Музыканты

— Конец, — сказал Керстен. Деббе молчала, сидя неподвижно, с широко раскрытыми глазами, легонько подергивая черным кончиком хвоста.

— Конец, — повторил пес. — Итка, мы не можем ничего сделать. Ничего. Слышите? Пасибурдук, перестань, это не имеет смысла.

Хомяк перестал играть, застыл, поднял кверху черные слепые пуговки. Такой уж он и есть, подумал Керстен, не изменишь. Все ему приходится повторять два раза. Что ж, это всего лишь хомяк.

Деббе молчала. Керстен лег, опустил морду на лапы.

— Не удалось, и нечего дальше пытаться, — сказал он. — Завеса лопнула окончательно, и на этот раз нам ее не залатать. Они прошли. Те. Оттуда. Понятно, Завеса вскорости срастется сама, но я не должен вам говорить...

— Не должен. — Итка оскалил зубы. — Не должен, Керстен.

— Кой-какие шансы еще у этого города есть. Пока Бородавчатый не перешел на эту сторону, у города есть еще шансы.

— А другие города? — отозвался неожиданно Пасибурдук. Керстен не ответил.

— А мы? — спросил крыс. — Остаемся?

— Зачем?

Итка сел, опустив заостренную мордочку.

— Итак... Согласно плану?

— Ты видишь другие решения?

Издалека, со стороны селения, донесся до них звук. Волна звука. Керстен ощетинился, а Пасибурдук съежился в рыжий шарик.

— Ты прав, Керстен, — сказал Итка. — Это конец. Уходим в Бремен. Там ждут другие.

Крыс обратился в сторону Деббе, по-прежнему сидящей недвижимо, как пушистая полосатая статуэтка.

— Деббе... Что с тобой? Не слышишь? Конец!

— Оставь ее, Итка, — заворчал Керстен.

— У тебя такой вид, — шикнул крыс на кошку, — будто тебе их жаль. Что, Деббе? Жаль их?

— Что ты можешь знать, Итка, — мяукнула тихо, неприязненно кошка. — Жаль? Может, и так, жаль мне их. Жаль мне прикосновения их рук. Жаль мне шелеста их дыхания, когда спят. Жаль мне тепла их колен. Жаль мне нашей музыки, которая едва лишь познана, а уже утрачена. Ибо эта музыка никому не нужна, и никогда никого уже мы ею не спасем. Потому что каждую минуту, каждую секунду в тысячах мест этой планеты разносится вееал, и будет он разноситься все чаще. До самого конца. Вас тоже мне жаль. Тебя, Итка, и Керстена, и Пасибурдука. Жаль мне вас, проигравших, вынужденных бежать. И себя тоже мне жаль, ибо ведь все равно пойду я с вами, пойду как одна из вас. Хотя это не имеет никакого смысла.

— Ты ошибаешься, Деббе, — спокойно проговорил Керстен. — Мы не бежим. На этот раз нам не повезло. Но в Бремене... в Бремене ждут другие. С незапамятных времен Музыканты уходят в Бремен. А когда будет нас больше, сильнее будет и наша музыка, и когда-нибудь мы замкнем Завесу окончательно и навсегда, сделаем из нее непроходимую стену. Потому ты и ошибаешься, полагая, что наша музыка не нужна. И что ты ее потеряла. Это неправда. И ты это знаешь.

— Чувства берут в тебе верх над разумом, Деббе, — добавил Итка. — Что с того, что этот город малость обезлюдеет? В конце концов, они этот заслужили. А ты... думаешь о спасении единиц. Отдельных людей, тех, которых любишь? Это нерационально. Думай о биологическом виде. Единицы не имеют значения.

Кошка внезапно встала, потянулась, смерила крыса зеленым злым взглядом, в котором через секунду заиграла и заблестела кровная ненависть биологического вида. Итка даже не дрогнул. Он смотрел, как она отходит в сторону, между чертополохом и балдахинами трав, надменная, гордая и непобедимая. До конца.

— Сентиментальная идиотка, — буркнул он, когда был уверен, что кошка его уже не услышит.

— Оставь ее, — проворчал Керстен. — Ты не можешь ее понять.

— Могу, — оскалил зубы крыс. — Только не хочу. Объяснять, почему, тоже не хочу. Гораздо важнее, что она с нами. Она хороший Музыкант. Керстен, может, нам лучше наконец тоже пойти?

— Пойти? — усмехнулся пес. — Зачем нам идти, если можем поехать?

Date: 2015-08-24; view: 354; Нарушение авторских прав