осколками.

Корин, отирая с лица зеленые пятна, помог Висенне подняться с земли. Висенна дрожала.

Микула наклонился над Кехлем. Глаза у оборотца были раскрыты. Толстая куртка из конской кожи превратилась в лохмотья, под которыми проглядывало то, что осталось от руки и плеча. Кузнец хотел что-то сказать, но не смог. Поддерживая Висенну, подошел Корин. Оборотец повернул к ним голову. Корин взглянул на его плечо и с трудом сглотнул слюну.

— Это ты, королевич? — тихо, но спокойно и отчетливо сказал Кехль. — Ты был прав... Без оружия я — мусор. А без руки? Наверно — дерьмо, а?

Спокойствие оборотца поразило Корина больше, чем вид переломанных костей, выпирающих из кошмарных ран. То, что карлик все еще был жив, казалось невероятным.

— Висенна, — шепнул Корин, умоляюще глядя на чародейку.

— Я не смогу, Корин, — ломким голосом сказала Висенна. — Этот организм, это тело... Все законы, которые им управляют, совершенно отличны от человеческих... Микула... Не прикасайся к нему...

— Ты вернулся, — шепнул Микула. — Почему?

— Потому что законы, которые нами управляют, совершенно отличны от человеческих, — сказал Кехль с гордостью в голосе, хоть уже и с явным трудом. Струйка крови вытекла у него изо рта, пачкая пепельный мех. Он отвернулся, взглянул в глаза Висенне. — Ну, рыжая ведьма! Исполняется твое пророчество... Помоги мне!

— Нет! — крикнула Висенна.

— Да, — сказал Кехль. — Так надо. Пора.

— Висенна, — изумленно выдохнул Корин. — Надеюсь, ты не собираешься...

— Отойдите! — крикнула друидка, сдерживая рыдания. — Отойдите оба!

Микула, глядя в сторону, потянул Корина за руку. Корин не сопротивлялся. Он еще увидел, как Висенна опускается перед оборотцем на колени, нежно гладит его по мохнатому лбу, касается висков. По телу Кехля прошла волна судороги, он дернулся и замер. Висенна плакала.

Пестрокрылая птица, сидевшая на плече у Висенны, наклонила плоскую головку, уставилась на чародейку круглым неподвижным глазом. Конь шлепал по выбоистому тракту, небо было кобальтово-синим и чистым.

— Тюююик тююит, — проговорила пестрокрылая птица.

— Возможно, — согласилась Висенна. — Но не в этом дело. Ты меня не поняла. Впрочем, я не в претензии. Обидно, что обо всем я узнала сначала от Фрегеналя, а не от тебя, это верно. Но я ведь знаю тебя не первый день, знаю, что ты не болтлива. Думаю, если б я спросила напрямик, ты бы ответила.

— Трк, тююик?

— Конечно. Уже давно. Но сама знаешь, как у

Date: 2015-08-24; view: 339; Нарушение авторских прав